Маша и Медведь

Сашка завёз свою Машу ко мне в начале декабря. Сам он собрался в какой-то лыжный поход. На перевал Дятлова, твою мать! Хорошо хоть жену молодую с собой не взял. Я объяснил ему конкретно, какой он идиот, так что он быстро навострился уезжать. Они с Машей и раньше у меня гостили, но обычно летом. А сейчас они оба взяли отпуск, но Маша, умница, передумала идти с ним в поход и решила отдохнуть в деревне. Ну, и правильно! На охоту её свожу, в лес.

Утром рано встал, а Маши нет. Когда вышла, не слышал. Подошёл к окну: свежий снег выпал. Куда она могла отправиться? В туалет, может? Я отошёл от окна, затопил печку. Но что-то внутри меня грызло, не давая покоя. Ругнувшись, вышел из дома и быстро перешёл улицу. Снега за ночь выпало немного. Вижу женские следы из калитки дома, идут по улице направо. На улице никого. Машинально иду параллельно следам. Видно, что девушка шла, не бежала. Следопыт блин, Чингачгук. Так дюбой охотник поневоле следопытом будет. Она что, к автобусной остановке пошла, уехать собралась? Так остановка в другой стороне. Подумалось: Да мало ли куда может пойти молодая девчонка. К кавалеру своему. Да только не было у неё в деревне никаких знакомых, тем более, кавалеров.

Да и вообще, в той стороне ничего и нет, деревня кончается. Там только речка да пруд небольшой. Пруд… Блин… Она на пруд пошла, что ли?! Да тот пару дней как замёрз только. Заныло в груди как-то нехорошо. Шире шаг, почти бегу. Выбежал на берег пруда. ТВОЮ Ж МАТЬ!!

Вы знаете, как тонут люди? Молча. Вот так, молча, вскидывая руки кверху, идут ко дну. Сразу увидел полынью на чуть припорошенном снегом льду. Этот лёд… Хорошо, если пару сантиметров толщину будет у берега. А дальше… Недалеко от берега совсем, полынья, где ключ со дна бьёт. Где ж ей знать-то было! Голова из полыньи только и торчит. Бегу, полушубок на ходу расстёгиваю, шарф сматываю. Плюхнулся пузом на лёд, проехал к полынье… Она уже еле держится, выбраться не может, лёд крошится. За шарф ухватиться не может, руки уже не слушаются. Лёд подо мной трещит. Да чёрт с ним, провалюсь, даже проще будет её достать. Она посиневшими пальцами за белое крошево цепляется. Ещё чуть-чуть – и затянет её под лёд. Я уже рядом. Почему лёд не проваливается? Не знаю, некогда думать. Хватаю одной рукой за её «конский хвост» на голове, другой рукой переворачиваю на спину и тяну. Да твою ж мать! Лёд скользит, и я к полынье на брюхе еду. Пинаю со всей силы носком по льду. Когда не надо, он крепкий, сволочь! Пробиваю носком сапога лёд, тащу её из полыньи…

Уф! Ну, точно! На коньках решила покататься, спортсменка, твою за ногу. Поднимаю её на руки, на меня течёт ледяная вода. Глаза у неё, как у снулой рыбы, лицо белое, губы синие. Уже без сознания. Бегу домой, пыхтя, как медведь. Срываю со лба девушки заледеневшую гламурную повязку дурацкую. Не вижу ничего, кроме своей цели. Пинаю калитку, выбиваю плечом тяжёлую дверь, и вот я дома. Кладу свою ледяную ношу на диван, падаю на колени, срываю эти дурацкие коньки, которые летят куда-то в угол. Насквозь промокшие брюки и носочки с чавканием приземляются там же. Куртку стащить труднее, её безвольно раскинувшиеся руки резанули мои глаза. Бросаюсь к шкафу, ящик с бельём застрял, выдираю его с мясом, летят какие-то осколки. Нахожу два махровые полотенца.

Вот, притащил домой девицу и раздеваю её. А куда её тащить? Медпункта у нас теперь нет, спасибо нашим оптимизаторам, дамочкам из правительства. Да и не доживёт она до медпомощи-то. Ей сейчас нужна ванна с тёплой водой. Не с горячей, упаси Бог, а с тёплой. А я только-только печку растопил. Блядь, ну почему у нас вечно всё через жопу-то?!

Девушка лежит на диване без сознания, иссиня-белая. Ну зачем ты отрастила такой хвост на голове, родная! Он сейчас как дополнительный холодильник. Быстро обматываю его полотенцем, оно мгновенно промокает.

