Куколка

Oksana Litovchenko

Куколка

I.

Саше снился сладкий сон, словно в полумраке его спальни какой — то маленький, козлоподобный человечек игриво и назойливо трогает его писюн.

Длинные, отполированные рога плашмя лежат на плоском черепе, промежность и шея пошлого рогача скрыты каким — то зеленоватым мехом, его черные, глубокие глазки внимательны и суровы.

А чуть поодаль на белом пятачке луча плавно танцуют обнаженные женщины, стыдливо прикрывая руками лобки и груди, у них ярко – желтые бедра и ягодицы.

Саше стыдно от присутствия постороннего, но так сладко, что уклониться от его запретных ласк он не в силах, он все глубже залипает в них как оса в сироп, наконец преодолевает границу приличий, с головой бросается в пучину страстей.

Он решительно смахивает одеяло, предлагая себя незваному гостю, гладит свои бедра, и ему кажется, что и в их линиях есть нечто женское, плавное и прикасаться к ним так приятно.

Он не сводит глаз с трех танцующих граций, мохнатый мучитель теперь гладит писюн плавными извилистыми движениями, коснется и дразнит, нахально заглядывая юноше в глаза, его рука такая живая и горячая. Блаженство достигает пика, и девственный извращенец бурно разряжается тремя короткими, последовательными выбросами.

Сон рушится разбитыми витражами с грохотом и звоном, мелкие осколки плотной горстью бьют полуночнику в лицо, он вздрагивает, просыпается и долго лежит в темноте, расплавленный блаженством и отравленный стыдом.

Саша брезгливо стянул заляпанные поллюциями трусы, нащупал ступнями тапочки, отер сухими местами трусов гениталии и промежность, вяло поковылял в душ.

Он нарочно сделал слабый напор, чтобы гул воды не разбудил маму, он густо мылил плечи и лобок и подставлял лицо под струи, словно выпрастывая его из мыльной пены.

Его ступни обжигал холодком волнистый рельеф пола, но холод таял, пол теплел, становилось жарко, и пар покрыл стекла помывочной кабины.

Вода ласково струилась по плечам, спине, ягодицам и бедрам. Она стекала с конца, с воспаленной залупленной головки, натертой трусами, она побаливала. Боль тихонько отдавалась в колечке ануса и отражалась куда — то в мошонку.

Вода толстым, волнистым полиэтиленовым слоем покрывала все тело, но вот любитель водных процедур выронил мыло, а когда нагнулся за ним, теплая струя лизнула его меж ягодиц, стало приятно и щекотно.

Так начинался тот солнечный зимний день, первый из девяти самых страшных дней Сашиной жизни.

И эта удобная, фирменная кабина душа, и весь этот дом появились у нашего героя и его мамы благодаря сашиному работодателю, местному фермеру Христофорычу.

Христофорыч был двоюродным дядей мамы, смешно сказать, когда — то даже пытался за ней приударить, но, понятное дело, получил от ворот — поворот. Однако, зла не затаил, а, встав на ноги, вспомнил свою младшую безмужнюю родственницу, купил ей хороший дом, а Александра взял к себе на работу водителем.

Шофер из 19 — летнего юнца был никудышний, но хозяин смотрел на это сквозь пальцы, тем более, что у него было еще два водителя и легковой парк из семи машин.

Александр был прикреплен с темно — синему Митсубиси — Паджеро, или к Крокодилу, как величали это несколько помпезное авто в фермерских гаражах.

Крокодил был самым авторитетным по возрасту автомобилем в парке, имел салон из белой кожи и двойную систему кондиционирования. Юному водителю нравилась эта машина, ему казалось, что она вынесет из любой беды, и если дать двигателю полную мощь, то Крокодил взлетит.

Правда, габариты машины «автогонщик» еще не прочувствовал, и, если предстояла поездка в город, волновался, так так парковался неуклюже и неуверенно.

В то утро парень почему — то был бодр, хотя обычно ранние подъемы давались ему с трудом, до последнего держался за подушку и собирался на службу в пожарном порядке. А тут все было размеренно.

После душа он отправил СМС своей девушке Жене «С добрым утром, Заяц!» (привычный ритуал), хотя знал, что Женя сразу не ответит. Она работала в райцентре, в бутике, каждый день ездила туда на автобусе. Утром, перед рейсом, у нее была каждая минута на счету, ведь помимо того, что надо было собраться самой, она должна была позаботься о больной маме, которой весь день, до возвращения дочери, предстояло провести в одиночестве.

Женя напишет в обед, уже из магазина, когда у нее выпадет свободная минута и подоспеют какие — никакие новости.

Девушка обычно присылала развернутые сообщения, к принятому приветствию: «Привет, Санчо!», обычно добавляла что — нибудь в стиле: «Представляешь, к нам завезли новую партию джинсов, и не одних синих. А мне так нравятся синие» или «Встретила Альку, одноклассницу, она теперь рыжая, а по мне блондинкой ей лучше» или что то в этом духе.

Александр управлялся в комнате с телефоном, а с кухни доносилось сочное шипение и аромат жареной картошечки. Мама готовила сыну завтрак.

— Ты сегодня раньше встал, у тебя все в порядке? – Спросила она, подвигая тарелку.

— Все хорошо и даже больше, – улыбался вихрастый завтракальщик, сведя взгляд на картошку и тиская вилку. – Христофорыч премию водителям пообещал к Новому году.

— За что, что вы такого ему сделали? – Подняла бровь пожилая женщина.

— Ни за что, – пожал плечами сын. – Просто он хороший человек.

— «Хороший человек», – одними губами повторила мать и задумчиво посмотрела в окно в стекле которого клубились колесом легкие, крупные снежинки то наплывая, то отдаляясь.

Саша тоже был задумчив, странный сон все еще волновал его и пугал незнакомыми, опасными чувствами и жутковатой реалистичностью.

II.

Христофорыч, или Аристов Василий Христофорович был уроженцем села в котором происходит это действие. Цельный мужик, лишь на первый взгляд казавшийся противоречивым.

Крупный, рыжий с синими, выцветшими до бела глазами с черными точками зрачков, в повседневном общении он был мягок, порой даже ласков, но, случись что, куда девалась его приветливость – скула выезжала и каменела, глаза сужались и наливались яростью — стружка летела струей, и обстругать он мог до сердцевины. Ни одного вот так сточил до огрызка.

Поднялся в 90 — х, имел разнопрофильную ферму, подмявшую под себя пол — района. Были тут три коровника, два молочных и один мясной, сырный и колбасный заводы, пивоварня, лесопильня и даже фабрика по производству мебели. Надо сказать, там делали действительно хорошую, деревянную мебель на заказ и по своим макетам. Говорят, даже в Москве продавали эти стенки, кухни да гарнитуры.

К своим 66 годам Христофорыч схоронил трех жен, теперь жил бобылем, но не смотря на преклонный возраст оставался знатным кобелем, прославленным во всей округе.

Правда, гулял с умом, тихушно и скрытно где — то в темных недрах своего особняка. Сохатые мужья как правило и не догадывались, что их «верные» женушки уже успели побывать там, понежиться на белых, лебяжьих перинах Христофорыча.

