© И всё таки… Я уйду © Часть 5

© Прояснение ©

Часть 5

© Agafonchik ©

О, папа!

увидела,

— жалобно бормотала она, снова разразившись слезами. – Я не знала, что делать… Я просто следовала за ней. Мне надо было броситься за помощью, когда что происходит, но я не остановилась, не задумалась… Все в порядке. – Миша крепко обнял дочь. – Ты не смогла бы им помешать, что бы ни делала. Это моя ошибка, и ничья больше. Я должен был лучше охранять вас обеих Зачем она нужна этому человеку? Кто она? Она сделала что-то не то? Не понимаю, что происходит…

— Знаю, что не понимаешь, – кивнул он. — Она не сделала ничего плохого. Но ее несправедливо обвинили в смерти одного человека, и в России есть люди, которые хо- тят ее наказать. Мужчина, которого ты сегодня видела, повез ее в Россию.

Ты собираешься снова привезти ее домой?

—

Он

—

Да. Ни секунды не сомневайся в этом, Эмма. говорил мягко, но лицо его было суровым и холодным. Николай Еловский еще не осознал, во что ввязал- ся. Никому не отнять у меня мое.

Торговое судно «Свет с Востока» было маленьким, но крепким. В его трюмах были английская пшеница, фарфор и ткани. В тихую, безветренную погоду, такую, как установи- лась сейчас, рейс длился не больше недели. Николай Еловский, капитан судна, почти целый день проводил на палубе, следя за тем, чтобы команда выполняла свои обязан- ности так же тщательно, как и он сам. Командование судном для Николая не было просто прихотью богатого человека. Он отлично знал навигацию и обладал решительностью при- рожденного руководителя. Привычно прокладывая курс, он направлял судно на восток, к Балтийскому морю, и далее в устье Невы, туда, где в царственном величии раскинулись каменные громады Санкт-Петербурга.

На исходе первого дня пути Николай зашел в каюту, куда поместил Таню. Эта каюта стала для Тани настоящей тюремной камерой-одиночкой – даже юнге, обслуживающему каюты было запрещено с ней не только разговаривать, но и отвечать

на ее вопросы, если она обратится к нему из-за двери.

© Agafonchik ©

Таня, лежавшая на узенькой койке, испуганно села, когда он открыл дверь. На ней была та же одеж-да, в которой ее схватили: костюм из шелка янтарного цвета, отделанный черной бархатной ленточкой. С тех пор как Николай настиг ее в Лондоне, она не сказала ни единого слова, не пролила ни одной слезы. Она находилась в шоке с момента, когда увидела Николая, когда то, чего она так боялась, про- изошло. Ей было страшно от того, что прошлое вернулось с такой ужасающей легкостью и быстротой. В настороженном молчании она смотрела на Николая, внимательно следя за все- ми его движениями. Он вошел и закрыл за собой дверь.

Лицо его было совершенно неподвижно, только уголки рта презрительно опущены.

— Ты спрашиваешь, что мне от тебя нужно, моя маленькая шлюшка? Сейчас ты об этом узнаешь.

Он шагнул к окованному медью сундуку у стены. Хорошо смазанные петли не скрипнули, когда он откинул крышку. Танях забилась в глубь койки и прижалась к деревянной переборке. От страха ее тело покрылось холодным потом. Она в ПОЛНОЙ растерянности наблюдала, как Николай вытащил из сундука матерчатый сверток. Сжав его в кулаке, он двинулся к ней: Узнаешь?

Таня покачала головой. Тогда он разжал кулак, и сверток, падая, развернулся. Обеими руками он поднял его, и перед глазами Таси оказалось белое мужское одеяние. Крик вырвался из ее горла. Вжавшись спиной в переборку, она не могла отвести глаз от белой рубахи. Именно ее видела Таня на Михаиле в ночь его смерти. Эту рубаху нельзя было не узнать: покрой в старорусском боярском стиле – высокий стоячий ворот, расшитый золотом, длинные широкие рукава. Спереди ее покрывали жуткие коричневые и черные пятна засохшей крови Михаила.

Я берег ее для нашей встречи, мягко проговорил Николай. – Расскажи мне подробно, что произошло в ту ночь, когда умер мой брат… Его последние слова, выражение его лица… Твой долг рассказать мне об этом.