— Прости, Машенька! – мой голос звучит в тишине пугающе даже для меня самого, не до слов сейчас.

Решительно раздеваю девчонку донага. С волосами, обмотанными полотенцем, она словно только что вышла из ванны. Мельком осматриваю её нагое тело. Тонкое, девчоночье, с тёмным треугольничком бикини, с крохотными грудками. Мечта педофила… Вот только она умирает. Ногти на ногах восковые. Сердце… Бьётся еле слышно, но это ненадолго. Дышит? Нет!!

Машинально растираю лежащее передо мной тело полотенцем, понимая, что всё поздно. Не уберёг свою дочку, сука!! Раскрываю свою кровать, кладу её на постель. Крохотный очаг тепла остался только у сердца. Всё тело отключилось от кровоснабжения, отключился мозг и – самое страшное – лёгкие. Сейчас сердце лишится последнего кислорода и остановится. И запустить его я не смогу. И никто не сможет. Как только остановится сердце, все сосуды расслабятся, и в сердце хлынет ледяная кровь с периферии. Это конец… Мне хочется завыть от бессилия. Ну за что, за что это мне?!

Как там у Лу Синя? На грани буйного жара холодно… В небе – бездонная пропасть… В глазах – пустота… Спасение там, где нет надежды… Танец белого мотылька… У открытого огонька… Танец белого маньяка… Я срываю с себя одежду. Всю. Перелезаю через тело девушки и ложусь рядом. Я не только педофил, я ещё и некрофил. Педофил-некрофил, как вам такое?

Её тело обжигает холодом. Прижимаюсь к нему, закидываю на неё ногу. Наше общее ложе накрыто одеялом. Поворачиваю лицо девушки к себе, мой палец приникает ей в рот, разводя зубы, а потом я припадаю ртом к её мертвецки холодным губам. Моё горячее дыхание врывается в её лёгкие. Слегка нажимаю ладонью ей выше грудины. Выдох. Когда-то эсэсовские врачи установили, что сбитого над северным морем лётчика эффективнее всего отогревать с помощью обнажённой женщины. Причём с помощью именно одной женщины, а не двух. Вдох. Женщина реанимирует эффективнее, чем даже ванна с тёплой водой. Вдох. Логично ведь, что женщину нужно отогревать мужчине? Выдох. Мы почти с головой накрыты толстым одеялом, когда я осторожно, прошу прощения за это слово, залезаю на свою сноху, обнимая её ногами, полностью прижимаясь к ней животом и, опираясь на локти, лишь слегка – грудью. Вдох. Моя грудь опускается на её грудь так, что сначала я чувствую, как упруго поддаются нажиму её холодные грудки. Выдох. Меня сейчас можно брать голыми руками: идите и смотрите, как гнусный мерзавец осуществляет насильственные действия сексуального характера с бесчувственной девушкой… И когда я прижимаюсь губами к её шее, то это выглядит особенно извращённо, правда? Но я чувствую губами пульс. Сердце бьётся, какое счастье!

Мне показалось, что её губы потеплели? От тёплого дыхания? Она дышит!! Только сейчас у меня затряслись руки так, что я с трудом могу приподнять её веко. Чёрный зрачок мгновенно сужается. Слава тебе… Господи… Мозг не пострадал. Ложусь на бок рядом, приподнимаю её, привлекаю к себе. Обнимаю руками и ногами. Странная картина конечно, но сейчас самое главное – согреть её своим животным теплом. Благо, что меня от всего произошедшего буквально бросает в жар и пот. Юлий Цезарь помнится, предпочитал воинов, которые краснеют в битве, а не бледнеют. В общем, я оказался самое то. Да, но что будет, когда она очнётся? Увидит, что лежит в объятиях голого свёкра. Завизжит. Побежит в полицию. Кстати, полиция у нас есть, да. Медпункта нет, но полиция – это блин, святое для наших правителей. Впрочем, о чём я? Да пусть бежит, лишь бы жива осталась.

Проходит час почти. Между тем, отвлекающие мысли мало помогают. Мне всё труднее абстрагироваться от того, что я лежу в постели с молодой, стройной и просто красивой Машей. Со всеми вытекающими, а точнее, выпирающими обстоятельствами. Моё тело живёт своей жизнью и не обращает внимания на всякие условности.

— Твою ж мать! – бормочу я.