В тот раз Саше предстояло везти хозяина от его главного дома в центре села до молочного коровника. Молодой водитель не понимал вот этого нарочитого барства Христофорыча. Там хода десять минут, так нет же, требует машину.

Конечно, обычно он ездил по делам целый день, а порой и ночь, но автомобиль ведь можно было вызвать к исходному объекту, особенно, если он был недалеко от дома, а не заставлять водителя петлять по узким переулкам, едучи к дому. Так вот нет же, ему непременно подавай «карету» к крыльцу, а ведь уже не мальчик, в его годы могло бы уже и надоесть пускать людям пыль в глаза.

К своему новому шоферу фермер или как его звали на селе Барин относился странно, порой подолгу смотрел на него с каким — то непонятным, злым азартом, словно знал о парне что — то, чего тот не знал сам или собирался сказать что — то обидное.

Такое навязчивое внимание нервировало юношу, но недовольства он не проявлял, тем более, что Христофорыч был мужиком в общем — то сносным и нескупым. И куда идти, если нигде больше нет работы. Да и мать надеялась, что предприимчивый, успешный родственник научит уму — разуму неопытного отпрыска, как – то продвинет его.

Крокодил заметно накренился на правый бок, Хозяин влез на пассажирское сиденье рядом с водителем. Христофорыч никогда не ездил на заднем. Вот это в нем шоферу нравилось. Он не любил сидящих за спиной, тем более, когда там торчит сам Хозяин.

Барин хмуро кивнул, захлопнул дверь, и машина тронулась.

Работодатель был молчалив и угрюм, из чего рулевой сделал вывод, что фермер накануне пил. Обычно, если он с вечера перебирал, то был крайне необщительным. К тому же от мужчины заметно тянуло коньяком, и стекла мгновенно запотели.

Саша включил кондиционер. Так они и доехали до фермы, молча.

Христофорыч сразу же ушел в доильный зал, а из сарая, десятью минутами спустя показалась Раиса — главный зоотехник хозяйства и, по совместительству, ключница Барина. В ее ведении были все без исключения помещения Хозяина, включая его дома. Именно она держала в порядке все хозяйство, если Барин, бывало, запивал. Раиса же знала все тайны предпринимателя, то есть, как теперь говорят, имела на него компромат.

Это была 53 – летняя женщина, статная, аккуратная и ухоженная, выглядящая заметно младше своих лет, немого себе на уме, но в общем — то не стерва и не сплетница.

Она кивнула Александру, мол, зайди в лабораторию и первой ушла в сарай. Парень покинул машину и направился за ней.

Сарай парил навозом и свежим силосом, с улицы казалось что в нем очень тепло, даже жарко.

В лаборатории Раиса, одетая в безупречный белый халат, молча протянула гостю кружку молока и ломоть сыра:

— Попей свеженького, Малыш.

Саша молча принял кружку и начал пить. Он знал, что молоко на хозяйских фермах получают по — честному: оно не разбавленное и чистое, как снег.

Для своих Хозяин продукты не жалел, тут ели и пили от пуза. Да и в общем и целом ферма была богатой, благополучной, Барин не мешал своим людям богатеть.

Пока Саша пил, Раиса внимательно и жалеючи смотрела на него. Она приходилась ему какой – то дальней родственницей, и всегда заботилась об этом худеньком пареньке — безотцовщине. Но неизменно в ее ласковом взгляде, в этих красивых, карих глазах было нечто иное, чем материнское, там было любопытство, женский интерес и обожание, и юношу это смущало.

— Мне завтра вещи надо перевести, поможешь? – Спросила хозяйка лаборатории, принимая пустую кружку. – Там немного: два мешка с бельем, плазма и посуда.

— Откуда — куда? – Отер губы парень.

— Тю, а то ты не знаешь, – смеялась красивыми глазами женщина. – Из моего старого дома в новый. Не все еще переправила. А дом продался.

— Хорошо. Во сколько?

— Подъезжай к 7 вечера к моему старому…

— Ладно, только если Хозяин не припашет.

— Не припашет. У него завтра на вечер свои интересные дела, – загадочно подмигнула приветливая баба:

— Кстати, какой у тебя размер ноги?

— Сороковой. А зачем тебе? – Удивился «Малыш».

Назавтра было воскресенье, единственный выходной на неделе, Саша собирался отдохнуть, не заводить машину. По выходным он держал Крокодила дома, чтобы быть в готовности в случае экстренного вызова. Влюбленному пареньку хотелось провести вечер со своей девушкой Женей, но молоко сделало свое дело, «молокосос» теперь чувствовал себя обязанным, да и вообще, как же не помочь одинокой и такой сердечной женщине.

Христофорыч дозором обошел свою ферму и ввалился в машину явно довольный результатом:

— Давай, Сашка, поставь радио какое — нибудь хорошее. Горьких песен хочу, тоскливо мне чтой — то, Саня, – грохнул он картузом по торпеде.

Машина выбралась на большак, и понеслось село навстречу ей, радушно распахивая улицы, как полы тулупа. Улицы менялись, перетекая одна в другую, и лишь высокий шпиль колокольни все время стоял на месте вдалеке, торчал как шприц иглой в небо.

Ветер гнет калины ветви,

Я теперь не пропаду,

Надо мною Солнце светит,

Я по прежнему в цвету.

III.

В тот день Женя не прислала Санчо заветное смс, не отвечала она и на звонки, хотя гудки шли. Ухожер жутко переживал, едва дождался вечера и выехал к последнему автобусу, встречать любимую.

Из желтого автобуса она вышла последней, рассеянная и задумчивая, кавалер кинулся навстречу, взял у нее пакет — она обычно привозила с собой продукты, раскрыл перед ней дверь Крокодила.

Женя была миниатюрной, но дивно сложенной девушкой, она почти не пользовалась косметикой, а потому была неприметной, но ее парень знал, что вот она — то настоящая красавица и есть, и если ее лицо чуть тронуть помадой, то сразу выйдет шедевр.

Как и Саша Женя росла без отца, если у него отец утонул, когда сыну было 12 лет, то Женин папа умер от инфаркта, когда девочке едва минуло три годика.

Она была тихой скромницей при весьма боевой и активной матушке, которая, не раздумывая ввязывалась в любую бучу и за дочь «пасть порвать» могла любому.

Собственно в какой — то передряге, то ли в колхозном воровстве, то ли на чьей — то свадьбе она повредила позвоночник, травма часто давала о себе знать, и Нелли Михайловна, так звали эту женщину, неделями не вставала с постели. Понятное дело, что все заботы о матери лежали на плечах дочери, которая у Нелли была единственной.

Ни о какой учебе не могло быть и речи, маленькой семье ежедневно требовалась живая копейка, потому девушка и работала.

Любил ли Саша Женю? Это было нечто большее, чем любовь, это было какое — то упоительное восхищение, замешанное на постоянной тревоге: юноша все время был начеку, он страшно боялся, что кто — то обидит это беззащитное создание и от этого сходил с ума.

