На солнце и в тени

По мотивам рассказа "Я, подружки и Макс" ввтора Жуковой

Ну вот, добрались мы до халявного ультрафиолета. Сгорели в первый же день на море, и последовавшая бессонная ночь для трех сибирских девчонок показалась очень длинной. Так что утреннее приглашение Светкиного папы – дяди Володи – идти на пляж, мы дружно проигнорировали. Мы – это я и две мои подружки Света и Ляна.

Света – друг детства, соседка и товарищ по песочнице еще с младшей группы детсада. Мама ее умерла, когда родился брат, а самой Светке не исполнилось и 4 лет. С тех пор и до десяти-одиннадцати лет, она жила у нас в квартире не реже, чем дома с отцом. Да и после приходила к нам как домой. Ей даже ключ вручили. С нашего первого класса ее папа перестал нанимать няньку для трехлетнего Максимки и за ним смотрели, кормили и купали мы со Светкой. Мальчонка тогда ходить уже начал уверенно, но говорить еще не научился.

Светкин папа (дядя Володя) работал в торговле, он так и не смог найти другую жену и все время таскал за собой в отпуск целую ораву – и своих детей, и их друзей. Собственно друзьями были только я – Маша и прилепившаяся к нам позже Лянка – Светкина одноклассница, она так вписалась в нашу компанию, будто лежала с нами в одной коляске третьей. Друзьями Максика были тоже мы с Лянкой, а его сверстники и одноклассники были скорей недругами. А главным врагом Максима была Светка.

Она называла его "нагрузка" или "подкидыш", и никак по-другому из-за того, что папа всегда "всучивал" или подкидывал его нам на прогулки или когда мы шли в кино или еще куда. Подросший Светкин братишка Макс настолько привык с детства к нашей компании, что его в принципе не интересовало общение с ровесниками или ровесницами. С ними ему было, по меньшей мере, скучно. Хотя нам конкретно мешало его присутствие, особенно когда речь заходила о секретных разговорах про любовь или об интимных делах, но мы с Ляной привыкли к его постоянному присутствию и воспринимали его почти как равноправного настолько, что он был в курсе многих наших девичьих тайн. А вот Светка с Максом были в состоянии семилетней войны, партизанских засад и небольших подлянок при любой возможности. Но оба никогда не жаловались и не ябедничали никому из посторонних, включая отца, и лишь нам с Лянкой изливали душу оба и наедине. Это мужественное молчание – единственное, что вызывало у них уважение друг к другу.

Мне в принципе этот спокойный, не капризный и весьма остроумный пацан нравился. Он как-то незаметно научился у Ляны свободно болтать по-английски, так что его «англичанка» разрешала ему читать постороннее на ее уроках и сама приносила ему фантастику на английском. Парнишку тянуло к живописи, и он любил смотреть, как я рисовала, одновременно рассказывая ему что-нибудь по истории искусств. А вот свои рисунки он до сих пор мне никак не показывал, хотя я видела издалека его толстый альбом. Хотя, в последнее время думаю, не только тяга к искусству влекла его ко мне.

Малый подрастал и мужал, его умильный членик столько раз мытый мной в детстве, теперь в некоторые моменты топорщил не только трусы, но и джинсы, распаляя женское любопытство, «что там так выросло в последнее время?» А, главное, хотелось посмотреть на сам процесс эрекции.

Ох как часто и я ловила его мужские взгляды на себе, а особенно на своей груди, когда мы после школы переодевались в домашние майки или халаты, и по обыкновению освобождались от лифчиков. Он, видя, что я заметила как он глазеет на мои конические твердые сисечки среднего размера, сильно смущался и отводил глаза от пупырышков сосков, пучивших мою майку. Меня это конкретно забавляло, и я подсознательно дразнила его, когда скинув школьную форму с ненавистным фартуком, надевала Светкины провоцирующе-прозрачные блузки, вообще без искажения проявляющие соски и конуса ареол, а если у себя дома – то все более открытые майки. Благо, что не такие большие как у Светы сиськи мне легко позволяли обходиться без лифчика, они даже на бегу не сотрясались почти.

Лянка, с ее единичкой с минусом, с весны по осень вообще забывала, что такое лифчик и даже не раз снимала при нем свою майку, меряя какую-нибудь Светину кофточку. Зато сама Светка уже сейчас могла похвастаться уверенным третьим номером круглых массивных титек. Впрочем, когда мы оставались вчетвером дома, она, ничуть не озабоченная сохранением нравственности брата, тоже пренебрегала, как и мы, бюстгальтером и даже майки меняла, просто отворачиваясь к стене, что ничуть не мешало рассматривать любую из ее солидно раскачивающихся сисек непосредственно или в зеркале. Так что девичьи груди для него сюрпризом не были, разве что он еще не видел их целиком и обе сразу, во всяком случае мои. Впрочем, парнишка тоже не особо стеснялся сестры, мывшей его с полутора лет, под присмотром няньки разумеется, а с трех лет лишь при моей помощи. Он, повзрослев лет до восьми, меня застеснялся вдруг, а сестра так и продолжала мыть его аж до четвертого класса, хоть и ворчала вслух на беспомощность, так что, всего-то три-четыре года, как он стал мыться самостоятельно. Светка тогда отказалась вслух и наотрез мыть братика, едва у парня начались уже настоящие вертикальные эрекции, а не просто вздутия висящего мягкого членика.

Это лето для нас было последним перед выпускным классом и дальнейшим поступлением в ВУЗы. Я нацелилась в художественный, Света собиралась на юридический, а Лянка все еще думала, но вроде как хотела ехать в Москву искать счастья на инязе в МГУ.

