КАЗУС БЕЛЛИ

Okcana Litovchenko

КАЗУС БЕЛЛИ

1.

То утро у Кристины не задалось: сломалась выжималка и молодая женщина осталась без традиционного стакана морковного сока, небо хмурилось, и телефон Максима все время был занят.

Стоя у перекрестка, она держала холеные руки на мясистом руле своего белого «Жука» и из — под лобового стекла, щурясь, то и дело посматривала на висящий высоко на растяжке козырькастый светофор, который казался ей страшно медлительным.

Наконец, когда она уже мчалась по главной, муж ответил:

— Ну, что случилось, дорогая?

— Соковыжималка не работает.

— Купи новую.

— Кто, я?!

— Ну, ты.

— Спасибо, дорогой.

Она бросила телефон на пассажирское сиденье и едва не проехала на красный, воткнулась носом своей машины чуть — ли не в зебру. Страшно худой и длинный пешеход в вязаной шапке – пидорке и с огромными наушниками на голове, едва увернувшийся от ее бампера, покрутил пальцем у виска. Лихачка показала ему язык.

Вот зачем она звонила супругу, знала же, что именно так он и ответит. В нормальных домах есть гувернантки, домработницы, а у них — только стиральная машинка, да кухонный комбайн, вот почти и весь «штат». А у Никифоровых, между прочим, даже садовник имеется. Да и то сказать — Никифоров не чета Максиму, у него целый банк. Его Люська машины меняет, как комнатные тапочки и не вылазит с Cейшел, когда Кристина на них еще ни разу не была.

Ее Максим держал адвокатскую контору и медленно, хотя и не без успехов, делал карьеру, это именно он вытащил из — под уголовки Никифорова, так семьи и сблизились.

Подруги завидовали нашей героине: Максим был мужчиной молодым, правильным, красивым, похожим на актера Певцова. Ну, еще — принципиальный и амбициозный — много положительных эпитетов подходило ему. Впрочем, эгоизм и ревность тоже были его ярко выраженными качествами. Причем, подозрительность на ревнивца накатывала как — то волнами. Он свободно мог свою ненаглядную женушку отпустить на вечер выпускников, и тут же бесился, если она, скажем, задерживалась на маникюре. Но его уже не переделаешь, какой есть, такой есть. Вот кабы денег побольше, то, в общем — то, был бы ништяк.

Тут надо сказать, что и приятели Максима ревновали его к молодой супруге — красота Кристины была яркой, хотя и немного стандартной, зато сквозь это очарование, как из облака, внимательно всматривались в мир желтые глаза девушки, часто исполненные излишней серьезностью или даже сердитостью.

Была ли в этой паре любовь, была ли эта любовь взаимной? Кто теперь скажет. Максим все время торчал по уши в своих делах, ему главное, чтобы все шло по правилам: карьера, дом, семья, красавица — жена. За то, что постоянно была при муже, жена получала то шубку, то автомобильчик, а то и брюлик.

Какие чувства испытывала к благоверному супруга? Безусловно, чувство благодарности за надежное плечо, опеку и заботу, за то, что обеспечивал семью, за верность — при всей своей фактурности и повышенном «спросе» у женщин, Максим не был бабником, и то, что она у него единственная, Кристина интуичила четко, хотя порой он бывал придирчив и вспыльчив не в меру.

А любовь… что она знала о любви, эта 24 – летняя девочка, вышедшая замуж за красавца, так галантно ухаживающего за ней, который жутко понравился ее маме.

И часто, лежа в постели, когда Максим долбил ее как шахтер в позиции сверху, она смотрела — через его плечо — в потолок своими серьезными глазами и думала: если это и есть любовь, то это жутко скучное занятие.

2.

Ну, а в то памятное, неудачное утро в свой двор физкультурница вернулась окончательно расстроенной: на фитнесе сломался степпер, и чудесные бедра, и ягодицы девушки не получили должной разминки. А тут на ее парковочное место заперся какой — то борзый «Лексус», чтоб его черти взяли, и Кристина взяла и заблокирована своим «Жуком» наглеца в тупике между бордюром и двумя машинами, «на тебе, сволочь, чтоб не лез своим рылом в чужое стойло»!