— Я не помню,

—

ломким от ужаса голосом ответила она. Тогда всмотрись получше. Может быть, это оживит твою память?

Николай, пожалуйста!

— Гляди!

Тася смотрела на заскорузлую от крови рубаху, и к горлу у нее подкатила тошнота. Она старалась сдержать ее, но, казалось, тошнотворно сладкий запах свежей крови снова наполнил ей ноздри, воздух каюты душил ее теплым смрадом… все предметы начали кружиться в плавном водовороте.

Меня сейчас вырвет, – сдавленно проговорила она, рот наполнился кислой слюной. – Убери от меня эту…

Скажи, что случилось с Мишей. – Николай подошел совсем близко, и она уже ничего не видела, кроме ржавых засохших пятен. Она застонала и, давясь, поднесла руку ко рту. Он сунул ей под нос тазик, и ее вырвало мучительными дикими спазмами. Слезы струились из глаз. Ничего не видя, она взяла из его рук протянутое льняное полотенце и отерла лицо.

Подняв глаза, Таня отшатнулась в ужасе, потому что Николай надел рубаху брата, она затрещала на его могучих плечах, смутный темный узор засохших кровавых пятен сбегал по рубахе к подолу. Когда в ту страшную ночь эта белая рубаха была на Мише, кровь алым водопадом струилась на нее, нож торчал у него из горла, глаза выкатились из орбит от боли и ужаса, заплетающимися ногами он, шатаясь, шагнул к ней, протягивая руки…

Нет! – закричала она, взмахнув немеющими руками, но, когда Николай двинулся вперед, кошмар ожил. подходи! Не подходи!

He

Тяжелый душный воздух задрожал от ее крика, яркий свет вспыхнул под зажмуренными плотно веками, и наступил благословенный мрак. Память прорвала плотину внутреннего запрета и хлынула разрушительным потоком.

Миша! – прорыдала она, и бездонная черная воронка втянула ее в себя. Там не было ни слов, ни цвета, ни звука ничего, кроме разлетевшихся клочьев ее разодранной души.

Николай, убрав запятнанную рубаху, сидел у постели и ждал, когда Таня очнется. Внешне он был холоден и спокоен, но обуревавшие его чувства, то ли тревога, то ли страх, были невероятно сильны. Черная рубашка на нем стала влажной от пота и прилипла к золотистой коже.

Ему так отчаянно хотелось получить ответ на мучивший его вопрос, что Таня ощутила жалость, не понимая точно, что толкнуло его на такой поступок: горе из-за смерти брата или жажда справедливости.

Таня, не сводя с него глаз, облизала сухие губы и хрипло проговорила:

Хули, ты смотришь на меня…

Я расскажу тебе, что случилось в ту ночь. Каждую деталь, но сначала дай мне воды.

Я так хочу пить. Язык едва оторвала чтобы сказать об этом.

Николай налил воды в стакан и, не говоря ни слова, принес ей. Затем, сев на кровать, он наблюдал, как она, устроившись поудобнее, с жадностью глотала освежающую воду.

Таня думала, с чего начать свой рассказ. Память вернулась к ней мощным зарядом, а с ней все чувства, испытанные в ту ночь. Однако то, что она наконец вспомнила правду и могла ею поделиться, принесло ей невероятное облегчение.

— Я не хотела выходить за Мишу, – начала Таня. – Судя по всему, что я знала и слышала о нем, он был странным страдающим человеком, который играл людьми, как ребенок игрушками. Я его не столько ненавидела, сколько боялась. Все были рады нашему обручению, говорили, что я окажу на него По-моему, они. Она горько рассмеялась. хорошее влияние. убедили себя, что я смогу соблазнить его и он полюбит женщин.

— Глупцы! Пиздец!

— Даже я, юная, наивная девушка, понимала, что человек, который любит мальчиков, никогда не захочет видеть меня в своей постели. В лучшем случае я была бы для Михаила ширмой: в обществе его считали бы приличным женатым человеком.