В то утро после нелегкой и даже кошмарной ночи мы долго не вставали. К тому же ночные посиделки с разговорами на разные женские темы закончились около трех. А с раннего утра возле нашего домика шумела какая-то ребятня и Ляна время от времени стучала в стену и кричала, чтобы они шли играть в другое место.

Наконец она не выдержала и уселась под форточкой на койке прикурив утреннюю сигарету. Из нас троих курила она одна. Поскольку в нашей комнате были только две кровати, то право на "одиночку" разыгрывалось на "камни-ножницы-бумага". Вчера ее выиграла Лянка. Она, впрочем, часто выигрывала. Но нам со Светкой с детства привычно делить одну койку и спать в обнимку под одним одеялом. Макс с отцом жили в соседней комнате. Нас от них отделяла кухня, поэтому наши ночные посиделки с хохотушками не мешали им спать, если, конечно, Лянка не начинала ржать, как она это умеет.

— Эй, подъем, сучки! – докурив, крикнула Лянка и швырнула в нас подушкой. В ответ в нее полетела наша. Лянка увернулась и заржала. Кобыла. Я вынырнула из-под простыни, посмотрела на нее и тоже засмеялась. Белые как молоко треугольники от купальника на пологих сиськах с розовыми пуговками сосков на фоне краснокожего от солнечных ожогов тела смотрелись очень смешно.

— Теперь, Лянка, тебя уже никакой топлесс не спасет, – пробормотала я все еще сонным голосом. – Твои сиськи теперь будут светлее всю оставшуюся жизнь.

Лянка посмотрела на свои тщедушные грудочки, поковыряла, повытягивала соски и парировала как смогла:

— Вы не лучше, дуры.

Я спустила с кровати ноги и, привстав, посмотрела в небольшое настенное зеркало – ну что ж, она права – такие же белые треугольники на внушающих уважение моих титьках посреди красной кожи. Чтоб увидеть остальное, встала на жесткий край кровати и спустила трусы на колени. Белый лобок с аккуратненькой расширяющейся книзу ровной полосой волос. Посреди красной кожи белая перевернутая трапеция от трусов. Сзади и того нет – расширяющийся как чайка и такой же белый след на фоне зари (красной как в «Неуловимых мстителях»). Видок был тот еще. Я подтянула, зашипев, на место нормальные трусы, лифчик искать не стала, подошла к двери и выглянула, нет ли кого-нибудь на кухне. Макс со Светкиным отцом, видимо, были давно на пляже. Прошлепала дальше, схватила из холодильника бутылку кефира, принесла и дала Лянке:

— Мажь, давай, – сказала я и улеглась на ее кровать.

— Поздно, Вася, пить "Боржом". Это хрен уже поможет, – продекламировала она речитативом.

— Мажь, давай. Может и полегчает, – я хотела использовать любую возможность, чтобы уменьшить выводивший из себя болезненный зуд.

Холодный кефир обжег льдом воспалившуюся кожу, и я пронзительно завизжала не хуже Лянки.

— Терпи, зараза, терпи Машка, я Дубровский, – сказала Лянка, ласковые или хотя бы нейтральные обращения были ей чужды.

Она с удовольствием размазывала кефир по моей красной спине.

— Маша, снимай трусы, а то у тебя попа красная и под ними, – посоветовала Лянка.

— Это все стринги мои дурацкие, блин! – ответила я и стянула трусы сразу ниже колен. Места сзади под коленями почему-то не сгорели.

Ощущение холодного кефира на попе было прикольным и даже приятным, я закрыла глаза и даже замурлыкала счастливая от утихающей боли.

— Ты смотри, не кончи там, – как всегда громко заржала Лянка, – ишь, понравилось ей, как жопу гладят!

Она в знак завершения не больно шлепнула по белому не обожжённому месту над попой и ушла мыть руки, а я, открыв глаза, охренела. В зеркале на стене было видно, как в узкой полосе между занавеской и оконной рамой на голую меня (трусы так и остались на лодыжках) уставились чьи-то глаза. "Макс, блин, больше некому!" – я уверилась, что узнала его нахальные зенки. Вот, малый – козел предприимчивый. Я закрыла глаза и не подала виду, что увидела его.

Ситуация было глупой. Я осознавала, что со своего ракурса он видит не только блестящую от кефира голую попу, но и мою более темную письку с подбритыми накануне отъезда губками между вольготно раздвинутых ног, а трусы не хочу натягивать, жалко пачкать – попа-то вся в жирном кефире, который еще не впитался и не подсох. Я подумала и расслабилась. Кефир снял жжение полностью, так что я, отдыхая от мучившей ночью жгучей боли, готова поделиться своим счастьем со всем миром, а не только с мальчишкой. "Ну и ладно, пусть любуется, на попу он вчера насмотрелся на пляже, ну а писька – приятное приложение". Ощущение стыдливой неловкости вдруг сменилось на игривое возбуждение. У меня было чувство, как будто взгляд этого пацана буквально проникает мне в письку, раздвигая губы, и ворочается там, тыкаясь в плеву. Или гладит и обнажает спрятанный в склеившихся губках затвердевший клитор. Я, улыбнувшись своему не бедному воображению, даже чуть шире расставила ноги, насколько это позволяли трусы за коленями, и сама охренела от себя и своего неожиданного блядства. "Ну ты и сучка стала – не только сиськи, но и писька нараспашку перед парнем, и это всего лишь второй день на юге! " – сказала я себе, пряча улыбку в подушку. Я даже почувствовала, что рада за Максика. Удался парню день, с самого утра… однако, хотя какое утро – дело к обеду.

— Эй, ты чего там, или в натуре приторчала, лесбиянка начинающая? – входя, заржала Лянка, она вытирала руки о пляжное полотенце.