Совершив эту маленькую подлость, приехавшая испытала приятное злорадство, и, подхватив телефон и сумочку, выпорхнула из своей машины.

Облачная пелена начала тут и там рваться, в узких и длинных прорехах сияло удивительно синее, нежное небо с устремленными в нее кронами дворовых деревьев. Снизу казалось, что твердый фаянс небосвода потрескался трещинами ветвей. Макушка березы, местами уже тронутой осенней позолотой, как -то задумчиво и замысловато разветвлялась, вершина темного, мрачного тополя столбом торчала строго в небесный зенит, куда еще только взбиралось Солнце.

Пиликнула сигнализация, «Жук» озорно подмигнул огнями, прощаясь с хозяйкой.

Тишину двора нарушало неспешное швирканье метлы, пожилой дворник мел территорию:

— Смотри куда машешь, скотина! – Крикнула эта фифа из «Жука» и брезгливо приподняла полу своего светлого плаща, переступая через лужи.

Метун опустил инструмент, выпрямился, обняв его древко.

— Давай, крашивая, я тебе рыдикюльшик поднешу? – Ухмылкой распялил он губы, явив кривые зубы. Его глазки лукаво мерцали.

— Что тут нести, идиот? – Тряхнула гражданочка мизерной сумочкой, – кретин ты, кретин, все сапоги мне забрызгал, – подняла она сапог, крутнула ступней.

На тех сапогах не было ни единой капли от дворника, но этой кудлатой стервочке захотелось покуражиться, и она отводила душу на безответном работнике ЖКХ.

— Я не нарошно, – как мог защищался он.

Кристина подняла глаза: зачуханный мужик, лет 60 — 65, неказистый в непомерно большом камуфляже, с жестким ежиком волос, торчащим прямо из смятого в комок лица, которое чуть ли не посередине перечеркивал широкий, мясистый рот, над которым стояли мелкие, глупые глаза.

— О, обрюзг, как свинья, пьянь хроническая, а еще метет тут,. . – продолжала унижать уборщика эта новая аристократка, и плохое настроение покидало ее.

А дворник отер губы ладонью, глубоко и с обидой вздохнул:

— Ну не надоть, так не надоть, а я помошть хотел.

Он снова зашвиркал своей облезлой палкой.

3.

За ужином Максим был оживлен, ел он с аппетитом, накладывал и накладывал себе свежий салат на отварные котлеты с разварной гречкой. Мужчина тщательно следил за своим здоровьем и питался правильно. А тут еще намечалось прибыльное дело, но адвокат не посвящал жену в жизнь своей фирмы:

— Ну, что, как там наша обленившаяся соковыжималка, не взялась за ум, не заработала? – Сострил он.

— А как она заработает, когда она, кажется, сгорела?- Сгружала супруга грязные тарелки в комбайн.

— И что теперь?

— Что. Послал бы кого – нибудь, чтоб купил.

— Милая, ну кого я пошлю? – Стукнул ручкой вилки в стол хозяин.

— Помощницу, например.

— Да она и так пашет, как пчелка. И потом, пойдет слух, что юрист референтку по личным делам гоняет… Ты же знаешь – дело прежде всего, – протрубил куда – то в потолок Максим и вновь воткнулся в свою тарелку.

— А ты знаешь, что есть такой язык «дари»? – Вдруг присела жена напротив.

— Язык? В смысле блюдо? – С трудом проглотил котлету «обжора».

— Язык, в смысле речь.

— Не знаю, а что это за язык такой?

— Новоперсидский, прямой потомок санскрита.

— А-а…Ты вечно задаешь мне какие — то странные вопросы, на которые нет ответа. Зачем мне, юристу, линвистика, сама подумай. Вот ты, наример, знаешь, что такое Казус Белли?

— Нет.