Но скорее всего стала бы для него объектом извращенных забав, он бы мучил меня и унижал, отдавал бы другим мужчинам, заставлял бы делать неестественные вещи, которые не должно делать ни одному человеческому существу…

© Agafonchik ©

— та ну, а на хуй…

— Ты не знаешь этого наверняка.

— Знаю, – тихо откликнулась она. – И ты тоже знаешь.

— Когда Николай не ответил, она допила воду и продолжала:

— Я поняла, что попала в ловушку.

В грёбанную ловушку. – И как ни странно, никто не хотел мне помочь.

— Всем было по хуй на, меня.

— Моя собственная мать настаивала на этом браке. Единственным, к кому я могла обратиться за помощью, был сам Михаил. Несколько дней я обдумывала, что делать, и наконец решила поговорить с ним. Я ничего не теряла, но почему-то надеялась, что он меня послушает. В Мише было что-то детское… Временами он казался маленьким мальчиком: он то ждал, когда все обратят на него внимание, то капризничал.

— Я подумала, что, может быть, мне удастся убедить его и он освободит меня от данного слова. Несколько его слов могли бы изменить мою судьбу…

И однажды ночью я отправилась к нему, чтобы наедине умолять его об этом.

Таня поставила пустой стакан. Глаза ее были устремлены на сложенное квадратом шерстяное одеяло, лежавшее в ногах. Смотря на него невидящим взглядом, она как во сне продолжала ровным голосом рассказывать:

— Во дворце было пустынно. Михаила обслуживало лишь несколько человек. Я покрыла голову шалью, низко натянув ее на лоб, чтобы скрыть лицо. Парадная дверь оказалась не закрыта.

— Я вошла.

— Кто-то из слуг увидел меня, когда я шла по дворцу, но не попытался меня остановить. Я очень волновалась, боялась, что Михаил накурился опиума или вынюхал, не одну дозу кокоина до бесчувствия. Внизу его не было. Тогда я поднялась наверх и стала заглядывать во все комнаты подряд. Всюду царил ужасный беспорядок. В воздухе пахло табачным дымом, пролитым вином, прогорклой едой. На полу вперемешку лежали груды мехов и шелковых подушек, остатки еды, странные предметы, которыми Михаил, наверное, пользовался для… Ну, не знаю, для чего… Мне все равно.

Таня разжала руки и порхающим движением как бы сняла что-то с головы.

— Было очень жарко, и я сняла шаль. – Она прижала пальцы к бьющейся жилке у горла. – Раз или два я позвала его по имени: «Миша, где ты?» Но он не откликнулся. Я подумала, может, он сидит в библиотеке гоняет лысого, и пошла дальше по коридору. Голоса… Два голоса спорили,

громко и страстно, плакал мужчина…

Воспоминания нахлынули мощной волной, и Таня уже не думала о том, что говорит, слова лились помимо ее со-

знания.

— Миша, я люблю тебя в тысячу раз больше, чем сможет когда-либо любить она. Она не сумеет дать тебе то,

что тебе нужно.

— Ты старый сморщенный болван, – отвечал Миша.

— Ты ничего не знаешь о моих нуждах. Придурок.

— Я не хочу ни с кем делить тебя, особенно с балованной шлюхой.

В бархатном голосе Михаила звучала издевка.

— Значит, тебя тревожит, что она окажется в моей постели? Свежее юное тело, невинность, ждущая, чтобы ее развратили.

— Миша, не мучь меня так…

— Я больше не хочу тебя. Поди прочь и никогда не воз- вращайся Пидорь.

— Ты мне надоел. Видеть тебя не хочу. Меня от тебя

тошнит.

— Пошёл на хуй отсюда!

— Нет! Ты моя жизнь, ты для меня все…

— Мне противны твое нытье и твои жалкие любовные потуги.

— Я лучше займусь этим с собакой.

— А теперь убирайся отсюда! – Пошёл на хуй!