— Ага, Лянка. Ты молодец! Надо тебе в бляди массажного салона пойти – там мужики лишь от массажа спины твоими ласковыми руками кончать будут, – сказала я, – так ты и письку сэкономишь и сиськи от синяков убережешь за те же деньги.

В углу теперь уже заржала Светка, а мне определенно послышался смешок с улицы через открытую форточку. Добрая Лянка дала мне подзатыльник (спасибо ей, на голове кожа не болит в отличие от всего остального). Я повернулась и села, как на унитазе – ноги широко, трусы под коленками. Писька теперь от окна почти не видна, только полоса шерстки, да белая грудь в профиль, я неосторожно повернула лицо на окно и глаза Макса в узкой полоске сразу исчезли вниз, ну хоть не зря старалась, титьки выпячивала, теперь и они на счету у Макса!

— Светка, пошли в душ, – крикнула с кухни Лянка набитым булкой ртом. Светка встала на кровати в полный рост, с нее слетела простыня, и она со смачным стоном потянулась. Рановато Максик сбежал! Его сестра была самой пышнотелой из нас. В то время как Лянка не особо могла похвастаться формами и размерами грудок, и мы все, в принципе, уже не ждали, когда ее грудь пол-первого размера наконец до растет до второго. Но если где-то есть недостаток, то в другом месте, если не избыток, то близко, так что попа у Лянки была приличная, взрослая – бабья, хоть сейчас рожай. Да еще и подчеркнутая талией, самой тонкой в нашей компании, за исключением Макса. У Светки с фигурой все было в порядке – сиськи вполне женские, круглые, отвисают уже сильно без лифчика, сочная, выпуклая и широкая как у Лянки попа. Чуток лишнего жирка на поясе, впрочем, он ее почти не портил за счет избыточной выпуклости тела выше и ниже. Волосы на лобке она не брила и не ровняла никогда. Разве что чуть-чуть состригла те, что из плавок лезли. А отец ей покупал только классические трусы. Так что стринги были только у меня, Лянка их померила – ей не понравилось, потому что её толстые губы таким фасоном не скрывались, а наоборот, трусы тонули в щели.

У меня грудь занимала промежуточное положение – честный второй размер, но попа совсем как у мальчишки. Я занималась гимнастикой, и в секции не позволяли зарасти жиром. Так что бедра тоже худощавые с промежутком в паху. Моя лобковая полоска волос была шириной как раз в этот промежуток, а чем выше, тем уже. Поэтому выступающие из коротких прозрачных волосиков малые губы письки были хорошо видны со всех сторон, что спереди, что сзади, в отличие от Светкиных губ, скрытых природной лохматостью. А Лянка все в паху брила начисто и лобок, и губы. Макса она стеснялась не больше, чем нас, но ее широкие бедра в паху смыкались, скрывая письку. Так что ее сдвинутые к попе губы были не на виду. Зато сиськи, пока она издевалась над кроватными пружинами болтались как хотели.

— Не совращай меня, а то тут Лянка меня уже почти до оргазма довела, – сказала я Светке, которая без трусов подпрыгивала на кровати, встряхивая сиськами и дразня волосатым курчавым треугольником по форме её скромных, высокоморальных плавок, единственно одобряемых папой. Светка вдруг закинула руки и голову назад и сделала "мостик", но не удержалась на прогибающейся пружинной сетке и свалилась на пол. Мы дружно рассмеялись. Ее голова показалась из-за кровати и ответила мне:

— Давай пошли в душ, а то так никогда отсюда не вылезем.

Я села на кровать и совсем стянула трусы – пачкать их кефиром не хотелось. Завернулась в хозяйскую простыню. Светка, тоже не тратя время на поиски трусов, накинула майку почти прикрывшую попу и волосы на лобке и мы пробежали в душ. Кабинка с баком над ней, вода в котором нагревалась от солнца, находилась в десяти метрах от домика, так что и без трусов идти не страшно. Там уже плескалась Лянка и пела какую-то, только ей известную песню, на неплохом английском. Я упоминала уже, что инглиш она знала лучше всех в школе, свободно болтала с училкой, пела почти все у Битлов и переводила нам.

Мы подмигнули друг дружке, тихонько подобрались, сбросили наши вещи в маленьком предбанничке и ворвались с визгом к ней в кабинку. От нашего вопля в дворике даже ребятня умолкла на минутку. Старшие курортники, обедавшие под навесом, с недовольством поглядывали на кабинку, в которой три девки устроили маленький дебош. Могу себе представить, что подумали о нас эти старперы, когда из кабинки раздались крики Лянки:

— Светка, давай побреем Машку, держи ее крепче, а то смотри, какие у нее там заросли. А на бедрах-то! И весь живот до пупка! Ей только в рейтузах до колен купаться.

Я уже описывала свой чистенький красивый лобок, я его перед поездкой подбривала и с боков, и вокруг губок, готовясь нацепить эти дурацкие стринги, но Лянке нравилось провоцировать окружающих и мы вместе писались от хохота. Уж Светка-то точно пустила струйку поперек душевых брызг! Мы еще громче заржали уже над ней.

Минут через десять один из наших соседей – мужик лет 50-ти – крикнул нам, чтобы мы прекращали тратить воду, а то она на всех и к вечеру уже никому не хватит теплой. Как всегда первой отреагировала Лянка. Она встала на доску каркаса, на которой крепилась стенка из шифера, и поднялась так, что оказалась своими плоскими титьками над стенкой. Мы смотрели снизу и, сдерживая смех, ждали, чего будет.

— Ой, дяденька, извините. Мы уже заканчиваем, – сказала она голосом провинившегося ребенка с детскими титьками.

