И мать, и мачеха

Михаила усыновили в 5 лет, поэтому он всегда осознавал, что не является родным ребёнком этих супругов. Поначалу приемные родители не понравились – сухой и строгий пожилой отчим, и слишком молодая, чересчур яркая мачеха, они казались классической парой: он – богатый, далеко не первой молодости мужчина, она – юная искательница тугих кошельков. Конечно, тогда Миша не понимал таких вещей, но что-то такое чувствовалось даже в том возрасте. Впрочем, Алана (позже выяснилось, что у нее самой детей быть не может) сразу старательно и демонстративно принялась изображать из себя добрую мамочку назначенного наследником ребенка. И надо признать, это у нее неплохо получалось: пасынка бросили в водоворот школа-уроки-дополнительный английский-плаванье-хоккей – отчим хотел, чтобы тот отвечал высшим стандартам, и присмотр за наследником полностью лег на плечи мачехи (сам отчим возвращался очень поздно, постоянно разъезжал по командировкам, и Михаил его почти не видел). В результате через несколько лет Миша и Алана сильно сблизились – из легкомысленной, незатейливой, самовлюбленной вертопрашки неожиданно получилась внимательная и понимающая нянька, и только две вещи ему не нравились в мачехе – если какой-то человек вызывал у нее антипатию, то она могла поступить с ним жестоко и даже подло; и второе – если уж она что-то вбивала в свою прелестную головку, то переубедить ее не мог даже властный муж. Впрочем, в остальном между мачехой и пасынком царил лад и понимание. А когда Михаил подрос еще, то вдруг обнаружил, что рядом с ним не только заботливая наставница, но и очаровательная сексуальная женщина. Так что, когда пришел черед мастурбации, то первое, что представилось – это голая мачеха… А особенной пикантности виртуальному обладанию роскошным телом придавал тот факт, что из подслушанного однажды разговора между приемными родителями, совершенно точно следовало, что секса между ними уже давно нет… А для посторонних связей у Аланы не было возможности – кроме шейпинга и шопинга свое время она посвящала пасынку и домашнему хозяйству. Ну и мужу по остаточному принципу (банкеты, выход в свет и т.п.).

И надо же такому случится – пару лет назад на хоккее Михаил сломал одну руку и заработал серьезное растяжение другой. В общем-то, со всем можно было справится и самому… Со всем, кроме помывки, и Алана, наморщив однажды носик, безапелляционно заявила, что «Медвежонку» срочно нужен душ, и она, так и быть, его помоет. Было жутко неудобно представать голым перед мачехой, но деваться некуда – он и сам с трудом переносил отсутствие водных процедур. Поначалу всё было в порядке – Михаил встал в просторной кабинке, а Алана, стараясь, чтобы на нее не попадала вода, начала его намыливать, но когда она принялась за гениталии, член конечно же встал! Мачеха понимающе и несколько лукаво улыбнулась полными красивыми губами:

— Это нормально, не переживай, Медвежонок. И, кстати, стыдиться тебе нечего… Очень даже нечего, что же будет через пару-тройку лет? Ой-ё-ё-ёй.

Ее нежные ладони легкими движениями обмыли гордо восстававший половой орган, а потом она снова улыбнулась, на этот раз насмешливо-снисходительно:

 – Что же нам с этим делать? Давай уж помогу, Медвежонок…

И принялась дрочить, охватив ствол уверенными пальчиками! Михаил на несколько мгновений выпал из реальности от смущения и шока, но потом жадно уставился на упруго вздрагивающие груди под слегка намокшей футболкой – ткань облепила бюст мачехи, уверенно обрисовав бугорки сосков… И конечно он долго не продержался, рыкнув и выбросив первую тягучую струю. Алана ловко направила бьющий водопад в сторону, слегка, практически невесомо массируя вибрирующий член…

— Ну вот, Медвежонок, надеюсь, теперь ты будешь хорошо спать, – уголки сексуальных губ поднялись в едва уловимой усмешке, а пальчики уже снова намыливали мягчеющий член.

