ИСТОРИЯ СВЕТЛАНЫ. ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. ФИНАЛ

СВЕТЛАНА

Вечером мы ужинаем вдвоем. Молча, не разговаривая друг с другом. Он молчит, я молчу. Каждый думает о своем.

– Мне нужно будет уехать, — неожиданно сообщает Кирилл.

Я заметила, что сегодня он вернулся с работы не в духе, поэтому терпеливо отнеслась к молчанию за ужином, которое он внезапно нарушил. Впрочем, предыдущие два дня мы тоже не особо разговаривали.

Муж встретился с моим взглядом, как будто ждал хоть какой-то реакции на эту новость.

– Хорошо, — поспешила отозваться я.

Медленно поцарапав нижнюю губу зубами, он сосредоточил внимание на керамической кружке с красивым узором, который я гладила пальцем. Затем посчитал нужным добавить:

– Меня не будет где-то пару дней. Может меньше — я постараюсь не задерживаться.

Я понятливо кивнула и опустила глаза.

– Это командировка по работе? — спросила следом, чтобы не выглядеть совсем безучастной.

Кирилл помедлил с ответом, словно задумался.

– Вроде того. — Промокнув губы салфеткой, он поднялся из-за стола, так и не доев свой ужин. – Я уеду рано утром, так что если у тебя есть какие-то планы на эти дни, говори сейчас.

Зависнув на пару мгновений, я уставилась на мужа, ощущая, как тело бросило в жар.

– Нет, я… Я ничего не планировала, — уверила немного сбивчиво.

Едва заметно кивнув, он задвинул стул и хмуро отозвался:

– Ладно. Спасибо за ужин.

Прежде чем Кирилл прошел мимо, его пальцы слегка коснулись моего плеча, заставляя меня на миг оцепенеть. Сердце неожиданно ухнуло, а мысли стремительно сложились в решение.

– Кирилл! — позвала я, резко поднявшись из-за стола.

Замерев в дверях, он тут же обернулся.

– Что?

– Я хотела бы съездить к маме. Без ночевки, просто навестить их, — поспешила добавить я.- Ты… не против?

То, что я буду передвигаться куда-то в его отсутствие, муж явно не одобрял, о чем говорил весь его вид. Даже если это мама. Однако он не стал возражать.

– Не против. Я предупрежу Олега — он отвезет, — благосклонно сказал Кирилл. — Но ты должна быть на связи, ясно?

– Да. Обещаю…

Я позволила себе благодарно улыбнуться, чтобы его душа наверняка была спокойна. Но как только муж скрылся из виду, этой улыбки не стало… Я приняла серьезное решение. А судьба будто нарочно устроила эту командировку, которая дала мне понять, что удобнее момента не будет. У нас ничего не получится. Я это поняла, осознала, когда ко мне вернулась память. Он не простит. Его родня не простит. Это будет не жизнь, а существование. Мы будем несчастны в этом браке.

Кирилл велел не провожать его, но я все равно вскочила ни свет, ни заря, несмотря на бессонную ночь, чтобы приготовить ему завтрак и помочь собрать сумку. Мое усердие его наверно даже смущало. Я так тщательно выгладила одежду, которую муж выбрал для поездки, будто он ехал на встречу с самим Президентом страны! Да и вообще была крайне внимательна к Кириллу, не в силах побороть волнение из-за его отъезда.

Я не думала, что будет так тяжело наблюдать, как он собирается. Мне едва удавалось скрывать волнение и удерживать удушающий в горле ком. Хотелось как можно дольше оставаться рядом с мужем, поэтому я хвостиком следовала за ним, стараясь хоть в чем-то быть полезной. Однако ничего не подозревающий хозяин дома, не дал мне выйти из спальни, когда поднял из кресла кожаную сумку, которую я только успела застегнуть.

— Не выдумывай. Ложись спать, — непреклонно велел он, узнав, что я планировала проводить его до входной двери.

— Ну что ты… Я не хочу спать, правда!..

— Светлана, — надавил Кирилл, многозначительно приподняв бровь. — Я не на год уезжаю, а всего на несколько дней.

Внутри пронеслось отрезвляющее смятение. Возьми себя в руки, пока не вызвала у него подозрения!

— Хорошо, — согласилась я примирительным тоном. — Ты прав. Пусть… твоя дорога будет легкой!

Губы мужа дернулись в улыбке.

— Спасибо. Я позвоню, как приеду.

Я кивнула, а он задержал на мне задумчивый взгляд. В этот момент я едва не сдалась. Так захотелось дотронуться до него, прильнуть к сильной широкой груди, вдохнуть любимый запах! Но я так и не смела сдвинуться с места, остро ощущая эту никуда не ушедшую стену между нами, которая кажется и Кириллу не давала приблизиться ко мне.

— Я буду скучать… — дрогнувшим голосом произнесла я, не удержавшись, и с вымученной улыбкой посмотрела прямо в черные глаза.

Муж слегка сдвинул брови. Мое дыхание задержалось от чувства неловкости, однако следом он вдруг шагнул ко мне вплотную, ладонью обхватил затылок, и мягко поймал мои губы своими теплыми губами.

