Бабушкино. Акт 4

Кульминация, развязка и финал в одном флаконе – что может быть лучше? Какие семейные драмы хранит маленький дачный посёлок? Именно об этом повествует последняя часть радио-пьесы "Бабушкино", написанная в формате "стендап" плюс "текстовый саундрек". Приятного чтения!

Действующие лица:

Яна Красницкая-Шапошникова, погоняло – Красная Шапочка, абитуриентка столичного ВУЗа, девушка в том возрасте, когда созревшие округлости опьяняюще упруги и ещё даже не начали обвисать. Особые приметы: круглолицая, курносая, пухлые губы и глаза с хитринкой.

Сергей Сергеевич Волков, в просторечии – Серый. Слегка полнеющий мужчина лет 45. В прошлом – чемпион области по академической гребле.

Несмотря на регулярное злоупотребление, ещё вполне активен. Поэтому очень тяжело переносит отсутствие секса в семейной жизни. Особые приметы: 23 на 6.

Надежда Волкова, его жена. В прошлом симпатичная, к настоящему времени жирная, неопрятная баба, к тому же – алкоголичка. На семью забила давно. И давно бы уже оказалась разведёнкой, но… на неё всё записано. Особые приметы: высокий, визгливый голос.

Михаил Волков, старший сын, погоняло – Муха. Но это – только когда отец посылает за водкой в деревенский сельмаг. Особые приметы: симпатичный.

Лёва Волков, младший сын, погоняло – Волк, абитуриент областного техникума. Особые приметы: нет. А нет, есть: бывший одноклассник Яны Красницкой-Шапошниковой.

Борис Евграфович Волкогонов, участковый, в просторечии – Борян. Сосед Волковых справа. Особые приметы: любит лошадей.

Владимир Вольфович Оборотов, в просторечии – Вольфыч. Сосед Волковых слева. Пенсионер. Особые приметы: плюгав, беззуб и суетлив.

Матильда Карловна, соседка Вольфыча. Пожилая женщина, помятая жизнью, но ещё не сдавшаяся и мечтающая, хоть раз, собрать нормальный урожай на своих 6 сотках. Особые приметы: Знает всё про всех соседей. Ну, она так думает.

Васисуалия Германовна Шапошникова, её гостья. Ровесница Матильды Карловны, но ещё молодящаяся и пытающаяся выглядеть интеллигентно даже по колено в навозе. Проживает напротив дачи Волковых. Особые приметы: бабка Яны Красницкой-Шапошниковой по отцовской линии.

Шарик, цепной пёс волковых, крупный и сильный рыжий кобель.

АКТ ЧЕТВЁРТЫЙ.

Те же, в доме… Звон стаканов, булькание, чавканье, голоса порядком захмелевших, удовлетворённых мужчин, предающихся своему любимому занятию – культурному отдыху.

— Ну, Серёга, ты конечно жгёшь! Такую цацу раскрутил в сжатые бул… эээ, сроки!

— Чё ржёте, черти… А то вам не по кайфу было!? Да и вообще – драть Красницких в этом доме уже, получается, традиция…

— Ну-ка, ну-ка?!..

— Да, с ентого момента попор.. копро… поподробнее!

— Наливай, давай, а то в глотке чё-то пересохло, не пойдёт рассказ-то!

— Да не вопрос!! Момент… Ну, за то, чтобы вечер продолжался самым приятным образом!

— Хэх… Ну, ты научно завернул! Уважаю!

— Так! Мужчины! Не отвлекаемся. Серёга, так что там про Красницких-то?

— А что? Младшую вы недавно имели… ик… удовольствие отыметь, ха-ха-ха-ха, во все дыры… А с мамкой её, Валюхой Красницкой, мы со школы знакомы. Девка, что и говорить, красивая была! И знала это, а потому, кому попало не давалась. Я к ней несколько раз пытался… Да без толку. Но она, вообще-то, никому не давалась, ну по крайней мере, я до её замужества ничего такого про неё не слышал… Ну, не суть. Вышла она не за кого попало, опять же, а за целого профессора, члена какой-то там академии наук, Игорька Шапошникова. Ну, это сейчас он член и всё такое… А тогда был просто Игорёк.

— Ты к делу переходи, нафиг нам вся эта… генита… гемато… генеалогия!

— Так это ж суть и есть! Самая что ни на есть… Короче, как поженились они, так я её больше и не видел. Но Васька, мать её, уже тогда здесь жила, и мы с ней регулярно общались, этот факт я прошу отметить и не забывать до самого конца повествования! Короче. Надька, беременная Лёвкой, взяла Миху и укатила к её родне на юг. Так что, я отдыхал здесь один. Ну как один… В первую же пятницу собрались у меня ребята с команды. Мы как раз тогда спортивную карьеру завершили… ну и решили, того… отметить. Собирались-то все пригнать, но доехали только одиннадцать, остальные, видимо, по пути уже отметили.