Лицо Михаила залил пунцовый румянец, но мачеха вела себя так, словно ничего из ряда вон выходящего не случилось…

Полмесяца это повторялось каждые два дня, только теперь Алана, еще не приступая к помывке, сразу бралась за член, мгновенно затвердевавший под нежными пальчиками. А мачеха только понимающе улыбалась, гоняя кожицу вверх вниз…

Увы, через две недели лангетку с одной руки сняли, и лафа прекратилась, всё вернулось к дружеским отношениям хорошей мачехи и послушного пасынка… И Михаилу оставалось только дрочить, вспоминая ощущение ласковой, но уверенной ладони на стволе…

Спустя год случился еще более экстраординарный случай. Так-то, Алана не была пьющей, однако раз в год она встречалась со школьными подругами, и дядя Паша, их водитель, привозил ее, как говорится, назюзюкавшуюся в хлам. В этот раз так случилось, что неподалеку от ресторана жила первая девушка Михаила, и он попросил заодно подобрать и его – после того, как нацеловался и даже немного потискал подружку (дальше дело пока не заходило).

Дядя Паша тактично поднял звуконепроницаемую, наглухо тонированную перегородку, так что, когда пьяненькая мачеха ввалилась в салон, никто не видел, как она прижалась к пасынку, обвив рукой шею, закинув ногу ему на колено и, самое главное, вжавшись бюстом в плечо:

— Медвежоно-о-ок, ты такой у нас хороший, – нетрезво протянула Алана. – Так хочется сделать для тебя что-то приятное! Хочешь отменим занятия по искусствоведению? Или бокс?

Михаил поначалу был ошарашен, попытавшись оторвать мачеху от себя – сначала мелькнуло чувство несоответствия: он – в майке и шортах, она – в черном с искрой, стильном, открытом, коротком платье, а потом стало и вовсе жутко не по себе от того, что выпуклости, такие мягкие, такие шелковистые прижались обнаженной частью к плечу; от того, что юбка съехала, приоткрыв полоску кожи над ажурной резинкой чулка; от дразнящего запаха тонких духов… И тут это самое «не по себе» вдруг резко преобразовалось в дикое возбуждение – в шортах мгновенно возникла каменная эрекция… И, конечно, в какой-то момент рука Аланы наткнулась на твёрдый бугор.

— О! Я знаю, как отблагодарить моего Медвежонка за то, что он такой хороший! – пьяно возопила мачеха…

Не просто завопила, а одновременно расстегнула ширинку. Михаил, ощущая себя последним подлецом, не очень-то и сопротивлялся, уже отчаянно мечтая об умелых пальчиках на члене, но никак не ожидал, что мачеха, немного сдвинувшись, вдруг наклонится и накроет губами навершие! А затем плотное колечко губ заскользило по стволу, доставляя ни с чем не сравнимое удовольствие! Пасынок, улетая от наслаждения и поджимая пальцы в кроссовках от стыда, широко раскрыл глаза и впитывал зрелище черноволосой головки «кивающей» в паху.

Когда оргазм подступил вплотную, он попытался отстранить мачеху, отчаянно стыдясь кончать ей в рот. Но та с пьяной силой вцепилась губами и пальчиками в член, лишь на миг подняв голову:

— Смелее, Медвежонок, ты это заслужил!

И густой поток терпкой жидкости ударил ее в горло, а потом она еще долго вылизывала член, смешно причмокивая с нетрезвой непосредственностью… После чего Алана благополучно уснула – уткнувшись носиком в мягкие гениталии пасынка, влажные от остатков спермы и слюнок. Пришлось самому, отстранив дядю Пашу, тащить тушку, едва переставляющую ноги, в спальню (к счастью у них с отчимом спальни были раздельные), так что никто по измазюканной мордашке не спалил мачеху, отсосавшую по пьяни пасынку.

На следующий день Михаил, не спавший полночи и строивший подробный план тяжелого разговора, с удивлением убедился, что Алана не помнит подробностей вчерашнего вечера. Она бы ла как обычно предупредительна, заботливо спрашивала, что случилось у «пасмурного Медвежонка», но даже движением ресниц не показала, что ее память хранит этот вопиющий минет.

