Мама на море (Часть IV)

Рассевшиеся полукругом дети внимательно слушали очередную поучительную историю о добрых говорящих малышах-зверятах, попавших в сложную для детского понимания ситуацию, и опасных хищниках, строящих очередные зловредные козни. Спокойный, уставший голос, мерно вышагивающий справа налево воспитательницы, убаюкивал их, вводя в некое подобие транса.

— А что такое семья? – вдруг остановилась молодая девушка и, повернувшись вполоборота к маленьким слушателям, задала одновременно очень сложный и очень простой вопрос.

Редкие шепотки быстро стихли и аудитория погрузилась в растерянную тишину.

Девушка улыбнулась. История не продолжится, пока на заданный вопрос не будет дан посильный ответ.

— Семья, это когда все хорошо, – не выдержал упитанный мальчишка, сидящий ближе всех к импровизированный сцене.

— Молодец, – удовлетворенно кивнула воспитательница, – А еще кто как считает?

— Когда тепло!

— Правильно, умница!

— Когда шумно и радостно!

— Тоже хорошо!

— Когда мама и папа…

Дети оживились. Восторженно перекрикивая друг друга, они смеялись и непоседливо выдвигали различные версии, верно, не пытаясь извлечь ответ из рассказанной сказки, а выуживая правду откуда-то из изнутри.

— А ты что, Дима, думаешь?

— Когда любят друг друга, – нахмурившись, четко продекламировал ребенок у окошка.

— Молодец! Тоже правильно! Дети, скажите, а у Вас есть примеры семьи?

— Да-а-а! – радостно грохнули разномастные подопечные.

— И кто же? Где же?

— Мама и папа!

— Мама!

— Мама!

— Бабушка и дедушка!

— Мама!

— Мама и папа!

Девушка улыбалась, при этом внимательно всматриваясь в лица веселящихся детей… будто силясь найти…

— Петя, а ты любишь маму?

— Люблю! – крикнул мальчик откуда-то издалека.

— А ты, Варя? Любишь бабушку и дедушку?

— Конечно! Люблю!

— А ты, Дима, любишь маму и папу?

— Люблю, – твердо ответил мальчуган, – И они друг друга ТОЖЕ любят!

Дверь машины шумно распахнулась, разрывая царивший во мраке махровый покров тишины. Некогда манивший теплом и приятным спокойствием свет грязно выплеснулся наружу, практически моментально облепливая шатающийся силуэт освобожденной мамы. С трудом волоча налитые свинцом ноги, она бесцельно двинулась во всепожирающий мрак, блуждая по слипшимся воедино элементам окружения пустыми глазами, расписанными кровавым узором растрескавшихся сосудов.

Некогда шнырявший по пляжу прохладный ветерок теперь больно впивался в ее пошло выпяченными куда-то в пустоту соски и покрытые рябью мурашек обнаженные груди, измятые, раскрасневшиеся от непрестанного сдавливания, кручения и увенчанные темно-багровым следом укуса. Очередной резкий порыв нагло влетел в растрепанные волосы, неприятно стянул обильный слой желтоватой спермы, засохшей вокруг воспаленных набухших губ, холодом пробежался по струйкам, стекающих по побелевшему подбородку, и мутным каплям, разбитым на коже ключиц.

Она дрожала. Дышала неровно, хрипло, прерывисто, будто еще чувствуя заткнувший ее горло маслянистый член, ощущая каждым миллиметром гортани выступающие вены и тяжелую головку, устремляющуюся все глубже и глубже. Подергиваясь, терзаемая дрожью, она с трудом сделала еще шага три-четыре, попутно спуская тонкими пальцами пропитанные выделениями штаны, и тут же бухнулась на четвереньки, утопая в густом слоем растительности покрывающей склоны крутого обрыва.

Она не сопротивлялась… судорожно втянув с легким стоном воздух, вдруг начала сильно кашлять. Кашлять и кашлять, словно собака выплевывая лающие звуки и комковатую слюну в безразличную тьму окружения. Не до конца спущенные штаны больно впились в ее ноги, с каждым новым лаем, с каждой новой тряской ее использованного тела, все сильнее и сильнее терзая плоть…

* кха-КХА-КХА-Кх…*

Отвратительно булькнув, мама плотнее сжала веки, согнулась напополам и… едкая режущая жижа мощным толчком выплеснулась в исстрадавшийся рот женщины, усеянный завихряющимися во внутрь лобковыми волосами, и тут же обильным потоком прорвалась наружу, мутно поблескивая бликами света из салона машины.

