МИР МАТРИАРХАТА. СТРОГОЕ ВОСПИТАНИЕ ЮНОШИ

Эдик стоял на коленях и внимательно читал указ с новыми правилами воспитания юношей, достигших совершеннолетия.

Теперь его будут сечь три раза в неделю. Два раза ремнем и один раз розгами. Ремнем по пятьдесят ударов минимум, розгами – двадцать пять.

Впрочем, это база – увеличение числа порок и ударов полностью зависит от желания его Госпожи. В случае Эдика от его матери. По новым правилам юноше запрещается кричать во время порки, он теперь не мальчик, а будущий мужчина. Так что должен терпеть. За крик полагаются дополнительные удары.

Эдик ещё раз посмотрел на лавку, на верёвки, которыми он будет привязан, на ведро с торчащими из него розгами, на широкий кожаный ремень. Вроде бы всё готово. Госпожа, так теперь после наступления совершеннолетия Эдик должен называть маму, должна быть довольна.

Сегодня в первый день существования по новым правилам Эдик не хотел дать своей Госпоже даже малейший повод для его наказания. Впрочем, так уж заведено в этом мире, что повод Госпоже и не нужен, остается только надеяться, что мама придёт домой в хорошем настроении. И оно не испортиться. Ведь Эдик вымыл весь дом, протер все полки, перемыл посуду, перецеловал все туфельки мамы. Приготовил ужин. И в училище для юношей с техническим уклоном ни одного замечания у него не было. Там он учится хорошо и ведет себя идеально.

Если Госпожа решит действовать по закону, то сегодня если и будет порка, то только ремнём. Но Госпожам закон не писан, законы для рабов…

Эдик тяжело вздохнул, положил документ с правилами на видное и почетное место и посмотрел на часы. Было без пяти шесть. Надо встречать маму.

Эдик приспустив штаны и обнажив ягодицы. И вовремя. Заскрипел замок. Эдик упал на колени. Дверь открылась…

Когда мама вошла в дом и Эдик, как говорится, задницей почувствовал, что она чем-то недовольна. А когда Госпожа спросила всё ли готово к порке, стало понятно – Эдику несдобровать.

— Готово Госпожа, ответил Эдик с дрожью в голосе. Желая хоть как-то разжалобить маму, он затараторил:

— Всё готово Госпожа. Я учебные задания выполнил, ужин приготовил, везде убрался… туфельки ваши целовал, – доложил Эдик испуганно, всё ещё надеясь на пощаду.

— Молодец, ты всё хорошо сделал, но сегодня особый случай… Ты все равно получишь порку. Иди готовься, – велела мама.

Как готовиться Эдик знал… Надо пойти в комнату для наказаний и постоять на коленях, думая при этом о своей вине. Но сейчас Эдик вины за собой не чувствовал.

Тут раздался звонок в дверь.

Эдик вздрогнул. Гости? Сейчас? Неужели мама опять специально кого-то пригласила посмотреть, как его секут?

Летом Эдика пороли в саду. И экзекуцию могли видеть не только редкие прохожие около их участка, но и соседские дети. Тогда возле забора собиралась юная публика разных возрастов, ребятня смеялась, когда Эдик вскрикивал под розгой. С началом осенних холодов порки проводились дома. Эдик радовался тому, что теперь его не видят насмешливые зрители. Но мама придумала приглашать гостей имеющих детей, для публичной порки сына в их присутствии. Особенно Эдику было неловко, когда приводили девочек. При них стыдно было лежать с голой попой. При этом всякий раз строго запрещалось кричать, можно было только плакать.

В дом вошла тётя. Сестра матери, Эдик еще не знал, что сегодня в ночь мама уезжает в длительную командировку и передает бразды правления своей сестре.

Однажды мама уже уезжала на неделю, и тётя занималась воспитанием Эдика. Это было мучением. Порки назначались каждый день. Попа постоянно горела. После экзекуции Эдика спасал только холодный душ

В комнату для наказаний вошла мама и объявила сыну свою волю: на момент её отсутствия Эдик всецело подчиняется тёте.