Он бы распахнул для нее все свое сердце, забрал бы ее туда всю, с ее милыми вещицами, мечтами и привычками. Он бы обустроил там, в своем сердце, для любимой все: уютный домик, зеленую лужайку, цветы и радугу, и никуда бы ее не отпускал, лишь бы только она жила, и никак, ни единым чудным своим пальчиком не соприкасалась с этим жестоким миром, где окоченевшие на морозе елки, как покойницы в холодильнике, припудренные инеем, колют своими верхушками одинокую Луну, и нет никакой жизни ни на той мертвой Луне, ни под этими елками, бросившими синие косые тени на белый — белый, холодный снег.

И только горбатые, голодные волки рыскают по этим еловым лесам, и пускают носы против ветра, чутко вынюхивая добычу.

О том, почему не писала, парень спросил у девушки уже около ее дома.

Всю дорогу они молчали. Милая Женя нахохлилась как воробышек, и мыслями была где — то далеко.

— Работы было много, праздники приближаются, – тихо ответила она.

— А если я умру без твоих весточек, ты обо мне подумала? – Пошутил жених. – О, у тебя новое колечко! – Поймал он руку любимой. – И красивое какое! – Жадно вглядывался он в ее пальчик. – Смотри — ка, сердечко, и камешек яркий, переливается, как бриллиант.

— А это и есть бриллиант? – Кокетливо двинула плечами Женя и рассмеялась:

— Нет, конечно, обычная стекляшка, а смотрится богато, правда?

— Ага.

— А ты, Санчо, у меня, как подружка, все девичьи секреты тебе интересны… Ладно, мне пора.

— Может пригласишь домой, что — нибудь посмотрим вместе, завтра ведь выходной?

Девушка коснулась пальцами его щеки и с какой — то невыразимой мольбой взглянула ему в глаза. Сашу поразила невесть откуда пришедшая неземная печаль ее глаз.

— Нет, – ответила заботливая дочь больной мамы. – Устала, работы было много, да и с мамой у меня сегодня предстоит серьезный разговор.

— О чем?

— Ну вот, тебе все надо знать.

— А на завтра какие планы? Может, прокатимся, погуляем?

— Дел накопилось: уборка, стирка. У меня ведь тоже один выходной, как и у тебя.

Сашина машина стояла под окнами любимой пока в этих окнах не погас свет…

IV.

Крокодил подкатился к дому Раисы ровно в 7 как и договаривались, хотя Саша мог и не сдержать данного обещания. Отоспаться всласть в тот день у него не получилось. С утра поднял по тревоге Христофорыч, велел встретить в райцентре на жд станции журналистку из области, которая ехала писать очерк о ферме.

Электричка привезла статную, вызывающе красивую девушку, с несколько, правда, большой головой, но это ее не портило.

Шикарно одетая в песцовую короткую шубку, простоволосая журналистка слабо гармонировала с серым пассажиропотоком, и встречающий водитель про себя удивился, что такая дива явилась своим ходом, а не на шикарном авто.

Наш герой, в общем — то, был думающим парнем.

— Вы и есть Василий Христофорович?! – Растерялась гостья, увидев Александра.

— Нет, я его водитель. Василий Христофорович ждет вас, прошу. – Распахнул он дверь.

— То то я и думаю, что зеленоваты вы для известного на всю область производителя.

— В смысле?

— Молоды очень! – Повысила голос фифа.

— Ну, как вы тут живете, в своей провинции? – Распрашивала она шофера, с интересом вглядываясь в набегающий в стекла пейзаж с белыми спинами полей, изредка ощетинившимися темными смешанными лесками.

— Нормально живем, – пожал плечами рулевой.

— А как в смысле досуга? Ну, что делаете вечерами? Дискотека, кафе, может, какой театр, хотя бы оперный?

Помада на губах этой модели была такой яркой, что рябило в глазах, полы шубки разошлись, оголив умопомрачительные женские колени в телесных чулках. Ах, как хотелось голодному девственнику погладить это колено, у него даже что – то шевельнулось в штанах.

— Да нет, наши колизеи остались в истории, – взволнованно ответил Александр и указал рукой на заброшенные колхозные фермы, – вон их руины.

Журналистка замолчала и в дороге больше не проронила ни слова.

А сосед думал: «Ты на работу собралась или на смотрины, зачем так вырядилась?» и еще: «Как же ты статью писать собралась, если не знаешь даже, как выглядит ее герой?».

Задачей молодого водителя было привезти корреспондентку в село, к офису, а дальше работать с ней и Христофорычем предстояло другому, опытному шоферу с более мощным внедорожником.

V.

Раиса ждала у ворот, кутаясь в большую, розовую куртку. Кивком она пригласила помощника в дом.

Это было жилище ее умерших родителей. Теперь у этой женщины из ИТР, с подачи хозяина фермы, появился крутой особняк, надо сказать, построенный не без вкуса, и хозяйка плавно заселялась в него, почему — то не сильно спеша покинуть отчую крышу. Надо сказать, ближайшая помощница и соратница Хозяина жила на широкую ногу и ни в чем себе не отказывала. Одевалась она со вкусом в новомодные молодежные шмотки, пользовалась самой продвинутой косметикой. У Раисы у самой было несколько машин, Саша — то и согласился на свою миссию с переездом потому, что видел себя в ней именно грузчиком.

— Ну, где твои мешки? – Озирался в сенях новоявленный перевозчик.

— Все там, в доме, заходи не бойся, – влекла женщина гостя за собой.

В прихожей хозяйка неожиданно сняла верхнюю одежду, хотя помощник ожидал другого, а именно, что они быстренько загрузятся, скоренько все отвезут, и он будет свободен.

— Сашенька, милый, я тебя обманула, – стащила Рая с головы вязаную спортивную шапочку и тряхнула прической. Волос у нее был просто шикарный, густой, русый, сияющий здоровьем. Прямо девичья грива.

— Зачем же ты меня звала? – Родственник был явно сбит с толку.

— Подожди, милый, не спеши жить. Ты все узнаешь. Разденься… Скажи, ты пил когда — нибудь такой чай «Нарциссовый улун»?

— Нет, – нерешительно тянул гость молнию.

— Тогда время пришло, – мой руки, сейчас я тебя угощу!

Полаская руки, парень удивился богатству ванной комнаты, и тому, что сама ванна была полна волой и сияла белоснежной пеной. Сунул руку — горячая.

— Ценный чай, требует особой церемонии заваривания, – двигала Раиса на кухне какие — то диковинные приборы и заварники, расписанные невиданными цветами.

Во всем доме витал сладчайший аромат какого — то невероятного тонкого парфюма. Одета женщина была лишь в коротенькое платьице с пышной юбкой — шаром, ее потрясающие ноги оставались открытыми и были безупречными. Сквозило в Раисе что — то бедрастое, страусиное, она даже голову держала как — то назад. Но была эта страусиха симпатична и очень сексуальна. Даже удивительно, что на такую видную бабу не нашлось достойного мужика.

— Ты прямо как в ресторан собралась, – невольно оценил ее гость.

