Интимный дневник нижней. Глава 6 Желанное унижение

Проблема мазохистов в том, что в конечном итоге, если доминирующий партнер не является завзятым садистом, наказания в обычном смысле этого слова вовсе не являются средством устрашения.

Понимаю, это звучит иронично. Хотя бы потому, что речь идет не о наказаниях в обычном смысле этого слова. Я не упрямый ребенок и не собака, которая нуждается в дрессировке, и мне было бы очень некомфортно с тем, кто считает такие наказания приемлемой частью отношений – каждому свое, и я считаю, что если оба партнера довольны, значит, это их устраивает, но лично мне это не подходит. К тому же я забывчива, неуклюжа и очень, очень упряма – если бы кто-нибудь решил меня перевоспитать, то, во-первых, для меня это время было бы далеко не лучшим, а во-вторых, к концу процесса я бы совсем отупела и перестала походить на себя. Вместе с тем я быстро начинала осознавать, что, будучи в настроении, я действительно получала наслаждение от боли. Ее вызова, чувства адреналина и, наконец, катарсиса. И если Том решил остановить свой выбор на играх без правил, у меня не было ни малейших возражений.

Все же приливы и отливы боли в тот момент, когда розга опускается на изгиб моих ягодиц и достает до верхней части бедра, заставляют меня дрожать от возбуждения. Наркотики – это не мое, но адреналин, наполняющий мое тело, – это легальный (и бесплатный) источник кайфа, возносящий меня на вершины удовольствия. Это чувство не покидает меня долгое время после встречи, по меньшей мере пока не проходят отметины, временами овладевая моим разумом и заставая врасплох посреди обычного рабочего дня. От нахлынувших воспоминаний соски напрягаются, тело приятно ноет, а глаза блестят так, что моим коллегам нетрудно догадаться, о чем я отрешенно думаю.

В конечном счете боль едва ли была наказанием, и, как оказалось, с точки зрения Тома, этого было явно недостаточно. Зачем причинять мне боль, которую я переношу смиренно, когда можно заставить сделать то, что никогда не приходило мне в голову и что чуть не свело меня с ума.

Доминирующий партнер, проницательный, как Том, наблюдает за тобой, выясняя, что тебе не нравится: что ты делаешь по его приказу, сжав зубы и проявляя полное подчинение, что ты ненавидишь и делаешь только для того, чтобы его ублажить, притворяясь, что тебя это не задевает. Поскольку понимаешь, что, узнав, насколько тебе это противно, он заставит тебя делать это вновь и вновь лишь потому, что может это сделать. То, что ты делать не хочешь. И не уверена, что можешь. После этого твои глаза полны ярости, ты горишь от злости и унижения и готова послать его подальше, но не можешь, поскольку неожиданно для себя понимаешь, что страстно этого хочешь. Даже если не можешь объяснить почему.

Для меня это было связано с ногами.

Том во многом достоин восхищения: он умен, у него хорошее чувство юмора, выразительные голубые глаза, пошловатая ухмылка и свойственная далеко не многим способность заставать меня врасплох. Он привлекает меня тем, что обостряет мое восприятие жизни. Я могла бы долго рассказывать о том, какой Том удивительный, сексуальный и великолепный. У него множество преимуществ, вот только ноги не назвать одним из них. Ну, двумя из них.

Как-то мы с друзьями слонялись без дела, дурачились и дрались в шутку. Наши отношения Господина и подчиненной оставались незаметными для внешнего мира, для всех мы оставались просто партнерами. Но когда я хлопнула его по затылку скрученным журналом и схватила за нос так сильно, что он прослезился, что-то изменилось. Я достала из сумочки салфетку, извиняясь за неловкость. Он взял ее и улыбнулся, вытирая глаза.

– Все в порядке, – сказал он достаточно громко, чтобы все услышали, и тихо добавил:

– Я тебя потом за это как следует накажу.