В общем, гудели с утра… Ну как – гудели? В меру, всё ж спортсмены, какие-никакие. Но жара и водка – они ж сильнее любого спорта, так что, к обеду все как-то поныкались кто куда, и наступила у нас, как говорится, сиеста. Один я, как положено радушному хозяину, бодрствовал… на всякий пожарный.

И вдруг… думал – галлюцинация у меня, ан нет – она это, в калитку тихонечко вошла, стала и смотрит своими глазищами! "Ну здравствуй, – говорит, – Серёжа"! А я, как в одних плавках стоял столбом, так и стою! Потому как за те три года, что мы не виделись, из девушки юной превратилась она в настоящую даму красоты такой, что сердце останавливалось… Не простую, надо сказать, даму, по одежде, по причёске… да по всему видать было – высокого полёта женщина! Такая, знаете… утончённая. Фигурка – улёт, платье её так подчёркивало, что я, пока смотрел, сам не заметил, как у меня плавки оттопырились. А она заметила. Улыбнулась так, лукаво, и говорит, мол – что же ты, Серёжа, гостью-то на пороге держишь?

Я спохватился, на веранду её проводил, налил настоечки, конфетки выставил, в общем, как мог культурно соответствовал. А она, спокойно так, рюмку опрокинула и глазами показывает – наливай, мол, ещё! И видно, что волнуется, как будто. Ну я налил ей ещё одну, себе не стал, поскольку был… уже. Она после второй осмотрелась, улыбнулась задумчиво мыслям своим, как будто, и такая – а что это ты, Серёжа, как воды в рот набрал? Или не рад меня видеть? Я, такой, – да что ты, Валентина, очень рад, просто – не ожидал, извини мол, за вид неподходящий, да беспорядок… А она засмеялась грудным, таким, приятным смехом, и говорит – вид у тебя как раз подходящий – и на плавки мне смотрит! А я чувствую, что у меня от её улыбки и вида её декольте, хуй уже в плавках конкретно не помещается, чуть не в узел загнулся и плавки-то его уже не больно и скрывают…

В общем, прифигел я от такого поворота беседы и стою, тупо таращусь на неё, как на… ёлку новогоднюю. А она сама дотянулась, сама плеснула себе третью, выпила, и поднялась со стула… А помнишь, говорит, как ты за мной на выпускном ухлёстывал? Ха! Помню ли я!! Ещё как помню, как она мне тогда от ворот поворот дала… Так и сказал, недолго думая. А она… медленно так, как в забытьи, руку подняла, и поясок на платье расстегнула… И в глаза смотрит, странно так… Ну, тут у меня уже забытьё наступило… помню только, что плавки сорвал и шагнул к ней… А потом – только губы её, руки, хуй мой мнущие, платье её на пол полетело, бельё дорогое кружевное туда же…

Пауза.

— Ну? А дальше!?

— А дальше я её ебал. Сначала на столе вот этом, круглом, он тогда ещё там стоял, на веранде. Потом на диване… Потом на полу. А Валька, надо сказать, оказалась той ещё партизанкой. И когда я в первый раз её пиздёнку натягивал, медленно и трудно, потому как, узенько там у неё всё было… как будто и не дама она замужняя. И потом, когда где-то через час, уже растянув её как следует, так, что по самые яйца загонял… В общем, постанывала только негромко, да когда кончала дёргалась всем телом, и судороги у неё по животу проходили, а хуй мой в ней как будто сжимало что-то… Вот и все эмоции. Глаза закрыты, губка нижняя закушена, в спину мне вцепилась, но – ни крика, только постанывала, когда я в неё спускал… А спускал я каждый раз, когда мы диспозицию меняли. И, что характерно, вынуть она мне не давала – держала, вцепившись ногтями… Так что, после третьего захода, в ней уже хлюпало изрядно. Ну, а я же, всегда от этого только больше завожусь, так что, когда первый угар схлынул, взялся за дело уже осознанно: положил лицом на диван, стал позади на пол, на колени, и… начал загонять со всей возможной амплитудой, так, что у неё из пизды аж выплёскивало!

— Эк!!! Наливай, робяты!

Пауза, бульканье, звон рюмок, чавканье.

— Ну и вот. В этой позе мы задержались надолго – я уже подуспокоился, да и вид передо мной открывался – мама дорогая! Смотрел и смотрел, как от каждого моего удара упруго вздрагивают красивые белые половинки с розовой звёздочкой меж ними… И вот цвет этот, не бежевый, как у Янки, не коричневый, как у других баб – вот он меня и привёл в исступление! Выдернул я хуй, с которого обильно всё стекало, и начал вдавливать в эту её маленькую, розовую звёздочку… Безо всякой прелюдии.