Ее рвало. Выворачивало наизнанку, острыми спазмами захватывая напрягшийся пресс и искореженное горло, пока она билась в благоговении, полностью отдаваясь собственной слабости, в надежде вытолкать… вылить из себя всю скопившуюся грязь… Еще… еще, еще и еще. В очередной попытке закашлять, поперхнулась и новый поток, забурлившись, выплеснулся через ноздри, вынуждая женщину трястись в темноте еще более отчаяннее и сильнее.

Когда все закончилось она, содрогаясь от неуемной дрожи, тихонько заскулила, давая волю горьким слезам. Последние капли рвоты срывались с ее избитых губ и слипающихся ноздрей устремляясь в теплую густую массу сползающую по рукам и локтям на ладони, в упоре стискивающих комы влажной земли… на мгновение остановившись, мама опустила голову еще ниже, больно закусила нижнюю губу, выгнулась и, протяжно простонала, позволяя пенящейся струе мочи излиться прямо в не до конца спущенные штаны, впитываясь в ткань и скапливаясь небольшими лужицами в складках яркого водонепроницаемого неонового купальника.

Павел улыбнулся. Облокачиваясь на машину, он медленно надрачивал вновь набухающий хорошо отдохнувший член. Терпеливо подождав пока шлюха закончит изливаться жидкостями, он не спеша подошел, по хозяйски и с нескрываемым удовлетворение осматривая бьющуюся в спазмах рыдающую фигуру.

— П… простите… простите меня… – всхлипывала мама, обращаясь к иллюзорным образам мужа и сына.

Обблеванная, обконченная и обосанная она и не думала сдаваться, изо всех сил пытаясь выпрямиться и встать. Он помог ей. Не мог не помочь, видя такое сладкое зрелище… медленно намотав на кулак ее растрепанные ветром светлые волосы, он с силой дернул вверх всхлипывающую голову и грубо всадил вновь возбужденный хуй прямо в смазанное горло продолжающей ссать в собственные штаны маме.

Мне необходимо было отойти от всего произошедшего.

Необходимо было уйти куда-то, подумать, дистанцироваться… свыкнуться с… увиденным и с собственными мыслями… желаниями, медленно распускающимися где-то глубоко внутри не смотря на всяческие попытки загубить, заглушить их любым доступным способом.

В номер я намеренно вернулся далеко за полночь, искренне надеясь… что… что мама будет спокойной спать в собственной кровати, сокрытая от всего мира плотным одеялом… как будто ничего не было… и больше не будет. Не будет… никогда…

Тихонько постучав и выждав определенный интервал, я аккуратно открыл входную дверь, осторожно ерзая ключом в разболтанной замочной скважине. На цыпочках, стараясь лишний раз не шуметь, подкрался к очертаниям кровати, сунул под нее полупустой рюкзак и… и к собственному то ли удивлению, то ли радости, обнаружил полное отсутствие кого-либо.

Номер был пуст. Кровати заправлены. Вещи аккуратно разложены по шкафам и чемоданам, комната заполнена холодноватым запахом стиранного белья, а на прикроватной тумбочке заботливо оставлена россыпь свежих фруктов в незатейливой вазе, с маленькой запиской: «Сынок, поешь, пожалуйста».

Сердце екнуло, в предвкушении чего-то, а член заметно потяжелел,

— С Денисом? Снова? Снова будет… облизывать его с ног до головы? – вертелись у меня в голове вопросы, режущие по больному громкими словами и образами.