Осторожно вылажу из-под одеяла. Нахожу бутыль с самогоном. По очереди достаю из-под одеяла Машины руки и натираю их мутной, резко пахнущей жидкостью. Нужно восстанавливать периферийное кровообращение. Сдвигаю одеяло и невольно проглатываю комок в горле. Ножки просто прекрасны. Вспоминаю, как эта козочка прыгала на них. Растираю ступни, лодыжки, голени и колени. Ну, как-то так. Укутываю девочку с головой и иду подбросить в печку дров. В доме ещё холодно, конечно. Снова забираюсь в постель. Думаю, что будет эффективнее согреть её по-другому. Переворачиваю холодное беспомощное тело на бок и закидываю её на себя, спиной к себе. Ледяной хвост волос в полотенце обжигает холодом плечо. Тепло ведь распространяется снизу вверх? Только вот неудобно получилось. От волнения и прикосновения к обнажённому девичьему телу, у меня реально встало. Стыдно сказать, но это так. И мой разгорячённый стояк оказался как раз между её ножек. Ладно, пусть это будет дополнительный нагреватель. Приподнимаю колени, и холодные бёдра моей "сбитой лётчицы" смыкаются, зажимая между собой член. Ощущение не из приятных, но мой стояк и не думает сдаваться. Наоборот, он только крепчает. Да, именно крепчает. Ну, не железный же я, в конце концов!..

Сердце… Оно бьётся под моей рукой, слабо, но ровно. И грудь над сердцем теплеет. А грудки ещё холодные. Такие маленькие, тонут в моей лапище. Я их согрею… О, Господи! Мой стояк уже приподнимает одеяло! А как у нас животик? Опускаю руку ниже, проводя по изящному плоскому животику. Да он почти тёплый! Слава Богу! Запустился большой круг кровообращения! Эх, сейчас бы капельницу с глюкозой и витаминами хотя бы!.. Моя рука машинально возвращается на Машину грудку. Это мне так показалось, или действительно, мои пальцы отыскали затвердевший сосочек? Надо пощупать ступни. Как там с периферическим кровообращением? Опускаю девушку на бок, затем на спину. Выбираюсь из-под одеяла, засовываю руку обратно, нащупываю лодыжку, пальчики… Они тёплые!!

— Ай!

От неожиданности, я вскакиваю на ноги. Она боится щекотки?! Маша внезапно приподнимается на постели и раздражённо смотрит… Прямо перед её глазами оказался мой неимоверный стояк, во всей своей дурацкой красе. Мгновенно сажусь на кровать, прикрывшись кончиком одеяла. Дурацкая ситуация… Маша сидит под одеялом, хлопая большими глазами.

— Машенька, дочка, живая! – я готов пуститься вприсядку – Лежи, лежи!

— Папа, я провалилась, – говорит она испуганно – Так страшно! Это было так страшно!.. Это было так холодно и так больно!..

Со смущением перехватываю её взгляд, упорно фиксирующийся на моём стояке под одеялом.

— Машенька, всё позади. Не думай об этом. Вот…

Из бутылки самогона на тумбочке выплёскиваю большую каплю в стакан и подношу к её губам.

— На. Нужно выпить. Одним глотком. Вот тааак!..

— Какая крепкая! Голова поплыла… – пробормотала она, прокашлявшись.

— Ложись и поспи. Тебе сейчас надо отдыхать. Постельный режим, – добавил я, улыбнувшись – Сейчас будет тепло, печка прогрелась.

— Мне кажется, что если я закрою глаза, то опять рухну в ту чёрную ледяную тьму, – пожаловалась она, ложась – Папа, побудь со мной, пожалуйста!

Я прилёг на кровати рядом с ней.

— Нет, здесь!

Она вдруг приподняла край одеяла так, что я увидел её почти всю, обнажённую. Это было так неожиданно, что я быстро опустил край одеяла, оказавшись под ним. На мне, конечно же, ничего не было. Казалось бы, только что я, голый, лежал в постели прижавшись к обнажённому телу Маши, но всё резко изменилось, и теперь я был не реаниматор утопленницы, а свёкор жены сына. Что бы сказал Сашка увидев нас вот так, в одной постели…

Маша смотрела на меня красивыми пьяными глазами.

— Папа, вы спасли меня! Я… Я такая дура. Спасибо вам!..

Не успел я что-либо ответить, как неожиданно, её губы на пару секунд прижались к моим губам. Но теперь они уже были тёплыми и даже горячими…

— Я представляю, что могла бы сейчас лежать где-то в чёрной холодной воде, мёртвая. Бррр!. – прошептала она – Я теперь никогда не согреюсь.