…

И вот наступило 16-летие, пришедшееся в этом году на воскресение. Михаил часов в 11 не спеша спустился в гостиную и удивленно застыл: перед мачехой, устроившейся на диване в роскошном пестром халате (к сожалению, слишком длинном, чтобы обнажить стройные ноги, зато щедро приоткрывающим заманчивую ложбинку между грудей), стояла на коленях женщина в потрепанных джинсах и засаленной спортивной кофте. Она производила впечатление неряшливости и неухоженности – как одеждой, так и не слишком чистыми волосами. Хотя заплаканное лицо, которое повернулось к нему, было в общем-то миловидным.

— Знакомься, Медвежонок, это твоя мать – Полина, – сказала Алана, сузив глаза и сжав полные губы в ниточку (все признаки того, что «мать» может огрести по полной, вплоть до рукоприкладства, а уж будет унижена – это точно). – Есть ли у тебя к ней родственные чувства?

Полина, едва она поняла, что этот молодой господин, плечистый, высокий юноша – ее сын, перестала плакать, широко распахнув глаза и приоткрыв в немом восклицании кукольный ротик и дернулась, чтобы вскочить… Впрочем, холодный вид «сына» предотвратил этот порыв. И нельзя было не признать, что когда-то она была если не красива классически, то очень, очень мила.

— Нет, мам, – Михаил демонстративно поцеловал мачеху в щеку и устроился на подлокотнике рядом в надежде, что ему удастся немного «поночевать» взглядом в глубоком декольте.

— Что же… Ты уже совсем взрослый, поэтому решать тебе. Твоя… гм… мать просит видеться с тобой иногда. Но немного расскажу тебе, что мы тут выяснили. Полина родила тебя в 16, без угрызений совести сдав в детдом, т.к. любовник отказался жениться. Потом два раза была замужем, хотя детей больше не завела. В последний год начала выпивать, устроилась официанткой в придорожное кафе и даже несколько раз поднималась в свою комнатку с посетителями после работы, за денюжку, конечно. Переспала с хозяином и была выгнана взашей его женой. Ради объективности, можно отметить, что 5 лет назад она начала твои поиски, а лишившись работы, наконец посвятила им всё свободное время и, как видишь, нашла. Кроме того, помнит дату твоего Дня рождения, уверяет, что бросила пить и ищет достойную работу. Так, горе наше луковое?

— Да, – прошептала мать, во все глаза разглядывая ухоженного, из другой жизни, сына.

— И потому что она – твоя кровь, я предлагаю взять ее служанкой.

— Зачем нам служанка? Клининговая компания убирается же каждый день, Клава готовит и сервирует…

— Ну, например, будешь ее ебать, если уж не находишь в себе сыновних чувств, – вот и вырвалось из мачехи то, что очень не нравилось в ней пасынку – унизить, ударить побольнее человека, вызывающего негативные эмоции. – Тебе уже пора для здоровья…

Полина сжалась, опустив голову, но… не возразила! Это как же надо опуститься, чтобы покорно выслушивать подобные унизительные комментарии! А тем более молчанием соглашаться с выдвинутым предложением, противоречившим всем канонам морали! Впрочем, Михаил понял, что все же нечто поднялось в душе и, если бы не удручающий внешний вид, он наверняка поднял бы мать с колен, может быть, даже обнял бы.

— Пусть будет, – равнодушно отвернулся он от матери и с любопытством заглянул в вырез халата мачехи. – Но спать с ней я не хочу… Как-то это… некрасиво…

…

Алана буквально толкала пасынка к тому, что высказала в день 16-летия. Его родную мать обрядили в костюм горничной, наверняка приобретенный в секс-шопе: черное платье с квадратным щедрым декольте, с коротким подолом, отороченным белыми кружевами, из-под которых показывался краешек чулка; черно-белая кружевная бархотка на шее, такие же манжетики; наколка в светлых волосах; кукольный передник. И надо признать, отмытая, причесанная, с легким макияжем, она производила совершенно другое впечатление по сравнению с первой встречей. Стройная фигурка с объемной грудью, пышными бедрами и тонкой талией, посвежевшее лицо невольно притягивали взгляд, заставляя Михаила немного сожалеть о принятом решении не трахать эту 32-летнюю привлекательную женщину. Эх, не была бы она его матерью…