Пьянящая слабость тут же пронеслась по телу. Я едва не всхлипнула от невероятного удовольствия, которое подарил мне этот поцелуй. Жаль он был таким коротким и смешался с невыносимым щемящим чувством в груди…

— Я тоже, — сказал Кирилл бархатным тоном, легонько задев мои губы щетиной.

Затем он отстранился и без промедления направился к двери. Не успел заметить, как в моих глазах появились слезы, из-за которых его силуэт за секунды превратился в размытое пятно.

Этот день оказался, наверное, самым долгим за всю мою жизнь. Метания рвали меня изнутри на части. Пока я находилась в доме, где каждый уголок пропитан им, пока слышала его голос, вынужденная оставаться на связи, было невероятно сложно сохранять решимость. Моя слабая часть ревела в голос и требовала все отменить. Моя эгоистичная часть сомнениями разъедала душу, заставляла бояться будущего, давила на чувство вины. Казалось, даже стены смотрели на меня с осуждением, из-за того, что придется сделать все вот так — за спиной любимого! Но ради него… я должна была быть жестокой к нашим чувствам.

Вечер прошел легче, чем день, я приняла горячую ванную, в которой чуть не отключилась, переоделась в сорочку, но перед тем как лечь в постель, достала свой старый телефон, надежно спрятанный в вещах шкафа. Словно почувствовала, что от нее придет сообщение.

«Ты не передумала?»

Я пялилась на эти слова, наверное, минут двадцать, нервно раздирая зубами нижнюю губу. Затем уверенно набрала ответ и сразу отправила:

«Нет, дорогая. Через два дня я буду на месте, как и договаривались»

Уля почти сразу прислала новое сообщение:

«Хорошо. Не забудь документы! А насчет вещей не переживай, придумаем что-нибудь»

«Хорошо. Спасибо тебе большое!»

«Не за что пока) До встречи!»

Сердце заколотилось в груди от всплеска волнения, на меня нахлынуло резкое осознание — это произойдет уже завтра! И без воли перед глазами пронеслись картины ближайшего будущего. Того, что случится после… Как Кирилл узнает обо всем, как придет в ярость, как будет тяжело ему первое время смириться.

Затолкав телефон обратно в шкаф, я огляделась в комнате и, стянула с вешалки халат. Надевая его на ходу, решительно направилась к двери — мне нужно было пройти в кабинет мужа. Лучше разобраться с этим сразу, чтобы спокойно спать.

Несмотря на то, что я быстро нашла все необходимое, задержалась в мужнином кабинете до глубокой ночи. Забравшись с ногами в большое кресло, которое пахло Кириллом, все смотрела на белый лист бумаги, никак не в силах решиться, что-то написать. Ручка медленно перекатывалась в моих пальцах, голова гудела от усталости, веки слипались, но я упрямо продолжала сидеть. Считала просто жизненно необходимо оставить ему хотя бы словечко! Он не заслужил моего молчания… Не заслужил.

Где-то в половине второго ночи, я отложила ручку и устало хныкнула, откинувшись на спинку кресла. Ничего достойного не приходило в голову. Все казалось неуместным или глупым, или неоднозначным. Меньше всего я хотела ввести мужа в заблуждение. Оставить почву для надежды.

Уже когда я почти смирилась с тем, что лучше вообще ничего не писать, меня вдруг осенило. Встрепенувшись, я склонилась над бумагой и уверенно вывела:

«Я всё вспомнила, прости меня за всё. И, пожалуйста, не ищи меня, так будет лучше для нас».

Сердце сдавило беспощадной невидимой рукой. Выронив ручку, я закрыла лицо ладонями и затряслась от плача. Меня разрывало на две части. Одна — в агонии желала стереть второе предложение, разорвать эту часть бумаги. Вторая — требовала держать голову холодной и быть сильной. Твердила, что я поступаю правильно.

Немного успокоившись, я вновь взглянула на бумагу. В этот раз я смиренно приняла то, что написала. Осталось только одно… Кольцо на безымянном пальце, которое я медленно стянула и аккуратно положила под надписью. Таким образом, я во всех сомнениях ставила для себя точку. Я заеду домой к маме, там лежит мой второй паспорт, на другую фамилию и дату рождения. И деньги. В тайнике лежат деньги, что мне заплатила Хрусталева, их хватит, что бы прикупить недорогое жилье. Я попробую начать всё снова.

Эту ночь я спала так крепко, что утром не услышала будильник и с трудом заставила себя встать уже в одиннадцать часов. Как будто подсознательно хотела как можно дольше прятаться от реальности. Но сознательно встретила ее вполне достойно — без лишних эмоций. Дни переживаний перевоплотились в апатию и абсолютное смирение.

Я не торопилась, не нервничала, не оттягивала неизбежное. Спокойно оделась, как оделась бы в любой другой день для поездки к родителям, аккуратно заплела волосы и приготовила сумку, в которую без подозрения вместились расческа, запасное нижнее белье, зарядка, старый смартфон в потайном кармане, вещи личной гигиены и мой блокнот с рецептами.

Когда я спустилась на кухню, Олег — охранник, а по совместительству водитель, уже ждал меня. Серьезного вида мужчина с хорошим чувством юмора дружелюбно сообщил, что машина готова, и мы поедем сразу после того, как я пообедаю.

