Наедине с дочерью Анной в сосновом лесу…

Своеобразным посланием и искренней нежностью посвящается одной необыкновенной Анне из Питера…

Мягкое сентябрьское солнце мерцающими веерами нежно-алого света ласково игралось в густых ветвях леса, наполненного в дивной свежести воздуха, смешенными ароматами диких цветов, зеленых трав, да рыжеватого мха. Легкие порывы ветров, задорно шелестели в пышных гривах высоких деревьев. Словно споря с их шелестом, весело чирикали между собою редкие птицы, а также, то тут, то там, вспыхивали шорохи от иных мелких лесных обитателей.

Невольно впитывая в себя сию негу, искусно сотканную из света-запахов-звуков, я, вместе с дочерью Анной, почти как час двигались по петляющей лесной тропе. Ибо, сегодня – 2 сентября – ей исполнилось 22 года, и, сей День Рождения мы решили отпраздновать прямо в походе, в романтической обстановке лесистой природы.

Обладая высоким ростом (будучи облаченным в белую кепку, зеленую футболку, желто-зеленые камуфляжные брюки, да коричневые берцы!), именно я нес на своей спине почти всё наше походное снаряжение. Снаряжение, которое состояло из оранжевой двухместной палатки (с темным насосом для накачки этой платки), пару свертков алых покрывал, чугунного котелка и небольшого топорика. Анна же, в большом зеленом ранце несла куски зефира, французское шампанское «Моэт» (с четой хрустальных бокалов), пачку гречки и несколько пластмассовых бутылок минеральной воды.

Всего этого немудрёного туристического скарба должно было вполне хватить нам на одну ночёвку в лесу, благо слишком уж далеко забираться в него мы и не планировали. Да, больше мы и не могли, так как, дочь не хотела надолго оставлять одних свою темную морскую свинку и собаку породы кокер-спаниель.

И, первые декады минут, мне, как бывшему спецназовцу, даже со всем взятым весом, было вполне легко идти за впереди шествующей именинницей. Однако, сейчас, петляя уже как минимум час в сих лесистых дебрях, я, весьма пропотев, чувствовал тяжесть в спине, да наполняющиеся будто свинцом ноги. В свою очередь, Анна, продолжала спокойно шествовать впереди, временами, одною рукой лаская шевелюру случайных кустов, а иной, держа свой неизменный смартфон. Для сего легкого похода она была одета в просторную белую рубаху (которую она стянула в «топ» узлом, обнажив видный пуп!), голубые джинсовые шорты и светлые ботинки на толщённой подошве.

«Всё-таки, она у меня красавица… – не без гордости подумал про себя я, невольно взирая на её соблазнительно виляющие в джинсах небольшие, но весьма упругие ягодицы. – Может и не столь эффектна как мать, однако, также весьма загадочно-обворожительная…»

— Ань! – всё же не выдерживая участи вьючного мула, окликнул её я. – Что-то я уже весьма притомился! Давай-ка хоть немного передохнем?!

— Хорошо, пап! – в тот час, звонким серебристым голосом отозвалась дочь, со светлой улыбкой разворачиваясь ко мне. – Не хочешь пить?

— Не откажусь… – лишь кивнул я, устало опершись спиной со всем грузом на толстый ствол ближайшей сосны. – Спасибо…

Ловким движением плеч, она скинула с себя зеленый рюкзак и, вскоре, достав из него одну из бутылок минеральной воды, с всё той же радушной улыбкой, протянула её мне.

И… в это же мгновенье, я непроизвольно залюбовался ею: обладая бледным симпатичным лицом, она имела большие изумрудные воды пышно-ресничных глаз, утонченный слегка вздёрнутый носик, да пухлые лепестки бледно-розовых губ. Сие ангелоподобное личико, несмотря на стильно взятые светлой резинкой в хвост золотисто-медовые волосы (с огненно-рыжим пламенем в кончиках!), сильно напоминали черты её матери – исинно-пепельной брюнетки. Тогда, как её необычайно высокий рост (180+ см!) был уже моей отцовской заслугой. И, лишь потрясающая кисейная снежность её стройного тела (с упругими холмами груди 2-го размера!) полностью объединяла нас в том (таких же хладно-бледнолицых родителей!), что она воистину наша девчонка!

