День рожденья с продолжением… Часть 18

Все три хвоста сошлись воедино во время взмаха. Кнут змейкой изогнулся в воздухе, мгновенно распрямился, движение его концов было неуловимо. Девки заметили уже только три вспучившихся полосы поперёк Олежкиной попы, багрово-чёрных, широких и мигом раздувшихся. Олежка с оглушительным воплем выгнулся животом вперёд, задёргался как висящая на верёвках кукла. Но туго натянутые верёвки не давали ему сколь-нибудь двигаться, сгибаться или прогибать спину, ошейник душил, ему оставалось лишь вертеть бёдрами.

Лера стояла, потряхивая кнутом и тёрла пальцами в промежности, клитор и снаружи от напухших в возбуждении губок. Девчонки стояли, с любопытством посматривая на дико орущего и корчащегося словно в судорогах Олежку. Сейчас почему-то Лера делала очень длительный перерыв между ударами, прошло не менее минуты как кнут вторично взмыл и с хлёстким трескучим щёлканьем прошёлся по ягодицам жертвы. Опять жуткий крик и долгое протяжное завывание, после чего Лера надолго остановилась, то ли переводя дух, то ли растягивая удовольствие, или даже заставляя Олежку помучиться в ожидании следующего удара.

Девки с удовольствием следили за её взмахами, некоторые из них возможно и поражались как ловко она орудует такой тяжёлой и вроде бы неуклюжей штуковиной как кнут. Теперь они поняли, что перед новым ударом нужно как бы набраться сил, частые взмахи не дадут нужного эффекта. Следовало отступать назад, и в момент удара резким прыжком подаваться с поворотом тела.

– Где это ты так классно научилась? – с изумлением спрашивала Вероника, принимая кнут.

– Ты же знаешь, я много лет занималась художественной гимнастикой, там очень схожие движения, пусть и с лёгкими предметами, просто здесь следует приложить много больше усилия. Ещё раньше, даже до школы, в первый же год как у нас появилась дача, летом я каждый день здесь ходила к пастуху, тогда здесь было много скота, он разрешал мне пощёлкать его кнутом. У него был ещё длиннее, так что сначала я не могла и махнуть им. Только через пару лет начало получаться. Знаете, девочки, мне тогда так хотелось хорошенько настегнуть какого-нибудь телёнка или козу! Просто так, для забавы! Но тогда пастух больше не стал бы брать меня с собой! Если только прибежит, одна тут была, паршивая собачонка, пугала животных, я ей наконец так прижгла кончиком кнута вдоль спины, она долго вертелась и визжала, потом бегала и скулила полдня! И больше не приходила к стаду! Хоть пастух меня и пугал, что она теперь меня где-нибудь может цапнуть исподтишка! А так – я только сшибала кусты и ветки, один раз прибила пастушьим кнутом суслика, даже сейчас удивительно, как получилось, года через четыре после того, как я впервые стала помогать пастуху! – и Лера, взяв кнут обратно, несколько раз звонко и трескуче щёлкнула им в воздухе. – Кстати, погоди немножко, надо проверить, чегой-то он повис как пьяный Петрушка на барьере в кукольном театре?

От шлепка ладонью Олежка вздрогнул и застонал. Его тёмно-багровая попа достаточно распухла, и потому, выкатив на него несколько ковшей воды, девчонки сделали небольшой перерыв в истязании. Девки принесли страпоны, Лера, слегка присев, одной рукой обхватила Олежку за бёдра, а второй направила страпон и размеренными толчками начала входить в его попу.