— Во – от. А это формальный повод для объявления войны. Так — то, моя милая.

В этот раз свой супружеский долг мужчина исполнял с двойной энергией. Он работал как отбойный молоток, а его любимая лежала и думала, что, кажется, у мамы осталось ее бежевое осеннее полупальто, и надо съездить, забрать, поскольку уже бывает холодно.

4.

Утром из окна она смотрела во двор. Видела деревья и автомобили, оценивала своего «Жука», теперь припаркованного правильно, между двумя освободившимися, отлинеенными площадками, усыпанными мелкими лужицами, как осколками неба, старые разнопокрашенные покрышки, оборудованные под клумбы с еще живыми и яркими цветами, лишь местами тронутыми тленом, детскую площадку, которая по мнению Кристины была какой – то очень простенькой и бездушной. Она собиралась ехать на фитнес, наверстывать, потерянное вчера, но почему — то никак не ехала и все глядела и глядела вниз, и двор почему — то казался ей и незнакомым и интересным.

А потом внизу показалась ершистая, непокрытая голова, поношенный камуфляж, и метла, идущая вокруг знакомой, нелепой фигуры. Небо было битком набито тучами, местами они провисали на самый город, скрывая в размытой мгле высотки и мачты. И физкультурница решила все — таки ехать, когда уже упали первые капли дождя.

От подъезда до машины было расстояние, а от стоянки до фитнесцентра – еще дальше, поэтому она взяла зонт.

Однако, едва села в машину и воткнула ключ в замок, вспомнила, что, кажется, забыла закрыть балкон, а надвигающаяся буря могла сорвать остекление лоджии.

Нерадивая хозяйка снова ступила на асфальт, и тут грянул дождь. Девушка неловко раскрыла зонт, но налетевший ветер решительно заломил его край и чуть не вырвал из рук. Влекомая зонтом, Кристина даже пробежала несколько шагов, и, видимо, могла бы улететь, но тут ее руку кто — то решительно перехватил. Дворник.

«А он сильный»! – Невольно мелькнуло в голове у девушки.

Бродяга решительно вернул купол в естественное состояние, тряхнул и протянул зонт красавице:

— Полешная штушка, – позавидовал он.

Дождь струился по лицу простоволосого бомжа, его волосы частыми нитями налипли на лоб, отчего старик стал похож на злого мальчишку, одна, самая длинная прядь, легла на переносицу, струи текли и текли с нее по носу, большими каплями падали на крупнющие сомьи губы в желтой окантовке некотина. Кристина вырвала зонт из его рук и поковыляла к подъезду, одной рукой придерживая обе полы плаща.

— Спасибо, – сквозь зубы, как милостыню, бросила она, придирчиво осматривая купол, целя взглядом куда — то в спицы.

5.

Вечером, за ужином, Максим и Кристина оба были задумчивы и необщительны. Муж напористо ел и думал о чем — то своем, уперев взгляд в новенькую газовую плиту, жена, сложив руки на груди, смотрела во двор, скрывающийся в ночной мгле. Стекло окна было густо обсыпано брызгами дождя, лучи фонарей снизу играли и сияли в них, как бриллианты.

— Скажи, Максим, а тебе никогда не приходило в голову, что мы могли бы и не встретиться, и наши жизни сложились бы совсем по- другому? – Вдруг спросила Кристина, ее брови снова встали домиком, и лицо затемнила печаль.

— Ты о чем? – Спросил мужчина и насторожился, сдав в руке нож:

— Что случилось? И где ты сегодня была?

Шутки — шутками, но не дай Боже кто — то покусится на его женщину. Тут — не трожь, это мое!

— Успокойся, дома я была. А почему ты не думал так?

— Потому что мы подходим друг к другу и друг для друга предназначены. Запомни, ты моя и только моя! – Кстати, и твоя незабвенная мамочка тоже так считает. – Снова задвигал мужчина челюстями и добавил, вставая:

— Все, я спать. Завтра сложный процесс.