Все же остальное… Честно говоря, Полина вела себя, как надо: была тиха, услужлива, и незаметна (если это применимо к сексуальной женщине в не очень приличном наряде), не набивалась в друзья, не пыталась как-то качать права, требовать внимания или заводить проникновенные разговоры с сыном… И эта обреченная покорность совершенно сбивала Михаила с толку – он знал совершенно точно: если приказать лечь с ним в постель, мать без колебаний выполнит это, будет абсолютно послушной под его ничем неограниченной властью.

…

Они отмечали 60-летие отчима в узком кругу (официальный банкет был назначен на выходные), и Михаил неожиданно захмелел от пары бокалов вина. Алана, заметив, как его нетрезвые глаза следуют за фигуркой родной матери, то споро очищающей стол от предыдущей смены блюд, то подносящей десерт, то убирающей осколки разбитого бокала, мягко улыбнулась и, отправив Полину расстилать постель, отослала пасынка следом.

Ох, что это было за зрелище: мать, встав одним коленом на широченную кровать, поправляла подушки, юбочка задралась, и взгляд неслышно зашедшего сына невольно приклеился к черным трусикам, едва прикрывающим узкой полоской малые половые губки. Пьяненькие мысли лихорадочно закружились в голове, и член начал затвердевать. Михаилу еще было очень стыдно затевать это с собственной матерью, но под влиянием алкоголя, притушившего яркость запретов и табу, он вдруг скомандовал:

— Соси!

Решиться на вагинальный секс с матерью он еще не мог, а вот то, что делала с ним пьяная Алана около года назад – это было вполне допустимо, по крайней мере сегодня. Если той было не западло, то почему эта не может сделать то же самое?

Полина вздрогнула, торопливо одергивая юбочку, а потом густо покраснела, стыдливо опустив глаза. Впрочем, безвольно опустилась перед расстегнувшим шорты сыном на колени и послушно открыла кукольный ротик перед членом, набравшим каменную эрекцию. Только длинные ресницы затрепетали то ли от унижения, то ли от ощущения бархатистой твердой головки на губах. А потом светловолосая головка задвигалась, пальчики обвили ствол у основания, а губы заскользили по члену. Мать отсасывала сыну очень прилежно, но инициативу проявлять боялась, строго следуя указанию: «Соси!». Впрочем, Михаил долго не продержался, с рыком выплеснув пульсирующий фонтан в услужливо предоставленный ротик. И вдруг Полина глухо застонала, вздрагивая и снова затрепетав ресницами…

— Свободна! – пробурчал Михаил, когда уже мягкий член был хорошенько вылизан.

За грубостью и черствостью он попытался скрыть возникшую вдруг нежность и благодарность к этой женщине, являющейся его родной матерью, но готовой для сына на всё, даже беспрекословно отсосать!

Неделю, каждую ночь он стыдился своего пьяного поступка. То хотел извиниться, то хотел уволить с предоставлением места где-нибудь подальше, то… то хотел повторить этот опыт… То вдруг подскочил на кровати – его озарила вспышка понимания, что мать, похоже, кончила, всего лишь принимая сперму сына в рот!

Сама же Полина никак не показала, что унижена, оскорблена сыном, его отношением. Наоборот, иногда он стал ловить ее обожающий взгляд, словно подталкивающий к продолжению… Но как же это непристойно и низкоморально спать с собственной матерью! К счастью грянули каникулы, и они с мачехой отправились в Питер в туристическую поездку…