Прощание с мамой было сумбурным. Я начала с признания о том, что ко мне вернулась память. Это потрясло маму. Она не могла даже нормально порадоваться за меня, задетая тем, что я намеренно скрывала от нее свое выздоровление. Ведь и достойного оправдания на этот счет я не имела. Однако то, что мне пришлось открыть дальше, повергло маму в шок, на фоне которого все остальное вмиг потеряло значения.

Я была с ней максимально откровенна и четко аргументировала свое решение. Возможно, она увидела твердость в моих глазах, возможно не до конца осознала всю серьезность моих намерений, но жесткого сопротивления я не встретила. Только вопросы. Вопросы-вопросы… Один за другим, будто мама пыталась подловить меня на легкомысленности или на скоропалительности, о которой пожалею. Но на каждый ее вопрос у меня имелся ответ. В конце концов, она просто замолчала. И эта тишина настораживала.

Спустя где-то полчаса отстраненная мама принесла в мою комнату потертую временем большую сумку, и принялась молча мне помогать складывать вещи. Мы посидели немного на дорожку, затем я вышла из дома, прошла через сад и вышла через небольшую калитку. Там меня уже ждала машина, двоюродный брат отвез меня на вокзал. Через полчаса поезд увозил меня в новую жизнь.

КИРИЛЛ

Я сидел, и раз за разом перечитывал письмо. Её письмо. Прощальное письмо. Всего несколько строк. Она ушла. Бросила меня. Отказалось от меня. Оказывается, что больно не только тогда, когда тебя предают. Больно, когда уходят от тебя, когда тебя бросают. Очень больно. Она ушла, когда я уехал по делам. Я был у неё дома, теща подтвердила, что жена была у неё, но куда дочь уехала, она не знает. Я начал поиски, но результатов они пока не принесли. Из одежды она почти ничего не взяла. Все драгоценности на месте. Банковские карты тоже. Еще она мне оставила связанный ею свитер. И подарок, который я так и не удосужился вытащить из коробки. Я сдираю праздничную упаковку, открываю коробку. Внутри – солдатик. Оловянный солдатик Преображенского полка. Барабанщик. Она знает, что у меня есть хобби, я коллекционирую оловянных солдатиков. Сам их отливаю, раскрашиваю. Глаголев в свободное от работы время машет шпагой, а я вожусь с газовой горелкой, оловом и изготавливаю формы для литья. В коробочке есть небольшая открытка: «стойкому оловянному солдатику от его танцовщицы».

Мне хочется выть от тоски. Кого я обманываю? Себя? Других? Я всё еще люблю её. И я обязательно найду её.

ВОСЕМЬ МЕСЯЦЕВ СПУСТЯ

ЮЛИАНА ХРУСТАЛЕВА В ГОСТЯХ

Юлиану Хрусталеву выловил Котов, обставив, таким образом, Ларису Глаголеву. Начальника службы безопасности господина Назарова в отставке Котов обнаружил в небольшом городке, где Юлиана свет Батьковна отсиживалась и ждала «окна» на границе. А дальше все просто, Хрусталеву тихо изъяли из её убежища и привезли под светлы очи Сан Петровича Глаголева. Для беседы. Поговорить было о чем, Юлиана знала очень многое о делах Назарова, хоть и была «на пенсии». Для того, чтобы Юлиана не юлила и говорила правду и только правду, применили специальную химию. Допрос вел сам Глаголев, присутствовали Котов и Лариса. Юлиана сидела перед ними в глубоком кресле, время от времени моргая красноватыми, припухшими глазами, рассматривая присутствующих расфокусированным взглядом. Они сидели у Глагола в кабинете, он решил обойтись без всяких грубостей в виде пыточной и теломехаников со зверскими рожами.

— Итак, Юля перво-наперво меня интересует вся эта мутная история с подводкой к Котову некой девочки Светланы.

— И? Обычная работа. Ты подводишь своих людей в окружение врагов и конкурентов. Я занималась тем же самым. Рядовой рабочий вопрос. Жаль, что все сорвалось…

— Сорвалось?

— Кто-то слил тебе видео моей беседы со Светкой. Кто-то из своих. Очередной провал в моей работе. Назар психанул, захотел моей крови, пришлось «рвать когти».

— Кто этот слив сделал, есть соображения?

— Есть. Тот, кто теперь вместо меня. Ищи, кому выгодно, века проходят, ничего не меняется.

— На чём взяли девчонку? Деньги?

— Типа да. Она… Её покойный отец крепко задолжал, мы скупили долги и сделали ей предложение, от которого невозможно отказаться. Ну, еще племянника её взяли к себе погостить. Шесть лет ему, забавный такой парнишка.

— Погостить?

— Вот не надо смотреть на меня зверем. Ничего такого не было. На пони его покатали, со щенками дали поиграть. Конструктор купили. А вечером вернули родителям. Пригрозили, правда, что в следующий раз все будет не так благостно. Ну, если Светка дурака валять будет, откажется работать.

— Почему она?

— Психологи хорошо поработали, сразу дали заключение, что Светлана ему понравится. Его типаж.

— Вот как…

— Ну да. И ведь сработало, – Юлиана бледно улыбнулась.

— Сработало, – эхом откликнулся Котов.