— Бляяяя… Порвал?

— Нет. Повезло. Но едва… Не знаю, как она выдержала? Скулила, правда, громче в этот раз, но деваться-то ей было некуда – я ж её к дивану припёр, и толкал, толкал, толкал… Уже, когда на две трети засунул, она задёргалась сильно, видать совсем худо ей стало… Но я то, к тому моменту, не соображал уже ничего, одного только хотел – засадить до упора и спустить ей туда… Так что, прижал я руками её к дивану, вдавил в него лицом и грудями, и – продолжил пихать! И запихал… Замерли. Я дух переводил, она тихо стонала на одной ноте… Ну, потом дело пошло полегче – стал я потихоньку двигаться туда-сюда, и было это, скажу я вам, таким наслаждением, что… Ну, кто девственную попу хоть раз ёб, тот поймёт!

— Это ты прав, Серёня, однозначно прав! И спасибо, тебе, родимый, за такой подгон на старости лет! Так сладко, как в эту юную, неёбанную попочку, я за всю мою жизнь не кончал…

— На здоровье, Вольфыч!

— Фига! Так это ты Янке жопу первым растягивал!?

— Я, Борюня, я. Ну не Серёге же с Михой! Там дырочка-то была – с игольное ушко не больше. Как она срать-то могла из неё, мне вообще непонятно!? Я аж сам перетрухал, пока первый раз заталкивал! А эти жеребцы порвали бы там ей всё на фиг…

— Ну ты, Серёга… заботливый, бля!..

— Мы – Волковы, Боря, но не звери же! Так-то…

Пауза. Джентльмены пьют и закусывают.

— Ну, а потом?

— Потом я уже не сдерживался особо… Ебал как мне нравилось, на полную глубину, тащился от ощущений…

— А она?

— А что она… Покрикивала она, но мордой в диван, так что, не особо громко. И, когда я спустил, и остановился отдышаться, то бёдра её ещё какое-то время вздрагивали, как будто… продолжалось всё ещё… В общем, вынул я хуй аж с чпоканьем – такой, видать в ней вакуум без меня образовался… Приподнял её от дивана, и стало мне… как-то неловко от своей несдержанности.. Захотел я… как-то утешить её, что ли. Ведь, такого она по-любому не ожидала. Повернул её к себе, и увидел.. её лицо. Глаза, закрытые крепко… Тушь по щекам потекла – видать, плакала, пока её в жопу ебал. Губы… Вот губы-то меня и потрясли! Опухшие, влажные, видимо грызла их, чтобы не орать… И понял я, что хочу эти губы, больше всего хочу! Поцеловал её нежно, потом встал, взял её одной рукой за волосы, другой за челюсть снизу, чуть нажал… да и засунул хуй до упора!… Она, только, дёрнулась и замычала… Но тут мычи не мычи… Держал я крепко, и долбил, не останавливался, а сам любовался этими полными, припухлыми губами, меж которых, как сизый поршень ходил мой хуй!… И даже смог кончить, хотя уже и нечем почти было – всё, что смогли дать мои яйца, я уже оставил в ней…

Пауза. Тишина.

— Даааа, бля…

— Не то слово. Но если вы думаете, что это конец истории… то нет, всё только начиналось. Потому как, когда я выпустил Валькину голову и без сил опустился на диван, то увидел, что на веранде, у двери, собралась почти вся команда. То ли мы их разбудили, то ли просто спортивные организмы с водкой справились быстро… Здоровье-то у нас тогда было, что у коней! И не только здоровье… Я со своим размером в команде был не то, что самым большим, а наоборот… среднестатистическим. Были у нас там… приапы и покруче. И вот, стояли они уже, видимо, какое-то время, и смотрели, как я Вальку ебал во все дыры… И состояние у них было… ну, сами понимаете. Стояли у всех. Не мои товарищи по сборной, а стая оголодавших и возбуждённых самцов смотрела сейчас на сидевшую на полу Валю. И понял я, что если сейчас что-то вякну, то меня… просто уделают. Потому и не стал вмешиваться, когда они вот на этом самом столе Валентину и… расстелили.

— Ебать ту Люсю… Это ж.. сколько, говоришь, их было?

— Одиннадцать.

— Бляяя… И они все…

— Да. Ну, кто-то потом подошёл, но через неё в тот вечер прошли все. Ну, не скопом, а по очереди, спешить-то было некуда…

— Бляяя… А она?