Мы лежали лицом друг к другу, и она вдруг прижалась ко мне вся.

— Папа, вы согревали меня своим телом… Простите, что я доставила вам столько хлопот!..

Мой эрегированный пенис оказался пикантно прижат к её животу.

— Машенька, доченька, о чём ты говоришь! Да если бы с тобой что-то случилось, мне бы пришлось самому головой в омут. Это ты меня прости, не уберёг…

— Мне так хорошо! – счастливо улыбнулась она – И тепло. Не уходите, пожалуйста!

Мне тоже было хорошо, и даже слишком, потому что я невольно обнимал прижавшуюся ко мне стройную красивую девушку, так что моя эрекция стала просто болезненной. Последний раз таких девушек я обнимал лет тридцать назад, так что это было объяснимо, но легче от объяснений мне не стало. Машина головка лежала в меня на груди, и её мокрые волосы начали просыхать.

— Вы согревали меня своим телом, – продолжала Маша сонным голосом – И вернули меня к жизни, я чувствовала это… Папа, вы… Я вам понравилась? – неожиданно спросила она.

— Что ты имеешь в виду, дочка? Ты мне нравишься. Только ты непослушная.

— Я хотела сказать… Когда вы меня раздевали, я вам понравилась?

Ничего себе, вопросик! Маша, конечно, пьяна, но… Не ответишь же "нет". А что ответить? "Да, Маша, ты мне так понравилась, что у меня даже встал!"? Я крякнул, покраснев.

— Маша, мне же не до того было. Ты была моей пациенткой, и ты была на волосок от…

Я прикусил себе язык. Не надо об этом, у неё и так психологическая травма!

— А сейчас? Сейчас я тоже на волосок? Нет? Я страшная, да? Вы поэтому молчите?

Она завернула руку себе за спину, отыскала мою ладонь и положила себе на бедро. Гладкое тёплое девичье бедро. Убрать руку с него было невыносимо трудно. Но я всё-таки убрал, правда, проведя при этом по всему нему и, прикоснувшись к бочку, охватил её за плечико.

— Машенька, тебе нужно поспать и восстановить силы. Ты немного перебрала…

Мне внезапно пришли на ум документы по нацистским экспериментам на Нюрнбергском процессе по переохлаждению людей. Вспомнилась цитата:

"… После того, как температура в прямой кишке испытуемых достигает тридцати двух градусов, более половины из них совершают совокупление с согревающей его женщиной. После коитуса температура восстанавливается даже быстрее, чем в тёплой ванне…".

Возвратившимся из ледяного ада людям не терпится вкусить наслаждений, которые так контрастируют со смертью… Вероятно, это присуще и женщинам? Немцы – они такие мастера по части экспериментов над людьми. Например, сотрудники Штази в ГДР установили, что результаты спортсменок возрастают на десять процентов, если перед соревнованием у них был секс с мужчиной. В гэдээровских женских командах был целый штат специальных сотрудников – массажистов…

Маша шевельнулось рядом с мной и посмотрела мне в глаза.

— Папа, вы ведь не обидите меня? – спросила она каким-то испуганным голосом.

— Ну что ты, Машенька! Да я скорее руку себе отрублю. Ты ведь дочка моя.

Во мне нахлынула волна нежности к ней. Я погладил её по щеке и чмокнул в лобик.

— Папа, простите меня… Мне так нужно почувствовать себя живой… Среди живых!..

Я ещё силился понять смысл её странной фразы, как вдруг она немного отодвинулась от меня, и её ручка легла на мой стоящий пенис. Я буквально онемел от неожиданности. Между тем, Машины пальчики не спеша исследовали мой член. Маленький крабик пробежал по пенису сверху вниз и обратно, попробовал отогнуть его от моего живота, ощущая возрастающее сопротивление упругости. В этот момент она была как маленькая девочка, знакомящаяся со встретившимся необычным предметом. Я представления не имел, как вести себя в этой ситуации, и мне ничего не оставалось, как ждать, что за этим последует.

— Мне было так хорошо! – извиняющимся тоном произнесла Маша.

В следующий момент она повернулась ко мне спиной, не выпуская из рук члена, а затем её тёплая голенькая попка прижалась к моему животу. Мой пенис оказался в мягко зажат между её ножек и торчал спереди её бёдер. И тут я понял, почему тогда моя рука нащупала её напряжённые сосочки. Она пришла в себя, когда лежала не мне, не подав и вида, а поняв, что происходит, вероятно, почувствовала возбуждение от необычной ситуации. Она поняла, что всё закончилось, что она жива, и это врезалось сладким импринтом в её восприятие окружающей действительности.