— Ага, Кирюха. Влюбилась в тебя эта дуреха. Без памяти влюбилась. Хотела тебе все рассказать, но. Не решилась. Боялась. И меня и тебя боялась, – Юлиана подмигнула Котову.

— Где она теперь, тебе известно? – продолжал допрос Глагол.

— Нет. Где она теперь я не знаю. Я отдала ей гонорар за работу, новые документы. У неё теперь новая фамилия, дата рождения.

— Какая?

— Прохорова. Отчество то же самое. А дата дня рождения… Прибавь восемь дней к настоящей дате её дня рождения.

— Денег много дала?

— Достаточно. На квартиру хватит. Небольшую, в хрущевке. Она все честно отработала, не её вина в провале. Что со мной будет? Петрович, я все расскажу, не надо мне ломать пальцы, калеными железками прижигать. Я без этих стимуляторов все выложу, как на духу. Что бы ты этого козла Назарова наказал.

— Ну, к чему такие ужасы? Погостишь у меня немного, мы пообщаемся, ты расскажешь мне всё, что знаешь о делах Назара. А потом я тебя отпущу. Мне от твоей смерти пользы никакой… – усмехнулся Глагол.

КИРИЛЛ

Я нашел её. Нашел. Небольшой город, как будто застрявший в девяностых годах прошлого века. Действительно хрущевка, однокомнатная квартирка. Она работает по ночам, в этой провинции есть некий «очаг культуры» под названием «Цезарь», этакая помесь ресторана с ночным клубом, и моя жена там пашет на кухне, посуду моет. И это еще не самый звиздец. Она в свободное от основной работы время подрабатывает… натурщицей. Да, здесь, в этой глуши, есть художественная школа, где она выставляет себя обнаженной на обозрение. От мыслей о том, что какие-то левые мужики разглядывают мою жену, меня одолевает желание явиться на это сборище озабоченных мудаков, сломать там пару, тройку носов, завернуть жену в простыню, закинуть на плечо и… Я с трудом успокаиваю себя и продолжаю сбор информации.

Сегодня вечером, пока она на работе, я решаю проникнуть в её квартиру. Я здесь не один, Глагол для решения семейных проблем позволил мне взять с собой людей, специалистов по слежке, прослушиванию, проникновению в жилые и нежилые помещения. И пару боевиков. Мало ли. Спец быстро вскрывает замок, и я захожу в её дом, осматриваюсь. Никаких признаков мужика на территории. Честная бедность. Недорогая мебель. Я инспектирую одежный шкаф в прихожей. Небогато. Одежда дешевая, с рынка. Обувь из той же оперы. Кухня. И кухня «порадовала». Убогие допотопные табуретки, старый стол, зато всё в цветах. На открытой полочке — выставка специй, которыми явно пользовались, на стене рядом с холодильником — календарь с несколькими обведенными кружками датами и детские рисунки. Старенький телевизор. Стоп! Детские рисунки? Ребенок? У неё? Откуда? Я прохожу в комнату, так диван, детская кровать. Игрушки. Фотография, на стене, на фото Светлана с ребенком, мальчиком лет шести… А рядом… Наше с ней фото, мы фотографировались незадолго до свадьбы. Я улыбаюсь в объектив, она целует меня в щёку… Я осматриваю одежный шкаф, стоящий в комнате. Носки. Её носки, они заштопанные!!! Кто в наше время штопает носки, кроме старушек в деревне, которым просто нечем заняться? Я продолжаю инспекцию, осматриваю детские вещи. А вот тут все добротного качества, сразу видно, куда она тратит свои деньги. И игрушки весьма дорогие, качественные. Я нахожу в ящике стола папку с документацией, медицинской документацией, знакомлюсь с ней… Парень не говорит. Он немой. Так, результаты обследований, диагноз… Что это за ребенок, почему она возится с ним? Непонятно. Так, хорошего помаленьку, пора и честь знать. Я выхожу из комнаты, прохожу в прихожую, снимаю бахилы с ботинок, поднимаю взгляд и… На пуфике, около двери сидит огненно рыжий кот, или кошка, так сразу не разобрать. Животное смотрит на меня, во взгляде высокомерие и недоверие, рыжий зверюга приподнимается и я вижу, что у него нет передних лапок. Зверь мявкает, спрыгивает с пуфика и с важным видом на задних лапах удаляется на кухню. Находясь в некотором смятении, я выхожу из квартиры любимой женщины. Немой мальчишка, увеченый кот, да это кот, бейцы вон наличествуют. И какого черта тут происходит?! Нужна еще информация.

На следующий день я одетый в рабочую спецовку под предлогом осмотра радиаторов отопления обхожу квартиры. Открывают не везде, пускают не везде. Но в одной квартире мне везет, мне попадается болтушка, знающая всё обо всех. Меня угощают чаем, я внимаю женщине и скоро узнаю то, что хотел знать.

– Светочка, ох такая хорошая девочка! Она одно время работала в детском доме, там и нашла мальчика, Сашеньку. Тот сирота, отец у него допился до белой горячки, жену зарезал и сам в петлю залез. И все на глазах у сына, тому пять лет было. Тот и замолчал, не говорит с тех пор. Света опеку оформила, бьется с ним, как рыба об лед, таскает Сашу по врачам, но пока безрезультатно. Молчит парень. А тут еще этот кот.

– Какой кот?