— Я сегодня уезжаю. Целуй мне ноги на прощанье.

Юноша повиновался. Он почтительно поцеловал ноги своей мамы и Госпожи.

Затем мама вышла и явилась тётя.

Эдик поспешил опуститься и перед ней на колени, поклониться до земли и подобострастно поцеловать босую ногу его временной Госпожи. Юноша знал, что за невежливость можно получить еще с десяток дополнительных розог.

Тетя посмотрела на приготовленные розги, заметила прилагающийся к ним пакет соли и губку. Тетя высыпала немного соли из пакета на губку и принялась протирать ею приготовлены пруты.

— Тётушка, милая, дорогая Госпожа, ну, не надо розги солить, пожалуйста, – стал умолять её Эдик.

— Эдуард я наказываю только солеными розгами, они полезней для провинившихся, – назидательно сказала тётя.

— А мама надолго уезжает? – с надеждой в голосе спросил Эдик.

— Минимум на месяц, а может и на три. Так что поживешь со мной. Да не бойся ты так! Я ведь без вины не порю.

— Без вины нет., – согласился Эдик, ложась животом на черную прохладную кожу, которой была обтянута лавка. – Но я почему-то всё время виноват…

— Потому что ты будущий мужчина. И тебя надо воспитывать правильно. А это значит – строго.

Тетя прихватила веревками его ноги и привязала руки к ножкам лавки.

Было время, ещё в детстве, когда Эдика не привязывали и случалось от боли он удирал с места наказания, тогда его ловили, снова укладывали и порка начиналась сначала. Привязывание спасало Эдика от самого себя.

— В правилах написано, что меня надо пороть три раза в неделю, вне зависимости от поведения. Два раза ремнём и один раз розгами. Это значит, что теперь вы будете сечь меня и без вины или мне надо будет специально провиниться? – попытался выяснить логику происходящего Эдик.

— За проступки порка будет гораздо сильнее. Будешь вести себя плохо – запорю! – пообещала тётя.

— А сейчас ты очень сильно будешь сечь? – дрожа от страха спросил Эдик.

— Пороть буду сильно. Так надо, – сказала тётя.

Порола тётя действительно всегда сильно. Эдик раньше обижался на тетку, рыдал, говорил в её адрес злые слова, но на строгую тетю это не действовало, она снова брала в руки розгу и порола до тех пор, пока Эдик не смирялся.

Тетя взяла солёную губку и протерла ею попу Эдика.

— Да, сегодня порка будет строгой.

— Но почему? – дрожа от ужаса спросил бедный юноша.

— Потому что сегодня я приступаю к своим обязанностям по твоему воспитанию, и ты должен сразу понять – спуску тебе не будет!

Тетя подняла прут и стегнула так сильно, что на попе сразу вздулась красная полоска. С той же силой тетя продолжила сечь Эдика, и тот жалобно заныл.

— Нытье Эдуард не поможет, ты уже взрослый парень, терпи иначе добавлю.

Наконец очередной удар выбил из наказуемого крик. Эдик понимал, что кричать во время порки строго запрещено, но ничего не мог с собой поделать. Следующий удар Эдик постарался выдержать молча, но и в этот раз вскрикнул.

— Что терпеть порку совсем разучился? – поинтересовалась тётя с издёвкой.

Эдик не ответил, у него в глазах всё плыло от слёз, в ушах шумело от напряжения воли. Он говорил про себя: не кричать, терпеть, превозмогать! Огненная боль обжигала попу юноши, казалось, что к ней приложили раскалённую сковородку. Розга истрепалась, и тетя пошла к ведру за новой.

И снова она порола племянника с оттяжкой, паузы стали короче, Эдик не успевал отойти от одной розги как его настигала следующая. Порола Тетя и раньше крепко, но сейчас это было нечто особенное. Тетка всыпала ему уже пятьдесят розог, в два раза больше, чем предписывалось правилами.

— Тётя, – взвыл Эдик. – в указе написано розгами двадцать пять ударов. Я же их получил вдвое больше. Не надо меня больше пороть, ну, пожалуйста! –

— Ну раз ты всё получил, постоишь на коленях до ночи, а в десять часов я еще тебе всыплю, – проговорила тетка сердито.