Лера то слегка приседала, то приподнималась на цыпочки, делая глубокие фрикции; одновременно она крепко обхватила Олежку – одной рукой за грудь, другою за бёдра, с силой притягивалась и прижималась в момент входа, прямо-таки повисая на нём. До боли в пальцах он держался за брус кое-как развернув ладони, лишь бы верёвки не резали руки. Лицом она присосалась к нему, засасывая его кожу на плечах и в районе лопаток, со стонами и вскриками больно кусала в каких-то порывах вдруг накатывающейся страсти. Наконец кончила, мелко и часто подёргивая страпоном в Олежкиной попе, провожая по телу волны проходящего оргазма, и тяжело дыша, плюхнулась на траву.

В это время девчонки порешили меж собой, что после очередной порции кнута закончившая порку сначала страпонит Олежку, и только после этого его начинает драть следующая.

Вероника несмело взялась за кнут, несколько раз взмахнула им в воздухе, попробовала как получится горизонтальный мах и насколько метко можно попасть в определенную точку, какие надо делать движения рукой и телом в целом. Попробовала держать рукоятку и одной, и обоими руками. Найдя что-то приемлемое для себя, со свистом хлестанула Олежку несколько наискосок попы. Попало правда только одним хвостом, другие мотануло куда-то в сторону, но кончик хвоста при протяжке буквально распорол кожу, потекла довольно сильная струйка крови. Вероника вопросительно посмотрела на Леру.

– Как это у тебя получалось? Почему ты даже не рассекала кожу, а у тебя его так выкручивало, что он готов был выпрыгивать из шкуры и так орал столько времени, а я разодрала ему вглубь мяса, и вроде как, судя по нему, ему вдвое легче?

Лера стала объяснять подруге, как правильно делать замахи, как нести кнут к объекту чтобы хлопнуть одновременно всеми тремя хвостами, чтобы они легли правильно, в ряд, и тогда получается именно тяжёлый удар, при котором боль проникает глубоко в тело.

– Не надо делать полную протяжку, это не плеть, кнут надо быстро, рывком к себе выпрямлять перед самым касанием, перед этим подаваться вперёд всем телом, как боксёр, накладывай с наскоком, и в момент удара не тянуть к себе до конца, а отбрасывать локоть от себя в сторону, сгибая его, чтобы всё что ниже локтя бросало в сторону удара. Тогда работает середина хвостов, боль пробивает глубоко, а кнут не портит шкуру.

После нескольких скорее эффектных чем эффективных замахов Вероника всё-таки приноровилась, и на Олежку стали падать столь болезненные удары, что после каждого он почти что терял сознание. Хорошо ещё, что Вероника, как и Лера, делала долгие, с минуту и больше, паузы между каждым ударом. Но после каждого удара кнута у него темнело в глазах от боли, останавливалось дыхание.

После своих двадцати пяти Вероника добавила ещё один – потому что, когда она приноравливалась, некоторые первые удары оказалось недостаточно болезненны…

Уже совершенно перестающего осознавать окружающее Олежку вновь обдали ледяной водой, несколькими крепкими ударами по щекам окончательно привели в чувство. Закрепившая на себе страпон Вероника начала пристраиваться к его попе – “Ох как напялим эту непослушную сраку!”.

Из-за своего роста ей пришлось достаточно низко присесть, сильно согнув колени, которые мешали вплотную прижаться к Олежке. Она сильно потянула его к себе за бёдра, но ошейник перехватил ему горло, он захрипел. Девушка наконец сообразила, что следует ослабить намотанную на брус цепочку. Сильно растянула в стороны его дико болевшие ягодицы, и достаточно грубо засадила в дырочку страпон. Олежка вскрикнул и застонал когда она, почти выпрямив ноги, стала рвать вверх его задний проход.

Так же как и Лера, Вероника тоже делала глубокие засосы, на спине и около подмышек, но при этом рвала его зубами будто готовая съесть Олежку живьём. Она приседала и с силой вгоняла страпон, уже нарочно причиняя сильную боль, что заводило её, и потому кончила она даже быстрее чем Лера, явно получив очень мощный оргазм, и тоже растянулась на траве, часто и хрипло дыша.