Снова в ночном серебряном свете я увидел маму… мою маму, медленно водящую языком по выпирающим мышцам Дениса. Видел, как смакует она во рту его вкус, как закопавшись носиком вдыхает его запах, как повыше выставляет оголенный зад… как бережно размазывает слой слюней по прессу юноши… снова и снова, мазком за мазком, то и дело скатывая по упирающемуся в разгоряченную кожу язычку новую порцию сладких слюней… нежно… неторопливо… самозабвенно целует его натренированные ноги, закатывая глаза и ерзая сочными оголенными ляжками с характерным приятным звуком трущейся кожи… исходя обильными порциями смазки, предвкушает, нет, скорее заботливо готовит трепещущее лоно…

Денис перевернет ее на спину. Снова, снова, как и в ту ужасную, но от того еще более прекрасную ночь. Грубо. Резко. Без лишних ласк и нежностей втолкнет в ее чрево стойкий, уверенный член… член, к которому мама специально ехала через немыслимое количество городов и сел… член, который мама представляла, тяжело дыша в пропитанном насквозь потом топе на очередной заправке в терзаемой солнцем машине… он выебет ее… привычно, будто в очередной безмозглой девке, заходит внутри, выбивая из подарившего жизнь тела стоны блядства и благодарности… выгнет родной человека в изгибы ломающего наслаждения, пока… пока…

— А во-о-от… сюда-а-а? – промурлыкал в иллюзиях нежный шепот мамы и тут же всплыл размазанный образ женщины влажными пальчиками разводящей половые губы.

Я стянул штаны и принялся медленно надрачивать пульсирующий член… плавно двигал кожу, прикрыв глаза и тихонько постанывая, представляя, как, хлюпая, погружаюсь в родную, теплую пизду мамы. Как стенки ее влагалища тут же обхватывают меня, родного сына, в грязном поцелуе и втягивают все глубже и глубже, а сама она вьется подо мной, целуя, срывающимся голосом вскрикивая и тут же прикрывая рот дрожащей ладонью… чтобы не разбудить… не разбудить меня же, спящего за стенкой, в соседнем номере…

— Скажи, – склоняется над ней Денис, – Скажи…

— Выеби меня. Выеби меня как последнюю шлюху! – с вызовом произносит мама, приподнимаясь на локтях и до скрипа стискивая зубы, – Вытрахай меня так, чтобы я не могла больше ни о чем думать… трахай меня всю ночь! На всю длину! Засаживай так сильно, так грубо, как только хочешь!!

Я задвигал рукой быстрее, подыгрывая потоку фантазий. Поганое наслаждение все приливало и приливало, и я никак не мог заткнуть свои… свои неправильные мысли о собственной матери… маме… мамочке… любимой мамочке…

— Не слушай мои мольбы! Используй меня, слышишь?! Забудь об этом и… – мама задрала голову и прикрыла глаза под накатившем возбуждении от сильно вогнанного члена, аж шлепнувшегося надутыми яйцами об тепло ее кожи, – Еби… да, да, да… еби меня, сыночек… а-а-ах… еби меня…

— Рот, – вновь, знакомым повелительным тоном скомандовал Денис.

Она открыла. Так же, как и тогда… так же, как и собственную пизду для него…

Плевок. Еще. Еще. И еще. Слюна приземлялась на ее прикрытие веки, свисала с носа, попадала на плотно сжатую юношеской рукой левую грудь с жалобно торчащим между пальцами бордовым соском. А она глотала. Облизывалась, собирала тянучую сладость языком… стонала всей грудью. Выдыхала из себя похоть, потея, подмахивая, насаживаясь… и оставляя на загорелом паху юноши влажные следы поцелуев половых губ…

Я остановился.

Нет, так нельзя. Нельзя! Никак нельзя… она моя мама… моя…

— Может быть… – пронесло у меня в голове, – Может быть соседний номер еще не убрали? Может быть там еще осталось…

Еле натянув штаны на одуряюще перевозбужденный член, я буквально выбежал на балкон и, особо не задумываясь, перемахнул через зияющий провал в номер тети.

