Глазастая попутчица

Глаза – как много в этом слове для сердца всякого слилось. И не только для сердца. Они бывают разные – чёрные как смоль, бездонные как пропасть; голубые или синие, незатейливо возвышенные до таких же бездонных небес. Встречаются и другие варианты – зелёные как отражение шелеста листвы и даже серые, но тоже не бесцветные. Не бывает невыразительных глаз. Настроение – да. Но сами глаза всегда живые.

Они – проводники в душу, её зеркало. Потому как влага, незримо смачивающая глазные яблоки, блестит всегда. Мы же замечаем это только когда плачем. Тогда поневоле заметишь.

Наверно, мозг наш так устроен, что если есть безмолвный связующий канал между людьми, то за отсутствием у большинства из нас телепатических способностей он проходит через глаза. Потому что ими можно многое сказать без слов.

А ещё это, оказывается, чуть ли не эрогенная зона. Неповторимая, без нервных окончаний и тактильных прикосновений, безо всяких там массажа и стимуляции. Глянешь в эту бездну – и, если задержишься там подольше, то ты пропал. Засосёт. И запросто выразит тебе что-то ещё, нечто проявляющееся за гранью.

Потому где-то там, в некоторых местах склонного к юридическим формальностям Запада, всерьёз выдвигался закон: пристально смотреть в глаза незнакомцу без отвода взгляда и моргания дольше стольких-то секунд – это уже секс. И может караться как домогательство. У нас же…

"Чё пялишься?!" – краткий грубый возглас обрубает всё на корню. А если не оборвать, а наоборот?..

— —————————

Долгая дорога до Владивостока уже утомила Валеру. В Чите сошли те, кто разделил с ним такую ламповую атмосферу купе, начиная примерно от Челябинска, ещё больше придав ей запоминающуюся человечность. Да, те двое – отец и сын, о которых он многое узнал за долгими беседами под непременную закуску и пейзажи за окном, покинули его в этом городе на Транссибе, куда они наконец-то добрались. В закрывающейся на замок секции с мягкими полками и прочими нехитрыми атрибутами с Валерой осталась она – Аня. Ей было до Белогорска, и потому готовиться на выход она ещё не могла и в помине. Как потом оказалось, и не хотела.

Валере же вообще "жить" в этом купе до Владивостока. Пилять так пилять, гулять так гулять.

Он в который раз слез со своей верхней полки и этак размашисто и немного неуклюже перемахнул на другую сторону. Под ним давно обусторила гнёздышко та самая Аня, и нечаянно мять её постель, даже слезая сверху, не хотелось. А вот напротив теперь не осталось никого. Разговорчивые собеседники исчезли в читинском сумраке. Потому Валера наспех уселся на опустевшую нижнюю полку, так и не поднятую после извлечения из-под неё багажа, и зашуршал пакетиком. За очередным лёгким чаепитием на столике, который теперь разделял его и оставшуюся попутчицу, наконец-то завязалось знакомство.

Валерий хотел невзначай поболтать и с Аней, но девица оказалась совсем другой, чем ушедшие из их мирка говоруны. После нескольких неловких фраз он понял, что не столько разговаривает с девушкой, сколько смотрит на неё. И чаще всего на её глаза.

Потому что она сама начала это, привлекая взгляд Валеры. Он не сразу понял, что просто отвечает. И вот, уже почти бессвязно что-то лепечет и пропадает в её глазах. Да, пялится на неё. Потому что девица пятится сама. Глаза в глаза.

И были эти Анины глаза, эти Анютины глазки… не так важно, какими. Нет, они не походили на нежные одноимённые цветы, названные кем-то в честь обладательницы этого имени. Взгляд этой повстречавшейся в поезде Ани был пристальным, искрящимся. Манящим и зовущим.

А ещё она ловила момент. Когда поезд плавно, но всё же заметно затормозил, девица подалась вперёд, будто естественно, сама собой. И взглядом, взглядом… А что, ведь всё вокруг хочет, чтобы так случилось. Инерция, знаете ли.

Ане же до инерции было ещё далеко. Она набиралась желания, и в девичьем взоре нарастало похотливое возбуждение. Какое-то ритмичное, до конца непонятное, и потому волшебное в своей греховности. Она то немного хмурилась, и глаза в этот момент казались красновато-напряжёнными, то словно округляла взор, то… Но только не опускала, потупив взгляд, взирала безо всякого стеснения. Какой там, всё говорило об обратном.