Прежде чем взяться за кнут, Марина обошла Олежку, приподняла его уже бессильно висящую голову, и пощипав губами его нижнюю губу, потёрлась лобком и клитором об его бедро и висящий как кусок верёвки член. Снова притянула его шею покрепче к бруску, и зайдя сзади, некоторое время волнообразно тёрлась сначала киской, а затем своими широкими плотными ягодицами об Олежкину попу, икрами проводила по его ногам. Он только тупо вздрагивал при любом касании к его попе и слабо стонал.

– Ну что, милёнок, поехали? – Марина со смехом чмокнула его в кончик носа, и подобрала лежащий на земле кнут. Сделала несколько пробных движений, и с широким замахом, с силой бросив вперёд тело, “прилепила” все три хвоста к Олежкиной попе. Тот снова забился, задёргал и завертел попой, а Марина торжествующим взглядом посмотрела сперва на Веронику, а затем в сторону Леры. Подошла к Олежке, мягко, почти нежно погладила его по попе обеими ладонями, и вдруг крепко схватила и сжала ему ягодицы. Тот, ещё не оправившийся после удара, рванулся насколько позволили верёвки, и громко взвыл. Девушка ещё некоторое время поиграла с его членом, щекоча волосами лобка по всей поверхности его попы, и отошла для продолжения забавы.

Снова жуткая боль пронзила Олежку. У Марины получалось ещё крепче, наверное из-за её крупного веса, который также вкладывался в бросок руки, когда она посылала кнут.

– Как твоё самочувствие, роднюлька? – как через плотный покров услышал Олежка её голос. – Ну отвечай же! Спрашивает госпожа!

Он, весь дрожащий, приподнял лицо, усеянное крупными каплями едкого пота.

– Про… стите… Госпожи… – еле-еле сумел он произнести спёкшимися губами.

– Нее-еет, милый ты наш, если мы так начнём тебе прощать все твои косяки, не говоря уж о непослушании, ты очень скоро начнёшь ходить на рогах! А там ещё и станешь включать капризы! Нее, без строгости нельзя! Так что не надейся, наказан будешь так, как было назначено, чтобы всегда ты у нас был послушным! Наказание должно быть наказанием, а не постоянными лёгкими предупреждениями о каком-то настоящем наказании, а мы знаем уже, сколько ты сможешь вынести! Так что наказывать будем по самое не могу и чуть побольше! – и Марина, опять потёршись своим плотным вспотевшим телом об его ягодицы, вернулась к продолжению “воспитания”.

Марина явно растягивала себе удовольствие. Почти после каждого удара она подходила к Олежке, мягко касаясь об него грудями, животом и ногам, просто млела и нежилась от контакта с его кожей. На её вспухших от страсти, уже сильно отвисающих губках с раскрытой щелью блестели выделения, которые она и размазывала по Олежкиной попе, то по одной, то по другой половинке, засовывая пальцы ему в дырочку и обнимая под живот. Опять следовал обжигающий, на несколько секунд выбрасывающий из сознания удар кнута, и всё повторялось снова и снова…

Олежка безвольно висел на врезавшихся в распухшие запястья и локти верёвках, лишь прерывисто дыша и дрожа словно в лихорадке. Было непонятно, он чувствовал озноб или жар, или и то и другое попеременно. В этот раз на него выкатили целое ведро воды, и пока он отфыркивался, Марина сильно хлестала его по щекам для приведения в чувство. И убедившись, что он возвращается в жизнь, она торопливо начала пристёгивать страпон. Обняла Олежку, прижимаясь к нему грудями, присела, часто задышала, и помогая рукой, начала вводить этот ствол между его ягодицами. Он заныл через нос, и глухо вскрикнул от боли, когда Марина прижалась животом к его попе и стала встряхивать и подбрасывать, подсаживаясь под него и мощными толчками гоняя в его дырочке страпон, вертеть им и тереться вагиной, лобком и клитором об прилегающий к промежности “пятак” страпона с ремешками. Несмотря на то, что во время порки она постоянно возбуждала себя, всё равно мучила и рвала Олежке попу она достаточно даже долго, Женька даже стала недовольно морщиться в ожидании своей очереди. Впридачу ко всему Марина очень жестоко впивалась в Олежку зубами и ногтями, засасывала кожу и кусала с вывертом, рыча и завывая, так же защемляла его пальцами за бока, буквально резала ногтями, притягивая его к себе во время фрикций. Это и дало ей немыслимой силы оргазм, во время которого она, вися на Олежке, продолжала сажать в него страпон, буквально поливая своими выделениями его попу, слизь стекала по его и её ногам. Ещё несколько сильных встрясок – и она кончила.

