Близняшки. Глава девятнадцатая

– Хм…

– Особенно если учесть, что мамка у нас до этого дела любительница – не то слово. Они с папкой, похоже, через это дело и поругались до того, что он к твоей маме побежал. Как-то ругались, и мы слышали: «Козел старый! Пять раз в неделю ему уже лень!» – «Ну милая, мне уже почти сорок!» – «Любовника заведу!» – «Да и черт с тобой, но тогда и я бабу найду!». На том, похоже, и договорились, сейчас из той комнаты шум по ночам редко слышим, а мама к своему в открытую ходит, ну и папа к твоей.

«Хм… Значит, Николай Абрамович все же и жену имеет, хоть иногда? Интересно, а мама знает? Если не знает, то я не скажу, ни к чему ей это».

– Еще в Испании сколько раз было: папка на день-два уедет куда-нибудь в консульство, мы со двора в квартиру забегаем не вовремя, а она в спальне вечером лежит голая, ножки пошире плеч, нас увидела и член искусственный, черный, весь мокрый, из себя достает и под матрац – раз… А уж когда папка дома, так раз пять в неделю – святое дело: нас в девять спать, а сами даже не зайдут, не поцелуют, «спокойной ночи» не скажут – чуть ли не бегом к себе в спальню. Мы бесимся, а они где-нибудь через час придут, оба голые, лица довольные-довольные, и вот тогда уж натететшкаются.

Ну и так застукивали их несколько раз: в воскресенье утром просыпаемся, давай по дому искать – где родители? Спальня у них не закрывалась, замка с самого начала не было, а поставить нельзя, дверь казенная. Ну, мы в спальню, а там – мама на кровати лицом к нам на четвереньках стоит, папа ее сзади за бедра руками взял, долбит. Лица подняли, на нас зашикали – и дальше. Мы постояли секунду, ничего не поняли, но пошли. Потом маму спрашиваем: вы что там с папой делали, и почему нам нельзя? А она отвечает: удовольствие друг другу делали, а вы еще маленькие. Заскочили другой раз, это уже почти перед тем, как папку отозвали. А там мама ноги с койки спустила, откинулась на матраце, руки на титьках, стонет, папа на коленях, спиной к нам, стоит и ей клитор лижет, только пофыркивает. Нас не увидели, так мы, наверное, минут пять стояли, пока не поняли, что лучше исчезнуть самим. Этим же вечером сами так попробовали – понравилось, ну, потихоньку лизаться и начали…

Лерка потихоньку успокоилась, и рассказывала теперь уже совсем не надрывным, а скорее каким-то эпическим, но при этом веселым тоном.

– А здесь… Первую ночь я с ними ночевала. Лето, светло вечером, жара, да еще мы, четверо, надышали. Окно закрыто напрочь – комары, у нас же тут болото рядом. Это уже дня через два папа марлей форточку заделал, так хоть ее открывать стали, все легче. Лежим все голые, потные, я на самом краешке, над Веркой. А родители с этим переездом – неделя в поезде, да по России еще и в плацкартном, условий вообще никаких, оголодали. Я вроде успокоилась, засыпать начала. И вдруг слышу, мама, шепотом:

– Коль, а Коль!

– Чего?

– Как думаешь, девчонки заснули?

– Наверное…

– «Наверное» или точно спят?

– А чего это ты хочешь, чтоб они прям счас заснули, а, Катюха?

– Ну Ко-о-о-ль, ну сам знаешь…

Мама рядом со мной лежала, гляжу, поворачивается ко мне попой, и начинает вроде рукой шевелить. И звуки такие, очень характерные: «чмок, чмок»…

Лера тихонько засмеялась.