Оказалось, возле летнего душа мужик остановился с женой. Та, увидев по пояс нашу голую Лянку, офигела. Мужик офигел бы еще больше, если бы на месте Лянкиных блинчиков были бы Светкины куличи. Жена взяла его за руку и потянула в сторону, ворча что-то вроде "совсем уже охренела эта молодежь, смотреть не на что, а туда же".

Светка скрючилась и, похоже, опять писалась от смеха, ладошкой отражая на живот поток воды. Лянка спустилась и посмотрела на нас с видом "ну как я их?". Я со слезами на глазах смотрела в щель между стенками на эту офигевшую парочку. Тетка демонстративно поддернула под носом мужа свои болтающиеся вместе с лифчиком мощные груди. Между прочим, у мужика собственные волосатые груди были поболее Лянкиных.

Мы вернулись в домик и натянули сухие купальники, и тут же дядя Володя с Максом зашли на кухню. Я старалась не смотреть Максу в глаза, как если бы это я сделала что-то плохое. Вот Макс имел причину избегать моего взгляда. Но потом у меня, как и утром, неловкость сменилась на игривость, и я наоборот старалась поймать взгляд Макса. Когда мне это удавалось, я подмигивала ему и улыбалась. Он краснел и прятал глаза. Меня это откровенно забавляло и смешило. Он, возможно и сам не понимал, чего это я, но смущался и отворачивался. Дядя Володя после обеда поехал в город, а Макса оставил с нами. Парнишка не скучал, достал свой толстенный альбом и черкал там увлеченно. Вот бы посмотреть!

Ближе к вечеру, когда покрасневшее солнце было безопасно-низко, мы, наконец, выползли на стремительно пустеющий пляж. Я лежала на приятно теплом и постепенно остывающем песке и ждала, когда окончательно стемнеет, чтобы можно было голой поплавать по лунной дорожке.

Ночные купания нагишом – это моя страсть, к которой я приохотила и девок. Было как раз время полнолуния и я уже представляла себе как подхожу к воде, расстегиваю лифчик, стягиваю трусы и вхожу в теплую-теплую и спокойную морскую воду. В такие минуты у меня чувство, что я отдаю свои прелести: и мою гордость – груди и мою скромную попу и такую красивую ухоженную писечку. Все-все свое тело доверяю природе, а она его благосклонно принимает в теплые гладкие волны и ласкает и благодарит, делясь своей силой и красотой. А мне так хочется красивую попу, хотя бы как у Лянки-подлянки, чтоб не стыдно было трусы снимать не только перед мальчиком, но и перед более критичными взглядами девочек. Прошлым летом одна из таких историй закончилась для нас глупым приключением в деревне у моей бабушки.

…

Мои родители были победнее и могли мне обеспечить разве что каникулы у сельской бабушки, поэтому с радостью пользовались возможностью отдать в хорошие, строгие и крепкие руки дочку, а заодно и остальных. Так что в деревне у моей бабушки мы всей бандой жили месяц – полтора, тоже каждое лето.

Мы пошли поздно вечером на речку, оставив дома Макса. У нас было свое место, которое было скрыто от поля ивами и кустами. Но на всякий случай кто-нибудь из нас всегда оставался на берегу посторожить вещи и смотреть, нет ли кого. Осталась Лянка. Через пять минут сидения с бутылкой вина на пеньке она крикнула нам:

— Да ладно, никого нету!

И быстро раздевшись догола, побежала через камыши к нам. В речке было довольно сильное течение и нам каждый раз приходилось вдоль берега возвращаться с десяток метров к своему месту. Первой увидела постороннего Светка.

— Блин, там мужик какой-то, – закричала она.

Мы увидели как от берега удирает мужичонка лет сорока, вроде как бомж, с охапкой наших вещей в одной руке и нашей бутылкой вина в другой. Секунды две-три мы смотрели на него и не знали чего делать – голые же. И вдруг Лянка, которая была самой пьяной, с визгом "Стоя-я-ять!" рванула из воды на берег. Мы за ней. Бомж, оглянувшись, проскочил кусты и побежал в освещенное луной поле. Рассвирепевшая Лянка побежала за мужиком, крича:

— Убью, скотину! Яйца вырву по одному.

Если б не она, мы б наверно так и остались на берегу ждать пока деревня уснет. А так мы рванули за ней, поскольку не знали, что в такой ситуации можно сделать еще. Картина, конечно, была убойная. Огромное поле с молодой пшеницей ниже колен, залитое лунным светом, бомж который, шатаясь, хрипя и кашляя, бежит через него, а за ним три голые ведьмы с визгами, криками и свистом охватывают его в полукольцо.

Через полминуты преследования бомж начал сдавать. Расстояние между ним и длинноногой Лянкой, быстро сокращалось. И в тот момент, когда ей до него оставалось каких-нибудь пара метров, Лянка завизжала душераздирающим криком: "А-А-А-А-А!". Бомж вдруг бросил все вещи и с криками "Да вы бляди йобанутые какие-то" стал, шатаясь, удирать дальше с одной нашей бутылкой вина. Лянка легко догнав его примерилась и от души пинанула по жопе и, остановившись, подняла руки к луне и заорала в небо: "Победа-а-а!". Мужичонка от удара сзади запнулся и грохнулся, разбивая под собой бутылку. С воем, похоже, порезался, вскочил и, матерясь, побежал дальше с новыми силами.

Я свалилась на наши вещи без сил, стараясь отдышаться. Во время бега я и не увидела, как Светка споткнулась и отстала – теперь ковыляет к нам, хромая. Девки с разных сторон подошли ко мне и упали одна за другой возле меня. Вдруг Лянка, отдышавшись, заползла на меня, устроилась плоской грудью на моих сиськах и вот уже целует прямо в губы длинным засосом. Потом через меня перелезла на Светкины сиськи и проделала тоже самое.