Невольно ловя мой взгляд, Анна (в свою очередь, прислонившись спиной к иной сосне!), улыбнулась уже слегка смущенной улыбкой и… снова уткнулась в свой смартфон, что-то умело набирая там на экране белыми пальцами, лишёнными всякого маникюра!

— Всё же жаль, что даже в этот день, твоя мать не смогла пойти с нами в поход… – разом опустошив с половину литровой бутылки, с некой задумчивостью проговорил я.

— Ну, ты же её знаешь, пап… – на миг, оторвав взгляд от экрана телефона, промолвила всё тем же серебром голоса Анна. – Она деловая женщина и не может терять попусту своё время…

— Попусту… – только усмехнулся я. – Видите ли, днюха родной дочери для неё это впустую терять время… М-дааа… Дожили…

— Ничего страшного, пап, – улыбнулась она с едва мелькнувшей тенью печали. – Я давно к такому привыкла…

Да, моя супруга – Мария Эмильевна (несмотря на то, что, я, с недавних пор обращаюсь к ней чисто по-деревенски Маруся!), обладая сногсшибательной внешностью голливудской кинозвезды, всегда несколько прохладно относилась к своим детям. Например, старшего сына она почти не воспитывала – так как, в свое время, как-то странно залетев от неведомо кого, она быстро сбагрила его сначала нянькам, а затем и вовсе отдала в интернат! В интернат, из которого, его вскоре приютила совсем чужая семья! Её средняя дочь (также не от меня!), тоже практически не получила от неё ни материнской ласки, ни тепла! Выскочив замуж за какого-то спортсмена-литератора (!!!), она быстро ретировалась из нашей странной семьи! И, вот только её младшая дочь Анка (как оказалось, наша общая дочь!) какими-то неведомыми нитями темной Судьбы, всё-таки получила от неё какую-то толику материнской нежности, да хоть какое-то внимание! Внимание, которой для такой молодой девушки, конечно, до сих пор было также весьма недостаточным, редким…

Так и на недавнее предложение отпраздновать ДР нашей дочери в сем однодневном лесном походе, Маруся Эмильевна отказалась, мотивировав нам отказ тем, что срочно улетает в командировку с каким-то своим американским бизнес-партнером Джорджем. Командировку, связанную с вопросами продвижения её беспроводных технологий в третьи страны мира…

— Уххх, хорошо! – вылакав свою бутыль минералки почти до дна, шумно ухнул я, блаженно щурясь в ещё теплых лучах ранней осени.

С испитой водою, я, наконец, ощутив новый прилив сил, был вполне готов двигаться дальше.

— Хочешь, Ань? – улыбнувшись блондинистой дочери, протянул я почти пустую бутылку.

Однако, Анна, интенсивно орудуя «снежными» перстами на дисплее смартфона, словно не слышала меня.

— Опять ты занята чертовыми сообществами в ВК?! – тут же недовольно вспыхнул я. – И на кой сдались они тебе сейчас?! Когда вокруг такая прекрасная природа, яркое солнышко и зеленая травка! Нет, я бы понял, если бы ты за это получала от администрации ВК какие-либо деньги… Зарплату… А так… Так в этом же нет никакого смысла, выгоды и толка…

В ту же секунду дочь резко подняла на меня свои большущие глаза, от хладно-потемневших изумрудов которых, по моей спине молниеносно побежал пронзительный холодок, а на теле выступили мурашки! Ибо, её итак белое лицо стало и вовсе восковым! Пухлые лепестки губ не по-доброму сжались, а утонченные крылья ноздрей стали вздыматься почти в нескрываемой злобе!

Не выдерживая на себе столь пронизывающего взгляда, я смущенно потупил свои карие очи, да смолк. Она же, взяв бутыль из моей руки, достала таблетку феназепама и запила её. После чего, небрежно выбросив тару в траву, оттолкнулась от ствола своей сосны.

— Пошли… – ледяным тоном бросила Анна уже без всяких ласковых «пап». – Нам нужно найти подходящее место для бивака до наступления сумерек…

Покорно кивнув, я «отлип» от своего дерева, да снова поплелся вслед за ней по петляющей среди высокой травы лесной тропинке.