И теперь она лишь хотела повторить это ощущение. Но если тогда она лежала тихо и выдала себя, лишь не выдержав щекотки, то сейчас, похоже, она уже не собиралась сдерживаться. Я вновь почувствовал её ручку на своём члене. Кончики её пальчиков аккуратно легли под головкой пениса и мягко и бесстыдно потянули вниз его крайнюю плоть, обнажая головку. Я охнул и зашипел сквозь зубы, как от ожога, невольно поддав своими бёдрами ей под попу. В тишине я услышал, как Маша сглотнула и напряжённо задышала ртом. Её указательный пальчик нащупал на головке дырочку члена с выступившей капелькой смазки, и затем скользкие от смазки пальчики медленно задвигались по моему члену. Маша… Что ты творишь… Маша!.. Мои бёдра, не выдержав, задвигались в такт ласкающей руке девушки, я задышал напряжённо в её мокрые волосы. Какой режиссёр снимает это мягкое порно: сноха подрачивает свёкру?..

— Ма… шенька! – зашептал я ей на ушко, задыхаясь – Машенька, дочка…

Не сдерживаясь, мои руки подхватывают её нежные упругие грудки, которые так и просятся в ладони, прижимаются твёрдыми цилиндриками сосочков, я раскатываю их податливую плоть как тесто, сжимаю пальцами вновь… Сашка, прости, это слишком сладко, чтобы остановиться…

— Маша!.. Машенька!.. – это мой шёпот, в котором восторг, благодарность, похоть…

Я вижу её пальчики с голубыми капельками ноготков, скользкие от моей смазки, она берёт их в рот, чтобы дополнительно смочить своей слюной, они ныряют под одеяло, и я содрогаюсь от их движений вновь… Я следую под одеяло за ними, нащупываю её ручку, которая двигается взад-вперёд. Это не сон! Сашка, твоя Машенька… дрочит мне!

Шершавый треугольный лоскуточек мягкой шёрстки под подушечками моих пальцев… Я ещё не забыл, как устроены девушки… Там, ниже, жаркая раздвоенная припухлость нежной плоти.

— Маша? – в её имени, мой невысказанный вопрос.

— Ммм… – выдыхает она через нос – Да, папа…

Вот ручка Машеньки, дарящая мне наслаждение… Я встречаю её пальчики, следую их бесстыдным движениям. А вот раздутая до невозможности, головка моего члена. Она послушно выделяет мне на пальцы секрет возбуждённой предстательной железы. В сплетении наших рук и тел, я вновь отыскиваю Машину писечку. Податливо расходится под моим осторожным пальцем живая жаркая девичья плоть.

— А!.. – короткий тонкий вскрик Маши – А!.. Ой!.. Ой!.. Ой!.. А!.. Ах!..

— Ой!.. Ма… ша!.. Маша!.. Маша!.. Ой!.. Ой!..

Машины пальчики, подрачивающие мой член, заставляют меня ударяться о её попку, отчего её писечка трётся о мой палец. Мы оба испытывали необычайное возбуждение. Конечно, то, что происходило между нами, было сексом. Мне никогда не приходила в голову сама возможность того, что у меня с моей невесткой возможен и будет интим. Всё произошло как-то внезапно. И вот я вдруг осознаю, что между нами происходит нечто из ряда вон выходящее. Маша, конечно, не была скромницей, это живая, весёлая, красивая девушка, жена моего сына. И просто последствия произошедшего с нею шока привели нас обоих к тому, что мы оказались обнажёнными в одной постели, и сейчас ласкали друг друга, отдавшись естественным для мужчины и женщины сладострастным чувствам. Это ещё не было совокуплением, но уже на грани. Было ли это изменой со стороны Маши? Наставил ли я рога собственному сыну?

Такие мысли мелькали где-то в фоне, но сейчас я полушептал – полустонал Машино имя, благодаря её за доставляемое удовольствие. Возможно, она таким образом благодарила меня за спасение, а возможно, ей просто банально хотелось секса? Но ведь она попросила меня, чтобы я её не обижал… В любом случае, мы окунулись в мир взаимных интимных ласк, ощущая наслаждение и благодаря друг друга за него. Поэтому я не могу назвать происходящее адюльтером или ещё чем-то грязным, а мои прикосновения к Маше были совсем лёгкими и поверхностными.