Теперь впереди у Олежки оставалась ещё и Женька, которая явно не собиралась его жалеть. Та тоже подошла к нему, и взяв за уши, приблизилась лицом, часто пощёлкала зубами перед самым его кончиком носа. Хлопнула ему ладонью по лбу, и врезав оплеуху, взяла кнут.

– Надо б на всякий случай обвязать ему грудь, и через подмышки подвязать. А то ещё ухнет в обморок, тогда или вывернет себе плечи, или удавится ошейником! Возись потом! – недовольно буркнула она.

Олежку прихватили ещё одной верёвкой, и Женька, развернувшись вполоборота, с мощным взмахом и броском тела влепила такой трескучий удар, что на чёрно-багровой Олежкиной попе, на обоих половинках, вздулись фиолетовые шишки вполовину площади ягодиц, ото всех трёх хвостов. Задёргавшись, он дико завопил, постепенно переходя в стихающий вой и всхлипывающие стоны. Женька выждала с пару минут, и следующий замах, ещё сильнее первого, заставил Олежку забиться как муха в паутине…

Благодаря Женькиным широким и тяжеловесным формам, где бо́льшая часть её веса была сконцентрирована в нижней части тела, она, напрыгивая с разворотом, даже не стегала, а бабахала кнутом Олежку по попе; её широченные ляжки и огромная толстая выпуклая попа во время подскока своей массой давали сильную инерцию, и кнут, посланный широким замахом, удваивал силу удара, как бы подтолкнутый энергией и тяжестью тела в прыжке. Подруги начали всерьёз опасаться, как бы она не зашла чересчур далеко. Через каждые семь-восемь ударов, перед следующим ударом, Лера или Марина подходили к Олежке, хлопали его по щекам и, видя струящиеся из глаз слёзы, успокоившись, шли любоваться зрелищем. О Веронике нечего и говорить: она непрерывно мастурбировала, получая оргазм от одного вида как кнут впивается и терзает нежную мягкую плоть жертвы и как с воплями дёргается и бьётся Олежка…

Бессильно повиснув словно тряпка, Олежка слабо хрипел сквозь спёкшиеся губы. Боль диким адским огнём заняла всю его попу, отголосками распространялась по телу. Он мелко вздрагивал, и когда Женька треснула его по щеке, с одной и с другой стороны, он почти не отреагировал, только слабо вздрогнул и простонал. Тут же из ковша ему на спину бросили водой, облили плечи и остатки воды вывернули из ведра сверху, на голову. Олежка дёрнулся, вздрогнул и чихнул.

– Холодная водичка! Простудится еще! – с хохотом завизжали девчонки.

– Пришёл в себя? – Женька заехала ему оглушительную пощёчину, сбив стекающие по лицу капли. – Отвечай, или прижарить тебя ещё?!

– Не… Не… совсем, госпожа Женя… – ещё плохо соображая, еле поворачивая языком коряво проныл Олежка.

Вторая затрещина мотнула его голову в другую сторону. Девки разошлись хохотом.

– Раз может говорить, значит жив, а если жив, то и всё в порядке! – выкрикнула сквозь смех Марина.