— Макс, я сегодня на парковке человека обидела… Ну, как «человека», дворник он наш, и, представляешь, какой — то больной и дурной, что ли. Чучело, словом. А его — матом.

— Да и что. И черт с ним. Так ему и надо.

— Мне как — то не по себе.

— Дорогуша, что с тобой, куда девалась наша очаровательная стервочка? Что это еще за радуга чувств?!

— Да, знаешь, он какой — то жалкий, бестолковый, одет как побирушка. В общем, грустно.

— Боже мой, – посмотрел Максим в свой телефон. – Мою женушку замучила совесть. И когда такое было – то? Ну возьми денег, купи ему одежу.

— Это как?

— Да так. Купи что – нибудь подходящее и что — нибудь нелепое, например, дурацкую шляпу или женский макинтош, заодно и развлечешься: дворник в лиловом макинтоше — весь двор ляжет.

Понятное дело, что какого – то дворника Максим не принимал за мужчину.

Красавица надулась и демонстративно отвернулась, она не поняла: шутит муж, или он это серьезно. Однако, в идее приодеть бомжа что — то было.

И слово «развлечение» ей понравилось.

6.

— Эй, ты, – высокомерно щелкнула она наманикюренными пальчиками. – Иди – ка сюда.

Дворник послушно притилипал.

— Ты, как я вижу, зонты чинить мастер, – сказала психованная девица. – Кстати, как зовут — то тебя, чудо с метлой?

Старик глянул на небо, глянул на детскую площадку, взглянул в глаза белобрысой стерве, подумал и глубоко вздохнул:

— Дрюля.

— Кааааааак?! – Закатилась балованная аристократочка.

— Дрюля. – Осерчал этот маргинал.

— Это, что, имя такое?

— Да, да, – закивал он. – Мушкое, грешешкое имя.

— Мужское? Ну — ну. Короче, надо починить кран. Сможешь?

— Надоть глянуть.

— Но учти, сантехника дорогая, импортная – разобьешь, во век не расплатишься.

— Гы — ы, – осклабился Дрюля.

— Тогда жду завтра в 11 утра, квартира 717, Дрюля.

Ну, а потом Кристи мчалась в магазин за новой мужской одеждой. Бродяга был примерно того же телосложения, что и ее покойный отец, поэтому она знала размер.

Она снова стояла под светофором, щетки синхронно смахивали с лобового стекла капли дождя, которые текли и текли зыбкими струями, сквозь которые, снаружи было видно белое лицо взбалмошной девицы с чересчур ярко накрашенными губами.

Она думала о бомже и не никак не могла решить, какую именно хохму с ним завертеть.

«А что если и в правду сказать, что он разбил раковину, да и выставить ему счет, чтоб у него разорвалось сердце от испуга»?

Автомобилистка тряхнула головой и вдавила педаль газа.

— Поживем, увидим! – Подмигнула она зеркалу под лобовым стеклом, которое отразило холодно сияющие изумрудами глаза, вмиг ставшие веселыми и злыми. А еще густую – густую, четко срезанную белобрысую челку.

7.

Ровно в час следующего дня в квартире 717 запел звонок. За дверью стоял Дрюля с забавным чемоданчиком.

— Шо за чемодан, Дрюля? – Качнулась в смехе хозяйка.

— Так, инштрументы.

— И где ты его откопал? В нем же еще, наверное, скифы свои черепки прятали.

— А где твой хран?

— Слушай, Дрюля, тут дело такое, . .. да ты проходи, – отступила она.

Этот клоун вошел.

— Я, видишь ли, купила отцу новую одежду, у него — твой размер. В общем, надо померить, подойдет ли. Поможешь?

— Ага, раш такое дело.

— Тогда раздевайся, снимай все, и трусы тоже.

— А трушы шашем? А — а, понимаю, – как -то по гусиному вытянул он шею и лукаво блеснул глазом. Этого убогого скорее следовало бы пожалеть — заштопать разорванную куртку, наложить пластырь на лопнувший палец, согреть, приободрить, напоить горячим чает, может, дать ему каких — то копеек, то есть, впервые в его жизни отнестись к нему по — человечески, но не такой была Кристина, уж она — то порезвиться, отведет душу за все эти годы – в золотой клетке.