Никого. Подлетев к намертво вырезанной в воспоминаниях кровати, так удобно расположенной у окна я… ничего… пусто… ровный слой выглаженной простыни, хрустящие чистотой одеяла и запах… холодноватый запах стиранного белья вместо прелого амбре из спермы, мочи и пота совокупляющихся тел в звериной страсти… Член качнулся, в очередной попытке высвободить распирающую набухший ствол сперму, но уже без меня… продолжать мне не хотелось. Горечь и боль реальности жестоко вытряхнули все грязные сцены, весь бред не до конца принятый мной за чистую правду, оставив лишь пустоту и отчужденность…

— Как она могла? Как могла так поступить с нами… как… почему он? Почему с ним? Почему…

Не помню сколько я просидел в чужом номере на чужой кровати… будто бы на обочине чужой жизни, где еще вчера ровестник жестоко выдрал мою маму, напором и грубостью указав ей место на весь… весь оставшийся отдых…

Разные мысли посещали меня. Было одновременно и обидно… и… страшно. Я искренне злился на Дениса, до ярости, до жесткого плана страшной мести… и… одновременно не понимал. Искренне не понимал, но… где-то глубоко… за разумом и принципами я… я… хотел еще… еще хоть раз увидеть…

*Бум. Бум. Бум*

Донеслось до меня откуда-то издалека.

*Бум. Бум. Бум*

Кто-то настойчиво стучал в дв… дверь… нашего номера?!

Под аккомпанемент тяжелых ударов я снова выскочил на балкон, уже знакомым финтом оказался в номере и преодолев половину комнаты… остановился как вкопанный.

— А вдруг… вдруг… Денис? – осторожно зашептало желание в моей голове, – Вдруг… вдруг снова получится…

*БУМ. БУМ. БУМ*

Постучали еще более настойчиво, отчего входная дверь неприятно заскрипела, кривясь от непривычного грубого обращения.

— Есть кто?! – донесся до меня чей-то знакомых голос… кого-то… кого я никак не мог вспомнить.

Я не двигался. Не шевелился, не желая вытанцовывать уродливый танец на старых половицах. Прирос к полу, силясь даже не дышать лишний раз, не подавать и признака того, что в номере кто-то есть. Тишина. Мучительная тишина, точащая мою нерешительность. Затем, неразборчивые переговоры. Смешки. Раз. Потом еще, и еще, но уже громче и раскрепощеннее.

*БУМ. БУМ. БУМ*

В тот же миг заскрежетала замочная скважина, вплетаясь в гомон приглушенного голоса.

— Ра… да тут, да… – просочились сквозь деревянную преграду бессмысленные обрывки.

Видимо, пытались открыть, но, так как свои ключи я оставил воткнутыми изнутри, сделать им этого не удалось… но… но теперь, верно, они догадывались, что внутри, все же кто-то есть…

— Б… С… ун…

Выждав, пока голоса стихнут, я осторожно подкрался к выходу из номера, вынул компрометирующую мое присутствие небольшую связку ключей с прикрепленной номерной биркой и прислушался. Сначала мне показалось, что ночные гости безвозвратно растворились в полумраке летней ночи, но затем, их едва слышимые переговоры все же достигли моих ушей…

— Чего квелая какая? – рассмеялся знакомый мужской голос откуда-то со стороны кухни.

Ответа не последовало.

— Сейчас… Эх, ну что ж ты! Ладно, подожди пока тут. Сейчас хозяйскими откроем. Я мигом.

Я не стал дослушивать. Логично думать о происходящем из-за клокочущего возбуждения я все равно не мог, поэтому пошел по проверенному пути, и, вновь выбравшись на продуваемый всеми ветрами балкон, занял постыдное место под плотным покров лоз винограда.

Оставалось дождаться… дождаться очередного… сладостного унижения…

В номере было тихо.

Дверь ожидаемо открылась под натиском хозяйских ключей, но ни на пороге, ни в перекрывающих звук струях душа, ни на одинокой кровати под кряхтящим ноутбуком и с заткнутыми наушниками ушами их никто не встречал… будто бы и не было никого в номере… но только лишь будто бы.

— П… простите… – выдавила из себя Светлана, всхлипывая и постепенно сползая по спрятанной в сумраке стенке коридора.

«Не может такого быть», – подумал Павел, повторно обводя комнатушку цепким взором. Не мо… рюкзак. Едва заметная лямка рюкзака подло выглядывала из-под аккуратно застеленной кровати сынишки. Он улыбнулся, искренне пораженный вскрытой низостью.

— Аккуратнее, – нежно подхватил он спутницу за плечи и неспешными шажками повел к кровати, к столь необходимому и долгожданному отдыху.