– Ну вы посмотрите на это полено! Он ещё будет хныкать и ныть перед госпожами как капризная балованная дрянь! Совсем позабыл своё место! Как думаете, сколько ещё ударов ему прописать? – Женька тряханула его за волосы и влепила ещё две оплеухи.

– Го… ооспожа Женя, простите! Но… Я… – едва прошелестел Олежка, затрясся и не смог вспомнить слов.

– Что – “ты”? Говори до конца, или твои мозги до того сбились всмятку, что ты разучился говорить? Девчата, я думаю, ещё по десятку кнутьев поставят на место его башку!

– Госпожа Женя, я… Я сейчас да, пришёл в себя! – скомкано промямлил он.

– Во как! Я же всегда говорила, кнут сделает всё, на что не способно ничто другое! В том числе и заставит соображать самую тупую деревянную башку! – и она, треснув Олежку по уху, начала прилаживать страпон.

На всякий случай на него выхлестнули ещё одно ведро воды. Женька с силой раздвинула ему ягодицы – “Срачку делаем пошире!”, подсела, и упёрлась концом страпона в его дырочку. Обхватила за грудь и бёдра и резко привстала, прижалась животом к его попе. И такими же сильными движениями стала приседать и подскакивать, больно засаживая ствол страпона Олежке в задний проход. Затем, так же как и остальные девки, впилась сильными засосами, вертя и дёргая страпон, и опять принялась вынимать и всаживать свою игрушку…

Когда Женька отстрапонила Олежку до получения полного оргазма, Марина с Вероникой стали отвязывать его. В последнюю очередь сняли верёвку, пропущенную под мышками, и Олежка даже не упал, а просто рухнул как подрубленный. Но как только он сделал неловкую попытку встать на четвереньки, жутчайшая боль резанула изнутри в ягодицах. Он закричал и плюхнулся на живот.

– Я представляю, что б было, если бы его таким же кнутом драл на площади настоящий палач! Совсем не обязательно, чтоб и “нещадно”! Он бы окочурился с десятого удара! Даже и раньше! – разошлась смехом Марина и пнула Олежку под рёбра. – Поднимайся! Ты, чучело! Или ещё настегнуть?

Олежка со стонами стал подбирать колени. На каждое движение попа “отвечала” толчками сильнейшей боли, и он опять и опять падал на живот.

– Эта резиновая кукла притворяется и водит нас за нос, или действительно подыхает? – схватив кнут за самый конец, Вероника хлёстко прошлась его хвостами Олежке по всей спине. – Поднимайся, мешок опилок, или выдрать тебя ещё?!

– Теперь он хорошо познал, откуда растут ноги! – засмеялась Лера. – А чего собственно мы беспокоимся? Не волочить же его на себе! Пусть пока остаётся тут. Если даже и заночует, комарики будут рады! Насытятся все, и со всей округи! Уже поздно, нам давно пора ужинать!

После ещё нескольких безуспешных попыток пинками заставить Олежку встать на четвереньки девки швырнули ему грязный половик из предбанника, наконец-то дали попить, подтянули Олежку так, чтобы столб оказался между его руками и сомкнули запястья наручниками, а сами ушли в дом.

Почти сразу после ухода хозяек Олежка впал в какое-то странное состояние, чем-то похожее на прострацию или полузабытьё: тело ощущало, мозг соображал, но сам он, весь в целом, совершенно не реагировал на происходящее вокруг него. Для него словно даже остановилось течение времени. Как будто б разомкнуло между собой физическое и мыслительное, он плавал в некоем ином психическом пространстве. Он будто не замечал начавших его кусать комаров, из-за этого какого-то “затмения сознания” и ощущения боли стали другими – словно бы в каком-то не своём, некоем параллельном теле, происходило как с ним, и в то же время и не с ним. Несмотря на уже расширенную, раздутую дырочку, в попе всё равно ощущалась боль из-за многократных и очень грубых проникновений страпонов. Но главное – это были ягодицы, стоя́щая в них боль пронизывала его насквозь, ощущалась и в низу живота, в паху, и спереди в самой верхней части бёдер, проходила через суставы, при малейшем движении отдавалась и вверх, и вниз. Но воспринималось это двояко – вроде как и в нём, и словно со стороны. Соображение путалось, в глазах стояла чёрная пелена, по которой ходили какие-то уходящие и пропадающие огненные бублики или кольца…