— Так Новый год же близко, вот, решила принарядиться. Тебе нравится? – Кокетливо поправила она узенькие бретельки на ключицах.

— Да, очень. Тебе идет.

Богатая внутренность дома явно не соответствовала его неброскому внешнему виду. Мебель здесь наличествовала штучная из хозяйских мастерских, кухня же была укомплектована по последнему слову техники.

Словом, сервис — на высшем уровне!

— Не жалко переезжать? – Спросил гость, обозревая богатые стены с картинами, рукавицами, ножами и досками. А сам думал, как это приятно, когда женщина опрятна и современна.

— Жалко, – пожала плечами Раиса. – А что делать, в двух домах сразу ведь не будешь жить. Правда, там еще не все готово.

Наш герой наконец осознал, что эта фея — откуда — то из другого мира. У нее иной социальный статус, и речь ее нездешняя, городская, продуманная с умными словечками. Как она умудрялась сочетать свою сельскую профессию с такими вот изысканными манерами, как ей удалось сохранится здесь, среди мужичья в таком заповедном виде – просто уму непостижимо!

Он присел у стола, а она уже разливала по широченным низким чашкам, густой, горячий напиток.

Раиса присела на краешек стула, подняла чашку:

— Ну, за знакомство?!

— Мы же знакомы, – улыбнулся Александр, – и про себя отметил, какой у нее красивый маникюр. Да и в целом, руки были явно не зоотехнички, а, как минимум, банкирши, а то и аристократки.

— А мы теперь поближе познакомимся.

Юноша пригубил из чашки тот самый чай, и древесно — шоколадный вкус с тонкими цветочными нотками поразил его, ласковое тепло разлилось по венам и артериям, и мир словно расцвел всеми своими цветами и звуками. Сделалось так хорошо, что Саша тихонько засмеялся, и его собственный смех показался ему звоном золотого колокольчика.

— И что мы будем делать? – Наконец спросил он.

— Мы будем говорить, – ответила она.

— О чем?

— О любви.

— Ты меня будешь соблазнять?

— О да, мой Сашенька. Да, мой солнечный Малыш.

Женщина взяла руку паренька и тихонько коснулась ее губами.

В благодарность он неумело чмокнул ее в щеку. Если честно, в свои 19 он и целоваться — то толком не умел. Выросшая на Тургеневе Женя поставила жесткое условие — до свадьбы никаких шалостей. Раньше у Александра никого не было, поэтому приходилось оставаться в неопытности и терпеть.

А сейчас он рассмелел и ткнулся губами в шею Раисы.

— Подожди, не сейчас и не здесь. Для начала нам надо принять ванну, – сизокрылой голубицей ворковала она. – Я уже приняла, а ты окунись, я специально приготовила для тебя. Такой ванны ты в жизни не пробовал.

Юноша стеснялся своей повседневной одежды, поэтому разделся у воды, уже запершись. Хозяйка словно угадала его сомнения и сказала из — за двери:

— Всю одежду можешь бросить в стиральную машинку. Закрой, нажми большую, зеленую кнопку, и все дела.

— А сушить как?

— Машинка сама и просушит. А ты потом завернись в полотенце и айда ко мне.

Саша погрузился в пену, бирюзовая вода, всклубившись вокруг, поглотила его всего по самый подбородок.

Он вытянул ножку и, смеясь, скопнул мочалку с бока ванной. Ему было хорошо, и странное дело, он, обычно скромный парень, теперь не чувствовал никакой неловкости, все казалось таким правильным и естественным и шло само — собой, словно катилось с горки.

О Жене он не думал совсем. Она оставалась чем — то главным, о чем не обязательно думать всегда. На передний план вышла Раиса, ее чудные, лукавые глаза, ее волос и колени.

Саша вдруг почувствовал, что его писюн встал, и в это было какое — то невероятное торжество природы и окрыляющая радость.

Кое — как наспех он вытерся и побежал к женщине, в ее спальню. Обнаженная Раиса возлежала на шелковой простыне и улыбалась.

Она видела, в каком он состоянии.

А он ринулся к ней на, как пловец ныряет в реку и стал жадно целовать ее во все, что попадется. Он гладил ее бедра, хватал груди, эта стихия голой женщины сводила его с ума.

— Подожди, – хохотала искусительница и уворачивалась как могла, отпихиваясь руками, – ты еще мокрый весь, не спеши, дурашка, мы все успеем.

Наконец налетчик опомнился, тряхнул головой, навис над женщиной:

— Ну. почему?! – Недоуменно смотрел он ей в глаза, взьерошенный, обиженный и раздосадованный.

— Ты все получишь, – легонько стукнула она пальчиком по кончику его носа.

— Но сначала давай мы с тобой поиграем.

— Во что – о?

— Примерь колготки.

— Зачем тебе это? – Опешил Малыш.

— Мой маленький каприз.

— Без этого никак?

— Никак.

— Ну давай, только быстрее, – кивнул он. Юнец сейчас был готов на все, что угодно, лишь бы получить свое.

Он слабо помнил, как она раскатывала по его ногам телесный, как у той журналистки нейлон, но он точно понял, что секс пахнет новыми, женскими колготками.

И еще, он все время пытался прикрыть руками торчащий писюн, пока его не окутал своей тягучей паутиной тот самый нейлон.

Наконец, Раиса накинула на голову парня какое — то мягкое кольцо, и просторная короткая ночнушка, легко скользнула вниз по его телу, косо срезала бедра своим тонким нижним краем.

В руке женщины, невесть откуда взялись женские туфли:

— Сороковой! – Показала она их Саше, – примерим?!

В его душе творилось черти что, ему до смерти хотелось внедриться в сочную, глубокую вагину этой женщины, уйти туда вместе с головой, влезть в эту морскую звезду навсегда, и чтобы ее жадные створки вязко сомкнулись за ним, но эти чертовы каблуки и колготки сбивали его с панталыку, словно вода костер гасили возбуждение, но невероятное ощущение стройности ног и тесная обтянутость бедер кричали, что похоть разгорится опять, но уже с какой то иной, неведомой, страшной силой.

— Сашенька, какая же ты красивая! – Рухнув на колени Раиса задрала ночнушку и целовала своего Малыша в бедра, в писюн, в лобок, в пупок.

— Ты прямо куколка, ты куколка!

А он хохотал, уворачивался и ломался, как целка, он видел себя сбоку в зеркале шкафа, и видел там девушку. Внезапно он вспомнил, как в военкомате на комиссии пожилая, морщинистая медичка в очках тыкала пальцем его в лобок и настойчиво спрашивала, фактически пытала:

— Женские чулки мерить любишь, любишь, любишь?

И если тогда ему было стыдно, то сейчас это было уже так в тему! Он кокетливо, пальчиками тронул свою все еще мокрую, растрепанную прическу и сделал пару шагов, как девушка игриво петляя ножками.

Восхищенная Раиса зааплодировала.

А еще он чувствовал, что скоро кончит, спереди по колготкам расплылось темное пятно его смазки, он крепился изо всех сил, и когда эта бестия упала на постель, он вновь бросился на нее, и, не успев стянуть колготки ослепительно сладко кончил прямо в них.