– Папка еще первый раз отбиться пытался, мол, ну девчонок же разбудим, а мама ему: «Да не разбудим, ты лежи тихонько, я сама, аккуратно»! Ага, аккуратно: к папиному члену губами потянулась, меня чуть с койки попой не столкнула. Ойкнула, обернулась, рукой меня чуть поближе к ним пододвинула, а и так куда ближе-то, жар от тел чувствую. Лежала на боку, лицом к ним, ладошки под щечку – пай-девочка. А мама тут к-а-а-а-к засосет, чуть ли не с размаху! Папка аж ойкнул и, с перепугу, между своей и моей головами подушку на торец поставил. Думал, спрятались… Да только свою физиономию от меня закрыл, а мне не сильно и надо его физиономию, меня их места пониже интересовали. Ну и у меня ладошка одна как сама из-под щеки выскочила, вниз потянулась…

Мама поначалу так, выгнувшись вся, ко мне спиной и трудилась, почти меня с койки столкнув, мне кроме ее затылка почти ничего видно не было, только самый низ папиного кола. Зато смотреть можно было во все глаза – папино лицо от меня закрыто, мама спиной. А потом, видать, спина устала, и она, оседлав одну папину ногу, оказалась ко мне лицом. Я, поначалу, глаза закрыла, решила: увидит, что я подглядываю – убьет. Но потом Испанию вспомнила, и один глаз приоткрыла, а заодно и подвинулась к папе поближе, на освобожденное маминой попой место, считай, к ним вплотную. На самом краю до этого лежала, того и гляди, на Верку загремлю.

Смотрю, а мама в экстазе, с закрытыми глазами, язык выпустила и папину головку со всех сторон облизывает. Приоткрыла и второй глаз, а тут папа застонал, задергался, мама первую, самую сильную струю, белую, блестящую, в широко открытый рот, на нёбо, приняла, а потом накрыла гейзер и давай его высасывать, громко причмокивая и глотая. Я даже про Верку в этот момент вспомнила, подумала: спит, нет? Если не спит, то как бы ее незаметно повыше поднять, чтобы и она кино увидела? Прислушалась, но сзади только сопение тихое. Ну, думаю, ладно, и сестру из головы пока выкинула.

– Да спала я, спала… К сожалению! – хихикнула с другого бока Верка, и Лера, вздохнув, продолжила:

– Как раз тогда я папин инструмент первый раз в боевом положении толком и разглядела. Понравился, толстый такой, солидный… А, ты ж его стоящим не видел. Ну ничего, у тебя свой не хуже!

Я подумал: «Как – «не видел»? Еще как видел, когда он мою маму-то пахал…», но перебивать не стал. Тем более, что Лерка меня тут же отвлекла: засмеявшись, она вытащила одну руку из-за головы и, положив ее на мой пах, начала легонько играть там пальцами. С чем поиграть, там от такого ее рассказа уже было, хоть и не в самом еще соку.

– Ну, мама папин член изо рта выпустила, голову выпрямила, сидит с закрытыми глазами, остатки глотает, облизывается. Довольная – ужас. А член как стоял себе, так и стоит, вот прямо как у тебя сегодня, – она приподняла голову и глянула критически на мой инструмент, – только не сейчас. Папа руку протянул, его подрачивает тихонько, головка то откроется, то почти совсем закроется…

Подняла пальцами мою уже почти готовую к употреблению колбаску, засмеялась.

– Я, тоже как ты со своей мамой, глаза ресничками прикрыла, ковыряться внизу у себя перестала, замерла – а как мама сейчас глаза откроет? Открыла, и даже в мою сторону глянула. Я глаза зажмурила – ну все, сейчас прилетит. Нет, слышу, кровать опять просела, и вроде что-то между папиным бедром и моими ногами втискивается, теплое такое, чуть потное. Открываю тихонько глаза, а мама папу оседлывает, на его лицо глядя, коленка между мной и папой еле втиснулась. Убрала мама папину руку, схватилась за кол сама, поласкала себе головкой вход, тихонько ухнула, надеваясь – и ну скакать, коленка об мои ноги трется, папин поршень только мелькает, поблескивая… Точно как твой в Верке…

Вера хихикнула, зашевелилась, и я почувствовал, что рук на моем члене уже две, причем конфликта между ними нет – одна ласкает самый кончик, вторая – ствол и иногда чешет яички.