— Девчонки, я Вас люблю, – заявила наша пьянь охреневшим нам. И тогда мы со Светкой недоуменно целуемся, просто, чтоб замкнуть наш тесный круг. А потом мы, держа в руках одежду, не разбирая чью, шли голые, обнимая друг дружку, по бесконечному полю под луной и долго-долго смеялись. Как никогда в жизни. С тех пор мы никогда не напивались до такой степени.

Воспоминания накрыли меня волной теплых чувств к моим подругам. Я открыла глаза, приподнялась на локтях и увидела, как обе девчонки дурачатся в воде по пояс. Макс, рядом со мной, но чуть ближе к сырой полосе строил шикарный замок из песка с воротами, башнями и зубцами на стенах. Лянка между тем дернула кончик завязки у Светки на спине и большие мягкие сиськи той вывалились наружу под болтающимся на шее лифчиком. Света даже не заметила это, бегая по воде и поднимая животом волну.

— Смотри, скорей, Светкины сиськи белеют, – шепнула я ее братцу, улыбаясь.

Макс вскочил и, увидев сиськи сестры, громко засмеялся. Услышав смех, Светка огляделась, взвизгнула, прикрылась руками, крикнула – "Дурак ты, малой!" и присела на дно, чтобы завязать лифчик.

Я встала, дожидаться пока стемнеет и все уйдут с пляжа, мне терпения уже не хватало, поэтому взяла свой надувной матрац и прошла в воду, зацепив Макса круглым углом, тугим, как моя грудь:

— Ну что, поплыли на остров? – спросила я его, оглянувшись.

Он секунду подумал, резко вскочил и, к моему удивлению, без тени сомнения и обеденной застенчивости подбежал ко мне.

— Да, на островке крабов ловить можно, – крикнул он, опережая меня и плюхаясь в воду.

«Крабов?» – подумала я. «Ну, крабов – так крабов», и, взгромоздившись на матрац, погребла за ним к маленькой скале торчавшей не очень близко от берега. Я не обгоняла парня, гребла без брызг, мочить трусы и лифчик не хотелось. Сегодня я была в своих обычных плавательных трусах на всю мою многострадальную попу. Лифчик купальника тоже закрывал груди полностью.

На полдороге к островку мальчишка, видимо устав, оглянулся, пропустил меня и вцепился в матрац сзади между моих разведенных ног и забил ногами как мотор, помогая мне грести. Мы вылезли на скалу и затянули матрац, чтоб не унесло приливом или каким-нибудь бризом.

Макс показал мне маленькую пещерку-трещину со стороны противоположной берегу, в которой он, побывав здесь с отцом утром, видел крабов.

— Надо подсунуть водоросль возле входа и они вылезут, – сказал он и начал готовить свою ловушку.

— Макс, ты мне друг? – вдруг спросила я.

— Да, а что? – ответил он, оглянувшись.

— И я тебе друг. И я хочу сказать тебе, что ты классный парень и ты… мне нравишься, – я осмелела и рубанула с плеча.

Макс отвернул глаза и сказал тихо:

— Ты, Машка, мне тоже нравишься… давно. Очень нравишься… Больше всех девчонок вместе.

Я прилегла на наклонный гладкий, обточенный волнами камень и подставила лицо зашедшему наполовину красному солнцу.

— Вот когда научишься красиво рисовать, я соглашусь быть твоей добровольной натурщицей, – сказала я и улыбнулась красну-солнышку.

— Кем? – переспросил он.

— Ну, натурщица – девушка, которая раздевается перед художником и он рисует ее прекрасное тело. Во всех художественных институтах работают натурщики и натурщицы и зарплату получают за то, что неподвижно стоят или лежат в одних трусиках на подиумах. Ну а ты рисовать меня совсем голой сможешь. Только смотри не тяни, а то я состарюсь, сиськи сморщатся, обвиснут до пупа и нечего будет больше рисовать.

Макс смотрел на меня своими выразительными глазами с большими ресницами, краснел и не знал, что ответить.

— Я буду стараться, – наконец сконфуженно выдавил он, и я громко рассмеялась над его забавным видом.

Он укоризненно на меня глянул и, не правильно истолковав, разобиделся на неуместный смех. Отвернулся к своей норе, а из нее как раз показалась клешня маленького краба. Макс попробовал схватить ее, нисколько не боясь, что ущипнет, но краб успел нырнуть назад в пещерку.

— Максик, ты чего, обижаешься? – спросила я, но он не ответил и продолжал с крабом поединок выдержки.

— Максимчик, – я поднялась, тронула его за плечо, но он дернул им, освобождаясь от ладошки. Тогда я встала за его спиной, сняла лифчик и бросила его перед входом в крабью пещерку.

— Может он на это клюнет? – спросила я, – это не чахлая водоросль.

Макс, забыв дышать, смотрел на лифчик, краснел ушами, но не оборачивался ко мне. Я подумала, что зашла слишком далеко и малец, конечно, растерялся. Но я ошиблась.

— Думаю, он ждет добычу посущественнее, – сказал спокойным голосом Макс, не отрывая глаз от пещерки краба.

— Ты так думаешь? – притворно испуганно спросила я, а сама подумала, что мальчик-то вырос, хотя он давно уже в нашей компании за словом в карман не лезет.

— Сто процентов!