— Прос… простите…

— Ну как же ты так, Свет, м? Точно не нужно никуда сообщать? Скорую, может быть, вызвать? Или сыну позвонить? Это ведь не шутки. Совсем не шутки!

Еще пара шажков. Женщина едва держалась, готовая в любой момент брякнуться на пол.

— Может вполне и отравлением быть… или чем еще похуже! Климат у нас совсем другой, сама понимаешь. Не привык, видимо, организм еще к такому, вот и выкидывает… номера…

Женщина тихо закашлялась, переваривая в собственном нутре жирные порции спермы, парой часов назад поедаемые с такой болью, но и с таким аппетитом.

— Это очень плохо, что ты одна сталкиваешься с подобным… без защитников своих, мужа и сынишки. Не должно близких людей бросать одних, а то мало ли какое бедственное положение может случится…

«Где же прячется этот гаденыш? В шкаф что ли забрался?» – наиграно жалобно покачивал головой Павел, исподлобья шаря хищным взглядом по комнате.

— А Денис что? Он же, вроде, рядом был, нет? Почему не помог? – продолжал играться мужчина, скармливая слишком удобные ломтики дезинформации, – Ну хоть сюда привел и на том, конечно, спасибо.

Шорох. Павел осторожно перевел взгляд на окно балкона… может… нет. Ветер. Всего лишь ветер.

— Бр, – булькнула мама.

Павел подтолкнул женщину сделать еще один шаг и, едва заметно, расцепил поддерживающие руки, с удовольствием наблюдая, как измученное тело устремляется к полу.

*БАХ*

— Ох, емае! Осторожнее, Свет! Осторожнее! – взволнованно засуетился Павел, поднимая женщину и, без труда, перекладывая на кровать, под сокрывающее от всего мира плотное одеяло.

Покосившись на россыпь фруктов, мужчина ухмыльнулся и заменил аккуратную записку пятитысячной купюрой, прижатой сверху не подававшем признаки жизни телефоном, с грязным сюрпризом внутри.

— Я телефон на тумбу положил. Если что, обязательно позвони, либо мне, либо сыну, слышишь?

Она не ответила.

— И это, – добавил мужчина другим голосом, – Если вдруг, Свет, захочешь выблевать всю заразу эту… не сдерживайся.

После ухода Павла я еще минут двадцать неподвижно сидел в природном схроне, боясь спугнуть своевольно шуршавшую растительность.

Теперь я вспомнил и столь знакомый мужской голос, и самого Павла… и… Боже, как же хорошо, что он оказался рядом и довел маму до номера… Я не знал, что там такого сделал Денис и чем закончились эти их… "игры", но… но я не сомневался, что именно он приложил руку к…

Прикрыв лицо вспотевшей ладонью и кое-как втиснув в мозаику бытия новый фрагмент изменившейся реальность, я, не спуская взора с лежащей мамы, быстро прошмыгнул к входной двери. Открыл ее. Закрыл, пошуршав ключами и погромче хлопнув. Нарочито громко прошелся… в нерешительности остановившись на пороге зала…

— Мам? – шепнул я.

Тишина.

— Мам!

Немного помявшись, подошел поближе и… замер, ощущая набравший обороты нездоровый стук сердца.

Ее светлые волосы… местами пучками прилипавшие к изможденному лицу. Свалявшиеся, запутавшиеся, они угловато ниспадали вниз, очерчивая темный ромб опухших родных губ, которые, видимо, Денис несколько часов к ряду использовал для своего наслаждения. По полной. Наплевав на силу хлестких ударов и боль… унижения, что плотной пленкой засохшей спермы, осталась на щеках, скулах и даже лбу… в уголках рта и по всему подбородку…

— Стекало изо рта… – нашептывало желание, – Как у соски… скапливалось на подбородке, пока она, хлюпая, заканчивала отсос… втягивала в себя остатки, причмокивая от наслаждения…

Болтающийся неоновый купальник, криво повисший на аккуратных грудях… расстегнутый и готовый в любой момент стечь с мамы на пол… и еще кляксы! Еще следы на мерно поднимающемся и опускающемся загорелом подтянутом животике…

Я…

— Мам, – толкун я ее в плечо, чувствуя барабанный ритм волнения и возбуждения в собственной голове, – Мам, ты спишь?