Тем временем, ало-пунцовый солнечный диск, неумолимо склоняясь к закату, всё сильнее окрашивал сосны, да кусты в свои размашистые бордовые оттенки. Лихие ветерки наполнились ещё более освежающей прохладой. Однако, от трав и земли, продолжало веять приятно ласкающей теплотой.

Всё жмурясь от летящих в пространстве нежных лучей солнца, я, продолжая невольно наслаждаться с Анкой хмелящей атмосферой соснового бора, вскоре, почувствовал новую усталость. Усталость, которая в моем 42-летнем теле усилилась в разы, когда ведущая нас вперед тропинка резко прервалась неожиданным буреломом – хаосом, из поваленной некогда сильным ветром уже изрядно пожухлой древесины десятка сосен!

Моя стройная Анна, «заскакав» как лань, легко и беззаботно смогла преодолеть сей бурелом. Я же, как танк, со всей тяжкой ношей, сразу же стал увязать в нем, начав ещё быстрее терять итак небольшой запас оставшихся сил.

— Ха-ха, эй, толстый! – глядя на мои потуги, весело рассмеялась надо мною с небольшого пригорка Анна. – И что ты такой неуклюжий?! Пап, тебе перед походом все-таки надо было скинуть хотя бы десять кило! Мой Винни-Пух! Ха-ха-ха!

— Или загрузить кое-кого хотя бы свертками покрывал! – тяжко пыхтя-да-стеная, сквозь льющиеся потоки пота откликнулся ей я, едва не застревая с концами в груде поваленных сосен.

Наконец, кое-как выбравшись из этого чертового бурелома, я вскоре приблизился к ней, и, мы, как ни в чем не бывало, двинулись по вьющейся тропе дальше.

«Ну, надо-же, она даже не поцарапалась! – через некое время спустя, просто изумился я, глядя на белизну её семенящих ног. – Ни царапинки!»

Однако, вновь теряя силы – как от своей ноши, так и сего затянувшегося подхода – продолжал тяжело брести дальше уже ни думая ни о чем. Продолжал брести вслед за нисколько неутомленной Анной – под стремительно снисходящей розово-бордовой вуалью вечера, растворяясь вместе с нею в мерно потрескивающей гуще соснового леса…

**********

Словно огромное шелестящее море, с заходом солнца, сосновый бор стремительно погрузился в волнующую густоту сумерек. С их пролившимися чернилами контрастной темноты, беспокойное шуршание, стрекот и копошение природы, в одночасье сменилось в одну симфонию таинственных мистерий леса. Воздух стал ещё более насыщенным, с непринужденной легкостью опьяняя своей девственной чистотой.

Найдя небольшую полянку под соснами, мы с дочерью, наконец, разбили бивак. Ещё до сей расползающейся тьмы вечера, я успел насосом накачать нашу оранжевую палатку, а Анна собрать ветки, да разжечь костер. Наш очаг – пред которым, она, вскоре, расстелив прямо на траву одно из алых покрывал (иное я уже постелил внутри палатки), выложила на него из рюкзака зефиры, шампанское, да хрустальную чету бокалов.

— Пап, откроешь? – спросила она, указывая на «Моэт» и, «поймав» взглядом мой скромный кивок, тут же добавила. – А я пока займусь зефирами.

Действительно, загодя выделив из вороха веток для костра парочку более-менее прямых палочек, она принялась нанизывать на них приготовленные зефиры, словно куски мяса на своеобразные шомпола. Я же, взяв бутылку элитного шампанского, деловито сжал его закупоренное серебристой фольгой горлышко, да оперев его днище о пах, резко взболтал его: через мгновенье, емко хлопнув на весь лес, вылетевшая как пуля пробка куда-то исчезла в кустах, а из раскрывшейся бутылки мощными потоками забила белая пена!

— Ха-ха, круто! – рассмеялась дочь, глядя как я невольно фонтанирую меж ног сим бодрым шампанским.

Мгновенно осознав интимный намек, я, лишь отозвавшись смущенной улыбкой, бережно разлил хлещущий «Моэт» в наши бокалы, один из которых, сразу же подал дочери.

