Балтийские ЗАБАВЫ ОТПУСКНИКА. 4

 

«Что такое не везёт и как с этим бороться?» – затёртая фраза, но она, как никогда подходила к ситуации конфуза нашего «Донжуана».

Борис Большаков был обескуражен и унижен. Ему не просто сказали: «Нет!» Его заставили испугаться. Испугаться не стальных ножниц (хоть, согласитесь, чувствовать заточенное остриё на голом пузе тоже мало приятное состояние), а того скандала, что мог разразится в итоге всей этой невероятной по сути сцены.

Впервые он встретил со стороны замужней женщины не ритуальный «решительный» отпор, с которым соблазнителю, приходилось сталкиваться в переломный момент увещевания и, который мог считаться – само собой разумеющимся явлением. Если хотите – издержкой, свойственной хобби каждого ловеласа, прилагающего усилие к сдаче бастиона верности.

Случилось нечто иное – угроза не столько здоровью, сколько – публичного унижения перед всем перроном.

И где? В родном городе!

Сама мысль об этом была ужасна и обидной. Ведь несостоявшийся рогоносец был наделён реальной властью военного офицера. На его зов немедленно появится патруль и желанный отпуск накроется медным тазом…

Голос Борика:

— Шеф, уноси ноги! Куда угодно. Хоть в соседний вагон… – вывел нашего героя из возникшего стопора.

Большаков стал торопливо облачаться в армейское лихорадочно соображая, что следует сделать после того, как соберется на выход из купе?

Его, относительно небольшой, хоть и удачный, опыт соблазнителя была замешен на молодом цинизме к замужним женщинам. Амбициозное эго выбрала роль искусителя именно этого социального слоя слабой половины человечества. И так получилось, что такой сценарий солдатской Кармы настолько гармонично и хорошо заполнил его армейский досуг, что наш герой уверовал в своём праве быть желанным ёбарем красивых (сначала офицерских, а следом и прочих), чужих женщин. Малолетние и холостячки в этой череде упорных побед Бориса Петровича Большакова уже не возбуждали. Брачные узы были для него, как красная тряпка для племенного быка. Охмурить, соблазнить, заставить принять в руки, а затем добровольно направит сопливого монстра в разработанную пизденьку, с целью забеременеть не от мужа, а от чужого мужика – стало смыслом его повсеместного спортивного азарта.

Стартом этой патологической привязанности к замужним была мачеха, оттеснившая маму Бориса от отцовского ложа. В отмщение за мать, перед уходом в Армию, он заставил мачеху быть послушной, унизил минетом, и эта внезапная власть над замужней женщиной ему понравилась. Парень оказался не промах. Быстро поднаторел в этом приятном промысле и до сегодняшнего утра считал себя, как минимум – умелым тактиком обхождения любой смазливой бабенки.

И вот – такой болезненный удар по самолюбию! «Рефери» отсчитал до дести, и он не смог подняться с воображаемого ринга…

Надевая армейский мундир и засовывая спортивные принадлежности в утробу спортивной сумки, он лишь мельком слышал, что говорит Вероника:

– Я никому не скажу… Ведь ничего, на само деле, произошло…

«Вот именно – не произошло!»

Эта уральская красавица не понимала, что перезревший мальчик не просто потерпел фиаско. Его чванливая идея возведении собственной «школы» блядства оказалась карточным домиком, рухнувшим от первого достойного отпора намеченной жертвы.

…

Собравшись, Большаков нашёл в себе силы посмотреть в прекрасное лицо Вероники.

В приглушённом освещении ночного купе глаза уральской красавицы были наполнены слезами жалости к непутёвому попутчику. Она искренне сочувствовала загнанному в казарму солдатику, лишённому на долгие месяцы общения с противоположным полом и, вместе с тем, не могла простить его напористого «ухаживания».

Эти сопереживания Борису были уже ни к чему. Сказав внятное «Прости!», он решительным движением отворил дверную створку купе и вышел в коридор вагона.

На востоке, за хвостом мчавшегося к Ленинграду пассажирского состава, разгоралась заря нового дня. Глядя на это пробуждение зари, Борис Петрович подумал, что в подобной ситуации герой какого-нибудь фильма, непременно бы закурил. Но табачный дым он отверг ещё будучи во втором классе. Попробовал затянуться, закашлялся и – как отрезало.