— Ты думаешь, я на твои доисторические трусы новые штаны буду примерять? – «Не заметила» его игривого настроения заботливая дочь своего раздетого папеньки.

Дрюля бодро поставил чемоданчик, разулся, размотал с шеи какой — то нелепый, побитый молью шарф, видимо принарядился, чтоб понравиться, и стал раздеваться.

— А быстрее можешь?

Уже когда он остался в длинных, дурацких трусах, пламенная красотка поняла, что у него ТАМ ворочается что — то серьезное:

— И трусы снимай, – пытливо охватывала она его взглядом.

Он с готовностью стянул трусы и горделиво тряхнул членом:

— Нравиша?

«Боже, да у него раза в три больше, чем у Максима», – мелькнула у нее мысль.

Она вынесла новый гардероб в коридор – там было огромное зеркало.

— Надевай!

Невольный манекенщик стал неуклюже облачаться, петляя ногами в черных носках по паркету.

— Быстрее, – трясла его хозяйка, и сама в нетерпении стала застегивать на нем пуговицы.

— Ну, посмотри на себя! – Вертела она его перед зеркалом, – как тебе?

— Да нишего так. А я крашивый, – гордо выпячивал он грудь, со всех сторон оглядывая свое нелепое тулово.

— Ну так вот, Дрюля, я тебе все это дарю. Владей!

— Ша што?

— Ну, можешь считать, что я так ауру свою исправляю. Небось сроду такого шмотья не носил. А, что у вас там таскают, в вашем ауле? Ослиные шкуры или обрывки шкуры мамонта? – Заходилась она, предвкушая финальный аккорд.

Гость невольно потянулся чтобы ее поцеловать.

— Но – но, ты, ишак недоделанный, спокойно, тпру, куда лезешь, забыл кто ты, а кто я?! – Отпихнула она его растопыренной пятерней. Иди своими вонючими губами бомжих расцеловывай по подворотням, делай их счастливыми. Вот умора.

— Ну так вот, Дрюля, – посерьезнела хозяйка, – я отдам тебе всю эту хламиду, но с одним условием…

— Ш какым?

— Ты примеряешь вот это! – Достала она откуда — то из — за своей спины несуразную старушачью шляпу с бутафорской розой и нахлобучила ее на голову Дрюле. Не задумываясь, тот залепил ей пощечину, да такую тяжелую, что эта кукла отлетела и, упав на попу, проехала по полу – коридор был большим, почти как у Никифоровых. Вот тебе и карлик.

— Ах, ты сволочь! – Вскочила она и кинулась в атаку, – но старик неожиданно ловко схватил ее за подбородок и сжал.

— Аккусти, – картавила она, скашивая зрачки, словно хотела увидеть держащую ее руку. В момент падения, ее халатик задрался и расстегнулся, показались крутые, белые бедра и белая, чуть отвисшая, тяжелая грудь с красным и крупным как соска соском.

— Ушпокоилашь? – Спросил этот акробат и разжал пальцы.

— Успокоилась, – сдувая с носа налипший волос прилежно кивнула эта любительница острых ощущений. – Она буквально шипела от ярости, ощупывая скулу. Чтобы она дочь профессора, жена адвоката да терпела от какого — то чухана зачуханного.

— А ну — ко марш отсюда, недоразумение! – Ткнула она пальцем в дверь.

— А шашем я тоды пришел шуды? – Растерянно зашамкал он.

— Ты пришел, чтобы я тебя вытолкала, козла противного.

— Не-ет, – покачал он головой, – я пришел, штобы шинить хран.

— Что — о?!

— Шейшаш хран шинить будем.

Он тоже волновался – но где – то очень глубоко, его расцарапанная, помятая щека чуть подрагивала, тяжело и гулко стучало его сердце.

8.

