— Может быть не надо тебя пороть? Ведь не за что? Ты и так послушный. Или напишем Эльвире, что я тебя высекла. Она же не узнает, что порки на самом деле не было? А? Что думаешь?
Так мама предлагала мне ослушаться Эльвиру. Но разве я мог поддаться на её уговоры? Я – который боготворит мою любимую девушку, мою Принцессу.
— Нет, мама, так нельзя. Это будет нечестно, некрасиво и как-то подленько. В общем не благородно. Если Дама приказала, то её рыцарь и слуга должен выполнять.
— Но я-то в экзекуторы не нанималась!
— Мама, ну, я тебя прошу. Хотя бы в этот раз…
— Ладно. Ставь в ряд кухонные табуретки и ложись на них попой кверху. Лавки то у нас нету, – распорядилась мама.
Я исполнил.
— Оголи зад. Если уж сечь, то по голой заднице.
Я стянул с попы штаны и трусы.
— Ну, терпи! – мама рассекла воздух хворостиной пробуя её гибкость.
Тут надо отметить, что до этого момента меня никогда не пороли. Поя попа, можно сказать, была девственницей в этом смысле. Я просто не представлял, что меня ждет. И когда первая розга впилась в мои ягодицы я постыдно вскрикнул.
— Что очень больно? – участливо и с некоторым испугом спросила мама.
— Да, чувствительно…
— Может прекратим?
— Нет, продолжай, пожалуйста.
— Я буду потише пороть.
— Нет, мама, секи как положено, строго.
— Ну, хорошо. Ты сам попросил.
— Ай, – снова вскрикнул я от второго удара.
— Не кричи, а то я пороть не буду!
— Хорошо, я постараюсь терпеть…
Я стиснул зубы и на следующие удары только тихонько постанывал.
Мама всыпала мне 25 горячих…
— Всё! Для первого раза достаточно. Пойди в угол, постой на коленях. Штаны не натягивай. Стой с голым задом, – велела моя Хозяйка.
Я так и сделал. Стоял на коленях и думал, как это всё-таки унизительно и приятно – быть поротым женщиной. Эльвира большая умница, что придумала эту новую затею. И я мысленно благодарил её за это.
Я написал Эльвире письмо, где описал свои чувства, и в этом послании невольно проговорился, о том, что мама, как мне кажется, меня жалеет и не сечет в полную силу.
В ответном письме моя Принцесса согласилась с тем, что маме свойственно жалеть своего сына. Поэтому она нашла выход. Раз в месяц я должен буду отправляться на экзекуцию к её тете Марго. Которая, по её просьбе, будет сечь меня со всей строгостью. По-настоящему, для моей же пользы. Что бы я приобрёл страх перед наказанием, а соответственно и перед женщиной, которая в праве меня пороть. Сначала это будет тётя Марго, а потом и сама Эльвира.
К такому выводу пришла моя Принцесса.
К Маргарите Андреевне я отправился не с пустыми руками, купил хорошего вина коробку конфет и, конечно же, захватил розги. Сам их срезал в парке и заранее замочил в подсоленной воде. Как мне и было велено по телефону Королевой Марго, когда я договаривался с ней о визите.
И вот я вошел в дом Маргариты Андреевны. Разумеется. приветствуя хозяйку я поклонился ей в ноги и прикоснулся губами к её туфельке.
— Я так и знала, что этим закончится. Я была уверена, что Эльвирка в итоге подложит тебя под розги. Но не думала, что так скоро. Это же продиктовано самой логикой событий. Сначала ты целуешь девушке руку, потом встаешь перед ней на колени и целуешь ножку. Потом она начинает тобой помыкать, ты ей все время угождаешь, служишь и прислуживаешь ей, кланяешься, понятно, что моешь ей ноги, стираешь её трусики и носочки, потом ты в чем-то провинился и тебя надо наказать. И вот ты уже под розгой. Угадала?
— Почти. Эльвира решила, что меня надо сечь не в качестве наказания, а просто для того, чтобы я еще больше боготворил женщин и прежде всего её…
— Ну, тоже, верно. Молодец девчонка. Вся в меня. Я тоже мужа секу. Плеткой.
Поэтому неудивительно, что дома у Маргариты Андреевны оказалась широкая скамья, на которой её муж-подкаблучник регулярно получал наказания.
Теперь на неё лег я.
— Я тебя привяжу тебе руки и ноги к ножкам лавки. И перехвачу веревкой в районе поясницы. Это для того, чтобы ты не дергался и вскочив не сбежал с лавки. Сечь буду очень сильно и больно. Все как просила Эльвира.
Она мне специально позвонила, для этого. Ну, раздевайся полностью и ложись.
Мне было ужасно стыдно раздеваться перед такой великолепной Дамой какой была Маргарита Андреевна и, ужасно краснея, я снял с себя рубашку, брюки стянул трусы и носки. Прикрываясь руками, я быстренько улегся на лавку, чтобы тебя Маргарита, не успела заметить мой смешной и жалкий отросток.
Маргарита Андреевна крепко-накрепко привязала меня к скамье веревками. И это действительно оказалось не лишним.
Когда в мой зад впилась первая розга я сразу же понял, что такое настоящая порка, и что мама меня попросту щадила. Секла не то, что в пол, а скорее в четверть силы. А вот королева Марго жалости ко мне не имела.
Я кричал, плакал, умолял, но порка не останавливалась. Секла Марго не торопясь, размеренно и равномерно покрывая мои ягодицы ярко-красными полосами. Я этого, конечно, не видел, но предполагал, что так оно и есть.
Если бы я не был привязан, то не выдержал бы и обязательно вскочил. Или по меньшей мере непроизвольно закрывал бы попу руками. А этого делать не в коем случае нельзя! Это проявление неуважения к Женщине, которая тебя порет. Секомый должен покорно терпеть и с благоговением относится к работе, которую Дама проделывает розгой над его задом. А значит не мешать её, не прикрываться и не вилять задом. Хотя какое там не вилять. Я вилял попой насколько это позволяли веревки меня привязавшие. И, конечно, я-то сжимал то расслаблял ягодицы. Стараясь тем самым уменьшить боль от жгучих прутьев.
Разумеется. это было бесполезно. Боль не уменьшалась. А становилась всё сильнее и сильнее. И я рыдал…
А Маргарита Андреевна секла, секла и приговаривала:
— Будешь послушным, будешь покорным, будешь Женщин уважать!
Как будто я их до этого не уважал. Впрочем, теперь то я готов перед каждой вставать на колени, стоит ей только указать пальчиком.
Выписав мне пятьдесят жгучих розог, Маргарита Андреевна остановилась.
Она подошла спереди и поставила ногу на лавку прямо перед моим лицом.
— Целуй, Благодари за порку.
И я поцеловал. Потому что и правда было за что благодарить. Зад горел огнем.
— Теперь приходи через месяц.
Прежде чем отвязать меня тетя Марго смазала мне попу какой-то мазью.
Стало полегче. Но сидеть после этой экзекуции я не мог еще трое суток.