…

Шел последний день пребывания в северной столице, и экскурсий запланировано не было – просто прогулка по городу. С утра стояла солнечная погода, и Алана была как всегда ослепительна – коротенькая светлая юбка, свободная белая, почти прозрачная блузка, под которой увесисто трепыхались упругие груди. Михаил, которого сводила с ума неопределённость с матерью пополам с сексуальными чувствами к мачехе, уже на середине прогулки почувствовал, что член начинает приподнимать голову. Ух, как это было неприятно – очутиться посередине толпы с внушительным бугром на шортах! И тут вдруг пошёл спасительный дождь – уж он-то охладит разгоряченные части тела… Н-да, «спасительный»… Всё оказалось хуже, чем было до него – блузка настолько откровенно облекла высокий бюст Аланы, что та казалось голой до пояса. С юбкой дело обстояло ненамного лучше – она так эротично облепила восхитительную попку, что было видно, насколько крохотные трусики под тонкой тканью. И тут у Михаила сорвало крышу.

Они как раз немного отдалились от центра, от толп туристов, вдобавок дождь разогнал остальных. Но какая-то речка была в наличии, как и спуск к воде. Вот по гранитным ступеням Михаил и стащил мачеху, прижав спиной к каменной облицовке набережной … И накинулся, тиская за задницу, сминая грудь.

— Медвежонок, – мачеха была явно ошарашена поведением пасынка, ее глаза изумленно округлились, – ты чего? Престань так делать…

Однако парень уже ничего не соображал, получив доступ к сексуальному телу роскошных форм – он, воспользовавшись растерянностью Аланы, расстегнул на ней блузку и впился пятерней в обнаженную податливую плоть так, что голос женщины дрогнул:

— Ладно-ладно, Медвежонок, спокойнее. Давай не здесь? Дождь уже прекратился, вернёмся в номер…

Но пасынок ее уже не слушал: он задрал юбку, несмотря на сопротивление мокрой ткани, сдвинул тонкую полоску трусиков в сторону и провел пальцами по щелке. Мачеха вздрогнула, ее прекрасные глаза вдруг затуманились, а с полуоткрытых губ сорвался тихий стон, что еще больше распалило парня, торопливо расстегнувшего ширинку.

— Медвежонок, пожалуйста… Сейчас на улицах появятся люди… Ох… Подожди, давай лучше вернемся в отель…

Михаил ткнулся головкой в нежные половые губки, и мачеха в противовес собственным словам отвела колено в сторону и направила упрямо напирающий член во влагалище. Ее тело мелко задрожало, глаза закатились, а пасынок начал совершать резкие фрикции, загоняя кол, может быть, и не очень глубоко из-за положения тел, но с таким пылом, что женщина иногда оказывалась висящей только на члене, да опиралась лопатками на шершавую поверхность гранита. И вдруг она вскрикнула, крупно завздрагивала, глядя расширившимися глазами вроде на парня, но сквозь него. А в следующий момент он почувствовал, как сокращаются мышцы влагалища на стволе. Это было уже слишком, и его член запульсировал, накачивая мачеху спермой. Как только первая обильная струя ударила в матку, Алана буквально взвизгнула и задергалась еще интенсивнее…

— Медвежонок, что это было? – спросила мачеха, после того, как приказала пасынку отвернуться и достала из сумочки упаковку салфеток и прокладку.

В ее голосе не было злости, не было строгости, только материнская укоризна. Михаил не ответил, глядя на свинцовую воду, неспешно текущую мимо гранитного спуска многовековой давности, возможно видевшего и не такое. Он не ответил, не стал акцентировать внимание на том, что мачеха и сама кончила и, скорее всего, очень сладострастно…

— Медвежонок, давай договоримся, что этот случай забудем навсегда и больше никогда не будем возобновлять такие… хм… отношения…

…

По приезду из Питера Михаил понял, что мастурбация его больше не устраивает – слишком яркие и эмоциональные впечатления от «живой» женщины, от теплых нежных губ, от влажного, тугого проникновения в самое святое… Да еще две красотки под боком. Просто невыносимо видеть стройные ножки либо в ненароком распахнувшемся халате, либо под белыми кружевами; тяжело сдерживать тяжелое дыхание, вбирая всем существом вид либо ложбинки в вырезе, либо приподнятых округлостей в декольте черного платья. Особенно развращающим соблазном было иметь рядом покорную, готовую на всё любовницу, пусть даже она являлась собственной матерью. Да еще Алана подливала масла в огонь, иногда, словно невзначай, интересуясь (при матери, естественно), когда же он наконец трахнет Полину… И даже наедине уговаривала – всерьез убеждая, что ничего постыдного в этом нет… Всё понятно!.. Она вбила себе в голову, что пасынок должен переспать с собственной матерью, и теперь эту идею из нее клещами не вытащишь…

И Михаил отринул стыд и угрызения совести.