— А она, когда подняли и на стол положили на спину, видать, совсем ничего не соображала… После всех моих заходов. Так что и не сопротивлялась, когда в неё первый хуй вошёл. Да и попробуй, посопротивляйся, когда несколько здоровых мужиков держат тебя за руки – за ноги! Просто лежала с закрытыми глазами, и только, когда кончала – подёргивалась, ну и живот у неё… того, характерно сокращался. Мне-то со стороны хорошо было видно. Но – молчала. Только иногда постанывала, если на неё уж совсем кто-то наваливался, или, если хуй был очень крупный. Да головой из стороны в сторону… Продолжалось это почти до вечера. Из ребят кто-то и по второму разу её выебал, но я особо не считал. Сам пребывал в какой-то прострации от происходящего. Помню только, как беспорядочно мотались груди, когда ебали её особенно мощно… Да как спускали на неё некоторые, кто на живот, кто на грудь, а кто на лицо… Не всем нравилось ей нутро накачивать, да и некуда там стало очень скоро… В общем, каждый кончал сообразно своим предпочтениям. А когда все мужики опорожнили, что накоплено было, то расползлись спать, кто куда. А она… на этом столе и осталась. Сначала так и лежала на спине, руки-ноги в стороны… И только по дыханию было видно, что живая. Потому как, блестела вся от пота, своего и… мужского. Да и малафьёй её облили неслабо. Потом кое-как повернулась на бок, свернулась калачиком, да так и заснула… А потом уж и я…

Пауза. Бульканье, звяканье, чавканье. Тишина.

— Так о чём я? А… Проснулся я на следующий день, смотрю, а она – всё там же, на столе. Спит, тихонько, умаялась, да и не мудрено… Лужа под ней натекла, на пол-стола, наверное. Вся она коркой засохшей покрыта… Встал я тихонько, похмелиться ж надо. Два шага сделал, и слышу: мне бы, помыться как-то, говорит. Ну, я её в баню и отвёл. В глаза только, старался не смотреть. Как-то… не по себе было. Воды погрел, помыться помог… Попить дал, поесть что-то… Ожила, вроде. И тут… хуй мой тоже ожил. Я сам не ожидал. Ведь уже поимел её вчера как хотел, да и толпой её потом разъебли, как шлюху вокзальную… А вот, поди ж ты! Встал, как кол. И она это – тоже заметила. И ни слова не говоря, повернулась и на полок коленями стала! А потом на локти оперлась, и так же, молча, стоит… ждёт. Я из ступора вышел, и перво-наперво под коленки-то ей толстое полотенце махровое подложил… Она, похоже, удивилась, потому, что оглянулась даже… и долгим, таким, взглядом посмотрела. А потом отвернулась и… расставила ноги ещё пошире! И голову на руки опустила… Я аж, оробел, почему-то… Подошёл, погладил, тут, там, за соски пощипал, пальцы свои облизал – и в пизду ей, в раскрытую и опухшую… А там – вулкан! Так горячо, как… Короче, стал я ей хуй засовывать… а она, вдруг, навстречу подалась… и я в ней сразу на всю глубину оказался! Только хлюпнуло… Ну, и понеслось! Но, в этот раз, ебать-то ебу, но стараюсь не слишком… долбить. Просто от души, под разным углом, чтоб везде достать… Ну, она постанывает, как обычно, то есть вроде бы да, но и вроде бы нет… А я ебу, а сам руками-то, снизу, за живот придерживаю… И точно! Минуты не прошло, как первая судорога пошла и хуй мой, как будто, что-то сжало, да так стало сладко, как… Ну, вы понимаете.

Согласное молчание в ответ.

— Ну и вот. Я не остановился на этом, а даже немного ускорился, так что шлёпало и хлюпало уже очень громко, а груди её мотались под ней, как живые… И тут – вторая судорога, да ещё подольше, чем до того! И ещё очумительнее хуй обхватило! Тут я сам еле сдержался, но нет, думаю, третий раз я ей обязан сделать, иначе, что я за мужчина тогда!? И ещё быстрее стал загонять, на этот раз уже не церемонясь… И получилось! Снова она задёргалась, теперь уже вся, снова живот задрожал и напрягся… а она вскрикнула! Первый раз! За всё время этой ебли! И тут уж и я не выдержал. Вдавил, как можно глубже, и спускал, спускал… Кажется, орал даже… Успокоился, отдышался и думаю – молодец, Серёга, мастерство не пропьёшь! Осторожно вынул из неё, аккуратно подмыл, что вытекало… Помог с полка сойти. Потом повернул к себе, и как мог ласково поцеловал. Не знаю зачем это сделал. Просто – захотел. Подумалось вдруг, что вот, уйдёт она сейчас обратно в свой мир – и всё, не увидимся более…

— И чё? А она??