«День должен быть солнечным, » – подумал Большаков и двинулся в конец коридора с намерением перейти в другой вагон. Но сначала надо было заглянуть к проводникам, забрать у них проездной билет, который был необходим для отчётности в полковой канцелярии. Настроение было никудышное, а хотелось делать вид, что всё идёт как должно: день сменяет ночь, а в небе летают птички, но…

«Она ведь тебя пожалела, – напомнил «проснувшийся» Петрович. – Русские женщины могут быть жертвенными…»

Умела эта умная ипостась влиять на настроение.

— На что ты намекаешь? – спросил её Большаков.

«Петрович намекает, что капитанова жена могла бы, из-за жалости, уступить…» – влезла со своей «стратегией» ипостась под номером три.

«Шеф, может не поздно вернуться? – воспрянул неудовлетворённый провальным финалом Борик. – До Ленинграда ещё есть время… Если она согласиться ты всё успеешь…»

— Заткнитесь вы все! – зло прошипел Большаков. – Тоже нашлись, советчики! Торопили «давай, давай» и вот вам – результат. Приходится срочно уматывать. Так что лучше помалкивайте!

В отражении ещё тёмного вагонного окна отражался злой пикапер в мундире с красными петлицами.

Начались пригородные постройки. Час публичного позора приближался. Надо было действовать.

…

Дверь в двухместное купе проводников была прикрыта. Борис Петрович скромно постучал. Открыла нормальных габаритов женщин с нормальным славянским личиком лет сорока – сменщица широкозадой тётки, которая, по-видимому, отдыхала. Подняла на солдата вопросительный взгляд спокойных глаз. Увидела собранную сумку, догадалась, что пассажир заранее готовится на выход. Сказала:

— До Московского вокзала ещё больше часа пути. Можете не спешить…

— Знаю, – сказал Борис Петрович. – Знакомые места. Не спится…

— И?

— Вы не могли бы отдать мне мой билет заранее, что бы на выходе я вас, понапрасну, не беспокоил?

— В отпуск на родину? – спросила сменщица и потянулась куда-то в сторону за перегородку. При этом её правая ножка красиво вытянулась оттянутым носочком, а синяя блузка на корпусе проводницы облегала крупный рельеф груди.

«И буфера у ней ещё те… – подумал Борис Петрович, и криво усмехнулся. – Битому неймётся…»

Сменщица выпрямилась. В руках у неё была знакомая планшетка с карманчиками для проездных билетов.

— Поощрили за хорошую службу?

— Так точно. За услуги перед Родиной.

Сменщица тихонько рассмеялась:

— Чудной ты. «За услуги…» – и тут же, следуя той странной логике, которую всегда именуют женской, предложила. – Чайку не желаешь?

«О пана! Не заешь, где найдёшь, а где потеряешь!» – буркнул Петрович.

А шустрый Борик голосом шефа тут же спросил:

— С сахарком или с вафлей?

Спокойный взгляд мгновенно сменился на озорной:

— Можно и с вафлей.

— Не откажусь…

…

Сосала Сменщица не спеша, со знанием дела. Толстозадая тётка им не мешала, спала (или делала вид, что спала), на верхней полке.

Застоявшийся «малыш» облегчённо разрядился в женское горло, которое принимала «гостя» с большой охотою. Сменщица глотала профессионально, без потерь. Это была «скорая помощь» для нашего неудачника. Своевременная и очень полезная здоровью солдатского организма. За оралом настала очередь разработанной пизды, которая приняла «малыша» изголодавшейся глубиной.

Вгоняя под форменную юбку, Большак спросил:

— Давно в проводниках?

— А тебе зачем?

— Хорошо подмахиваешь. Умеючи…

— Не хами. Ты у меня на этом рейсе первый…

— Понятно… Муж-то есть?

— Как не быть… Есть… – отвечала с придыханием, упираясь крепкими руками в купейный столик. – Только кардан у него не «мазовский», как у тебя, а скорее – от «запорожца», – молодица хихикнула и самозабвенно поддала движению ебущего. – Ты с пиздой сильно не заморачивайся. Мне в жопу больше нравится…

Толстозадая тётка заворочалась, но не повернулась. Видимо у неё со Сменщицей, на подобный случай, был железный уговор – кайфу подруги не мешать.

— Буду кончать в тебя… – предупредил Борис.