— Хм… Ну, ты – опытный охотник, наверное, ты прав, – я улыбнулась и медленно стянула с красной попы свои старенькие спортивные плавки. Самой не верилось, что я это делаю перед мальчишкой. Я стояла голой с трусами в руках позади Макса и офигевала от своих новых ощущений. Это не пьяной с голыми девками по ночному полю бегать за мужиком в лохмотьях. Я не знала, чем это все кончится и сильно тянуло закрыть сиськи и лобок руками. Меня конкретно заколбасило от всей этой острой ситуации и была уверенность, что я кончу от первого прикосновения этого паренька, причем не обязательно к груди или попе. Я расцепила негнущиеся пальцы и уронила трусы к пещерке, белой ластовицей вверх. Макс восхищенно сказал:

— Вот это да! – и медленно повернулся, заворожено разглядывая меня краснокожую в последних солнечных лучах. Он смотрел на меня снизу и не знал на чем остановить взгляд. На голой письке, с белыми гладенькими губами и плоским язычком складок между ними, та как раз была напротив и чуть выше его лица. Или на белых грудях с торчащими из розовых ареол темно-розовыми сосками, ставшими ярче от красноватого заката.

Я протянула руку и забралась как граблей ему в мокрые волосы.

— Макс, я не шутила, ты действительно классный парень и мой лучший друг, – сказала я, и присела, но так, что разведенными бедрами не загораживала парню открывшийся вид, на так интересующую его женскую письку. И торжественно поцеловала его в губы.

Он сначала отшатнулся, но тут же сам ткнулся навстречу и чмокнул меня куда получилось – в уголок рта. Тогда я поймала его голову и быстрыми мелкими поцелуями прошлась по его улыбающимся губам от уголка до уголка. Потом от проснувшейся всплеском стыдливости резко развернулась, прикрывая груди, и прыгнула прямо со скалы в воду, проплыла под зеркалом воды с десяток метров, приходя там в себя. Прохладная вода конкретно остудила мое разгоряченное тело, а особенно голову, смыла с мозгов пугающее возбуждение, оставив радость от того, что одумалась и не дала ситуации зайти слишком далеко.

Я вынырнула и оглянулась на скалу. Макс сидел на корточках и смотрел сверху на меня. Его плавки пузырились отчетливой колбаской до самой резинки. Солнце горизонтальными лучами контрастно очертило утрированный тенью профиль его члена.

— Прыгай, – крикнула я, отпыхиваясь и шевеля ногами вертикально на месте.

Макс аккуратно стал спускаться со скалы в воду.

— Эй, так нечестно, – я улыбнулась и показала пальцем перед собой вниз под воду.

Он понял, через секунду раздумья резко сбросил плавки на камень, и выпрямился, ничуть не постеснявшись стоящего членика и смешных болтающихся яичек. Мне, пока мыли мальчика, всегда нравилось играть с его мошонкой. Максимка медленно наклонился вперед, развел руки в стороны и назад, нырнул, чиркнув пузом по воде. И поплыл не погружая голову.

— Поговорю с девчонками, чтобы принять тебя в нашу ночную нудистскую колонию, – сказала я, когда он приплыл, задыхаясь, ко мне, – будешь с нами голым купаться при луне.

— Светка… скорее повесится, – ответил он, часто дыша.

— Она будет вешаться голой, – уверила я, и мы посмеялись, потом поплыли параллельно берегу.

Вскоре он сказал, что устал, и я велела ему держаться за меня, а Макс, подгребая по-собачьи сзади, спросил:

— А за что можно?..

— За что хочешь! Выбери, что тебе во мне нравится больше всего, – великодушно разрешила я и развернулась на курс к скале.

И, конечно же, он стал держаться за мои груди и прижался к моей спине. Когда, я тоже стала уставать, гребя за двоих, и он ткнулся мне в попу своим крепким члеником, я сняла его ладошки с сисек и легла на спину, раскинув руки и ноги как морская звезда. Отдохнувший Макс, медленно работая ногами, немного довернул меня, нацеливая головой на островок, и упираясь в мои бедра у самой письки, стал осторожно толкать меня как недавно матрас. В тени самой скалы я извернулась и, вставая на сглаженные морем шершавые камни, поднялась, нашла трусики и тут разглядела в сумерках разочарование на лице парнишки.

— Что не насмотрелся еще? – спросила я, сочувственно улыбнувшись.

— Нет. На твою… на неё у тебя невозможно насмотреться и на грудь тоже. А можно уже сейчас начать тебя рисовать? Я буду стараться!

Я не ответила. Темнело непривычно быстро. Макс вылез ко мне на скалу и стал разглядывать вблизи, детали исчезающие в густеющем сумраке, а потом мы не сразу нашли потерявшие цвет темные Максовы трусы на черных камнях.

— Не надевай, через пять минут стемнеет совсем, и тогда поплывем на берег, – предложила я. – Можешь пока на меня еще посмотреть.

Мы стояли лицом друг к другу. В темноте светились треугольными фарами мои не загоревшие груди, увенчанные черными пуговицами сосков, ниже как перевернутый дорожный знак белел треугольник от дурацких стрингов с черной полосой в два пальца, а напротив – горизонтальная белая полоса от Максовых купальных трусов перечеркнутая его стоящим темным членом и серенькими волосами.

— Темно уже, плохо видно, – сказал Макс и, протянув руку, положил ее мне на лобок и провел ладонью снизу от зацепившегося за подушечку пальца клитора, через грудь на лицо. – Так я лучше запомню.

Я на полшажка подвинулась ближе, чтоб он доставал не только кончиками пальцев, и Макс еще раз запомнил всё от самой-самой промежности, через губки и до груди, своей теплой плоской ладонью. А дальше и повторял и повторял. Зубрилка, блин, повторенье – мать ученья! Но так ни разу не рискнул углубиться в щель.