В какой-то момент, Маша выскользнула от меня, и я послушно лёг на спину. В печке вовсю трещали дрова, уже было тепло и даже жарко. Маша, абсолют нагая, стояла надо мной на четвереньках. Её мокрые русалочьи тёмные волосы обрамляли её лицо, склонившиеся надо мной. Я не знал, что она ещё задумала; мы оба были возбуждены взаимными ласками, но что-то нас обоих удерживало на лезвии бритвы между недопустимым и уже случившимся.

— Машенька! – произнёс я – Девочка! Я сделаю всё, что ты захочешь…

Я провёл ладонью по её лицу, и она прижалась к моей ладони, закрыв глаза. Затем она слезла с меня и легла навзничь на середину кровати. Она подтянула к себе ноги, согнутые в коленях и слегка развела их. Приглашающе так. Поднявшись, я сел на корточки у неё в ногах. Может быть, так она приглашает своего мужа к близости? Мне захотелось прильнуть губами к её писечке, но она закрыла её ладошкой. Я придвинулся поближе, и ладошка тотчас же обвила мой член, слегка поглаживая его, а затем отпустила, нерешительно потянув его перед этим к себе. Мы ничего не говорили друг другу, за нас говорили наши тела. Я не знал, что делать с Машей. Точнее, знал, но чувствовал, что овладеть ею сейчас было бы неправильно; мы оба боялись этой необратимой близости. И в тоже время, мы оба хотели её. Я взял в руки свой затёкший член и осторожно постучал им по Машиной писе. Это выглядело пошло, но ей явно понравилось. Она закрыла глаза и заулыбалась. Постучав ещё немножко, я осторожно провёл кончиком члена вдоль её припухлой щёлочки, и проделал это несколько раз. И в определённом месте, Маша каждый раз вскрикивала и дёргалась всем телом. Тогда я стал потирать пенисом в этом месте, погружая слизистую головку на сантиметр, не более, между её тёплых губок. Машины ножки напрягались, каждый раз поднимая её лобок навстречу мне. С нежным лижущим звуком, головка моего члена погружалась раз за разом всё глубже и глубже.

— Ммм… Ммм… Папа… Папа… Папочка!.. А!. Ах!.. – постанывала Маша – АЙ!!

Соскользнув и преодолев слабое сопротивление, головка моего члена вошла в преддверие её влагалища. Замерев на секунду, я вынул её, но тут же Машины бёдра потянулись ко мне, мой пенис вновь уткнулся в облюбованное местечко.

— Ай!..

— Машенька!..

— Да… Папа… Ааа…

— Ооохммм…

Чувствуя, как податливо расступается под моим напором нежная плоть, я полностью вошёл в Машу, грузно придавив её к кровати. Мы оба вслушивались в напряжённое частое дыхание друг друга, и я ощутил необычайно интимное единение с ней. Казалось, это то, чего нам обоим не хватало, это было словно как крепкое объятие взаимного доверия. Мне пришло в голову, что я подвергаю её тело слишком большой нагрузке и приподнялся над ней, но её руки удержали меня. И тогда, дрогнув, медленно, очень медленно, но со всё бо́льшей амплитудой, я принялся сношать Машу под её сладко эротичные ахи. Она обнимала меня за шею, в то время, как её бёдра двигались навстречу моим, и её выступающий лобок ударялся о мой, в то время как её сладкий орган плотно охватывал мой член. Удивительно, но во мне не было торжества старого самца, овладевшего молодой самочкой. Я чувствовал, что соитие ей необходимо в этот момент, как некая психофизиологическая процедура. Я следовал темпу её движений, ощущая её всё возрастающее напряжение, которое начало достигать своего пика, и она начала кричать, как ягнёнок под ножом мясника. По её телу начали пробегать волны, и волны её оргазма прошлись и по моему члену, глубоко погружённому в её лоно. С криком выдохнув, она распласталась без сил. Во мне в этот момент было чисто отеческое чувство, я просто был рад её облегчению, рад, что смог доставить ей этот кусочек счастья и разрядку, в которой она нуждалась. Она прямо на глазах засыпала, истощив все свои силы. Переборов своё вожделение и сторожно выйдя из девушки, я плотно укрыл её одеялом.