Он лежал на боку, опираясь на локоть, когда Полина вошла в спальню. Она опустила длинные ресницы и мягко сказала:

— Звал, Миша? Ты не указал в сообщении, что тебе нужно.

Михаил скрипнул зубами и, похлопав рядом с собой свободной рукой, выпалил, словно бросившись в омут:

— Раздевайся и ложись сюда!

Полина опустила голову, по-прежнему не поднимая глаз, покраснела, но принялась несколько суетливо раздеваться.

— Чулочки можешь оставить, – хрипло выдавил сын, чувствуя, как член приобретает стальную эрекцию по мере того, как зрелое чувственное тело обнажалось.

Впервые он мог так хорошо рассмотреть обнаженную женщину «вживую». Взгляд скользил по упругим полным грудям, по голому слегка выпирающему лобку, вбирая мимоходом всё остальное – длинные стройные ноги, округлые бедра, тонкую талию, спортивный животик (сказались тренировки, на которые мачеха гоняла мать три раза в неделю), пунцовое милое лицо с трепещущими ресницами, казавшееся совсем девчоночьим в неярком свете ночников.

Наконец это великолепное, несмотря на дрожь, сотрясавшую его, тело устроилось рядом, и Михаил, откинув одеяло, немедленно прижался, склонившись к губам, рука охватила полную грудь, и мать застонала, несмело отвечая на поцелуй сына. Ее лихорадочный озноб прекратился, но едва пальцы задевали сосок, как она чувственно вздрагивала, издавая краткий стон. Постепенно ее кукольный ротик становился всё требовательнее, шустрый язычок принялся обегать его губы. Игра ему понравилась, и вскоре мать посасывала его язык, словно маленький член. А потом парень вдруг обнаружил, что мать лежит с широко раздвинутыми ногами, и рука соскользнула с истисканной груди с набухшим соском, чтобы накрыть голенький лобок, а потом провести по щелке, такой влажной, что, похоже, простынь под ее попкой была мокрой. Женщина вскинулась, замычав в рот сына, а ее пальцы, в свою очередь, порывисто сомкнулись на пышущем жаром каменном члене.

— Иди ко мне, – прошептала Полина…

Они кончили одновременно, стоило только сыну войти в мать, растягивая ее нежную дырочку. Женщина чуть ли на мостик не вставала, упираясь затылком в подушку и коротенько, тоненько вскрикивая, а парень глухо взрыкивал, ощущая, как член выплескивает тугие порции спермы во влажную глубину… Но на этом ничего не кончилось – эрекция не пропала. Мать наконец открыла свои чудные глаза и удивленно прошептала:

— Ты готов продолжать?

Дальнейшее слилось в круговерть наслаждения – мать была податлива для сына, послушна и исполнительна, хотя стратегическая инициатива и была за ней. Она мягко отстраняла Михаила и вставала раком, направляя член в себя. Или укладывала на спину и устраивалась верхом. А потом улеглась на бок, и когда член вошел снова, положила руку парня себе на грудь, отвела колено далеко в сторону и принялась, постанывая, теребить чувствительный треугольничек. И вскоре снова забилась в оргазме, вскрикивая и задыхаясь от избытка ощущений.

Михаил, чувствуя себя на вершине успеха, терпеливо переждал пик удовольствия матери, без тени сомнений уверенный в продолжении.

И тут мать повернулась, поцеловав его в губы:

— Иди к ней. Она тебя ждет…

— Кто, мам???

«Мам» вырвалось совершенно непроизвольно, и оба этого не заметили, словно такое обращение было само собой разумеющемся.