— Я тоже хочу запомнить, – сказав, я взялась как за ручку двери за крепкий членик мальчика.

Ой!!!(Это я завопила мысленно) От легкого прикосновения крепкий как морковка писюн задергался в моей ладошке и выплюнул в меня чем-то густым и липким как кисель.

— Стемнело, поплыли на берег, – отпустив член, когда он перестал вздрагивать и биться в окружении моих пальцев, я сделала вид, что ничего не ощутила и не поняла. Ах, как сильно раскраснелся мальчик, отдернувший руку от моей согревшейся груди.

Мы столкнули матрас, сложили на него наши подсохшие плавки и лифчик, поплыли рядом, по очереди подталкивая матрас.

На половине пути мы наткнулись на Лянкину голову.

— Это вы?!! Вы че, охерели, – Лянка была сердита, – Светка там с ума сходит, собралась к спасателям бежать, да я отговорила, мол, сама сплаваю быстрей спасателя. Она у берега ждет, боится заплывать далеко.

— Не ворчи, Ляночка, ты же знаешь, что я не хуже тебя плаваю, и за Максом присматриваю. Тем более, мы же матрас взяли, – я, извиняясь, погладила злую Ляну по мокрой голове и скомандовала, – Макс, просто держись за матрас, а мы с боков с Ляной погребем, так быстрее будет.

Светка, стоящая в море по пояс, увидела нас в лунной дорожке издалека, и пока мы доплыли, почти успокоилась. Во всяком случае, больше не материлась вслух. Когда мы подплыли к ней, она молча обняла брата, приподняла из воды и, так прижав его сбоку к себе, пошла на песок, поддерживая его под голую белую попку, так мы всегда таскали в детстве его, когда малыш не успевал шевелить ногами за нами.

Я собрала с матраса наши плавки и мой лифчик, Лянка подхватила матрас, и мы следом вышли на полностью опустевший пляж. Светка поставила брата на остывающий песок перед собой и гладила его по голове. В свете полной луны и на фоне фонарей набережной мы с Ляной смотрели как стремительно напрягается и поднимается согревшийся член мальчика. Светка опять прижала его к своему мокрому купальнику и что-то шептала ему на ухо, а Максимка, обняв ее за шею, шептал в ответ.

— Я сегодня уже наплавалась, – сказала я Ляне, и натянула платье, попрятав в карманы совершенно сухие лифчик и плавки.

— Ну, ты смела-а девка, – Лянка, выдернув пипку, стала сдувать матрас, согнув его пополам и садясь сверху.

Я подошла к обнимающейся парочке и протянула Максу его плавки. Он освободился от рук сестры и, не отворачиваясь от нас, стал натягивать. Писюн стоял, и хотелось еще раз потрогать его, а кроме того покатать в ладони яйца.

— Выверни, а лучше надень шорты без них, – посоветовала старшая сестра, а сама так же оставаясь к нему лицом, стянула и стала выжимать свои плавки контрастно чернея лохматым лобком и затем сняла и так же отжала лифчик, только гораздо бережнее. Влажные части купальника она сунула в сумку, и натянула прилипающий к мокрой коже сарафан, затем она подала найденные в сумке шорты терпеливо ждущему голенькому Максу.

Лянка, утонув толстой попой в шипящем матрасе, тоже выжимала плавки. Лифчик она уже выжала и кинула Светке на сумку.

Когда все оделись, сунули, кто хотел, мокрые купальники в сумку и пошли, чувствуя как быстро обсыхают без белья письки и поглядывая на торчащие вперед бушпритом шорты парня. Светка не отпускала руку брата. Они уже хихикали над чем-то, и она, обняв его за плечо, прижимала голову мальчика к своей груди, провисшей без лифчика под сарафаном.

— Машка, – оглянулась ко мне лучшая подруга, – я согласна, и я не буду вешаться голой.

— Чего это она? – спросила Лянка, не врубаясь.

— Мы принимаем в клуб ночных голых купаний нового члена. С членом. – пояснила я.

— Хорошо, теперь можно всегда, не отходя, переодеваться, а приспичит – и присесть при Максе, – согласилась практичная Ляна, – давно пора. А то ни поссать без оглядки, ни подтереться.

Дома был сюрприз: Светкин папа привел женщину. И нас ждал ужин в кухоньке между нашими комнатами. На столике были расставлены четыре одноразовые тарелки с еще теплым мясом шашлыков и две трети большого торта.

Оголодавшие девки набросились и сожрали все за минуту, не считая калории. Растущий организм парня от нас не отставал.

К нам вышел дядя Володя, потный в спортивных трусах, встал, плотно прикрыв свою дверь, без удивления посмотрел, как мы вылизываем хлебом сок из-под мяса и уже делим торт.

— Что-то вы быстро все смели, я даже не успел вам сказать – в холодильнике пиво к шашлыку. Но только по одной бутылке на девку. На парня – пол бутылки, найдешь ее – начатая на дверке стоит. И у меня просьба: я встретил одноклассницу и пригласил в гости, она переночует у нас. Так вот, барышни, прошу приютить Максима на ночь. Не возражаете?

Пока он говорил, торт исчез, а Светка успела раздать пиво. Макс нюхал свои пол-бутылки и завистливо смотрел на наши.

— Без проблем, пап, – ответила за всех Светка, и тут же ненавязчиво выговорила условие, – а тогда можно мы завтра еще по бутылке возьмем с собой на море? Макс, если хочешь, пол-бутылки принесет обратно.

Дядя Володя усмехнулся:

— Чего тебя на юриспруденцию потянуло, все задатки для торговли. Можно. Макс, можешь не приносить обратно. Но, после пива в море не заплывать! Никому! Света бди! И еще… В комнату к нам не заходить, и не стучать без очень серьезной причины. Если что-то надо, я сейчас вынесу.