Стоит ли говорить, что большую часть фильма я гадала, что он под этим имел в виду. Он был не слишком сердит, но явно хотел наказать меня необычным способом. Плетью? Кнутом? Ремнем? Линейкой? А может, он будет меня наказывать, пока не достигнет оргазма, и затем оставит неудовлетворенной, как в ту отвратительную бессонную ночь, о которой я буду еще долго помнить? Или, как несколько месяцев спустя, свяжет мне руки за спиной и уснет сном младенца. Я определенно надеялась на что-то большее.

Но он придумал такое, что та ужасная ночь показалась просто пустяком. На самом деле я бы предпочла месяц без секса. А меня вряд ли назовешь благонравной.

Я стояла на коленях обнаженной у его кровати, когда он рассказал мне о том, что задумал. Он поглаживал мне поясницу, медленно проводя пальцем вверх и вниз по позвоночнику, и это вместе с холодом в комнате и опасениями отвлекло меня настолько, что на одну минуту мне показалось, что я неправильно его услышала. Попытка выдать желаемое за действительное.

– Ты поняла? – спросил он.

Я молчала, надеясь, что он передумает и вместо этого просто изобьет меня и затем отымеет без смазки в дрожащий от боли зад, покрытый синяками. Это было бы просто мучительно и вполне могло бы сойти за наказание. Могло бы? Может, надо было ему это предложить? Но вдруг он воспримет это как желание доминировать?

Он перестал гладить меня по спине и ущипнул за сосок. Сильно.

– Я спросил, ты меня поняла?

Я сглотнула комок и кивнула. Как там это называется? Понимать, но не воспринимать? Это был тот самый случай. Он только что попросил меня сделать то, что я считала невозможным. Я не хотела этого делать. Одна мысль вызывала у меня тошноту с примесью злости и унижения. Даже обычного удовлетворения от унижения, которое я испытываю, доставляя удовольствие партнеру, было недостаточно, чтобы сделать это сексуальным. В принципе.

Он начал стягивать с себя брюки.

– Пошевеливайся. Можешь целовать меня до самого низа. Привыкай потихоньку.

Его смешок заставил меня вспыхнуть от гнева. Он знал, что я всей своей сущностью не могла и не хотела этого делать, и тем не менее устроился поудобнее, закинув руки за голову, и с улыбкой наблюдал за моими попытками.

– Почему бы тебе для начала не провести языком по моему члену?

Хорошо. Это я могла. Это мне нравилось. Отлично. Я перевернулась на кровати, чтобы принять нужную позу. Он был уже возбужден, и, когда я нежно повела языком вверх, член уперся мне в лицо, такой же требовательный, как и его хозяин. Я охватила его губами, старательно и сосредоточенно, полностью поглощенная приятным процессом. И тут меня вернули к реальности. В буквальном смысле. Запустив руки мне в волосы, он опустил меня так резко, что растянувшаяся нить слюны оборвалась еще до того, как я успела перевести дыхание и проглотить ее. Представляя, как мерзко это выглядит, я кипела от ярости и унижения.

– Очень хорошо, только этого недостаточно, – он погладил меня по голове, как домашнее

животное. – А теперь почему бы тебе не передвинуться пониже и немного поиграть с моими

яйцами?

Я послушно придвинулась лицом к его паху. Вдруг я вспомнила о том, как он попросил меня об этом впервые и как я залилась краской, не желая делать того, что меня унижало. Сейчас, занимаясь этим, я задумалась о том, что со мной произошло. Как робость и смущение переросли в довольное, даже жадное послушание? А что будет через пару месяцев? Как ему удалось так легко заставить меня перешагнуть через себя?

Это было не самое подходящее время для самоанализа, потому что он приказал мне целовать внутреннюю часть его бедер, колени и ноги вплоть до кончиков пальцев. Я повиновалась, и, чем ниже я опускалась, несмотря на свои плохие предчувствия, тем быстрее и слабее становились мои поцелуи. Наконец мое лицо оказалось напротив его пальцев. Он ждал. В комнате стояла полная тишина. Он был спокоен, все в нем говорило о кричащей уверенности в том, что в конце концов я выполню то, что мне было сказано. Я почувствовала, как он придвинулся, чтобы лучше видеть, что творилось у меня с лицом и в голове, не желая ничего упустить.