— Да Алана же. Ей явно требуется крепкий член… Твой член… Подожди…

Мать извернулась и накрыла губами член, подчищая его от остатков совместных выделений.

— Иди! – подняла она голову, довольно жмурясь, словно котенок, отведавший запретной сметаны…

Мачеха не спала, когда пасынок с торчащим вперед и вверх членом ворвался в ее спальню. Неярко светили такие же, как и у него, ночники, и ее глаза, обрамленные пушистыми ресницами, удивленно округлились, едва обнаружили железобетонную эрекцию, торчащую из курчавой поросли.

— Медвежонок, а что происхо…

Для Михаила было полной неожиданностью, что Алана окажется под резко откинутым одеялом совершенно голой, но, понятное дело, это его не только не остановило, а наоборот придало ажиотажа и уверенности, немного поколебавшейся при виде ее изумленного взгляда. Он навалился, придавливая стройное, чувственное тело к постели. Парень уже давно был сильнее и массивнее мачехи, и она только сдавлено пискнула, не в силах оттолкнуть пасынка. А его колено уже вторглось между бедер, а в следующее мгновение жесткий, словно стальной, стержень ткнулся в промежность.

— Медвежонок, – вздрогнула она, увещевая его ласковым голосом. – Пожалуйста, не надо, прекрати…

Но Михаил уже закусил удила, продолжая тыкаться твёрдым органом между широко разведенных бедер. «Широко разведенных»???… Мачеха вдруг тихонько рассмеялась:

— Не туда, Медвежонок.

И, протиснув руку между телами, направила член в жалобно хлюпнувшую дырочку.

— Что же ты так долго ждал? – простонала Алана, когда половой орган пасынка чуть не проткнул ее насквозь единым движением…

А потом началась вторая серия чувственного триллера, начавшегося в спальне Михаила. Только теперь он, исходя из только что благоприобретенного опыта, сам управлял податливым женским телом, послушным любому его желанию. Мачеха к тому же была несколько гибче матери и, например, сотрясаемая раком под ударами, прогибалась так, что пасынку становилась страшно, что ее спина хрустнет. Или, когда она билась под ним, то ее колени были прижаты к самым плечам, а вытянутые пальчики ног смотрели строго в потолок. К тому же Алана при каждой смене позы секунд 5-10 усиленно отсасывала, едва не мурлыкая от удовольствия… При всем при этом, где-то на дальнем плане сознания, витала мысль, что мать немного ранее доставляла ничуть не меньшее удовольствие. По сути, она была его первой женщиной, не считать же полноценным половым актом трехминутные судорожные дерганья у гранитной стены спуска в Питере… А таким фокусам еще научим! Впрочем, главным было наслаждение гибким, страстным телом; упругими округлостями, которые безжалостно сминали ладони; твердыми и одновременно нежными сосками, такими беззащитными под неумолимыми пальцами; влажной дырочкой, хлюпавшей под ударами каменного члена. И конечно ее яркий затяжной оргазм с громкими криками, судорожными вздрагиваниями, закатанными под веки зрачками… Пасынок полностью прочувствовал, как кончает мачеха – она как раз оседлала его член, поэтому сокращения стенок влагалища остро ощущались на всей глубине… И парень не заставил себя долго ждать. Он взрыкнул и, поддав бедрами, выпустил пульсирующий поток спермы прямо в матку. Алана взвизгнула, ее плоский животик задергался, жадно всасывая густую жидкость…

Стройное тело без сил сползло с юноши, когда совместные экстатические спазмы сошли на нет. Изящная рука погладила Михаила по щеке:

— Ты у меня просто зверь, Медвежонок.

— Ну, ты скажешь, мам…

Алана удовлетворенно сморщила носик, словно кошечка, стащившая незапланированную колбасу со стола, и через минуту уютно спала на плече.

Михаил осторожно высвободился, и скоро был в своей спальне. Мать исчезла, оставив после себя едва уловимый аромат тонких духов и явственно читавшийся запах секса. Он уснул мгновенно, успев додумать только одну мысль: у него теперь две мамы, они же по совместительству – страстные любовницы, и время между ними он будет делить строго пополам.