— Ну, держись, Казус белли чертов! – Пошла воительница на пришельца, ища рукой его рыло. И они снова сцепились

С тумбочки грохнулся зеленый светильник, обувь, ложки, ключи, какие — то квитанции — все вперемешку валялось по полу, смешная смятая шляпа с глупой розой лежала у двери ванной. Дрюля опять нашел скулу налетчицы, сжал и потащил ее как щуку, за собой. Он закинул ее в первую попавшуюся комнату, ею оказался кабинет адвоката, следом вошел сам. Она опять атаковала его, но и тут зафиксировал ее подбородок. И. .. отпустил.

— Шелуй, – задыхаясь, показал он пальцем на свою щеку. От безысходности она ткнулась в его щеку губами.

— Иди, – кивнул он в сторону коридора. – Штупай, не трону.

Но она стояла опершись спиной о стену, тяжело дышала, зло, но с интересом, смотрела ему в глаза. И он ступал туда – сюда, ловя дыхание, и пытаясь что – то сказать, но ему не хватало воздуха. В коридоре пела мобила, в батареях журчала вода – коммунальщики прокачивали систему отопления.

И вот он подошел к ней вплотную и встал чуть ли не в притык.

Он по хозяйски разглядывал ее голову, в тихом восторге, как скульптор новое творение, кончиком пальца трогал ее бровь, щеку, линию волос, а она покорно смотрела на него не моргая, устремив зрачки куда – то в его переносицу, трагически сжав губы.

И тогда он бережно взял ее лицо в свои ладони, заглянул в зелень глаз, посмотрел выше глаз на белую тропинку пробора, запустив пальцы в ее густую прическу с боков, как бы зачесал ее волосы на виски, сомкнул пальцы на ее макушке и заломил ее голову назад, выпячивая на себя ее губы.

— Дурошка, дурошка милая, шашем ты Дрюлю бьешь? Дрюля хороший, – ласково говорил он ей.

Слезы наполнили ее внимательные глаза и задрожали, одна уже висела на реснице, готовясь упасть, Кристина опустила веки, и две слезинки словно наперегонки побежали по ее щекам.

Он долго и по хозяйски смотрел на ее губы, словно фокусируясь и прицеливаясь и наконец произвел свой ненасытный и жадный укус поцелуем, и она ответила ему. Сосались они бесстыдно и яростно, словно ели друг — друга.

А в это время расстегивался на нем ремень брюк, скользнул с плеч ее халат, и его горячие руки тесно просунулись в ее трусики, схватили ягодицы, крепко слепили их в единый комок — колобок и снова раздвоили. Проворные пальцы легко промассировали колечко ануса, щекотнули промежность, коснулись сухого, но горячего устьица ее гениталий, и те дали обильную смазку.

Она сама опустилась на колени, внимательно посмотрела на его вздыбленный член стренево — пестрый, как у коня, словно воспаленный, но она совсем не боялась его, она с восхищением глянула снизу ему в глаза, упершись в его бедра руками, целиком взяла головку в рот, язычком ужалив уздечку, и с аппетитом облизала ее, как брикет мороженного.

Изящным движением ноги, согнутой в колене, она смахнула с дивана какую – то легкую подушку и встала раком.

Ну, а потом он плотно и глубоко сидел в ней, как гарпун в акуле, ее распертое влагалище едва не трескалось от толщины его члена, оно плавно обтекало его, как тело дерева огибает сук, на ее анусе разом вывернулись и воспалились дремавшие до этого робкие узелки геморроя.

Со стола, остро сверкнув, кувыркнулась рамка с их с Максимом венчальным портретом, грохнулась о паркет, осыпав пол стеклянным крошевом.

Молодой и счастливый Максим в строгом костюме и галстуке, как и положено жениху, под руку с ним – в белоснежном, пышном платье — Кристина, как и положено невесте. Золотые венцы – над их головами, золотые кольца – на их пальцах, мерцающие отражением свечей…

«И до гроба клянемся в верности друг — другу»….