— Кончай… Я всё равно бесплодная…

«У меня родишь! – подумал Борис, двигая булавой в ритме покачивающегося вагона, – глядишь, ещё один родственничек появится на просторах необъятного Союза…» С этой мыслью он расслабленно залил в просторную манду Сменщицы весь запасами малафьи, что готовил для симпатичной уралочки. Остатки спермы, пока не остыл, шуганул и охочую попу. Здесь уже было всё равно, что сливать…

В «школе» блядства Сменщица не нуждалась. Кончая, выдала матерные перлы – на зашибись!

Сползая с хуя, похвалила его размеры и посетовала, что солдатик не приходил за билетами днями раньше:

— А то бы и Верке досталось…

Борис Петрович глянул на толстую задницу и, неожиданно для себя сказал:

— Разве что в за щеку…

На верхней полке благодарно заворочалось…

…

«Обработав» двоих, Борис Петрович, чтобы не встретится с Вероникой, покидал состав через соседний вагон. Шагнул на асфальт перрона одним из первых. Мельком глянул в сторону своего вагона. Там, среди голов встречающих виднелась фуражку с золотой кокардой морского офицера. Стало быть, Веронику и её дочурку, действительно, встречали. Подумалось с некоторым огорчением:

«Значит скоро в пизду уралочки нырнёт не мой ялдык…»

Было жаль упущенной возможности осеменить жену капитана второго ранга – командира боевого крейсера.

«Вот был бы достойный экземпляр в коллекции мамочек, что уже зачали от рядового шестой роты мотострелкового полка! Какой красивый ребёнок мог бы получится у них с Вероникой, спусти он в неё своё живительное семеня! Не вышло. А виновата глупая баба – такой классный трах отклонила!.. Эх, какая сладкая мамочка ускользнула… Ладно, забудь! С кем не бывает…» – закончил Большаков свои переживания дежурной фразой. «Лечение» с проводницами не прошло даром. На душе отпускника уже не было прежней непогоды, в ней устанавливался привычный солдатскому терпению штиль…

…

Минуя распахнутые двери Центрального вокзала Большаков, даже не глянув в сторону Площади Восстания, где призывно маячила большая буква «М», сразу двинулся в распахнутую глубь Невского проспекта. Здесь ему ВСЁ было привычно и знакомо. Каждая витрина, каждая вывеска, каждый фасад и каждая подворотня.

А вот и – на солнечной стене Невского до боли знакомый – синий квадрат. Под ним на кованных стальных шипах – уложенные заботливыми руками горожан, цветы. Сегодня это – алые, словно кровь, гвоздики.

Над цветами – белая надписью из строгих печатных букв: ГРАЖДАНЕ! ПРИ АРТОБСТРЕЛЕ ЭТА СТОРОНА УЛИЦЫ НАИБОЛЕЕ ОПАСНА! – памятный знак о Героизме и Мужестве ленинградцев, отстоявших свой город в жуткие девятьсот дней блокады…

Борис пожалел, что под рукой у него не оказалось своего цветка. Поправил те, что лежали на прутьях. Помолчал поминая павших, и пошёл по родному городу дальше, в сторону Невы…

На «Командирских», подаренных командиром части, было четыре часа утра. Площадь Восстания, где круглые сутки мельтешили прохожие и легковые авто, остались далеко позади. Остальная часть проспекта была безлюдной. Рано встающее солнце и шагающего проспектом солдата Город встречал сном мирного труженика.

Борис Петрович Большаков шёл к отцовскому дому, что находился на Васильевском острове. Можно было не спешить, вспоминать разное и получать от этих воспоминаний волнительное удовольствие…

На Стрелке возле ростральных колонн он задержался подольше. Захотелось надышаться знакомым запахом невской волны и полюбоваться видами на Петропавловку и Зимний Дворец. Это было одно из любимых мест, где будучи студентом художественного училища он писал этюды, где тусовался с друзьями и однокурсниками…

Закрыл глаза, солдат представил себе то время, от которого он так легкомысленно отказался, отправив себя в Армию…

И тут его окликнули:

— Борис, как хорошо, что я вас увидела!

…

Из остановившегося авто выпорхнула в своём бесподобно элегантном костюме в мелкую клеточку Вероника Степанова. И вздрогнувшее сознание Большакова, даже сейчас, в момент внезапного стресса, выхватило тот факт, что её открытые выше колен стройные ноги невозможно было не оценить по достоинству.

Лишь после этого к эстету женских достоинств пришло сознание, что этой встречи никак не должно было быть! Что происходящее – есть случайное стечение обстоятельств или, если хотите, фатальное невезение!

Каким-то образом, эта роковая женщина нашла своего совратителя и предъявила грозному мужу – непостижимая тайна.