Второй мужчина мучительно взвыл, рыдающе взвизгнул. Раздались удивленный вскрик, шум отчаянной борьбы… стран- ные звуки…

—

Я была в ужасе. – Таня постаралась успокоиться. Жгу- чие слезы жалили ее сухие, потрескавшиеся губы. Но не могла не войти в ту комнату. Я ни о чем не думала, даже не догадывалась, что случилось. Какой-то мужчина застыл в углу, как статуя. Михаил, шатаясь, пятился от него. Потом он заме- тил меня и, повернувшись, шагнул в мою сторону. Всюду было столько крови… Из его горла торчал нож… Он, глядя с мольбой, протянул ко мне руки, словно просил помочь. Я замерла на месте, как будто мои ноги налились свинцом… А потом… Миша упал на меня… И все куда-то провалилось. Когда я очнулась, у меня в руке был нож для разрезания бумаг, липкий от крови. Этот другой мужчина подстроил все так, будто я убила Михаила. Но я не убивала! – Она засмеялась и заплакала одновременно.

— Все эти месяцы я думала, что убила человека. Я страдала от мучительного ощущения вины, и ни молитвы, ни пост, ни покаяние – нихуя не могло смягчить этого чувства… А теперь я знаю: я этого не делала.

— Как имя человека, убившего Мишу? – мягко спросил

Николай.

— Савелий Игнатьевич, Горлятин. Я знаю это точно, без всяких сомнений. Я как-то раз видела его в Зимнем дворце.

Николай никак не отозвался на ее слова. Он стоял и смотрел на нее своими холодными безжалостными глазами, затем медленно направился прочь.

Когда он подошел к двери, Таня спросила: Ты мне не веришь?

— Нет.

Она на мгновение задумалась.

Это не важно. Я теперь знаю правду.

Николай обернулся и сказал, презрительно улыбаясь:

— Горлятин – уважаемый человек, преданный муж, к тому же любимец государя. Более того, стало известно, что его вот-вот назначат каким-то там высоким хреном. Мне кажется просто забавным, что именно этого дыбила ты представила как любовника и убийцу моего брата.

© Agafonchik ©

— Правда есть правда,

просто ответила она.

Все русские знают, что у каждого своя правда, – с издевкой усмехнулся он, покидая каюту.

Он любил корабли, и это было для него вполне естественно. На корабле всегда все вымыто, начищено, никто не смеет нарушить строгий порядок. Мишу нередко раздражала страсть его камердинера расставлять вещи на свои места, но оказалось, что это вполне отвечает жизни на корабле. Более того, здесь строгий порядок был просто необходим. Мыша никогда не испытывал особой любви к морю, а это путешествие было самым горестным из тех, что он когда-либо предпринимал.

День за днем он бесконечно шагал по каюте, бродил по палубе, почти не оставаясь на одном месте. Он не мог ни на секунду забыть о случившемся, не мог ни сидеть, ни стоять спокойно. Ел он неохотно, разговаривал только тогда, когда было необходимо. То упрямый, то разъяренный, Миша развлекал себя мыслями о том, что сделает с Николаем Еловским,

когда его найдет. Он безумно боялся за Таню и чувствовал отвращение к себе. Он во всем виноват. Он долженбыл стать ее защитником и не сумел. Из-за его непредусмотрительности ее похитили с необычайной легкостью.

Как говорят… Спиздили на ровном месте.

О том, что он может потерять Таню навсегда, он запрещал себе думать… Только по ночам, во сне выдержка ему изменяла. После смерти Мэри он еще смог вести какое-то подобие нормальной жизни. На этот раз этого не получится. Утрата Тани сломает его окончательно. У него не останется и для кого ни любви, ни доброты… даже для собственной дочери.

Как-то поздно ночью он стоял на корме, глядя на широкий пенный след корабля. Беззвездное небо было затянуто облаками, более темными на фоне светящегося мрака, мерный шум волн убаюкивал, успокаивал. Он вспомнил ту ночь, когда держал Таню в объятиях и они слушали музыку леса. Один из тех высоких и прекрасных моментов, доступных лишь истинно любящим… И вдруг Миша с такой силой ощутил ее присутствие, что даже обернулся, словно ожидая увидеть ее рядом. Он опустил глаза на золотой перстень ее отца и услышал нежный перелив ее голоса… На нем написано: «Любовь – чаша золотая, погнешь, но не сломаешь». И свой ответ: У нас с тобой все будет хорошо.

Пальцы сами собой сжались в кулак.

— Я иду за тобой. – Его хриплый голос слился с воем ветра. – Я скоро найду тебя, Таня.