Нет ответа. Да и не мудрено после… после всего… того, что… ей…

Сгорая от неописуемого возбуждения, слабо понимая, что вообще делаю, я тихонько припустил штаны и принялся активно массировать головку готового взорваться члена винтовыми движениями. Красно-фиолетовая, налитая кровью, невероятно набухшая она пронзительно устремилась в сторону распластавшейся… обконченной… выебанной до беспамятства мамы…

Двигая рукой я скользил похотливым взглядом по ее загорелой коже, по засохшим струйкам чужой кончи на ее шее и ключицах… по следам от темных разводов потекшего макияжа, быстро смытого очередной порцией молочного десерта, слитого ей прямо на лицо… на закрытые глаза, приоткрытый рот… я не торопился, представляя, как мама давится членом Дениса, как похабно мычит и остервенело трет рукой между ног… как согнуты ее ноги, как выпирают манящие складки кожи у колен… как стекает белоснежное семя по ее…

Я шагнул ближе. Чуть согнулся, впиваясь взглядом в тонкую полоску незагорелой кожи, преодолевшей и расстегнутые штаны и темные, влажные от чего-то трусы… еще ближе… я чувствовал, как сперма поднимается все выше и выше готовая на пике наслаждения выстрелить блаженной струей прямо на маму… шлепаясь на ее живот, на руки едко пахнувшие блевотиной… смешиваясь с чужой кончей… сливаясь в грязный слой…

— Что я же я делаю… что со мной не так?! – истошно орал я в голове, подходя еще ближе и еще, и еще, совсем позабыв о любой осторожности, о любом уважении.

Член больно запульсировал, сплевывая протекшую смазку в мамину открытую подмышку.

— Надо остановится! Надо остановится!! Это моя мама!! ЭТО МОЯ МАМА!!

Я пригнулся еще сильнее. Подался ближе, выпятил ходящий ходуном пах вперед и, скривившись, резко… позорно убрал руки, позволяя разогретому члену шмякнуться мамочке на лицо.

Вспышка. Невероятная тряска прибивает меня к кровати. Не помня себя, я хватаюсь за деревянное изголовье, ощущая бугорок маминого носа под своим пропахшим потом стволом. Член сокращается и сокращается, дергается, брыкается, подкашивая мои ноги в немыслимо постыдном, но от того еще более мощном оргазме… сперма, горячая как парное молоко сперма выстреливает куда-то поверх маминой руки, жуткой кляксой разливаясь по соседней подушке и… бля-я… по ее загорелому плечу… и снова, и снова, и снова, и снова, и снова!! Сливая все, что накопилось в трущихся о кожу ее щек яйцах я дрожал и протяжно стонал, ощущая теплое дыхание, вырвавшееся из ее приоткрытого рта… теплота приятно обволакивала нижнюю часть моего члена переходя на яйца… я… я кончаю снова, снова выдираю из себя необъяснимый кайф, плотно зажимая стонущий от неправильности происходящего рот.

Все темнеет. Согнутые ноги более меня не держат, а реальность взрывается от одного только вида потекшей с маминого плеча куда-то под купальник спермы… моей спермы…

Утро четвертого дня отдыха выдалось куда более солнечным.

Ни свет ни заря уже защебетали диковинной трелью местные пташки, радуясь безоблачному синему небу и стихшему ветру, угомонившемуся после вчерашних активностей вечером и ночью. Шелестели листвой заросли инжира, скрывающие скромный прачечный пристрой. Полным ходом пробуждалась жизнь от мимолетного сна и тускловатые лучи выкатывавшегося из-за горизонта солнца уже смогли протиснуться в нашу душевую, сквозь небольшое, плотно закупоренное окошко, почти под самой крышей этажа. Теряясь во влаге, они разбивались на тысячи маленьких искорок, кружащихся в плотной завесе теплого пара, занимающей собой практически всю комнату, концентрируя расслабляющую приятную температуру и позволяя маме свободно заниматься своими последушевыми делами голышом.