– Кот у Светы живет. Иосиф кличка. Его собаки крепко подрали, передние лапы пришлось ампутировать. Света его по ветеринарам таскала, а потом поселила у себя. Так и живут, втроем.

– А мальчик, Саша этот сейчас с кем?

– Дома должен быть. Она много работает, не всегда может его домой взять. Но старается забирать его себе как можно чаще. Дразнят егов детском доме другие дети за немоту.

– Дразнят, значит, – Котов закрыл глаза и вспомнил уютную комнатку, этот тесный, но комфортный мирок и ему так захотелось стать его частью. Пустят ли его в эту микро вселенную? Вопрос сложный. Он попрощался с гостеприимной женщиной и вышел вон, ему надо поменьше тут мелькать, они могли столкнуться сегодня на лестнице. Еще рано им видеться… Сидя в гостиничном номере, он сделал несколько звонков. Ему нужен законник. Нет, несколько законников. Дорогих, беспринципных и зубастых.

СВЕТЛАНА

Я отсыпалась после ночной смены, она была тяжелой, было много посетителей, а следовательно много работы. Я начинала работать официанткой, но здоровье подвело, нужно было много двигаться, таскать тяжеленные подносы и, вследствие чего пострадавшие в аварии рука и нога начали забастовку. Пришлось идти в посудомойки. Там платят меньше, нет чаевых, но и нагрузки меньше. Сегодня день зарплаты, должны упасть неплохие деньги, вечером у меня работа в художественной школе, там тоже заплатят. Этих денег должно хватить на новую программу лечения. Я верю в то, что Саша сможет заговорить. Мы справимся, должны справиться.

Я помню тот первый раз, когда я впервые разделась перед целой аудиторией. Тогда я собиралась на работу долго и тщательно. Полчаса простояла под душем, потом минут пятнадцать разглядывала свое обнаженное тело в зеркале. Мне было страшно. Я, как могла, успокаивала себя, вспоминая Улю, которую никто из студентов «не съел», но это мне мало помогало.

К кабинету с надписью «Кафедра живописи» я подошла на негнущихся ногах.

На кафедре Лана и какая-то незнакомая женщина лет пятидесяти пили чай.

– Доброе утро. – У меня не было сил даже на улыбку.

– Привет!- отозвалась Лана. – Чай будешь? Только что вскипел.

– Буду, – кивнула я.

– Ты сегодня работаешь в четыреста тринадцатой. Иван Петрович уже про тебя спрашивал. Халат и тапочки принесла?

– Зачем?- не поняла я.

– Тебе что, Уля ничего не объяснила? – удивилась Лана. – Ты же не будешь через каждые полчаса одеваться! А халат набросила, и все, отдыхай себе.

– Она мне ничего не сказала… – растерялась я.

Лана поднялась и открыла костюмерную.

– Тут, по-моему, Галкин халат где-то лежал. Сейчас посмотрю.

Через пару минут Лана вернулась, неся в руках махровый халат.

– Держи. Там в аудитории стоит ширма. За ней переодеваешься и встаешь на подиум. Потом тебя Иван Петрович поставит так, как ему нужно.

Легок на помине, на кафедру вошел Иван Петрович.

– Доброе утро всем! Светочка, вы уже здесь! Сейчас мы с вами драпировочку выберем – и работать.

Он окинул меня профессиональным взглядом.

– Так, что-нибудь контрастное… Золото на холодном зеленом… Пожалуй, в этом что-то есть… – Иван Петрович скрылся в костюмерной и вышел оттуда с несколькими кусками материи разных оттенков зеленого в одной руке и коричневой тканью в другой. Посмотрел на часы. – Через пятнадцать минут начнем. Я вас позову.

– Садись, — сказала Лана.- Успеешь еще настояться.

– Я часы забыла, – неожиданно охрипшим голосом сказала я.

Лана улыбнулась и сняла с руки свои:

– Держи. После постановки отдашь.

Я благодарно кивнула

Пятнадцать минут пролетели, как одно мгновение,. я едва успела допить чай, как к ним снова заглянул Иван Петрович.

– Готова, моя хорошая? Пошли.

Я проследовала вслед за ним в аудиторию.

Человек пятнадцать студентов деловито расставляли мольберты, выкладывали краски, пристраивали поудобнее палитры, отмачивали кисти.

В углу аудитории возвышался деревянный подиум, выкрашенный в грязно-синий цвет. Подиум был накрыт той самой коричневой тканью. За ним на ширму, создающую иллюзию задней стены, в разном порядке были наброшены зеленые драпировки. Из двух больших окон на эту импровизированную сцену падали солнечные лучи.

Я пробралась за ширму, положила сумку и халат на стоящий там стул и стала медленно раздеваться.

– Сегодня мы пишем стоящую модель, — словно сквозь вату я слышала  голос Ивана Петровича. – На эту постановку у вас шестнадцать часов, то есть четыре занятия соответственно. Стоящую модель вы еще ни разу не писали, поэтому прошу хорошенько вспомнить анатомию и пропорции. Чтобы не лепить горбатого.

Я накинула на голое тело халат, всунула ноги в босоножки и, набрав в легкие побольше воздуха, вышла из-за ширмы.