— Ну, дочка, с Днем Порождения тебя! – громко начал я тост. – То есть, с Днем Рождения! Как всегда, желаю тебе лишь крепкого здоровья, игристого счастья и вечно-взаимной любви!

— Спасибо, пап! – расплылась 22-летняя Анна в довольной улыбке. – Большое спасибо!

Мило улыбаясь друг другу, мы звонко чокнулись хрусталем бокалов и, медленно, с наслаждением выпили шипящий нектар любимого шампанского её матери.

— Что, пап?! – через мгновенье озорно блеснула «озерами» дочь. – Принимаемся жарить зефиры?!

— Конечно! – рассмеялся я. – Ведь это же самая идеальная закуска к «Моэту»!

Посмеиваясь, она подала мне одну палочек с нанизанным зефиром и, вскоре, мы, сидя прямо на покрывале, стали жарить их прямо во взвивающемся рыжем пламени потрескивающего костра.

Тем временем, окружающий лес полностью погрузился во тьму вечера. В неровном свете огня в деревьях-кустах мистично закорчились грозные тени. Над уходящими в темные небеса верхушками сосен, чистым серебристым сиянием замерцали бесчисленные бисера звезд.

Однако, хоть и невольно вкушая эту пряную атмосферу глубоко лесистого антуража, я молча любовался только что ставшей на год старше дочерью.

В свете костра, её аристократичная бледность лица, окрасилась живительным налетом бронзы; золотистые волосы, хоть и вовсе заполыхав в рыжих кончиках красным огнем, стали мягкого медового цвета; большущие изумруды глаз приобрели теплый янтарный оттенок; а полные губы, будто бы расцвели нежно-розовым светом.

«Да, она у меня уже вполне взрослая девушка… – остановив свой взгляд именно на этих точенных устах дочери, внутренне констатировал я. – Девушка, которая явно будет кружить головы многим парням… Если, конечно, уже не вскружила кому-то…»

— Пап, о чем ты задумался? – вдруг устремив на меня необычные очи, спросила Анна.

— Думаю, а не выпить ли нам ещё шампанского? – лукаво подмигнул ей я, на время откладывая на покрывало свой недожаренный зефир на палочке, да снова берясь за бутыль с «шипучкой».

— Выпьем… – лишь в ответ улыбнулась дочь идеальной белозубой улыбкой.

Я быстро разлил в бокалы «Моэта» и, мы снова насладились его изумительным бархатистым вкусом! После чего, уже плотно придвинувшись к друг-дружке, продолжили жарить на палочках наши зефиры в дерзком пламени костра.

В какой-то момент сей возникшей молчаливой идиллии, Анна снова взялась за смартфон и… даже одною рукой стала опять делать свои многочисленные дела в Сети. Я хотел было сделать ей замечание, но, вспомнив нашу терку до бурелома, всё же не стал.

«В конце концов, возможно у неё просто, так называемое «роевое мышление»… – принялся я мысленно анализировать дочь. – Разве это плохо? Это же сродни «синдрому Цезаря» – постоянно делать кучу вещей одновременно… Непоколебимая многозадачность…»

Констатировав это, я, вскоре, с удивлением обнаружил, что и её мать Мария Эмильевна, а также давняя подруга матери – легендарная питерская женщина-критик порнушной литературы Анфиса Т – тоже в некоторой степени обладают этим уникальным «роевым мышлением»! «Мышлением», которое как смерч охватывало собой всё и сразу, шикарно растекаясь в своих поразительных умозаключениях во все аспекты бытия, как сие изумительное шампанское в эти хрустальные лона бокалов!

Просто у моей Анки, какой-то странной волей проказницы Судьбы, этот мыслительный «рой», был явно в более высокой, прямо-таки, ужасно гипертрофированной форме! От которой, у неё самой часто случались все эти забавные перепады настроения, постоянная нервозность, да вовсе непроизвольные вспышки испепеляющего всё изнутри ментального пламени!

«Она уникальная! – продолжая любоваться «многостаночной» дочерью, уже с восторженным придыханием размышлял я. – Хоть в мире около 300 миллионов Анн, другой такой Анки нет и никогда уже не будет!»