— А она… как-то странно опять на меня посмотрела… Даже не посмотрела, а так, мельком взглянула и пошла к выходу из парилки. Ну, я за ней… И вот – картина! Утро, солнце только встало, птахи щебечут! А через двор идёт она. Обнажённая. К дому идёт! А на веранде, да в окнах, почитай, все уже выстроились, кто в трусах, а кто и голый. И – смотрят на неё. И тут я понимаю, что не дадут ей уйти добровольно… Нет, не дадут! Разве что, если бы она прямо сейчас повернула, и с середины двора бегом в калитку, а там улица, дачи, люди… Успела бы. Но она – не повернула… Взошла по крыльцу, только бёдра чуть качнулись, и исчезла среди голых мужских силуэтов в полумраке коридора…

В общем, пока я из ступора вышел, пока дошёл до дома, пока отыскал где все… А все были в спальне. И на моей супружеской кровати творилось такое… Я, ребята, эту картину на всю жизнь запомнил! Нет, вы не думайте, никто не издевался, не пытался жестить и мучить, ну знаете, как это бывает, когда толпа возбуждённых мужиков сама от себя сатанеть начинает? Нет, ничего такого. Всё-таки спортсмены, не отморозки какие-нибудь! Но и не жалели её, совершенно. Весь день, почти без перерывов!.. И не так, как накануне, а по двое. А потом – и по трое. По очереди и одновременно. Ебли так, что только голова и сиськи мотались, если раком. Или ноги, если на спине. Во всех позах, каких только кто хотел, не сдерживаясь, ебли до упора, так, что яйца плющились! Один кончал – и, в эту дырку, тут же вгонял другой, выдавливая наружу свежую кончину… Если кончали оба – её забирали у них следующие, переворачивали, насаживали и ебли со свежими силами! До сих пор помню, как мелькали натёртые, воспалённые хуи, мотались и били её по лицу потные яйца, а её груди, почти не выпуская, мяли две, а иногда четыре руки одновременно…

Это было какое-то безумие! И в центре этого потного, брызжущего малафьёй и тестостероном клубка – она. Перепачканная, обкончанная фиг знает на какой раз, с безобразно распухшей пиздой и зияющей дырой растянутой задницы, воспаленной и тоже распухшей. Со спутанными волосами, пропитанными спермой, с искусанными губами, тяжело дышащая и обессиленная, но… подчинявшаяся им, снова и снова. Послушно загибавшаяся так, как ей говорили. Раздвигавшая ноги по первому требованию. Безвольно распятая в этом потном, сопящем и матерящемся капкане из хуёв и рук. Мне невидно было, кончала она, или нет… Но, к вечеру, уже шаталась, как пьяная, и даже не могла стоять раком – руки подламывались, а ноги просто разъезжались, да и матрас под ней был совершенно скользким от количества стекавшей на него малафьи. В конце концов, она уже просто лежала на спине в луже этой кончины, с раздёрнутыми в стороны ногами и руками, а самые выносливые или озабоченные просто долбили её куда кто хотел, так что за ритмично дергающимися волосатыми задницами, совершенно не видно было её лица… Но вот и они устали, расползлись, кто в баню, кто просто присел на крыльце, а кто-то уже спал…

Я тихо подошёл к кровати. Запах кончины стоял такой, что впору было сознание потерять. Попытался напоить её водой, но она, кажется, вообще не отражала окружающее… Взгляд бессмысленный, глаза всё время закрывались, голова безвольно запрокидывалась… Я, с трудом поборов брезгливость, и изо всех сил стараясь её не уронить, потому как вся она с ног до головы была скользкая от спермы, перенёс её в другую комнату, в Михину, и уложил там. Как мог – обтёр, но она, по-моему, уже спала. Короче, я закрылся изнутри на щеколду, и тоже прикорнул. Пофигу, если кому что надо будет, не маленькие. Так прошла вторая ночь, и наступило утро воскресенья.

Пауза. В тишине за окнами послышался какой-то неясный шум, дребезг, и кажется, кто-то вскрикнул. Но мысли собравшихся были далеко.

Тишину нарушил хрипловатый, надтреснутый голос.

— Ну, не томи, Серёнь! Чую я, к развязке мы приближаемся?

— Если бы… Ещё только к кульминации! Утром Валентина смогла дойти до бани только с моей помощью, видать не успела восстановиться после вчерашнего. Да и то! Она ж не ела ничего весь прошедший день… ну, не считая того нереального количества спермы, которую её заставили проглотить… Когда помогал ей мыться, мне уже откровенно жалко её было: осунулась вся, как-то, даже, похудела, под глазами круги, губы обветрились и потрескались, да и вообще были как… стёртые. Куда девалась та ухоженная дама, что два дня назад зашла ко мне во двор? Её не стало… Вместо неё передо мной стояла типичная блядь: равнодушный взгляд, распухшая, сизого цвета пизда, да и жопа ничуть не лучше… Ни следа той розовой звёздочки, которая меня так поразила! Нет, ни красота её груди, ни округлость попы никуда не делись, но… были, основательно так, засинячены. Видать, ребята тискали её от души. И, что поразило меня – ни одного засоса. Нигде. Сразу становилось понятно их отношение – её просто ебли. Удовлетворяли потребность, не больше.