— Мой рюкзак, – попросил Макс.

Дядя Володя кивнул, вынес рюкзачок, и, пожелав нам спокойной ночи, прикрыл за собой дверь, не имеющую, ни щеколды, ни примитивного крючка.

Брат с сестрой совершенно спокойно восприняли появление у отца посторонней женщины. Женщины и дома у них не редко появлялись, но все никак не задерживались. Да и мы с Лянкой каждый раз, узнавая об этом, относились с пониманием.

— Камни, ножницы, бумага? – деловито предложила Ляна, – победитель спит с тощим Максом на самой узкой.

Макс не играл, он был ставкой. Мы кинули, Светка отпала сразу же. Кинули вдвоем и Лянка проиграла чуть ли не первый раз в жизни. Ее кровать вместе с Максом досталась мне. Парень не обращал на нас внимания, копаясь в рюкзаке, а когда мы разыгрывали, он, не оглядываясь, замер, и ожил, лишь, когда узнал свою судьбу на эту ночь.

— Ну что, девки, в покер? – Светка начала тасовать еще не успевшие утратить лоск карты. Мы расселись на широкой кровати, а на соседней расположился Макс с большим толстым альбомом на коленях. Он приготовил карандаши и открыл новенькую деревянную коробку с пастелью, у меня такая же есть, но сильно попользованная.

Игра пошла азартная, и мы все забыли о парне. Напрочь забыли. Как и о том, что купальники мы развесили на веранде и я в том числе, чтоб проверилось, а сухое белье так и не надели, сразу накинувшись на ужин. За одеждой не следили совершенно, лишь в самом конце игры Светка спохватилась и подтянула на свои классные груди сползший гораздо ниже сосков сарафан, а Лянка встала и задрала к пупку сползшие запасные Светкины шорты.

Макс давно спал, сложив под кровать альбом и придавив его сверху коробкой с мелками. Светка видимо забыла о великом примирении и вечной дружбе с братом, подкралась и раскрыла его секретный альбом. К ее чести надо сказать, что в рюкзак или в ящик стола брата Светка принципиально не лезла, но тут не упустила возможность схватить беспризорную вещь. Мы с Лянкой подскочили с боков и обалдели. Альбом был наполовину заполнен рисунками в стиле фэнтези. Драконы и гномы. Эльфы и бородатые воины с арбалетами. Чем дальше от начала, тем увереннее штрихи, безошибочнее пропорции и смелее сюжеты. Полуголые длинноногие и одногрудые амазонки стреляли из луков, лошадинозадые гологрудые кентавры и кентаврушки скакали во весь опор или играли с человеческими детьми. В глаза бросилось – лошадиные половины кентаврих имели несомненно женские контуры задниц под хвостами. Мало того, все эти задницы были точь-в-точь как у Светки. О том, что груди кентавриц и амазонок тоже были узнаваемо Светкины, можно было и не говорить.

— Светка, а братец у тебя талант. Ты береги его, – Лянка вздохнула, вспомнив, как плавала спасать мальчика.

— Только, девки, не вздумайте смеяться над рисунками, – подхватила я, – талант так раним. Над чем угодно, но только не над рисунками.

— Да что я не понимаю, что ли… – ответила старшая сестра и открыла последний рисунок.

Пи… то есть Абзац!!! Группа из трех баб, напоминающая «Охотников на привале» режется в карты. У Светки буквально до пупа обнажены груди со знакомыми формами кентаврюх. Штанишки у Ляны сползли ниже ануса, в затененной щели между ягодицами он, милосердно не просматривался, хотя должен был бы, судя по позе и общему освещению. А вот у меня (Ой-ё-ё, стыдоба!) от согнутой в колене и поднятой ноги, широкие шорты сбились далеко в сторону, выставив наружу мою (несомненно мою, я-то знаю!!!) тщательно прорисованную письку с белеющими губами, между которыми виднелись малые, дразнясь как высунутый язычок. Мой «ирокез» на лобке тоже присутствовал на том бесстыжем рисунке, не весь, но большая его часть. При нашем верхнем освещении от одной лампочки, вся писька наоборот должна быть затененной, но никакой тени на ней в этом рисунке не было и в помине. Да, на скале мальчик изучил предмет досконально. Ладно, девки не догадались, я одна тут спец по светотени.

— Я смеяться не буду, я его печально убью, – простонала Светка, закрыла альбом и сунула на место под коробку.

— А моя задница как живая, – задумчиво восхитилась Ляна, – куплю ему, пожалуй, мороженое.

— Девки, я ему уже сейчас согласна голой позировать, – я выглядела несколько обалдевшей. Да и чувствовала себя именно такой.

— Ну что, по кроватям, – скомандовала Светка, – опять третий час ночи.

И мы дружно поперлись по темному двору в туалет. На этот раз, для разнообразия, молча.

Спать я легла в одних трусах, как и Лянка, а Светка с детства привыкла спать полностью голой. Я уже не удивляюсь тому, что все кобылы на рисунках имеют Светкину задницу с безошибочно чувствующимися в тени меж ягодиц женскими волосатыми губами. Конечно же, эту голую попу он видел гораздо чаще, чем лошадиную. Макс спал как был, в шортах и майке. Я бережно откатила его к стенке, выдернула простыню и только собралась укрыть нас, как заметила выпавшие из шортиков яйца и остренький членик. Возникло дикое желание нарисовать этот натюрморт, но Лянка погасила свет. Я улеглась спиной к мальчику вплотную, пальчиком поковыряла яичко и быстро уснула.

…