– Халатик можно повесить сюда, – указал Иван Петрович на перекладину встроенного в стену шкафа, который находился прямо рядом с ширмой.

Я обвела взглядом аудиторию. На меня смотрели пятнадцать пар одинаково внимательных глаз. Кто-то уже начал размечать холст углем. Две девчонки шушукались в противоположном углу, а прямо перед подиумом, буквально в двух метрах от места моего предполагаемого стояния, сидел взъерошенный молодой парень с измазанными краской руками.

Я глубоко вдохнула и – словно в омут головой — скинула с себя халат. Моя рука сама по себе забросила его на перекладину, а ноги, скинув босоножки, встали на подиум. Ни на кого в аудитории я старалась не смотреть. Мой взгляд уперся в торчащий на противоположной стене гвоздь с обрывком веревки.

– Какая великолепная фигура! – восторженно протянул Иван Петрович. – Просто русалка, честное слово! Наяда. Фея! Светочка, левую ногу слегка согните, пожалуйста, в колене и повернитесь чуть-чуть к окну. Вот так. Достаточно. Правую руку положите на пояс. Чуть ниже. Замечательно. Левую ножку вперед. Еще немного. Все, все, хватит. Вам удобно?

Я, машинально выполнявшая все эти команды, прислушалась к собственному телу.

– Да, – кивнула я, больше всего на свете боясь, что на моих щеках выступил румянец стыда.

– Хорошо, тогда начали. Значит, обратите внимание на световые пятна. – Иван Петрович подошел ко мне ближе и поднял руку, словно собирался дотронуться. Я напряглась. Но его рука двигалась буквально в нескольких сантиметрах от моего тела, не касаясь его. – Вот здесь и здесь. Не забывайте про композицию.

Студенты зашевелились. Кто-то пристально разглядывал меня в импровизированную рамку из пальцев, кто-то передвигал мольберт в поисках нужного ракурса, кто-то уже вовсю работал углем. Я снова уставилась на гвоздь.

– Натура у нас новенькая, так что мы ей сегодня позволим стоять не по полчаса, а по двадцать пять минут, – сказал Иван Петрович.

– Прекращаем болтать, – прикрикнул Иван Петрович на двух подружек в углу. – За работу. У вас на эту постановку не так много часов.

Я стояла, и мне казалось, что с каждым взглядом, брошенным на меня, с моего тела исчезает какой-то маленький слой, и оно становится все более и более обнаженным и беззащитным. Поза, в которой я стояла, показавшаяся сначала удобной, стала напоминать каменные тиски. Я вспомнила такое изобретение пытливого человеческого ума, как испанский сапожок из арсенала инквизиции, когда правая, опорная нога стала затекать. И только потом сообразила, что ведь я по факту стою на одной ноге. Потому что весь упор тела приходится именно на правую ногу. Левая нога служит формальной подпоркой, только и всего.

– Обратите внимание, как изогнут позвоночник и где находится центр тяжести, – словно прочитав мои мысли, сказал Иван Петрович и вышел из аудитории.

Мне казалось, что я стою уже вечность. По затекшей ноге побежали неприятные мурашки, я чуть подвигала мышцей бедра. Это помогло на несколько секунд, потом стало еще хуже. Казалось, что вес моего тела с каждой минутой стояния увеличивается, я почувствовала, что по телу течет пот.

В аудитории на некоторое время воцарилась тишина. Я, чтобы отвлечься от ноющей боли в опорной ноге, попыталась думать о чем-нибудь хорошем.. Затекла рука, лежащая на талии, и одновременно заболела спина. Я стояла, изо всех сил стискивая зубы, проклиная про себя все на свете: правую ногу я уже совсем не чувствовала. Мне казалось, что я стою уже, по меньшей мере, час. Меня шатнуло.

– Может быть, вы отдохнете? – предложила одна из студенток, бросив беглый взгляд на часы.- Уже сорок минут прошло.

Я повернулась и неловко потянулась за халатом. В ногу впились острые иголки. Прихрамывая, я спустилась с подиума, не надевая босоножек, босиком шагнула за ширму и почти рухнула на стул. В глазах стояли слезы. «В гробу я видела такую работу! — отчаянно подумала я. — Ни за что больше, никогда!!!». Я взяла в руку Ланины часы: у меня есть пятнадцать минут, в течение которых можно шевелиться, можно двигаться. Я принялась массировать затекшую ногу. Время отдыха пронеслось, как одно мгновение. Я с трудом заставила себя встать и выйти из-за ширмы.

Халат отправился на перекладину. Часы я положила на подиум так, чтобы мне был виден циферблат, и приняла нужную позу.

– Извините, – сказал парень, сидящий напротив меня.- Вы стояли чуть дальше.

– Так? – я отодвинулась назад.

– Да, – кивнул он.

– Санька, ты ноги зафиксируй, – подсказала Нина.

Парень вышел из-за мольберта, Я напряглась. Он нагнулся и нарисовал на коричневой тряпке две полоски углем прямо около моих пальцев.

Нога заболела ровно через пять минут. Время, стремительно летевшее, пока она сидела за ширмой, теперь еле ползло, словно соревнуясь по скорости с черепахой. Я изо всех сил подгоняла стрелку глазами: быстрее, быстрее, ну пожалуйста! Но та и не думала слушаться моих мысленных команд, напротив, все больше и больше замедляла ход. Тогда я начала про себя считать секунды, стараясь не смотреть на часы.