Одевшись и стараясь не шуметь, я принялся варить на плите бульон из заначенного молодого глухаря. Пока он варился, я сидел, размышляя о том, что произошло между мной и снохой. С одной стороны, я воспользовался её слабостью, но с другой, я ей помог преодолеть душевную и телесную травму. И с моей стороны, было бы скотством играть на нашей произошедшей близости. Я решил вести себя так, как раньше, как будто ничего и не происходило. Кровать в Машиной комнате я передвинул поближе к печке. Повесил сушить её одежду и отправился топить баню.

Маша проспала до самого вечера. Скормил ей несколько ложек душистого бульона и отправил в баню. Баню я протопил не сильно, потому что опасался повышенной нагрузки на сердце.

— Машенька, тебе нужно прогреться, но не сильно. Веничком попарься, он там в тазике отмокает.

Я поймал её внимательный насторожённый взгляд, но не подал и вида. Мой сдержанно-благожелательный вид её успокоил, но в то же время, было заметно, что она словно бы помрачнела. Ничего, всё пройдёт. Всё забудется.

Она заулыбалась, когда я нахваливал ей свой суп из глухаря.

— Покушай, дочка. Эх, глухарик-то какой! Брусничный, да на хвое целебной! Вот, мяска белого попробуй. Мяско вкусное! Ммм, какое! Давай, ещё ложечку…

Она бросала на меня быстрые вопросительные взгляды, которые я отражал с безмятежной улыбкой. И мрачнела всё больше. Мда… Неизвестно, какие плоды принесёт эта моя тактика.

Глухая ночь опускалась на деревню. В посиневших окнах чернел невдалеке неприступный лес. Как там у классика? Тьма, пришедшая со Средиземного моря, укрыла ненавистный прокуратору город… Пропал Ершалаим!

Я сел перед печкой на плетёный коврик, открыв дверцу и глядя на прогорающие головни.

— Папа, можно мне тоже? – вздрогнув, услышал я голос Маши, неслышно появившейся из темноты.

— Ты меня напугала, Машенька! Конечно, садись.

Маша пристроилась рядом в кофточке и длинной ночной рубашке, обняв руками колени.

— Мне всегда хотелось вот так посидеть перед огнём. Как в "Мастере и Маргарите", – произнесла она, словно извиняясь.

— И ждать появления Азазелло? – усмехнулся я.

— С вином от прокуратора Иудеи, – засмеялась она.

— Что ж, – легкомысленно согласился я – Пусть будет как в кино. Сейчас будет настоящий кагор. В нём хорошо вымачивать мясо для шашлыков. Но для такого случая…

В наших руках оказались бокалы с тёмно-красной жидкостью. Мы молча смотрели на гипнотические язычки пламени, пробуя на вкус сладкое церковное вино.

Маша негромко прокашлялась.

— Папа, я хотела сказать, – начала она хриплым от волнения голосом.

— Стоп! – резко перебил я её.

В тишине, в возникшей паузе между нами, было слышно, как потрескивают в печке поленья. Машино лицо исказила страдальческая гримаса, её губы дрожали, и из её глаз хлынули слёзы. Вот этого я вынести не мог. Отставив бокал, я обнял её за плечики и привлёк к себе.

— Молчи, молчи! Не надо ничего говорить.

— Почему? – выдохнула она, задыхаясь от слёз.

— Слова убивают. Люди придумали слова, чтобы мучить друг друга.

Она не собиралась меня слушать.

— Вы меня презираете, да!?

Ну, твою ж мать!

— С чего ты взяла? – спрашиваю её спокойно.

Она вырывается из моих рук.

— Да вы даже говорить со мной не хотите! В упор меня не видите! Как будто ничего и не было! Думаете, хороша же у сына жонка! Пропихнул её разок, да и всех делов!..

Ну, дела… Тут без шоковой терапии не обойтись.

Плотно хватаю её за плечи. И смотрю ей в глаза.

— Ааа! Так тебе понравилось, да? – говорю ей с жёсткой усмешкой.

— Пустите!!

— Нет уж, иди сюда… Иди сюда, козочка! Попалась мишке в лапы?

— Я буду кричать!

— Кричи, кричи, Машенька. Соседи потом твоему мужу расскажут, как его жена кричала под свёкром.

— Папа, не надо! Пожалуйста!

— Не надо?! – выкрикнул я, бросая её ничком на кровать и наваливаясь сверху – А что ж ты даже трусиков не надела? Ну, погоди, вот сейчас только штаны спущу…

— Ааа! – забилась она в истерических рыданиях.