И в ту же секунду горячий стыд окатил его всего, такой горький, что он заплакал.

Он лежал ничком на теле этой странной женщины, а она жадно прижимала его к себе, словно стремясь впитать все его тепло, ночнушка задралась и голый живот юноши слился с животом этой самки, он в него словно вплавился.

А она целовала его в щеки, в глаза, в губы, ерошила волосы, и когда он собирался встать, просила:

— Полежи, полежи, мой любимый, мой хороший.

Она дышала глубоко и тяжело, и прижимала его так, что у него трещали кости. И тогда он понял, что она кончила.

Наконец она ослабила хватку и лежала устремив неподвижный, распахнутый взгляд куда — то в замысловатую лепнину потолка.

Партнер подумал даже, что она умерла. И подумал еще, что, если бы это было так, ему стало бы легче.

— У меня маленький, маленький, да? – Пытал он ее почти со злобой, хотел заглянуть в глаза, но уже стыдился.

Теперь уже она положила свою кудлатую голову ему на грудь, нежно и задумчиво говорила:

— Дурачок ты, дурачок. Главное, не большой или маленький, а — любимый.

VI.

— Мне пора, – сказал он ей. – Моя одежда точно высохла?

— Да. Приезжай ко мне иногда, и мы будем играть. Тебе ведь понравилось? Приедешь?

— Нет.

— Почему?

— А ничего, что у меня девушка есть?

— Девушка? – Переспросила Раиса, и предложила:

— Давай немного выпьем? Хорошего вина, чуть — чуть.

— Я за рулем.

— Оставишь машину у меня, ее никто не тронет. Домой дойдешь пешком.

— Так вот, Малыш, нет у тебя никакой девушки, – разливала искусительница вино по бокалам.

— Как же, а Женя? – Усмехнулся несчастный наложник.

— Женя?! – Подняла тонкую бровь Раиса.

— Ну, да. Она моя невеста.

— А ты уверен, что она твоя невеста?!

— Конечно.

— Боже мой, – произнесла Раиса какую — то странную фразу, – знали все вокруг, кроме мужа.

Она сделала долгий глоток и поставила бокал на тумбочку.

— Приходи ко мне завтра вечером, в новый дом, я кое — что тебе покажу.

— Нет, не приду.

— Почему?

— Не хочу.

— Приходи, ты узнаешь много интересного, что касается конкретно тебя.

Следующим днем Женька снова не написала Саше с работы и ему вновь пришлось быть на молочной ферме, а ему так не хотелось встречаться с Раисой.

— Так придешь вечером? – Серьезно, даже с какой — то укоризной смотрела она на него.

— Не знаю, может быть, – он готов был сказать что угодно, лишь бы не видеть ее въедливых глаз.

— Тогда, вот тебе мой подарок, – протянула она ему какую — то плоскую упаковку с изображением чудных ножек в колготках.

— Что это?! – Вертел парень в руках пестрый конверт.

— Это колготки, новые. Ты таких нигде не купишь.

— Зачем они мне?

— У тебя невероятно красивые ноги.

— Сумасшедшая баба, – плевался парень, шагая к машине. – Со злости он швырнул тот чертов подарок куда – то против ветра, ветер подхватил конверт и, кувыркая, понес куда — то вдоль кормоцеха, туда, где было дощатое ограждение и воткнул его аккурат в щель между досок того забора.

А те ножки, в колготках на упаковке, они ведь такие заманчивые!

Едва дождавшись вечера, Александр поспешил к автобусу, но в тот раз его подружка не приехала.

Тогда он стал ломиться в ее дом, гремел воротами, стучал в окна. Домочадцы, похоже, отсутствовали.

Это было более чем странно, больная мама Жени часто бывала нетранспортабельна и жилище покидала крайне редко.

Телефон любимой пугал своим бесконечным «вне зоны доступа».

Паренек метался, не знал, что и думать, наконец поехал к «Хозяйке медной горы», то есть, к Раисе.

Она была дома, она его ждала.

Холодный, лимонный закат стоял в пол — неба, сверху на самой его кромке, там, где желтизна неприметно переходила в синеву, ярким, алым волчком вращалась первая звезда.

Мороз крепчал, мохнатый иней тяжело и густо нарос на ветвях и проводах, снег под ногами не то что скрипел, он пиликал и даже пел.

Дорожка к воротам нового дома была хорошо прочищена, толстый, рыжий кот пробирался по снегу, аккуратно и расчетливо пихая в снег свои лапки, его пушистый хвост торчал трубой.

На этот раз Раиса встречать не вышла, гостю пришлось идти самому и шел он долго, поскольку в этом владении не был ни разу и плохо ориентировался.

Долго жал белую кнопку на воротах, точно такую же как у Христофорыча, долго ждал на кирпичном, широком крыльце, пока хозяйка откроет. Распсиховался, собрался уже уехать, но она открыла.

Кирпичные столбики забора, кованые пролеты, молодые елочки по периметру, расчищенные бетонные дорожки.

— Извини, у меня музыка играла, я не слышала звонка, – винилась женщина, пропуская гостя. Сама приняла у него куртку, снова пригласила на кухню.

Там уже был готов ее золотой чай, но визитеру было не до чая и отхлебнул он скорее машинально и из приличия.

— Попробуй, какие пирожки. С яблоками, сама пекла, между прочим, – подвигала хозяйка небольшую корзинку.

— Спасибо, потом. Скажи, ты что — то знаешь о Жене?

Раиса стремительно встала, достала из бара початую бутылку красного вина.

— Удивляюсь я тебе Малыш. Все знают, а ты не знаешь. Скажи, а может ты прикидываешься? Дурачком ведь быть в такой ситуации легче, правда?

— Господи, что я должен знать, скажи уже?! – Взмолился несчастный жених.

— На, выпей, легче станет, горе ты мое луковое, – протянула она бокал:

— Давай, за прозрение.

Саша сделал глоток, поставил стекло:

— Рассказывай.

— Да что рассказывать — то? Засватал Христофорыч вчера твою Женю, к свадьбе готовятся.

Это сообщение было столь нелепо, что гость расхохотался:

— За этим ты меня звала? Чтобы сказать мне чушь?!

— Эх, драгоценный мой, в какую дрянь ты залез, – хозяйка хмелела.

— Да это смешно, он ей в дедушки годится, – юноша вскочил, пошел по кухне, внезапно обернулся, растопырил руки, как квочка крылья. – Этого никак не может быть, понимаешь, да мы только что виделись с ней, целовались…

— Когда виделись? – Захотела уточнить эта глазастая страусиха.

— Сегодня, вчера, нет, погоди. .. позавчера…

— Вот то – то же и оно, – насмешливо подытожила кудлатая мучительница.

Ну а дальше рогатый влюбленный узнал, что хозяин подъезжал к Жене давно. Решил остепениться на старости лет, создать семью, родить наследника. Такая скромница как Женя – ему в самый раз.

— Да какого наследника, когда у него уже, кажется семеро детей, внуки…

— Самого любимого наследника, младшенького. В старости они самые любимые.