Если мама ставила на колени на час, то тетя могла поставить на два или более часов, причем коленями на горох, и ни какие мольбы не могли ее разжалобить,

Зная это, отвязанный от лавки Эдик, подавил очередной всхлип, подошёл к углу, в котором в пластмассовом лотке всегда был насыпан горох, и встал коленями в самую середину лотка. Юноша согнулся от боли, но тут же выпрямился, чтобы как положено стоять на горохе ил гречке.

Оставив Эдика одного, Госпожа пошла в душ освежиться. От напряжённой работы розгой она вся вспотела.

Эдик слышал, как тётя спустилась по лестнице со второго этажа, но слезать с гороха побоялся. Было дело он как-то сошел с гороха без спросу и не услышал, что мама вернулась. Тогда он был высечен так, что четыре дня потом не мог сидеть на попе. Если подобное заметит тётка она его попросту засечёт до полу смерти.

Эдик стоял смирно примерно час и очень обрадовался, когда тётя снова вошла в комнату. Потому что в этот момент он стоял на горохе, ровно, как положено.

— Ну, Эдик иди снова укладывайся, мы продолжим, – и выбрав свежий прут тётя свистнула им в воздухе.

Юноша с трудом встал, всхлипывая от боли в коленках, подошёл к лавке и лёг. Тетя не стала привязывать его в этот раз. Как только Эдик улёгся, она с силой опустила прут на его голую задницу, а потом еще и ещё раз. На попе появились новые красные полосы.

Эдик закричал, выгнулся и со всей силы уцепился руками за края лавки, чтобы невольно не прикрыть ими попу.

Тетя, не обращая внимания на вопли юноши, принялась расписывать его попу свежими стежками. Эдик уже не сдерживался и рыдал вовсю. От боли он смешно вилял попой. Задница его сама, под музыку свиста розог, выплясывала некое подобие тверка. Выдав три десятка розог и убедившись, что попа Эдика наконец разукрашена, как следует, тетя произнесла:

— Поблагодари меня за порку, а потом становись на колени в угол и постой ещё час-другой.

Эдик поднялся с лавки, не удержался и потёр попу руками, а потом опустился перед тётей на колени и почтительно поцеловал ей руку, которой она его секла и её красивые босые ноги.

— Спасибо за науку, – всхлипывая произнес поротый юноша.

Теперь его ждала гречка. Эдик послушно пошел в угол и стал коленями прямо на рассыпанную на листе бумаги крупу.

— Через час приду проверю, стой смирно, – велела тётя и вышла из комнаты.

Эдик зашипел, гречка больно впивалась в кожу. Час или два стоять! Стиснув зубы, Эдик выпрямился и встал ровно, не желая давать тёте повод для дополнительного наказания.

В комнату тётя зашла через сорок минут, юноша, как и велено было, стоял на гречке по стойке смирно.

— Ну, что же, ты прощен, вставай – разрешила тетя.

Эдик с трудом поднялся и от благодарности к сжалившейся над ним тёте заплакал…

— Позвольте, тётя, ногу вам поцеловать, – попросил Эдик.

— Хорошо, целуй, – тётя выставила вперед левую ногу.

Эдик припал к ней благодарным поцелуем.

— Спасибо, за то, что простили, – сквозь слёзы произнес юноша

Обращаясь к плачущему Эдику, тетка вдруг с участием сказала:

— Ну ладно, не плачь уже. Хватит. Наказание закончилось. Разве так ведут себя, настоящие мужчины?

— Не знаю. – ответил Эдик. – Их, наверное, не секут! На гречку не ставят!

— Не секут? Да что ты, Эдик!? Еще как секут! И на горох и на гречку ставят. И бывает попы им калёным железом клеймят. Раб Госпожи такой-то. У мужчин для этого есть их жены. Настоящий мужчина всегда должен быть под каблуком у жены. Вот женишься и сам узнаешь!

Эдик тяжело вздохнул, выходит от порки нет никакого спасения, ни сейчас ни в обозримом будущем…