Две пары по сорок пять минут — тянулись для меня как вечность. Я уже перестала смущаться, чувствовать себя неловко. Какое там смущение!? Последние полчаса я думала только об одном: лишь бы не упасть с этого подиума под ноги художникам! Было такое чувство, что правой ноги у меня не было вообще. Во всяком случае, так казалось. Когда стрелка на часах приблизилась к заветной цифре 19:10, я готова была плакать от счастья — пытка неподвижным стоянием закончилась…

Несколько минут я бессильно сидела на стуле за ширмой, восстанавливая кровообращение в ноге, потом принялась медленно одеваться. Получила деньги и отправилась домой. Домой я еле доползла, от усталости кружилась голова. Я приняла душ и не ужиная упала на кровать. Осталось еще три сеанса, а там будет легче – мне нужно будет позировать лежа.

Потихоньку я втянулась, перестала смущаться. Учащиеся художественной школы не позволяли скабрезных шуток, пошлости в мой адрес. Мне даже нравилось видеть их вдохновленные взгляды. Работа, как работа.

ХХХ

Я была дома, отдыхала после очередного сеанса позирования. Завтра… Завтра я поеду в детский дом, у меня будут выходные дни, я не видела Сашу почти неделю, вечером съезжу, заберу его домой.

На следующий день около девяти утра в мою дверь позвонили — через глазок было видно, что на лестничной площадке стоят две незнакомые мне женщины. Только поэтому я и рискнула открыть дверь.

– Прохорова Светлана Александровна?- заглядывая в какие-то листы у себя в руках, спросила женщина постарше.

Я кивнула.

– Вы на настоящий момент являетесь опекуном несовершеннолетнего, а вернее малолетнего Громушкина Александра Юрьевича?

– Да, это я. А вы, собственно, кто? – задала я вполне законный вопрос, поскольку женщины, потеснив меня в сторону, уже прошли в прихожую.

– Отдел опеки и попечительства, – скривилась женщина помоложе и ткнула мне в нос своё удостоверение.- Жалоба на вас поступила. Нинуль, давай обследовать.

Не раздеваясь и даже не сняв верхней одежды, они прошли в комнату и принялись делать какую-то опись. Они открыли шкаф, рылись в моих вещах и вещах моего сына, заглядывали в каждый угол и отмечали каждый недочёт.

– Кстати, Нинуль, ты видела: у мальчишки одежда дырявая.

Она тут же с радостью продемонстрировала старую Сашину футболку, на которой имелась одна маленькая, аккуратно заштопанная дырочка. Мы эту футболку надевали только под свитера — хороший стопроцентный хлопок всяко лучше новой синтетики.

Затем, отбросив футболку в сторону, женщина заинтересовалась комодом, где лежали только мои вещи. Я попыталась её предупредить, что там смотреть не надо, но меня смерили долгим выразительным взглядом.

– Там нет ничего детского, — всё же протянула я.

– Разберемся, – фыркнула в ответ женщина и, открыв комод, прошлась взглядом по содержимому самого верхнего отдела – там, где я складывала своё нижнее бельё.

После этого она подняла на меня взгляд, и я увидела в её глазах что-то живое… какое-то сочувствие и даже человечность.

Ну да, бедность сама по себе ужасна. А скрытая бедность казалась мне всегда ужасней вдвойне. Я тоже периодически покупала себе какие-то новые вещи – чтобы не выглядеть убого и бедно среди коллег. А вот бельё – кто его видит, кроме меня? Вот и получилось…

Женщина моргнула — и её человеческий взгляд куда-то пропал, уступив место бездушной бюрократической машине.

– Смотри-ка, женское нижнее белье на виду у несовершеннолетнего ребенка, мальчика. — Заметила женщина.

Меня всю заколотило. Единственное, что я вовремя успела — я прикусила губу, чтобы сдержаться и не высказать им всё, о чем я думаю. Когда «специалисты», наконец, покинули мою квартиру, я какое-то время просто оставалась в прострации… Смотрела на грязный тающий снег на полу (сегодня погода была снежная, но тёплая, оттого слякоти было много) и думала, что делать дальше. Кажется, я знаю, откуда ветер дует. На работе я старалась быть серой мышкой, быть незаметной, таскала на себе бесформенную одежду. Но все равно привлекла внимание хозяина того кабака, где я мыла посуду. Он поначалу намекал, потом стал говорить прямо, затем стал уж слишком настойчив. Как-то в шутку сказал, что обменяет мое внимание на мое же спокойствие. Проще говоря, переспит со мной и не станет лезть в мои и Сашины дела. Вот, кажется, он таки решил форсировать события. Меня могут лишить права опеки… Я быстрее засобиралась и рванула в детский дом. К сыну. Кажется, мне придется лечь под работодателя, у него есть связи, у него есть деньги, он может отнять у меня ребенка. А ведь у нас наметился кое-какой прогресс в лечении…

КИРИЛЛ

Спецы донесли, что к моей жене, к моей девочке «подкатывает яйца» хозяин того заведения, где она работает. Дон Жуан из Севериновки. Мастер провинциального пикапа, хренов. У меня руки чесались оторвать ему кое-что, но… Черт с ним. Все равно скоро мы возвращаемся домой. Законники отработали быстро, впрочем, за такие деньги они должны были так оперативно и результативно сработать.