Он даже не заметил, как к нему всей гурьбой подошли его госпожи.

– Никак подыхает? Валяется как в обмороке! – услыхал он голос кого-то из них, но и этот выкрик словно как прошёл через уши, не заставив реагировать.

– Куда денется, живой! Комары падаль не сосут! – ударом ладони, которым можно было бы прибить и крупную мышь, Марина прихлопнула на его спине сразу с полтора десятка впившихся комаров. – Подымайся, чучело! Нечего нам тут прикидываться мёртвым!

Олежка вздрогнул как спросонок. Реальность ещё трудно доходила до него, но крепкий пинок под рёбра, вернул ему ещё кусок ощущения реального мира. Он мотнул головой, словно сбрасывая дрёму, пропала чернота, стали появляться контуры предметов.

Его снова пнули, около подмышечной впадины. На правой руке разомкнули “браслет”.

– Долго ты собрался нам тут разыгрывать комедию? Нечего представлять умирающую старуху! – резкий удар прута обжёг его бёдра. Олежка взвыл и подпрыгнул. Абсолютно и моментально вернулось осознание жестокой реальности во всей её беспощадности. Девки обступили Олежку со всех сторон, с прутьями в руках. Его рванули за цепочку, столь сильно, что ошейник прямо-таки ударил по горлу, Олежку затрясло от перехваченного дыхания. Он начал вставать на колени, но от попы в бедренные суставы ударила боль, он вытянулся вперёд, стоя на полусогнутых коленях.

– Да он нас принимает за полных дур! Гляньте, девочки, как надумал тут притворяться и какую ломает комедию! Придётся вздёрнуть ещё разок на перекладину, да снова отодрать кнутом! Хоть и время уже позднее! – Лера и Женька несколько раз со свистом огрели его прутьями по спине, Вероника стала стегать по ногам и по раздувшейся как шар попе, а Марина хлестанула цепочкой. – Ещё кнута захотелось?! Вставай, требухи мешок! – вновь засвистели прутья, ошейник врезался в горло, и Олежка, вскрикивая и постанывая, поднялся на четвереньки, и едва превозмогая боль поковылял за тащившей его Мариной. Все остальные девки шли рядом и сзади, непрерывно подгоняя его прутьями. Марина вдруг рассмеялась.

– Нет, это всё-таки волшебные вещи – все розги, кнуты и плётки! Они даже оживляют умирающих, и самую высохшую деревянную башку заставляют работать так, словно там действительно гостили мозги! Ну-ка, девчата, прикоснитесь к нему хорошенько нашими волшебными палочками, и он поскачет как резвый конь!

Три розги почти одновременно ужалили Олежку по обоим ягодицам и по спине. Он дёрнулся вперёд, и невзирая на отдающую из ягодиц во всё и тело боль, почти побежал на четвереньках под смех и язвительные трунения охаживающих его прутьями девчонок.

Его приволокли к компостным ящикам, туда, где была поросшая мелкой травкой площадка. Велели встать на колени и запрокинуться назад, опираясь на отставленные взад руки. Девки встали рядом, угрожающе встряхивая прутьями. К нему подошла Вероника.

– Мандариновый сок – особо прохлаждающий и тонизирующий напиток! – тоном циркового конферансье, объявляющего о выходе на арену хищников, произнесла она, встала над Олежкиным лицом, со словами “Шире рот!” треснула его по щеке, и взяла под затылком. Накрепко прижала его открытый во всю ширь рот к своей пизде и сдавила голову бёдрами.