Так, внутренне меля-балдея от собственной же дочери, я ещё несколько раз стукнулся с нею бокалами, быстро испивая наше шампанское.

— Пааап… – сощурившись словно лисёнок, в какой-то момент протянула Анна, явно охмелев от «шипучки». – Я очень хочу закусить… Тебе не кажется, что, наши зефиры уже достаточно прожарились?

— Да, кажется, прожарились… – согласился я, видя, что они действительно уже покрылись в огне оранжевой поджаристой корочкой.

— Тогда, пожалуйста, остуди мой… – нежно попросила дочь, тут же направляя ветку с дымящим содержимым прямо к моему лицу.

— Хорошо… – послушно произнес я.

И, прикрыв карие глаза во внутренней концентрации, подул на её горячий зефир… светло-голубой ледяной пылью! Подул (невольно покрывая светящейся паутиной льда щеки!), мгновенно остужая ею его до обычного состояния!

— Браво, пап! – просто воссияв счастливой улыбкой, восторженно вскрикнула на весь лес впечатленная Анна. – Криокинез – твоя стихия благородного Льда!

— Спасибо, дочка… – смущенно пробубнил я, остужая ледяным дуновением и свой зефир. – Странно, что в этом ты не пошла в меня…

— Да, я вечная стихия Огня! – рассмеялась она, наслаждено впиваясь зубами в охлажденное лакомство. – Как и моя мама!

— Нет-нет! – вспыхнув во взаимном смехе, с улыбкой возразил я. – Твоя мать – это стихия живой Воды!

— Ой, верно, пап! Я забыла, она же и вправду стихия Воды!

— Ещё какой Воды, дочь! Иногда прямо всё потопляющей Воды!

Явно опьянев от французского шампанского, мы, дружно поедая с веток зефиры, всё смеялись-да-смеялись и, наш смех, казалось, вместе с дымом костра, эхом улетал к самим сверкающим звездам.

В какой-то момент, я заметил, как некий большой комар было сел на «беломраморное» бедро Анки, но, в ту же секунду упал в траву, неожиданно покрывшись… легким серебром инея!

«То-то же, гад! – в тот час мысленно возликовал я, глядя на бесконтактно поверженное мною насекомое. – При мне никто не посмеет покушаться на мою Анку! Ни слон, ни какая-то там блоха! Ибо, тут же превратятся в сплошную ледышку! Ледышку навечно, навсегда, бесконечно!»

От сей последней мысли, в тот час в моей голове невольно зазвучали строки некого современного поэта, искусно перефразировавшего слова из известной песни «Короля и шута» «Воспоминание о былой любви»:

Скрыт он под горой – чертог ледяной мой,

В нем царят лишь холод, лед, безжизненный покой.

В мрачном всём величье – я – криобог герой,

Там, в ледяных статуях, храню вечную любовь…

— –

Припев:

Я часто вижу в снах огромный ледяной чертог –

В нем властвую лишь я – холодный криобог,

Вкушая тоски смог…

И лишь снежные стражи окружают там меня,

Под блеск тысяч сосуль стоят статуи изо льда…

Здесь всё застыло навсегда…

—

Кто в чертог входил из красных девиц,

Быстро леденел от ног и до самых лиц…

Пусть каждую из них полюбить бы смог,

Но не в силах растопить их, ведь я криобог!

— –

Вот стоит одна – прекрасна, дебела,

Рядом с ней иная, полностью нага…

Я пытался им дать любви… тепла…

Но невольно заковал их в вечной силе льда!

— –

Припев:

Я часто вижу в снах огромный ледяной чертог –

В нем властвую лишь я – холодный криобог,

Вкушая тоски смог…

И лишь снежные стражи окружают там меня,

Под блеск тысяч сосуль стоят статуи изо льда…

Здесь всё застыло навсегда…

Прямо-таки переполняясь внутренней гордостью необыкновенного отца-защитника, я, продолжая вместе с дочкой лакомиться зефиром, так и обменивался с нею всплесками хмельного смеха, да сиянием счастливых улыбок!

— Папа! – наконец, покончив со своей закуской, вдруг страстно вспыхнула охмеленная Анна. – Так как, я стихия огня, позволь мне продекламировать любимый стих Гумилева?!