Она попила и поела, и даже как-то смогла привести себя в порядок – причесаться там, и всё такое… И уже стала походить на нормальную бабу, когда во входную дверь бани требовательно постучали. Тут я уже озлился – всё им мало, дебилам! Чуть не заебали до смерти, а всё по фигу – ещё надо! Рывком открыл дверь, а там уже – все. У тебя она? – спрашивают. У меня, говорю. Что ж вы, сволочи, за весь день ей ни глотка воды и ни крошки еды не дали!? Да наелась она вчера и напилась вдоволь! – ржут. Ну спортсмены, им же не мозги на гребле развивали, а выносливость… Всё говорю, наеблась она, похоже. Еле на ногах стоит. Пора и честь знать! А они – ты, говорят, Серый, за неё-то не выступай! Ты-то своего не упустил, так дай и другим оторваться! А ну, как заебёте её насмерть? – говорю, – мне из-за вас под статью неохота. Да ещё в моём собственном доме! А они – да ты не кипешись, пусть сама решит! Как решит – так и будет, что мы, не люди что ли!? Ну думаю – нормально, отъехали. Хоть силком заставлять не будут, и то хорошо. Оборачиваюсь. Стоит Валя, и на меня смотрит. Слышала? – спрашиваю. А она… Молча полотенце на лавку положила и… вышла. К ним. Голая. Они её тут же облапили, смеются, говорят – ну, Серый, ты всё понял? И увели. В дом.

Я, конечно, расстроился. Даже идти за ними не хотел сперва. Но потом, подумал – всё равно отвечаю я за неё, моя она гостья. И, чтоб не было чего, приглядывать за ней – мне придётся… В общем, захожу в дом, иду в спальню, а там… В общем, сама она в этот раз и на хуи садилась, и в рот брала. Причём, если требовали, то садилась сразу жопой, и сосала сразу у двоих, и в бутерброде – тоже сама подмахивала… Я так просто остолбенел от такой перемены… И так это всё нереально выглядело, что просто смотреть невозможно было! Но всё равно, глаз было не оторвать… Она, как будто, себя разрушить пыталась, совсем себя не жалела… Даже ребята прифигели от такой её самоотдачи. И в этот раз относились к ней тоже по другому: давали отдышаться, когда менялись, воды давали… Но – всё равно, промучили они её, считай, до вечера… Потому что, как кони были выносливые, и до ебли охочие… Как уж она продержалась – я вообще не представляю! Но – продержалась. И сосала старательно, и в горло её, даже, раскрутили принимать… Наладились, уж было, по два хуя в одну дырку засовывать, но тут я восстал – заявил, что прям щас Борьке звякну, и всё веселье сразу станет грустным! Повозбухали они, но уступили… Может, потому, что еблась Валентина просто исступлённо, и вызвала уважение даже у этих гоблинов? Не знаю…

Последнее, что помню из того воскресенья: Валю подбрасывает бёдрами тот, на ком она верхом, сзади её бешено долбит второй, по бокам ещё двое нависли, и она им ещё дрочить как-то умудряется… Потому что прямо передней ещё двое, в четыре руки зафиксировав её голову, по очереди с размаху засаживают хуи ей в горло – соревнуются, кто глубже… Ну а чего от них ещё ждать – спортсмены же… В общем, оторвались на ней все. Так что к вечеру воскресенья даже самые озабоченные толклись с вяло мотающимися хуями… Валентина же, опять без сил, лежала на матрасе, где ко вчерашнему засохшему добавилось свежее… На ней, под ней… Да и из неё текло, из обеих дырок…

Я, как только все расползлись, кто жрать, кто в баню, а кто и сразу спать, утащил её в Михину комнату, где как мог привел в порядок. Правда, получилось не особо, она опять была полубессознательная… И вырубилась тут же. Я же – не ложился, героически дождался, чтобы мои гоблины угомонились и по всему дому пошёл гулять богатырский храп. Тихонько достал Валькино платье и всё остальное из шкафа, куда притырил ещё в пятницу. Перенёс её в баню, там ещё тепло было, принёс одежду. Кое как разбудил её, помог подмыться и оправиться. Потом одел её, всё такую же равнодушную ко всему… И, частью поддерживая, а частью просто на себе, дотащил до станции. Аккурат к последней воскресной электричке. И повезло! В первом вагоне, где обычно тусуются контролёры, сидел Лёшик, мой хороший друган ещё по школе. В форме, работал, видать. Настрого обязал его не подпускать никого к внезапно "заболевшей" подруге… И тут, когда электричка уже вот вот должна была тронуться, Валя как-будто очнулась. Посмотрела на меня тем самым, странным до мурашек взглядом, и говорит – Спасибо, Серёжа, можно я тебя поцелую, если не побрезгуешь? Ну я обнял её, и говорю – да чего там, не бросать же тебя там было с ними… А она посмотрела опять странно так, и сказала – И за это тоже… Потом легонько поцеловала меня в губы – и унесла её электричка в темноту летней ночи…

Пауза. Никто даже не притрагивается к водке и закуске. В тишине только невнятная возня и какие-то возгласы доносятся с улицы.