А тот, без фуражки в белом парадном кителе, неспешно вышел из машины и двинулся вслед за женой к оцепеневшему солдату. На левом боку офицера ниже края борта расстёгнутого кителя, в лучах встающего солнца, зловеще поблескивал инкрустированный золотом острый, что бритва кортик – личное оружие морского офицера.

«Вот нам и пришёл пиздец!» – пискнул готовый отбиваться Борик.

«Как же они нас отыскали?» – неуместно удивлялся Петрович.

Сексуальный Я, похоже спустил себя в унитаз. Вот сучара! Не забыл, что в купе был активней всех, наставляя патрона активными способами соблазнения Вероники…

Отступать рядовому шестой роты было некуда. Спину подпирал гранитный парапет набережной, за ним – – холодные волны равнодушной Невы.

«Полный пиздец!» – повторил восклицание Борика Борис Петрович, понимая, что без кровопролития не обойтись.

А НЕБО ТАКОЕ БЕЗМЯТЕЖНОЕ, БЕЗ ОБЛАЧНОЕ. И СОЛНЫШКО В ЛЁГКОЙ ДЫМКЕ…

Похоже, придётся расплачиваться за всех рогоносцев.

Капитан Степанов был широкоплеч и крепок. Лет тридцати пяти. Роста, как и БП – удивительного, но несколько – ниже. Массой мышц где-то под восемьдесят кг. В походке резок. Широкий лоб выдавал природное упрямство. Причёска спортивная, под ёжик. Брови густые сведённые к переносице. Нос прямой, слегка свёрнутый набок. Как у бывалого боксёра. Губы – волевые, плотно сжатые, привычные отдавать команды. Глаза нацеленные, жёсткие. Трафаретный оскал белозубой ухмылки не добрый.

И ко всему этому – кортик и большие звёзды на каждом погоне!

«В любом случае надо до последней секунды соблюдать достоинство», – решил Большаков и порадовался, что «Пушинка» осталась в машине и позорного сражения дяди Бори с её Папой не увидит.

«Вломи сходу, как подойдёт…» – подначивал шефа Борик и, на всякий случай, огляделся – есть ли рядом свидетели и, не приведи Господь – военный патруль?

…

«Не глупи, раньше времени…» – предупредил Петрович.

Рядовой опустил на брусчатку спортивную сумку, поднёс руку к козырьку фуражки и рявкнул, словно на плацу:

— Здравия желаю, товарищ капитан второго ранга!

«Слабак!» – отреагировал на эту трусливую выходку хулиганистый Борик.

— Слава, это тот молодой человек о котором я тебе говорила… – сказала Вероника подходящему мужу.

«Врежет в челюсть или отчитает за аморальное поведение?» – метались в голове Большакова зигзагообразные соображения.

Придерживая левой ладонью рукоятку кортика, капитан… протянул солдату свободную руку:

— Здравствуйте, Борис! Супруга поведала мне о вашей способности хорошо рисовать. Показала портреты: свой и дочери. Они мне понравились. В них есть очарование и правдивость образов. Если будите учиться, сможете стать неплохим художником…

— Ты забыл в купе… свой альбом… – пояснила из-за плеча мужа Вероника. – Он у нас в машине. Слава, принеси, пожалуйста…

Несколько шагов морского офицера к «Москвичу» и столько же обратно, позволили Веронике сообщить одереневшему истукану:

— Как я и обещала, он ничего не знает…

Воистину женщина – существо причудливое. Никогда не угадаешь, как она поведёт себя в критическую минуту!

— Вот ваш альбом. – сказал офицер. – Если позволите, мы бы взяли портреты себе…

— Конечно. Они рисовались для вашей семьи.

— Тогда, прошу, оставьте на них автограф, – капитан протянул медленно оттаивающему Большакову шариковую ручку. – Я верю в ваше творческое будущее…

Получив автограф, и освободив рисунки из скоб зажима, офицер спросил:

— Как относитесь к современному авангардизму?

— Замечательно отношусь, – ответил Большаков на автомате.

Капитан, удовлетворённо кивнул непокрытой головой, прошёлся рукой по стриженному ёжику и, помыслив о чём-то своём, черканул на обратной стороне альбома адрес. Протянул альбом хозяину:

— Как-нибудь, заходите. Побеседуем о живописи и современном сюрреализме. Авангардное направление в изобразительном искусстве меня очень интересует… И ещё… возможно, после службы… напишите портреты моих девочек маслом… Так что – не прощаюсь…

Жена Степанова (как показалось Большакову), попыталась возразить, но капитан властно взял её под локоть, что-то сказал и супружеская пара направилась к стоящему возле ростральной колонны автомобилю.

