Моя хозяйка!

Говорят, ты меня купила. Н-ну да, правда, я плохо понимаю, что это значит. Купила, потому что я породистый. И как-то там называла мою породу.

Вы долго болтали с моей прежней хозяйкой, у которой я вырос, а начало истории уходит корнями ещё глубже. Так вы любите выражаться, так звучит. Так это мяукается по-вашему.

А я навострил свои большие уши, слушал и рос. Над собой и над тобой.

А потом мы поехали к тебе. Ну и мир вокруг, он такой огромный! Решетчатое окошко сумки-переноски давало постоянное мелькание, а весь шум и гомон, который я слышал где-то вдалеке, внизу, вдруг оказался ближе, наступал отовсюду. И лишь тонкий пластик сумки ограждал меня от необъятного мира, сквозь который я проносился, покачиваясь и прижавшись к маленькому полу, под которым всё тоже жило и бушевало. Рёв мотора, похожий на злобное урчание… Зачем так возмущаться? Видать, его тоже достало это беспокойное окружение. И я солидарно зарычал вместе с ним.

А потом всё довольно резко успокоилось, и мы оказались в новой обстановке. Ты шагала уверенно, а вот я… Мои лапы не чета твоим, да дело и не в этом: нос и усы чуяли вокруг территорию, с которой предстояло ужиться. Я принялся тереться и обживаться, время от времени урча уже по-другому.

"Мур-рзик…", – звала ты меня, подражая моему довольному голосу, насыщенному исследовательским пылом. И мои большие уши поворачивались на зов, а столь же крупные глаза осматривали и запоминали тебя с ног до головы. Моя хозяйка, моя… Не троньте её никто!

Мне приглянулось место на кровати, которое было застелено скомканным невпопад одеялом. Вся кровать ровная и открытая, а эта сторона… Как нырнёшь под одеяло, обустроишь там себе гнёздышко, как вытянешь оттуда лапы – и снова ты в засаде на непредсказуемые окружающие события.

Новая миска, новый корм, даже новое отхожее место. Ну это так, к слову, то есть к мявку. Дело это отхожее, побочное, но когда припрёт, кажется, что ничего важнее в жизни нет. И какая она разнообразная, эта жизнь! Я не знаю, что там, за её пределами, где-то внизу, за окном, куда порой смотрю и откуда доносится переливчатый и разнородный гул остального мира. Я же толком не знаю, что там, не испытал на свой шкуре. Я породист и глуповат.

А если помозговать тем, что есть в голове… Какие перемены подарила мне ты, новая хозяйка! Как удивительно мы с тобой зажили. Ты и я. Нет, я и ты. Территорию-то со всеми углами и закоулками я обживал. Ты меня лишь пустила, а обживать мне. Все углы – мои, я здесь хозяин, хоть ты и хозяйка.

И вот, когда к тебе стали приходить разные… хм… люди, меня это встревожило. Ты стала теряться среди них, твои голос и запах стали смешиваться в преходящими незнакомыми, и ни я ни ты уже не были центром маленькой вселенной. Казалось, кусочки того огромного мира из-за окна проникли сюда, раскрасив обстановку новыми красками, которые ощущались даже носом и усами. А глаза мои от удивления, любопытства и чуточку о страха раскрывались ещё больше.

Всё это мне не очень нравилось. Ты же то щебетала наподобие будоражащих вековой инстинкт звуков, то мерно вела беседу где-то в стороне от знакомых слов в мой адрес, то недовольно фыркала, – и в такие минуты в кошачьей душе я радовался: значит, ты мне родня и никогда не бросишь. А я – тебя.

Но вот дверь в очередной раз отворилась, и обстановка снова запахла по-новому. Некто опять привнёс в неё ароматы, отпечатавшиеся в моём глуповатом мозгу.

"Мурзик, брысь!" – негромко сказала ты и я, уловив привычную интонацию, засеменил в комнату и прыгнул в заветный угол на кровати, где ждало вечно неприбранное одеяло. Высунув морду, я увидел, как ты тоже пошла на кровать, да вместе с тем, кто источал новые порции непривычных запахов. А потом рядом, у меня под боком, на непокрытом пространстве началось нечто невообразимое, многоликое, то шумное, то затихающее, и такое насыщенное… Удивлённо глядя из укрытия, я видел, как ты оказывалась то сверху, то снизу, и слова твои, переплетаясь с репликами пришлого голоса, то становились громкими, резкими, то нежными и кроткими, а то переходили в стон. Со мной ты никогда так не общалась… И этот невероятный, непонятный и какой-то чуждый клубок тел, торчащих человеческих лап, смятой одежды, реплик и вздохов нужно было разрушить. Нет, я не дам тебя, моя хозяйка, пропасть в нём!

Я высунулся, а ты даже не заметила. С этим точно пора кончать! И я кончил.

Выпустив для верности когти, цапнул взбудораженно шевелящиеся незнакомые ноги, что тянулись между твоих, родных, о которые я столько раз тёрся. А эти – точно чужие, долой их! Некто поверх тебя взбрыкнул, вскрикнул, почти перевернулся, но я успел хорошенько так пройтись по его наглой майке на спине, дабы неповадно было. Клочок повис у меня в зубах, а оторванный край стал болтаться в порыве прерванной страсти. Так ему и надо!

Некто облачённый в майку развернулся и привстал. Мы встретились с ним взглядом.

"Что ты на меня так смотришь? – породисто зашипел я. – Не тронь! Это моя хозяйка, моя. А я – её хозяин!"