Я могла встать и уйти. Могла сказать, чтобы он отвязался. Я устроила бы такую бучу!

Возможно. Но упрямая гордость и один маленький участок мозга говорили мне, что я могу это сделать. Должна. Что это сексуально. В конце концов, суть повиновения в том, что делать нужно не только то, что тебе нравится. Это была лишь маленькая часть моего мозга, и, стоило мне придвинуться к ступням Тома, она стала еще меньше.

Я не могла понять, почему это вызывало у меня такую реакцию. Я знала, что у него чистые ноги – в конце концов, он следил за собой, – и это были просто ноги. Никого не было рядом, только он и я. Возможно, в более широком смысле ноги были чем-то непристойным, унизительным, но если откинуть эти мысли, то это ведь совсем несложно сделать, да? Чем это хуже, чем целовать его руки? Я пыталась разобраться со своими мыслями.

Я наклонилась к его ступням. Я могу это сделать. Ему это доставит удовольствие. Чем быстрее я закончу, тем быстрее мы перейдем к чему-нибудь другому, что доставит мне немыслимое удовольствие. Я закрыла глаза. Его ноги действительно пахнут? Или я это просто вообразила, не видя их? Я придвинулась ближе, но не могла решиться… Я пару раз глубоко вздохнула и попробовала снова. Не получилось. Мои губы пересохли, сердце бешено колотилось. Я могу это сделать, подумала я. Если я сделаю это быстро, он не поймет, насколько мне это противно.

– Разве я сказал дышать на мои пальцы?

Он все знал. И не скрывал этого. Я ответила сдавленным голосом:

– Нет.

– Тогда чего ты ждешь? Продолжай.

Я робко подвинулась и наклонилась, чтобы поцеловать его мизинец. Это был легкий, едва ощутимый поцелуй. Я облизнула пересохшие губы и вновь наклонилась к ноге, хотя все во мне кричало. Он издал приглушенный стон удовольствия, когда я снова прикоснулась к его пальцам, но я знала, что причиной тому было мое безропотное повиновение, а не ощущения поцелуя. Я почти видела, как он улыбается, и это взбесило меня. Я злилась на него, на себя и на ту часть мозга, которая этого желала, сдерживая чувство самоунижения. Я поцеловала каждый палец – нежно, медленно и почтительно – мне уж точно не хотелось делать этого снова, – завершив это долгим поцелуем большого пальца. Затем я развернулась и посмотрела на него, тяжело дыша и пылая от стыда. Я старалась не выдавать эмоций, но своей самодовольной ухмылкой он дал мне понять, что мне это не удалось.

Спасение было в краткости, и, хотя все во мне кипело, я набралась смелости и спросила:

– Достаточно?

Он улыбнулся.

– Не совсем. А как же вторая нога? Наклонись и соси мои пальцы.

Я быстро вернулась в прежнее положение – лучше уж было смотреть на его ноги, чем в глаза, которые так много замечали. У Тома было больше опыта в садомазохизме. И меня постоянно удивляло и возмущало то, что он понимал эту часть моей натуры лучше, чем я сама, заставляя испытывать ярость и страх даже в моменты возбуждения. Я разрывалась между чувством восторга, полета и желанием дать наглецу по голове, хотя глубоко внутри я понимала, что так называть его несправедливо, поскольку в большинстве случаев он был прав. Я подвинулась и села сверху на его расставленные ноги. Потянувшись ко второй ступне, я постаралась убедить себя, что смогу вытерпеть эту последнюю порцию унижения: «Просто делай, не думай об этом». Я начала целовать верхнюю часть ступни, после чего собралась с духом и охватила губами сразу несколько пальцев. На вкус они не были противными, и я осмелела настолько, что перешла к большому пальцу. Я посасывала, лизала, я благоговела перед ним. В моем мозгу крутилась лишь одна пластинка: «Это. Скоро. Кончится». Неожиданно он запустил руку мне между ног, и я застонала над его ступней от удовольствия и удивления. Воспользовавшись моментом, он запихнул ногу глубже мне рот.