Может, её жгла ревность. К тем, с кем мужчина так оживлённо и приятно провёл порядочную часть пути. А на неё почти что ноль внимания, пока не исчезли эти читинцы. В самом деле, Валера почти ни словом не обмолвился с ней за пару дней, а то и больше, и совсем ничего о ней не знал, кроме имени и места, куда она едет.

Примерно то же, то есть почти ничего, не знала о нём и Аня. Но теперь они в купе вдвоём, а путь ещё долог. И ей непременно захотелось наверстать упущенное. А тело, видать, изголодалось и говорило: побыстрее! Сейчас хороший момент, не упусти. И она следовала этому зову. Особенно её глаза.

— Ну что пялишься? – произнесла наконец охотница подходящие слова. И продолжила потаённое, но уже явно всплывшее, приглашая вслух. – Пялься-пялься. Давай, д-давай…

И их глаза заигрались друг с другом. Только в их, глазам, понятную игру. Аня её затеяла и так умело вела почти без слов, что мозг отключился. Как минимум, мозг Валеры – точно. Он, было, настороженно отпрянул чуть назад, но быстро понял: а может, не стоит? И тоже отдался на волю взора.

Это была не игра в гляделки или кто первый моргнёт. Это было… вернее, быстро стало иное. Они явно заигрались глазами. Под Аниным началом. И заплясали сердца под девичью дудку, и настроились тела. Нет, она при этом не облизывалась эротично и вообще долго не выказывала жестов. Всё делали её глаза.

Со стороны – ну смотрят люди друг на друга, да и всё. Но дверь купе была закрыта, и где-то там, на пятачке движущегося по рельсам сквозь тайгу бытия всё именно так и разгорелось. Костром в вездесущих глазах, отблесками, которым было несть числа вместе со откликами в прочих частях тела, которые наконец тоже пришли в движение на поводу у глаз.

Валерка снова будто прыгнул через столик. Он всё никак не хотел нечаянно помять её гнёздышко на нижней полке и вот наконец смял его. Долой осторожность!

Он утонул в неё глазах и, обхватывая лёжа возжелавшую девицу, всё также искал её взгляда. А потому поза для действа была очевидна. И действо началось. Глаза в глаза. В центре внимания – они, страстно и многозначительно таращащиеся, которые никак не назвать нежными Анютиными глазками.

А ещё он будет сверху. Как и до этого. Только они сольются уже на одной полке, а не завалятся порознь один над другим.

И Валера забрался на лежащую Аню. Продолжая всеохватывающую игру глаз, он принялся обнажаться снизу и окончательно мять её простынь. А она пялилась и помогала.

Его член давно был поднят как марионетка. Нелепый кукловод, дёргавший за невидимые нити между взглядами, которые так явственно ощущались, поднял мужской орган как надо. И понеслось.

Да, они давно неслись. По железной дороге на восток, чтобы потом разойтись. Она должна была от него отколоться, отлипнуть в своём Белогорске. А пока… Лёгкие ритмичные удары где-то под полом были под стать его толчкам. Её поднатуженное, упругое тело вжималось в толстую мякоть полки, и она тут же давала отдачу. Вместе с поездом. А стук колёс слышался то ли в унисон с биением сердец, то ли в разлад. К этому уже никто не хотел прислушиваться.

Потому что они всё присматривались друг к другу и не могли насмотреться. Особенно Аня. Даже при постанывании, даже в процессе. Взгляд её – магнит, который не желал ослабевать.

И вот наконец Валера выдохся. Видимо, кончил. Видимо… Да, надо бы посмотреть. Посмотреть! Сейчас это волшебное слово.

Аня вылезла из-под попутчика, перевернулась и тут же опять улеглась навзничь, умудрившись уместиться на полке вместе с прижавшимся мужским телом. И задвигалась, заелозила снова. Уже сама. Валера, прежде чем убраться, на какие-то секунды отвернулся к стенке, но Аня тут же принялась его тормошить. Ритмично и плавно. Так, как продолжала действо сама, без единения тел.

А когда он повернулся к девице, уставилась ему в глаза. Опять. Ей всё хотелось вот так… А остальное – приложится.

— —————

И тут поезд затормозил и несколько раз дёрнулся. Аня вскрикнула во вспыхнувшей разрядке, а её глаза ещё больше преисполнились чувств и сладострастно пропитались влагой.

Машинист в это время мигнул фарами, стараясь лучше понять, что там, впереди. Но так и не понял, что происходит в одном из вагонов. Поезд – по сути бездушная железка. Но в глазах Ани, а на сей раз и в её теле – одушевлённая.

Эх, быть бы ей не просто Аней, а Анной Карениной. Впрочем, тс-с-с, ведь это уже совсем другая история. Не будем её коверкать.