Я ничего не делал, просто лежал на ней, ревущей в подушку. Её тело вздрагивало подо мной. Потом поднялся и вновь сел в печки. Она так и лежала ничком, в задранной рубашке с голой попкой. Я поднял бокал и пригубил вино. Её рыдания постепенно утихали. Наконец, она поднялась и подошла ко мне.

— Будешь? – приподнял я бокал.

— Зачем? Зачем вы это делаете?!

— Присядь.

Я пододвинул ей коврик. Она, словно в трансе, опустилась на корточки.

— Конечно, – проговорила она с горечью и машинально потянулась за бокалом – Оттрепали как драную кошку за шкирку, и на коврик… Знай своё место. Дайте ещё.

— Ещё?..

— Вина!

Она сидела потерянная, опустив плечи.

— Вы наверное, никогда мне не простите, что я изменила Саше?

— Маша, послушай. Мы сами строим свой мир. Своими словами, своими понятиями. И если ты считаешь произошедшее изменой, то оно и будет изменой. Для тебя. А для меня это не измена.

— И что же это для вас?

— А для меня это то, что не имеет своего названия. Это то, что должно было произойти, и оно произошло.

— Ха, как это удобно! Нет слов, и весь разговор. И никто не при чём.

— Мы с тобой при чём. Я знаю лишь, что это было нужно тебе, разве не так? И нужно ли себя казнить за это? Ты ведь едва не умерла, поверь мне! И я знаю, что у меня в жизни не было ничего более прекрасного, чем произошедшее. Как ты можешь говорить о каком-то презрении? Я благодарен тебе так, что у меня нет слов. Прости, но слов у меня действительно нет…

Мы сидели в тишине, глядя друг другу в глаза, и языки огня из печки играли на наших лицах. Мы оба приподнялись на коленях навстречу друг другу, и губы Маши стали вдруг жадными, когда она обняла мою голову руками.

— Михаил, вы такой сильный, – прошептала она мне, и её губы, припухшие от желания,

прильнули к моему рту. Не прерывая поцелуя, она принялась расстёгивать на мне рубашку, а затем сбросила через голову ночную сорочку, оставшись обнажённой. Мы стояли нагими друг перед другом на коленях. Потом я присел на пятки, а Маша, продвинувшись, обняла бёдрами мою поясницу. Придерживая её за бёдра, я помог ей опуститься на мой эрегированный член. Вбирая его в себя, она со стоном выдохнула около моего уха. Мы сидели плотно обнявшись под жарким оранжевым пламенем, игравшем на нашей коже. А потом наши бёдра пришли в движение, исполняя медленный танец совокупления. Мои чувства, как ни странно, были почти отцовскими. Приподнимая попискивающую дочку на руках, я катал её на своём стоящем как кол члене, а она, обнимая за шею, обнимала меня своими ножками. Когда мы уже тяжело дышали от напряжения, и наши тела покрылись по́том, Маша устало опустилась на спину на пол. В темноте огонь выхватывал из темноты картину: плотный пожилой мужчина придерживая за талию тонкое стройное тело девушки, лежащей перед ним, любит её энергичными движениями бёдер и мускулистых ягодиц. Стройные ножки девушки лежат у него на плечах. Кому придёт в голову, что это свёкор и его сноха?

Маша убрала ножки с моих плеч и привстав, легко повалила меня на спину, потому что я уже был почти без сил. Закусив губку, она снова опустилась на мой член. Прекрасная стройная девушка раскачивалась надо мной, поднимаясь и опускаясь. Невозможно было долго сопротивляться этому наслаждению. Мои руки, не веря своему счастью, скользили по её гладкой коже, бёдрам, прелестным подрагивающим грудкам…

— Маша… Подожди… Машенька… Я сейчас…

Я попытался опрокинуть её на бок, но она неожиданно вцепилась в меня руками и обхватила ногами. Мы перевернулись так, что я оказался на ней.

— Маша! – выдавил я с отчаянием, но в конце концов, покорившись судьбе, в нахлынувшем оргазме, принялся преступно осеменять своей спермой ювенильную матку юной жены моего сына под аккомпанемент своих сдавленных стонов.

Когда всё закончилось, я продолжал лежать на Маше без сил, с трудом переводя дыхание.

— Машенька, прости, – прохрипел я.

Она обняла мою голову, глядя на меня сияющими глазами.

— Я хочу от тебя ребёнка! – воскликнула она с восторгом.

— Маша… – обречённо выдохнул я – Скажи сразу, чего ещё мне от тебя ожидать. Твоих новых сюрпризов я рискую не пережить…

Кейт Миранда

mir-and-a@yandex.ru