— Даааа, бляяя… Кто бы мог подумать! Валька-то, Валька! С детства ж её помню!

— Сам был в шоке, Вольфыч… И только через несколко лет, совершенно случайно узнал – что же, всё-таки, это было с ней тогда. От Васьки, когда речь про Янку, трехлетнюю тогда соплюху, зашла. Оставили её родители на выходные бабке, ну и я мимокрокодил, ну и разговорились с Васей о том, о сём. А она так на Янку умилялась, да кудахтала! Всё чудо-ребёнком кликала. Я возьми, да и спроси – почему, мол, чудо? И оказалось, что Игорёк-то, сыночка любимый, всем удался – и умом, и характером, и любящий муж и сын… Да только была у него одна беда. Бесплодный он был. И лечили, и анализы делали – живчики у него… того… были неживчики. Ну, сами всё поняли, или ещё объяснять?

— Охуеть… Так это что же… Валентина тогда к тебе ребёнка делать приехала!?

— По времени – точно совпадает.

— Оху… А у тебя – толпа мужиков! Вот попала, так попала… Вот же судьба-то подгадила…

— Я тоже думаю, что она ко мне ехала. И рассчитывала только от меня залететь. Потому и терпела безропотно всё, и хуй мой в жопе, и долбёжку в рот… А вот к тому, что потом началось, она готова не была совершенно… Но, видимо, очень уж хотелось ей ребёночка родить, иначе я вообще не понимаю как она всё это вынесла!?

— Ну Валька!.. Сильна баба…

— Так, тихо вы, конспирологи!

— Чего, Борюнь?

— А того, что не теми вы вопросами задаётесь!

— А какими ж ишшо надо!?

— Да вопрос-то только один… Так это что, получается, Серёга? Ты, Миха твой, я и Вольфыч… Мы все что, сегодня, твою дочку ебли!?

— Охбля!!!..

— Спокойно! Вероятность, конечно, есть, но… небольшая. Во первых, обрюхатить её мог любой из нас, двенадцати здоровых жеребцов. Во вторых – не похожа она, ни на меня, ни на Миху с Лёвкой…

— Но вероятность есть, всё же? И как же ты решился-то на такое, а? Ты вот, мне по-человечески объясни!?

— Да как, как… Просто подумал, что судьба это! И даже эта… карма. Что мать её в мой дом за сексом пришла, что дочь её за тем же самым. Потому что, не вмешайся я сегодня на чердаке, Янка Лёвке точно бы дала. Только было бы ей это не так приятно. Потому что Лёвка – балбес малолетний, и не умеет ни черта! Ну а потом… Всё пошло, как пошло. Да и… яблочко от яблони. Никто ж её не держал силой, договорились мы с ней, что я никому про её с Лёвкой поведение, а она… Оказалась достойна своей матери.

Пауза. С улицы слышны тонкие, невнятные возгласы.

— Мужики, тихо!

— Чё???

— Не слышите, что ли?

— Чё не слышим? А блять, точно!! Это ж… Янка!? Её что, опять кто-то ебёт!?

— Точно, ебёт кто-то!

Общий пьяный смех.

— Видать, не доползла, до дома-то!

Новый взрыв хохота.

— Наливай, Вольфыч! Выпьем за девку. Ну, шоб давалась и еблась!

— Точно! Чтобы брала и давала!

— А хорошо он там ей загоняет! Энергично так!

В это же время, через два участка от дачи Волковых.

— Моть! Слышь? Мотя!!

— Да чего?

— А слышь, орёт кто-то? Кажись со стороны волковской дачи.

— Точно… Ебутся, что ли?

— Мотька, чё как село? Не ебутся, а сношаются!

— Ну может, и сношаются… Но так орать! Неее, точно – ебутся.

— Да кто там может так орать-то?

— Голос высокий, видать Надюха… Точно, вон, аж вижжит! Видать, Серый ей присунул, а у яго елдак здоровый!

— А ты откуда знаешь, что здоровый? А? Матильда Карловна, колись!

— Да ну тя… Я тута всё про всех знаю.

— Да не, не может быть, чтоб у Серёги на неё встал…

— Так-то да, на такую хавронью не то что муж, а и дембель не позарится!

— А кто тогда? Это ж надо, как заходится… Да что ж она так голосит-то! Прям на улице он её, что ли!? Совсем стыд потеряли, алкаши! Ещё Яночку, ягодку мою, разбудят!