СВЕТЛАНА

Я убита. Я раздавлена. Меня лишили опеки. А Сашу усыновили. На днях. Отдали в другую семью. Мне никто не позвонил, не предупредил. Я даже не успела с ним попрощаться. Данные его усыновителей мне не сообщают, ссылаются на тайну усыновления. Я сама пыталась его усыновить, но мне отказали – не полная семья, работа так себе… Жилье не ахти. Мне отказали. А им нет. Директор детского дома сообщила мне, что мальчику очень повезло, семья очень состоятельная. Пусть так. Может быть, они смогут его вылечить, он заговорит… Я еду домой, на глазах слезы. Я с трудом поднимаюсь на свою лестничную площадку, открываю дверь квартиры, прохожу и в изнеможении сажусь на пуфик. Ко мне приходит Ёська, он мурлыкает, трётся о мои ноги, но мне не до него. Я снимаю ботинки, раздеваюсь, прохожу в комнату и… Саша, мой сын, сидит на полу и разбирается с какой-то новой игрушкой, явно дорогой. А спиной ко мне, рядом с ним, сидит мужчина, и я мгновенно узнаю его.

– Кирилл…

– Света, – он подскакивает ко мне, обнимает, не давая мне упасть.

– Кирилл… Ты здесь… А Саша… Его ведь усыновили…

– Усыновили. Мы с тобой. Я теперь его папа. А ты его мама. А Саша – наш сын. Александр Кириллович Котов.

Я смотрю в его лицо, я боюсь, что все это лишь сон, что я проснусь, и ничего этого не будет, ни Кирилла, не Саши, ничего. Только я в пустой квартире в компании рыжего кота инвалида.

– Я так испугалась, я приехала к нему, а мне сообщили, Что его нет, что его усыновили

– Подожди, – Кирилл хмурится. – Ты должна была ехать за ним вечером, а не днем!

– Да, – киваю я, – но утром ко мне с утра заявились из отдела опеки и попечительства, нашли массу нарушений, и я испугалась, сразу поехала в детский дом…

– Вот как. Испортили, значит, сюрприз. А я думал мы придем вместе с сыном, застанем тебя дома…

Я захлюпала носом, слезы потекли по щекам.

– Поедем домой?- говорит мне муж.

– Домой…

– Домой. Все вместе, вчетвером. Ты, я, наш сын и наш кот-кенгуру.

– Кенгуру?

– Он похож на кенгуру… Передвигается похоже. Света, я люблю тебя. Возвращайся. Мне так плохо без тебя.

-Я… К-как ты узнал, что я здесь?.. — сорвалось взволнованное с моих губ.

Вглядываясь в мое лицо, муж прищурился. Затем внезапно схватил мою руку и ладонью приложил к своей груди, заставляя почувствовать мощные удары сердца. Я невольно отшатнулась, лихорадочно попыталась отступить, но он крепко держал запястье.

– Я искал тебя, – сказал Кирилл.- Я перевернул почти полстраны, прежде чем нашел тебя… Закусив дрожащую губу до крови, я не сдержала всхлип, а он вдруг рывком притянул меня к себе и крепко обнял.

– Иди ко мне… Глупенькая. – Обнимая меня все теснее, муж начал качаться со мной плачущей, как с маленькой. – Неужели ты действительно решила, что я не стану тебя искать? Как же ты могла написать мне такое?

– Кирилл…

– Света. Вернись, прошу тебя.

– Я… Согласна. Только… Мне надо уволиться. Собраться.

– Как скажешь, любимая… Я помогу.

Это было так приятно, когда рядом с тобой надежный мужчина, который поможет, защитит. Я так устала бороться за себя, за Сашу.

– Я плохо вела себя, ты должен знать. Я…

– Ерунда. То, что ты мыла посуду – так для женщины это нормально. Правда я бы хотел, чтобы ты делала это у нас дома. Что до твоей карьеры натурщицы…

Я замерла в ожидании. Боже, он знает!

– Ты красива. Пусть они завидуют. Завидуют мне. И да, я выкупил всё, что они нарисовали. Все твои портреты. Теперь у меня будет картинная галерея, где на стенах будут висеть твои картины. Если хочешь, можем устроить выставку… Ой!

Я ущипнула его, он засмеялся в ответ.

ЭПИЛОГ

Саша заговорил через полтора года. В тот день, когда домой из роддома привезли его маму и маленького братика.

— Этой мой брат? Он красивый, – медленно проговорил мальчик. Света закрыла рот ладонью и едва сдержалась, чтобы не заплакать. Кирилл же улыбнулся:

— Да, сын, это твой брат. Его зовут Антон.

— Антон, – Саша попробовал это имя на вкус. – Можно я буду с ним играть?

— Можно. Когда он немного подрастет.

Хрусталева гостила у Глаголева полгода, после чего ей дали возможность скрыться.

И да, хозяин шалмана под названием «Цезарь» таки получил «по рогам». Совершенно случайно получил, просто так вышло. А нечего было лапы тянуть к чужой жене. Котов решил, что проучить его всё же стоит, что и было сделано.

Конец истории.