Ну, а вчера, стал быть, у них произошло сватовство по тихому, и теперь Женя живет в доме жениха вместе с мамой, они с радостью покинули свою халупу. Собираются венчаться, между прочим.

Очень выгодный брак: она красива, он богат, все материальные проблемы решаются, и больную мать вылечат.

— Не верю, ни чему не верю, – зло шипел парень, его словно в кипяток окунули, было больно, но он еще не осознал, что обварен смертельно.

— Не веришь? Ну — ну. Да пойми ты, твоя Женя не плохая, не хорошая, она просто не упустила свой шанс, который судьба дает лишь раз. Молодец, ушлая девчонка, кто бы мог подумать!

— Не верю я, – почти плакал Саша, сжав виски, – не верю.

— А хочешь, я тебе покажу?

— Что — о?!!

— Как они развлекаются. Имеют право, они ведь по сути муж и жена.

— Ты что, записываешь?

— Ну, да.

— Зачем?

— На всякий случай, мало ли как жизнь обернется.

Когда — то Раиса забеременела от Хозяина, она очень хотела ребенка, но он с какой — то дури настоял на аборте, и она лишилась возможности иметь детей. Все село знало эту историю, лишь наш очарованный герой, по традиции ни о чем не ведал. Он жил в своем мире, где была лишь Женя, книги, да фильмы.

— Все равно я тебе не поверю, – хватался Малыш за последнюю соломинку, даже если и есть какой — то ролик, сейчас можно смонтировать что угодно.

— Если повезет, ты все увидишь on — line. У них ведь сейчас медовый месяц.

— Все, я поехал! – Вскочил юноша, – мне надо увидеть ее, срочно.

— Ну, куда ты поедешь, дурашка?! Сядь, остынь. У него дом — крепость, собаки, охрана, кто тебя туда пустит, только село насмешишь.

Брошенный жених прекрасно помнил устройство хозяйского логова и знал, что Раиса права. Там от ворот до особняка одна аллея в пол — километра. И трехметровый забор по периметру из бетонных плит, пушкой не пробьешь.

Теперь ему казалось, что невесту просто взяли в плен и надо что — то делать: стучать, ломиться, звать полицию, что угодно.

А самое главное, раскрыть ей глаза на этого мерзавца и кобеля, этого Хозяина, к которому он только вчера привозил девку, прикидывавшуюся журналисткой. Это в день — то сватовства!

— Может ты сначала посмотришь, а потом уже приступишь к штурму? – Спросила бывшая барская наложница.

Неудавшийся романтический герой нехотя согласился.

Хозяйка пригласила его в спальню, пустила плазму, подстроила что — то на рабочем столе. На экране – видом несколько сверху – появилась просторная комната с серым ковровым покрытием на полу, широченной тахтой, шкафом, узкой высокой тумбочкой и небольшой елочкой на ней, переливающейся гирляндой.

— Что это? – Спросил Александр.

— Спальня Хозяина.

— У тебя везде камеры?

— Ну, да. Вот, например, бассейн, – Раиса показала бассейн, – вот массажный кабинет, – листала она панорамы, вот ванная, даже винный погреб есть.

— А не боишься, что Хозяин узнает, я ведь могу и рассказать?

— Не боюсь, он и так знает. Выдирал уж несколько раз.

— Так может и тут — камеры, уже – от него?

— Конечно. А как без этого, я даже знаю, где они. Не бойся, сейчас они ничего не видят

— Какие у вас интересные взаимоотношения.

— Обычные отношения. Деловые.

— И где же твои молодожены? – Нервно всматривался юноша в экран.

— Ага, они прям ждут, когда Саша камеру включит, чтобы показаться ему. Сейчас пол — десятого вечера, взрослые люди редко ложатся в это время. Наберись терпения, они придут… Давай, может ты переоденешься в домашнее, ляжем на постель.

— А у тебя есть одежда?

— Разумеется есть, правда, у меня только женское белье. Ну какая разница, главное, чтобы было удобно, правда?

Вскоре Малыш удачно примерил женские, платяные штанишки со слониками и какую – то просторную светлую распашонку с оборками.

Раиса принесла в спальню вино, шоколад и виноград на подносе, и эта парочка улеглась на постели, прямо поверх одеяла. Было жарко и как — то болезненно уютно.

Саша ощущал себя как в какой — то вате, он был словно оглушен и уже спокоен, хотя где — то на самом дне этого спокойствия шевелились струи тревоги и даже страха, которые грозили встать волной отчаяния и смести все на свете, если только слегка отпустить мысленный контроль.

А еще, это жутко сказать, вместе с возвращающимся волнением, юнец ощущал нарастающее возбуждение, и никак не мог понять от чего.

В эти вечера он приобретал свой первый, сексуальный опыт, и этот опыт был извращенным и неправильным, и все понимали это.

Они пили вино, разговаривали черти о чем, а герои их увлекательного сериала все не появлялись в хозяйской спальне, не было их и по всем адресам, где стояли камеры.

— Давай пока нарядим елку. – Предложила хозяйка. Нарядили елку, а на сером экране все оставалось без изменений, лишь одиноко мигала и мигала маленькая елочка.

Это потом стало известно, что Хозяин с юной невестой внезапно, вечером укатили в область, в театр. Раиса, кстати, тоже знала об этом, но рассчитывала, что они хотя б к 11 вернуться, и не стала грузить своего подопечного ненужной информацией.

И вот уж пробило 11, а хозяйская спальня оставалась безлюдной.

— Я же говорил, что все это чепуха, – укреплялся в своей правоте Малыш. – Разыграла меня, да? Скажи, ведь так?

— Сашенька, хватить меня мучить, – психанула Раиса. – Ты нервничаешь, и я нервничаю, если ты не веришь, то у меня есть свежая запись, можешь пока ею развлечься. Господи, вот горе то. И зачем я с вами связалась? Еще виноватой останешься.

— Ставь запись, – покорился этот Фома неверующий.

— А ты точно не отколешь какой — нибудь номер?

— В смысле?

— В смысле, головой о стену биться не будешь?

— Не буду.

— Смотри, без фокусов. Выпей еще вина немного. Тебе это поможет.

Изображение на плазме дрогнуло и сменилось новым: та же серая комната, освещенная мягким верхним светом, та же тахта и разноцветная елочка, но теперь на постели возлежал раздетый Христофорыч в полотенце, обернутом вокруг пояса и в тонких очках, он листал какой — то журнал.

Подтянутый, даже сухощавый, а в жизни он производил впечатление плотного человека.

— Узнаешь? – Подмигнула Раиса.

Непонятно почему от этой мирной сцены Сашу начала бить мелкая дрожь. Он волновался и не мог этого скрыть. Вино не помогало, хотя влито уже было не мало.

Потом в спальню несмело вошла какая — то босая простоволосая девушка в льняной, женской рубахе до пят, такие носили замужние бабы на Руси. Барин любил все такое, в саро — русском стиле, и, по сути, он был домостроевцем. Так что, Женя попала в ежовые рукавицы

Скромница остановилась, а Хозяин бросил журнал на тумбочку, сложил очки и приветливо ощерился.