– Ты такая влажная. Губки припухли. Тебе определенно очень нравится то, чем мы сейчас занимаемся.

Я закрыла глаза, продолжая сосать, а он запускал пальцы глубже и глубже, и, к своему стыду, я поняла, что это действительно доставляет мне удовольствие. Тишину комнаты нарушали лишь звуки того, как я посасывала его палец и как его пальцы медленно ласкали меня. Невольно я почувствовала возбуждение. Почувствовав, что дохожу до оргазма, я схватила его за руку и начала с силой засовывать его пальцы в себя. Он усмехнулся: – После всех этих сердитых взглядов оказывается еще, что ты любишь облизывать и обсасывать мои пальцы. Тебе же нравится, когда с тобой обращаются как со шлюхой, вопреки себе самой. Правда, шлюха?

Я проигнорировала его слова и, в частности, повторяющееся слово на «ш», как он сам его насмешливо называл. Я знала, что он ждет моей реакции. Я покраснела еще больше, но он не мог этого видеть, потому что я сидела к нему спиной и волосы закрывали мне лицо. Я продолжила лизать, подумав, что, когда мой рот занят, мне необязательно говорить, а значит, я могу избежать еще больших проблем. Вместо разговоров я приложила все усилия к тому, чтобы он наконец был доволен и позволил перейти к чему-то другому. И на самом деле тяжело получить оргазм, когда все твои мысли о том, чтобы это поскорее закончилось. Я стонала от возбуждения, когда он легко касался моего клитора большим пальцем. Несмотря ни на что, я была очень близка к оргазму. И наконец он это понял.

– Я смотрю, ты теперь в восторге от моих ног.

В раздражении я чуть ли не с яростью водила языком между его пальцами.

– Думаю, ты должна продолжать, пока не кончишь. Это было бы забавно, а?

Забавно – не то слово. Я закрыла глаза, пытаясь скрыть слезы злости и унижения. Несмотря на свою ненависть к этому процессу, я старалась извлечь из него максимальное наслаждение. Он ускорил темп и проталкивал пальцы сильнее и дальше, с каждым толчком надавливая большим пальцем на клитор. Он делал это до тех пор, пока я не упала лицом в ноги с криками наслаждения. Я знала, что завтра мне будет больно, но его жестокие, настойчивые движения действительно доставляли немыслимое удовольствие. Когда он замедлялся, оргазм потихоньку утихал, а он наслаждался своей властью надо мной, перед тем как ускориться снова. И снова. Не знаю, как долго я лизала его пальцы, но, когда я кончила, челюсть моя болела, во рту пересохло, и я скорее хрипела, чем кричала. В конце концов я перестала замечать что-либо, кроме его руки и ноги. Я чувствовала себя комком нервов, одновременно стремящимся к тому, чтобы достичь оргазма, доставить ему удовольствие и получить наконец желанную свободу. Я могла бы умолять его об этом, но вместо этого сосала пальцы ног, пытаясь захватить их как можно глубже, лизала ступни и всем своим видом доказывала, что сделаю все, что он хочет, даже то, что час назад казалось для меня немыслимым.

Я где-то читала, что сущность сексуального унижения состоит не том, чтобы заставить партнера делать то, что он не хочет, а в том, чтобы привести его к тому, о чем он втайне мечтает. Я никогда не мечтала о подобном унижении и до сих пор краснею, вспоминая об этом. В то же время в тот раз я испытала оргазм, который был сильнейшим за долгое время. И даже после того, как он заставил меня облизать его пальцы, липкие от моих выделений (доказательство того, насколько мне понравилось необычное наказание), и притянул меня за волосы к своему члену, я не могла не думать о том, как это могло быть в следующий раз.

Как это часто бывало с Томом, ему удалось найти то, что вызвало мою бурную реакцию и о чем я думала еще долгое время – почему именно ноги были для меня такой проблемой? Мысли об этом вызывали во мне такой прилив чувств, будто это происходило со мной снова.