— Да Надька енто, точно. Кому есчё-то быть?? Видать, у Серого малафья так подпёрла, что даже на неё залез…

— Тьфу ты… Как представлю, аж противно!

— Пошли в дом, окна закроем, так и не слышно будет. Да и комарьё уже замелькало, пора по рюмочке…

— И то правда, пошли…

Дача Волковых. Те же, в доме… Некоторое время все прислушиваются.

— Бляяять… Энергично – не то слово… Я бы сказал – жёстко!

— Да вообще… Слышите – аж вижжит!?

— Ох тыж, блять, вот это он темп взял!

— Интересно, кто это у нас такой шустрый!?

— Как это – кто? Так, не понял… А мы-то – здеся все!

— Лёва твой, что ли!? Во даёт, малец! Весь в отца!

— Да ты гонишь, какой, нафиг, Лёва? Он у себя в приставку гоняет по вечерам – не оторвёшь! Щас посмотрю…

Пауза. Заплетающиеся шаги отдаляются и возвращаются снова.

— Ну! Говорю же – в игруху режется, в наушниках, даже меня не услышал…

— Так это… А кто её тогда там??

— Кто, кто… Смирно!!! Попрядку… ращщитайсь! Так, я – здесь, это ежу понятно. Серый, ты тоже здесь – вижу тебя, как наяву… Ну и Вольфыч… Ты тоже, получается, здесь. Мммда. Интересно. Стопэ! А где твой старший!?

— Да вон он… На диване.

— А, ну да… Спит, что ли?

— Щас посмотрю!.. Миша… Мишка!!! Ты спишь, что ли!?

Тишина в ответ. Потом басовитый звук пердения.

— Понял, спишь! Ты, отдыхай, отдыхай, сынок…

— Блять! Я щас задохнусь!!!

— В натуре, Серый! Газовая атака! Достать противогазы! Раз-два! Надеть проти… Блять, Серый, не смешно уже!!!

— Да не бздите, щас форточку открою…

Скрип форточки. Пауза, в которой с улицы становится громче слышен всё усиливающийся и ускоряющийся, хрипло-сорванный, отчаянный визг Яны, заканчивающийся совсем уж нереальным, высоким, болезненно-мучительным криком…

— Нунихуясебе… Мужики, её что… прямо во дворе ебут!?..

Внезапная тишина за окном. Потрясённая пауза. И потрясённый общий вопль:

— ШАРИК !!!!

Грохот опрокидываемой мебели, бутылочный звон, топот удаляющихся шагов… И – через мгновение, издалека:

— Бляяяяять…

— Шарик ФУ!!!

— Сука!

— Стоять!

— Тихо, дебилы!!! Не пугайте пса!!!

— В натуре, Серый, держи его!!!

— Бляяяять…

— Это чё, кровь у неё на шее!?

— Да видать, кобель её за холку прикусил, чтоб не вырывалась… Вроде, неглубоко!

— Пиздец, она ж висит на нём!

— Точно, кажись, отрубилась совсем…

— Да и хорошо, что отрубилась!! От такой боли с катушек запросто можно съехать – ты гляди, какой там шар у него!

— Бляаааа! Как доставать-то теперь!? Порвётся же девка!

— Да какая она уже девка… Ей теперь хоть с конём можно…

— Борюня, чё ты опять про коней!?

— Цыть! Серый, успокой пса, быстрее кукан опадёт. Она тогда сама с него съедет!

— А ведь точно, просто подождать надо! Спокоойно, Шарик… Спокоооойно…. Стоять, гандон рыжий!!!

— Ну… Присаживайтесь, мужчины, закурим…

Пауза.

— Фига, Борян, а чё у неё живот торчит, как у беременной!?

— Вольфыч, ну ты сам посуди… Я, конечно, время не засекал, но по моему, кобель её минут двадцать долбил. Долбил и спускал. А потом – намертво запечатал дырку, да и ещё, поди, добавил! Вот и раздулась. Ничо, как пиздень откупорится всё и вытечет…

— Во блять… Ну и денёк у девки выдалса! А ведь, прав ты, Серёня! Судьба энто семейная… Зашла сюда, чтоб дать кому хотела, а дала… Всем. То есть – вообще всем. Это ж надо…

— Погоди, она что, ему сама дала!?

— А чё, его долго просить, что ли, надо? Ты вспомни, как она на карачках по двору ползла… Разъёбаная. Вот Шарик и засадил. Использовал, так сказать, окно возможности…

— Нихуя он не окно использовал!

— Тьфу… Да чё с вами говорить! Дремучие люди…

Голоса постепенно затихают. Лишь неумолчный стрёкот сверчков, шум ветерка в листве, да нудное жужжание комариной самки, ритмично долбящейся об оконный шпингалет слегка тревожат ночную тишину, разливающуюся над садовым кооперативом "Бабушкино"…

КОНЕЦ