Да, то была Женя.

VII.

Христофорыч ласково поманил ее, но она не шла. Тогда он встал, снял с себя полотенце, бросил на постель. Его член болтался тяжелой, горбатой рыбиной. Хозяин приблизился к босоножке, взял ее лицо в ладони, заглянул в глаза и поцеловал ее.

Саша удивился насколько огромным казался Барин в сравнении с Женей. Отставленный жених никогда не видел свою невесту рядом с ним, теперь их разница казалась почти гиперболической.

Мужчина распустил оборочки на груди у девы, оголил ее плечи, спустил рубаху на предплечья, и та упала на босые ступни, обнажив целиком эту чудную малышку.

Женя была похожа на девушку из хентая: развитое, плодородное тело с сочными, рельефными гениталиями и кукольное личико.

Христофорыч окинул ее жадным взором и тут — же сграбастал в свои объятия, чуть ли не целиком скрыв ее в них, как Демон в крыльях.

Саша видел лишь тоненькую белую ниточку ее пробора и ноги, ниже ягодиц. Мужчина неистово терся небритыми щеками о ее голову, целовал ее в темечко, вдыхал ее волосы, счастливо улыбаясь. Его полотенце развязалось и скользнуло к их ногам.

И тут с Александром что — то произошло, от психического перенапряжения в нем что — то щелкнуло, переключилось, будто открылось новое зрение и иное объемное, чувственное измерение.

Он видел так, как видят они, буквально их глазами, причем во всех ракурсах сразу, и чувствовал то, что чувствуют они, их чувствами.

Он ощущал коричный аромат корней Жениных волос носом ее мужчины, колкость седой, жесткой волосни на его на животе, жениными сосками, и сыпь раздражения покрыла его грудь!

— Заголись, – предложила Раиса и ловко стащила с него штанишки со слониками.

Огромный любовник целовал голову, шею, плечи своей маленькой любовницы, он плавил и тешил ее там в глубоком и жарком горниле своих объятий, легкими, чувственными касаниями распаляя в ней жар похоти, и он разгорался все яростнее и ярче, ибо никакая дева не способна долго выносить эту муку — близость плодородного члена и нежные ласки больших, сильных рук, трогающих ее в самых потаенных, самых интимных местах, которые обычно были скрыты ото всех и даже мамы. Она жадно вдыхала мускусный запах его тела и подмышек, она пьянела, у нее кружилась голова, она возбуждалась, чувствовала животом горячую змею его члена, боялась и уже хотела его.

— Раскройся и не бойся, – горячо шептал он, легонько покусывая краешек ее ушка и горячо дыша в него. – Будь бесстыдницей, я разрешаю тебе, я хочу этого. Ты прекрасна, а я хозяин твоего блаженства.

Он зарывался носом в ее волос, клал щеку на ее голову, он дышал ею, нюхал ее голову, вдыхал ее всю.

Она млела в его объятиях, чувствовала как заводится этот большой и сильный мужчина, как теряет над собой контроль, как разгоняется его мощное сердце и жаднеют руки, он больно щиплет ими соски, мнет ягодицы, пламенно дыша через распертые, как у быка ноздри, куда — то ей в спину, в темечко, в груди и причина этого его возбуждения — она!

Саша видел, как блеснули ее бедра, видимо, до них дотекла смазка. Девушка сомлела, она сварилась, у нее подкашивались ноги, а он держал ее мягкие ягодицы в своих лапах, и целовал, целовал в ключицу.

— Ты хочешь меня? – Спросил он.

— Да. – Одними губами прошептала Женя. Он взял ее на руки, понес на постель, и там просто посадил, а, точнее, нанизал на свой член — видно половой половой жизнью они жили уже долго.

Малышка плавно треснула своей пиздой на его толстом хую, и расцвела на нем. Ее широкая, бездонная щель, раздвоишая лобок, сочилась полупрозрачной сукровицей. Да, Женя расправилась, налилась и расцвела, яростно, но скрытно и мясисто, как грибница на чужом корне. Цвела для него одного, для своего мужа, уже оплодотворенно и так трогательно — бесстыже.

— Дрочи! – Велела Раиса Саше, – тебе будет легче. Сама коснулась его торчащего, болючего писюна, и он тут же выстрелил коротким, белым сгустком.

Любовник долго тешил любовницу снизу короткими, частыми толчками, подушками пальцев касался ее промежности, грудей и ягодиц, расщепив пальцы, как в ножницы, взял в них свой член, там, где он входил в девушку, потрогал его, потрогал ее вагину, анус, вытер смазку об ее ягодицы. Он трогал ее везде, по хозяйски, неспешно осваивая это горячее девичье тело.

Наконец не выдержал сграбастал ее за талию, почти положил на себя, начал доводить сильными, резкими фрикциями, и комната наполнилась частыми чавкающими звуками.

Он чувствовал как глубоко и плотно сидит в ней, ощущал стволом нежные стенки ее влагалища, а головкой какую — то мякоть и узелок в ней, и ее пульсирующая вагина, тесно обхватив, глубоко и ненасытно всасывала его, как теленок соску – ласковое давление нарастало и становилось невыносимым.

Саша остро ощущал его член словно бы у себя внутри. Его тяжелая головка была далеко и глубоко в горле, где — то у самых гланд, кололся жениной вагиной об его волосатые яйца, на которых она гнездилась, а член все рос и рос куда — то внутрь, он каменел и наконец начал извергаться белой раскаленной лавой прямо в тесные недра Саши, точнее Жени.

Обессилевшая она тоже кончила, изжевав в мясо свою губу и лежала на груди своего мужчины, разом осклизшая и погасшая, как срезанная сыроежка.

Cаша вбирал и вбирал эти яркие волны блаженства Жени, которые шли одна за одной по ее телу от матки в макушку, через, живот, пупок и соски, и испытал легкое, ритмичное сокращение своего ануса.

Сперма вязко вытекала из влагалища и падала сгустками на опустошенную, просторную мошонку, где все еще ворочались яйца, будто змеи в мешке.

Рая прижимала Сашину голову груди и гладила. Слезы текли по ее щекам.

— Такая она, эта проклятая жизнь, Малыш.

VIII.

Приковыляв домой, парень как попало разделся и забился под кровать. Всполошенная, сбитая с панталыку мать всячески пыталась вытащить его оттуда, но все бестолку.

— Сходи на почту, слышь? – Говорила матушка, – ты книгу заказывал по интернету, уведомление принесли, так забери.

Он молчал и не реагировал даже на тычки шваброй.

И тогда женщина побежала к Христофорычу.

Тот вскоре нарисовался в маленьком доме бедных родственников, не снимая верхней одежды, подставил стул к кровати и расселся на нем, приладив на колени свой картуз.

— Сашка, ну ты чего там, живой? – Как — то не очень решительно спросил он. – Дурак ты, дурак. Из чего ты бучу затеял? У тебя тех девок еще тысяча будет, ты жизнь только начинаешь, а мне хозяйка нужна, это мой последний шанс, помирать уж скоро, ась?!

Ни гу — гу.