– Вот только попробуй не проглотить всё, что выдаст тебе госпожа! – донёсся приглушённый ляжками Вероники голос Леры. – Миндальничать не станем! А ты, Ника, не наполняй ему рот слишком быстро, чтобы успевал глотать и не захлебнулся!

От ужаса Олежка уже не замечал вонь, разящую из пизды Вероники. В следующую секунду в рот ему полилась горячая, отвратительно воняющая каким-то гнилостным запахом, и как ему показалось, несколько густоватая горько-солёная жидкость с примесью ещё непонятно каких отвратительных привкусов. Сжав себя, заставляя, стараясь отстраниться ото всех ощущений, с невероятным усилием Олежка сделал глоток этой жижи. Но тут же изнутри вверх рванул спазм, горло сжалось, не давая сделать следующий глоток, а Вероника продолжала и продолжала, хоть и не быстро, писать к нему в рот. И его рот вдруг переполнился, даже несмотря на то, что губы были накрепко прижаты к промежности госпожи, моча стала сочиться наружу, струйками потекла по лицу, а затем и по шее и плечам, по груди Олежки. Он не удержался, поперхнулся, и всё, что оказалось у него во рту, вылетело, заливая ему глаза, с силой брызнуло на лобок и живот девушки, на низ её попы, не говоря уж о вагине, и потекло по бёдрам. Вероника тут же прекратила мочеиспускание, прыгнула вперёд, одновременно отшвыривая Олежку взад от себя, развернулась и врезала ему в ухо здоровенного пинка. Он же в это время, корчась на животе и словно не замечая осыпающих его со всех сторон ударов прутьями, хрипел и кашлял, его выворачивало и скрючивало спазмами, выташнивало той мочой, что он успел проглотить. От крепкого пинка под рёбра из него выбило всё окончательно.

– Блядина! Сука! – с невероятным озверением Вероника, схватив прут, начала хлестать Олежку по спине и по попе, глубоко рассекая кожу. – Девочки, пускай и поздно, но его надо вздрючить так, чтоб навсегда он запомнил, что приказ госпожи должен исполняться! Неукоснительно! Любой приказ!

– Так! Готовим лавку! Кто-нибудь, принесите верёвки! Думаем, чем его будем воспитывать! – выкрикнула Лера.

Марина с Женькой уже схватили его за руки, готовясь тащить волоком на животе, Лера стала выдвигать одну из ближайших скамеек в беседке, Вероника вознамерилась идти за путами.

– А-аа-ай! А-а-аа! Госпожа… Госпожа… Госпожа…! Госпожа Лера! Госпожа Вероника! – вдруг заверещал Олежка исполненным животного ужаса воплем. – Паа… жааа… луйстооо! – скрючившись на земле, он лишь глядел на Веронику расширенными глазами, со смесью дикой мольбы и ужаса во взгляде.

Женька наступила ему на голову.

– Ты сейчас сделал – ЧТО?! Ты понимаешь, что ты сейчас сделал?! – цепочка хлёстко прошлась по нему. – Сейчас ты открыл рот? А до того был ли какой-нибудь вопрос от госпожей? Ну? Теперь отвечай! Что? Не слышу! – и ещё несколько тёмно-синих рубцов от цепочки легли на Олежкин бок и ягодицу.

– Проо… простите… Я… Хотел сказать, что разрешите…

Женька вновь стеганула Олежку.

– Вопрос был – спрашивали ли тебя что-то госпожи! Никого не интересует, чего ты хочешь попросить, тем более за такие намерения ты также должен быть, и будешь, строго наказан! Раб не смеет ничего просить! Отвечай на вопрос!

– Н… ннет, не спрашивали… – испуганно пролепетал он.