– Потом мама приподнялась немного, папин член опять рукой ухватила и давай внутри себя им вертеть, тихонько поскуливая. Повертела, руку убрала, наделась опять до упора и легла на папу грудью. А он руки из-за головы убрал, по моему плечу нечаянно кистью прошелся и маму обнял, локоть поверх меня выставив. Мама еще так покачалась, папа приподнялся, они замерли, тяжело выдыхая, и потом давай целоваться. Так полежали, сомкнувшись, какое-то время, а потом мама поднялась, через меня переступила, слышу, вроде халат зашуршал, и дверь в комнату скрипнула. Подмываться пошла.

Я чуть глаза приоткрыла, смотрю, а папа чешет у себя там, потом шкурку на конце заправил, к стенке от меня переполз, спиной повернулся и затих. Пришла мама, залезла между нами, и я, под шумок, развернулась к ним спиной. Слышу, папа почти сразу засопел равномерно, заснул. Мама еще немножко повозилась, потом руку на меня закинула, и тоже затихла. А я лежу, внизу все мокро, перед самыми глазами, чуть ниже, Верка спит, одну ногу из раскладушки выкинула, и голый еще сестренкин лобок меня ну так и манит… язычком туда залезть, а еще лучше – чтоб она мне, а то я извелась вся, на родителей глядя, и самой поковыряться – как? Маму же разбужу… Так и заснула недовольная…

Я выдохнул. Ощущение от Леркиного рассказа было удивительное. Если б с самим чего-то похожего не было, так не поверил бы ни единому слову. А так… сказка. Волей-неволей представил себе, как лежу в одной кровати с мамой и дядей Колей, мама стоит на четвереньках, почему-то от меня отвернувшись, а он ей сзади вставил, и сам на меня смотрит и смеется…

Проморгался, отгоняя морок, и тут же почувствовал, что, похоже, от перенапряжения, член чуть ослаб. Но девчонки как будто ничего и не заметили, продолжая его тихонько ласкать.

– В общем, утром родители на работу, а мы с Веркой на их кровать – и ножки кверху… Нализались, а по дороге я Верке все рассказала, вот как тебе сейчас. Она чуть со злости не лопнула – такое проспать… Правда, Веруся? – съехидничала Лерка, и сестра ответила:

– Да ладно… Потом и похлеще было. Они – сколько, дня четыре? – сдерживались, а на пятый, как раз я с ними спала, не выдержали. И, мне и тогда казалось, а уж сейчас, после твоего, Сережка, рассказа, – она, потянувшись, чмокнула меня в губы, да так и оставила лицо возле моего, – я уверена, что папка меня тогда поймал. Мама на четвереньках стояла, он ее сзади драл, а я, дура малолетняя, чуть подвинулась под маму, хотела посмотреть, что там делается. Да ничего там в такой позе не делается, но откуда мне тогда было знать… Голову вытаскиваю, а папка на меня смотрит и улыбается. Но мне тогда непонятно было, чему: он, когда с мамой играет, улыбается почти всегда, а взгляды мимолетные он и раньше на меня кидал, без всяких последствий. Так и жили год: если повезет, то кино в родительской койке смотрим, если не очень, так в своей раскладушке только звуковое сопровождение слушаем. Потом днем с Леркой лижемся и детали технические обсуждаем. Когда соседи из той комнаты уехали, нам ее отдали, и кинотеатр закрылся…

Еще раз выдохнув, я со смесью удивления и восхищения сказал:

– У-ф-ф-ф… Ну, девчонки… Теснота – мать полового просвещения, но чтоб вот так, в одной кровати… Здорово!

– Ага… Вот потому мы такие и грамотные, – засмеялась Верка. – Лер… а Лер… Покажем Сережке нашу грамотность?

– Прям сейчас?

– Ага… Давай, пока письку трогать не будем, без нее доведем, чтоб аж трясло… Хочешь, Сережка?