— Ладно, пойду я, – вздохнув, взялся гость за картуз. У двери задержался, оглянулся на кровать:

— Ты это, Крокодила перегони в гаражи. Бросил у Раисы, а его снегом замело, не порядок это, машина как — никак, а ключи только у тебя, других нету.

— Может, чайку? – Суетилась Сашина мама, она благоговела перед этим гусем, не смотря на то, что он так подкузьмил с сыном.

— Некогда мне, – хмуро говорил Барин, берясь за рукавицы, – трактор в силосную яму провалился, вместе с трактористом.

— Это Петька, что — ли, Налыгач?

— А кто ж еще, он, сукин сын.

— Живой?

— А черт его знает, живой, не живой, а пьяный точно.

— Венчаться будете?

— Да, в воскресенье.

— Ну, благослови Господь. А батюшка кто, наш?

— Нет, из области. Приходите на свадьбу. Приглашаю.

— Ой, спасибоньки…

С утра Сашка раскопал свой внедорожник и попер в райцентр, выжимая из двигателя все, что можно.

Крокодил ревел и пер так, что казалось, он стоит на месте, а весь Земной шар крутиться ему навстречу, дороги встречаясь и пересекаясь, сплелись в единый клубок, в синем небе куцыми клочками ваты летели облака, высь раскрылась куполом и ушла в зенит сужающимся синим тоннелем, в конце которого сияло злое Солнце.

Обманутый ухожер ворвался в бутик, там сказали, что Женя уволилась неделю назад.

— В ювелирном они, – пропела какая — то толстая, но опрятная баба, разворачивая бумагу на пирожке, – кольца покупают, хе — х… с престарелым женишком этим. И смех, и грех, прости Господи.

Через секунду Сашка был у ювелирного.

Христофорыч и Женя как раз выходили оттуда. До этого молодой рогач готов был убить и растерзать девушку. Он, собственно, за тем и ехал, чтобы избить ее, жестоко, на людях, как последнюю блядь и шалаву, чтоб другим не повадно было. Взять ее за волосы и извозить в грязи, суку дешевую.

Но, увидев любимую, разжал кулаки.

— Женя, можно тебя на минуту? – Он шел к ней в распахнутой куртке, руки в карманы, простоволосый и бледный, и девушке стало страшно, не за себя, за него.

— Что ж ты так, а?! – Щурил он глаза.

— Сашка, а служебную машину гонять по своим делам это как, ась?! – Встрял Христофорыч. Постоял, махнул рукой и пошел к своему Мерседесу.

— Как, «так»?! – Спросила Женя, кутая шейку в воротник невесомой шубки. В ее глазах появилась какая — то возвышенная серьезность и ум. Не его она уже была, чужой, окончательно и бесповоротно.

И бесконечно ценный голубой мех воротника оттенял белизну девичьей кожи и детскую чистоту синих глаз.

— Да любила ли ты меня? – Тщетно искал что — то Саша в глубине этих равнодушных глаз, хотя б обломок какой или отсвет былой любви.

— Я его люблю, и любила всегда, – безжалостно отрезала девушка и пошла к мужу. – И возьми себя в руки, а то разнюнился, как баба, противно смотреть.

IV.

В воскресенье, после обеда Сашка обул отцовские унты, натянул его ушанку — стоял знатный мороз. Отпер летнюю кухню, поднял половицу, достал из под нее узкий, длинный сверток. Развернул сначала мешковину, потом полиэтилен, потом еще какую — то красную, промасленную тряпку, в ней оказался охотничий карабин, а с ним рядом — его оптика.

Это было отцовское оружие, собственно с этим карабином он и тонул, провалившись на льду. Видимо держа поперек за ствол и цевье, пробовал опереться карабином о лед и выбраться. Не получилось. Сам ушел ко дну, а ствол остался у полыньи, по нему — то и сообразили, кто утонул.

Механизм ружья и оптика не пострадали от воды, и это было одной из загадок той февральской трагедии.

Родитель научил сына стрелять, даже брал несколько раз на охоту.

Парень проверил смазку, пересчитал патроны, пристегнул оптику.

К церкви он подкатил, когда там уже полным ходом шло венчание.

Толпы зевак скопились у крыльца, было множество разных автомобилей и даже две тройки, густо и беспорядочно облепленные лентами. Один из коней то и дело ржал, бил и ковырял копытом, колесом выгибая шею и жутко кося своим дурным, вывернутым глазом.

Стараясь быть неприметным несостоявшийся гость торжества тенью скользнул в заброшенное, дореволюционное здание богадельни. Держа подмышкой свой сверток, пробрался на второй этаж, к окну, которое было как раз напротив церковного крыльца.

Сашка уже успел побывать здесь, он все рассчитал и продумал.

Прямо перед ним, в широком, каменном проеме окна, близко виделась церковь с куполом, справа располагалось кладбище, утыканное частыми, крестами, черневшими на снегу. Кладбище занимало весь обзор справа и, загибаясь руслом, уходило куда — то за храм.

Летом богадельня служила прибежищем всякого рода маргиналам, стены были исписаны матами и изрисованы сатанинскими знаками.

Тут валялись бутылки, какие — то пакеты, тряпки – хламья, словом, было много.

Стрелок распаковал свой карабин, опустился на одно колено перед проемом, положил ствол на разломанный подоконник, попробовал прицелиться. Все складывалось прекрасно, через оптику крыльцо было близко, как на ладони.

Время шло, парня трясло от нервов и холода, он даже подумывал развести костерок, чтобы погреться, да боялся, что дым привлечет посторонних.

Наконец, как – то очень вальяжно грохнул колокол, едва не оглушив стрелка, стая ворон лениво поднялась с березы и тут же села обратно.

Двери храма распахнулись, с крылец повалила толпа.

А вот и молодые. Они шли под ручку, размеренно и важно, как королевская чета, высокомерно кивая гостям, словно ходили так каждый день, и разноцветные цветы летели к их ногам.

Саша надеялся увидеть соперника эдаким старым, условным согбенным генералом с седыми бакенбардами, немощь которого на фоне юной невесты бросалась бы всем в глаза. Однако жених выглядел моложавым, современным и весьма счастливым, до сыта напитанным соком своей молодой возлюбленной.

Юнец снова уперся коленом в пол, взялся за приклад. Женю он решил убить первой, чтобы не успела испугаться. А потом и его.

Он взял любимую в прицел и оторопел. Ах, как же красива и чиста была она в этом своем белоснежном платье новобрачной, словно черемуха в цвету.

Эта красота была пронзительна и четка, как талантливый набросок карандашом на листе.

И так живо смотрели с этого листа ее лучистые, счастливые глаза. Они словно торчали откуда – то прямо из сердца Саши.

Киллер пытался прицелиться в лоб между ними, ему хотелось выстрелить, глядя прямо в эти разверстые зрачки, предавшие его, но руки ходили ходуном, обзор плыл и застилался туманом.

Киллер собрал остатки воли в кулак и заглянул в прицел, вот они проклятые глаза, под вьющимся на ветру игривым завитком, а вот он и курок, граненый, как клык волка.