Под узкой юбкой уральской конфетки призывно перекатывались упругие булочки аккуратной попки, а в боковом разрезе, то и дело, являлся клинышек атласного бедра.

«Чёрт бы её побрал…» – сглотнул слюну ошарашенный неожиданным исходом не состоявшегося эксцесса боец любовного фронта.

Проводив глазами отъезд «москвича», Борис Петрович глянул на адрес. Номера дома и квартиры выведены чётким почерком уверенной руки. Видимо, там проживали Степановы. И это что поразило – их дом был рядом с домом отца. Всего в квартале, по набережной Макарова! Бывают же совпадения…

Оглушение гулом крови, что, наконец-то, ударила колоколом в пылающие виски Бориса. И сразу в черепной коробке зашевелился провокатор Я:

«Следовало бы заглянуть…»

— Сучара! – обозвал его Борис Петрович.

А, поразмыслив, добавил:

— Прекрасное утро, господа присяжные заседатели, не правда ли?

…

«Командирские» отсчитывать шестой час этих насыщенных суток. Навещать кого-либо из приятелей было рановато, а потревожить предка внезапным появлением вполне допустимо.

Закинув не плечо подарок любовницы из Новосибирска, наш рядовой, неспешной походкой отпускника отправился вслед за автомобилем Степановых. Где-то там, на бульваре Макарова его ждала четёхкомнатная «берлога» Петра Николаевича Большакова.

…

Поднимаясь по ступеням знакомого с детства подъезда он сначала задержался перед дверью Зойки, которая провожая в Армию позволила себя целовать в засос. Какой она тогда была желанной, как волновала… Интересно – сильно ли изменилась, повзрослела…

Неспешно поднялся к той батареи, где он её тискал. Не умеючи, по-пацански… Сейчас бы действовал по-другому…

«Выйдет замуж – можно заняться по-серьёзному. А пока – пусть познает супружеское ложе… впрочем,

бывшие подружки уже давно перетраханы… так что, на обратном пути осчастливлю невестушку в канун свадьбы… получу – эксклюзив… Даже интересно отметится в завтрашней жене перед женишком…»

Приняв это, «соломоново» решение, отпускник двинулся на лестничный прогон выше, к обитой качественным дерматином двери отцовской, а следовательно – и его (согласно прописки), квартиры.

На крайних ступенях вспомнил мачеху, что преподавала эстетику в художественном училище.

«Как-то теперь сложатся их отношения?.. Узнал ли отец, что сынок имел его вторую жену за щеку?.. Или пугливая сучка промолчала?..»

По личному опыту предполагал – скорее всего последнее. Замужние бабы о своих грехах помалкивают. Потому с ними и легко, можно не церемониться…

Вспомнил, как после содеянного, опасаясь отцовского возмездия, сиганул в Армию. Явился в военный комиссариат и заявил: «Забирайте!» А у тех глаза с полтинник! Все удирают, а этот верзила явился сам!

Криво усмехнулся:

«До чего же он был наивным! Трахал бы мачеху по полной, да готовится бы в Институт имени И.Е. Репина. Может бы уже и поступил… После училища, к абитуриенту – послабление…»

Проверив выверенным движением уставное положение звёздочки, нажал на знакомую, перламутрового отлива клавишу звонка.

«Брынь, брынь, брынь – мы приехали!»

Вопреки ожидаемого ожидания (тавтология тут уместна!), звуки шагов за дверью послышались почти сразу.

— Папа, это я, – не ожидая вопроса сказал Борис.

Входная дверь бесшумно приоткрылась. В узком проёме показалось лицо незнакомой девушки:

— Вы Борис?

— Так точно. А вы кто?

Дверь раскрылась полностью.

— Я – супруга Петра Николаевича, Оксана…

Вот так сюрприз! Перед Борисом Большаковым стояло юное и ОЧЕНЬ хорошенькое создание, одно из тех изящных див, кем славилась север-пальмирская округа. В который раз ошарашенный мозг получил информацию:

«ЭТО ТВОЯ НОВАЯ МАЧЕХА!!!»

«От судьбы никуда не денешься!» – обречённо «развел руками» Петрович, а Борик и Я подтолкнули остолбеневшего солдатика в спину:

«Смелее, шеф, – к новым забавам!»