– Значит, наказание ты получишь и за намерение спросить, и за то, что открыл рот, и за то, что сейчас не сразу ответил на вопрос, и уж разумеется, за твою выходку, когда ты не удержал и выплюнул “дождик” от госпожи!

– По тридцать ударов розгами от каждой – это минимум, что он должен получить сегодня за всё! И завтра утром – ещё по тридцать пять, плетью! – изрекла Лера. – Хотя… Впрочем, пусть скажет, что он хотел выплакать у нас. Может, это будет смешно? Говори! Это уже приказ! Ну?! Чего завял?

Ползком на животе Олежка приблизился к Веронике, уткнулся лицом в землю около самых её ног.

– Го… Го… ооспожа Вероника! Простите! Разрешите… Разрешите… Позвольте мне попробовать ещё один раз! Я… Я постараюсь! Я… Оч-чень буду стараться! – Олежка с ужасом представил, что ожидает его в случае назначенного ему только что наказания, когда его измученная попа готова была лопнуть и разорваться после побоев кнутом.

– Ну я ж говорю, это настоящие волшебные палочки! – захохотала Марина, тряся розгой.

– Что ж, это похвально, когда раб желает исполнить свои обязанности и исправить косяк! Дадим ему шанс? – Вероника носком приподняла Олежке голову.

– Спробуй повторно! Но запомни: если вдруг повторится то же самое, наказание тебе будет удвоено! И тогда ты поймёшь в полном объёме смысл, что означает “спустить шкуру”! – объявила Лера. – За дерзость, что открываешь рот, всё равно будешь отвечать сегодня, как бы хорошо ты ни исправил своё поведение!

Олежка уже плохо осознавал происходящее с ним, когда его отволокли на то же самое место. Всё внутри у него сжалось в какой-то комок, он думал лишь о том, что должен сделать всё от него требуемое, в голове держалась одна только мысль, какие ужасы ждут его в случае неисполнения. Омерзение, чувство погани, брезгливость – все естественные рефлексы пропали, заменённые страхом перед грядущими жуткими мучениями. Он как во сне раскрыл рот, плохо понимая происходящее. Тощие и дряблые ляжки Вероники обжали его голову, в рот к нему полилась горячая жидкость, которую он стал глотать, глотать, глотать, также почти не осознавая, что он проглатывает, даже не чуя ни запаха, ни вкуса…

Здоровенная пощёчина вывела его из оцепенения.

– Вот теперь и “унитазик”! Что, так страшно? Никогда не слышал про уринотерапию, когда пьют ссань, думая что это лечит? Лечит или нет, вопрос не в том, но ведь пьют и не травятся, не давятся и без блевотины!

– Ну, як бачишь, не так уж и плох мандариновый сок! Ахх-хха-хха-а!

– Во скольких семьях практикуют “золотой дождь”, для этого некоторые даже нанимают проституток!

Олежку пнули, дёрнули, заставляя подняться.

– Встал на колени по-человечески! – следующая пощёчина окончательно привела Олежку в сознание. Руки ему вновь защёлкнули в наручники, велели встать на четвереньки. К нему подошла Лера, и взяв за волосы, приподняла ему голову.

– Первую вину ты исправил, и очень хорошо исправил, даже не ожидали! За это мы скостим тебе наказание за другие провинности, и так уж и быть, пока закроем глаза на то, что ты позволил себе такую дерзость как о чём-то просить госпожей. Поскольку просьба эта была о возможности исправить вину, и ты сам проявил инициативу свою обязанность довести до конца. Поэтому и наказание тебе будет вдвое меньше минимального – всего по десять розог от каждой из нас!

Олежку затрясло. Он умоляюще посмотрел на Леру, но в это время подошла Марина с десятком тонких размоченных прутьев. Драть его порешили здесь же – “Не много и всыпать, сдержим без верёвок! Так будет даже и интереснее, для разнообразия!”.

Продолжение следует…