Запотевшее зеркало надежно скрывало все происходящее в своем нутре. Медленно сползали по многочисленным, аккуратно расставленным бутылочкам шампуней и гелей томные капли, сбежавшие из плена еще работающего, слегка проржавевшего душа. Легкой росой ощетинился экран телефона, прижимающий сворачивающуюся купюру в пять тысяч и монохромно переливающийся сообщением [Жду в номере] от некоего Павла…

Мама массировала локти увлажняющим кремом, безразличным взглядом буравя цветастые обертки гигиенических средств. Распаренное после горячего душа тело постепенно остывало, в угоду очередным оздоровительным мазкам поворачиваясь и изгибаясь под новыми, притягательными углами.

Собрав мокрые волосы в конский хвост, мама кашлянула и, сверкнув лезвием миниатюрной бритвы, принялась топить зарождающиеся на лобке золотые волоски в толстом слое пены.

*бззз*

[Чего не спишь?] – улыбался ей маленький портрет Дениса.

[А ты?] – быстро набрала она ответ, не меняясь в уставшем лице.

[Ты не ответила. У меня тренировка только закончилась. Вот и не сплю.]

Сбрив очередную полосу, мама перевела задумчивый взгляд в сияющее солнечными лучами окошко.

[Я душ принимаю. Люблю, пораньше, когда никто не торопит.]

[М-м-м… А это уже интересно!] – спустя секунду пришло ответное сообщение.

Мама отложила телефон, сполоснула руки, выскребая пропущенный комок земли из-под ногтя и, наконец, осторожно подняла купюру…

[Хочу посмотреть, хорошо ли ты вымылась.] – заиграл на экране телефона в белом окошке наглый текст.

[Сначала покажи, как ты там натренировался]

Помедлив, она открыла крышку унитаза, занесла купюру и… остановилась…

*бззз*

Экран заиграл красками, выводя детальную фотографию потного пресса Дениса, его коротко остриженного паха и стойко стоящего члена, поддерживаемого юношей за яйца свободной рукой.

Она приблизила. Потом еще, в другом месте. Навела зум на заметный бицепс накаченной руки. Замерла, пройдясь горящими глазами по фотографии. Она хорошо помнила эту кожу… буквально ощущала специфичный запах тела… переплетающегося с запахом застоявшейся мочи душной раздевалки домика-кабинки…

[Ну как?] – не дождался ответа собеседник.

[Тренировка, я смотрю удалась… как и всегда ;) ]

[Экран облизала?]

[Нет…]

[А чего ждешь?]

Мама закрыла крышку унитаза. Тяжело дыша, покосилась на закрытую щеколду и, закрыв глаза, распластала язык по всей ширине телефона, медленно вылизывая влажный экран демонстрирующий торс юного любовника.

[Сделано. Вкусно.] – сухо вывела мама по слюнявому экрану.

[Что сделано?] – играл с ней Денис.

[То, что ты просил.]

[А что я просил?]

Мама шагнула в душевую, шумно задвигая за собой матовое стекло дверцы.

[Я вылизала экран своего телефона с твоим накаченным прессом и возбужденным членом, как ты и просил.]

Она села на небольшое сиденье, утопленное в боковую стенку. Зафиксировала на экране фотографию. Наслаждаясь теплым паром, ползущего по ляжкам, максимально развела в сторону ноющие ноги и пробежала пальчиками по сочащейся на пластиковый пол смазкой киске.

— М-м-м… – простонала мама, жадно выливая обильную дозу шампуня на подведенный к сверхчувствительным половым губам твердый край грязной, во многих смыслах, купюры… заработанной купюры…

[Я хочу тебя] – вспыхнуло новое сообщение.

Мама остановилась. Пенящаяся жидкость, вперемешку с ее соками, шматами спадала с надрачиваемой трубочки из свернутой валюты.

Она… она медленно поднесла руку ко рту. Облизала ладонь, слизывая собственные выделения… не спеша просунула язычок промеж пальцев… как научили… как приказывали… дрожащие пальцы застучали по экрану телефона, набирая короткую фразу.

[Назови меня шлюхой]

Замерла, косясь на экран и выжидая заветного слова… одной рукой до неги разведя половые губы, а другой лишь кончиками пальцев сжимая тугую влажную трубочку рыжей купюры.

[Я хочу выебать тебя, шлюха] – вспыхнули, наконец, столь желанные слова и мама, с громким стоном, всунула глубоко в вагину заработанные деньги.

Со всем уважением, Delta-103.