— Кончено, Ань! – охотно кивнул я, тоже доедая зефир. – Сегодня же твой День Рождения и, ты вольна делать всё что угодно!

Приободренная моей поддержкой, дочь сразу же вскочила на стройные ноги и, уставившись немигающим взором в неспокойную шевелюру костра, пафосно полилась на весь темный лес серебристым ручьем звонкого голоса:

Очарован соблазнами жизни,

Не хочу я растаять во мгле,

Не хочу я вернуться к отчизне,

К усыпляющей, мёртвой земле.

—

Пусть высоко на розовой влаге

Вечереющих горных озёр

Молодые и строгие маги

Кипарисовый сложат костёр

—

И покорно, склоняясь, положат

На него мой закутанный труп,

Чтоб смотрел я с последнего ложа

С затаённой усмешкою губ.

—

И когда заревое чуть тронет

Тёмным золотом мраморный мол,

Пусть задумчивый факел уронит

Благовонье пылающих смол.

—

И свирель тишину опечалит,

И серебряный гонг заревёт,

В час, когда задрожит и отчалит

Огневеющий траурный плот.

—

Словно демон в лесу волхвований,

Снова вспыхнет моё бытиё,

От мучительных красных лобзаний

Зашевелится тело моё.

—

И пока к пустоте или раю

Необорный не бросит меня,

Я ещё один раз отпылаю

Упоительной жизнью огня!

– Браво! – тут же вскричал я в сердцах, солдатом подскакивая на ноги. – Браво, Аня! Мне ещё не приходилось слышать гумилевское «Завещанье» в столь пассионарном девичьем исполнении! Ты просто умница! Браво!

— Спасибо, пап… – прошептала, казалось, потрясенная сама собою, Анна. – Мне очень приятно…

Я же, трепетно обняв дочь, да по-отчески поцеловав её в лоб, машинально, глухим гласом, уже сам полыхнул другим её любимым стихом из Набокова:

Её душа, как свет необычайный,

как белый блеск за дивными дверьми,

меня влечет. Войди, художник тайный,

и кисть возьми.

—

Изобрази цветную вереницу

волшебных птиц, огнисто распиши

всю белую, безмолвную светлицу

ее души.

—

Возьми на кисть росинки с розы чайной

и красный сок раскрывшейся зари.

Войди, любовь, войди, художник тайный,

мечтай, твори.

— Спасибо, пап… – поблагодарила Анна, целуя пухлым цветком уст мою щеку. – Да, мне тоже очень нравится этот стих…

— Хочешь, я продекламирую пару своих стихов в честь тебя? – спросил я, глядя ей прямо в глаза.

— Конечно… – улыбнулась она. – Я буду только рада…

Не выпуская её из объятий, я слегка наклонился и, с чувством зашептал ей прямо на ушко:

Над землею бушуют метели,

Белым снегом покрыты леса,

Все ветра давно песни пропели –

Я один ещё пою про тебя…

Нестрашна мне свирепая стужа

И холодный, колючий мороз,

Знаю я, кто мне сейчас нужен,

И пою я не сдерживая слез…

—

Крепким льдом затянуты реки,

Снежный плед застилает поля,

Вдаль уносятся белые степи,

Над холмами кружится пурга…

Пусть навечно всё в морозе застыло,

Пусть давно солнце за тучи ушло,

Для меня Анна – пламя, светило –

Любовь к тебе дарует тепло…

—

Роты вьюг всё штурмуют деревья –

Вальс снежинок заметает дома,

Средь сосулек, снеговиков окруженья,

Я пою, Анна, всё пою про тебя…

И шагая вдоль железной дороги,

Выбрав путь за далекой мечтой,

Я однажды упаду в твои ноги,

В надежде остаться с тобой…

С сими последними сточками я упал перед ней на колени, да, обняв её талию, блаженно уткнулся лицом в тепло её живота. И, тут же, мои губы стали извлекать слова иного стихотворения:

В этой ночной темноте о тебе я снова грущу,

В этой ночной тишине твое имя я небу шепчу –

Я составлю твой образ из звезд, свои руки к нему подниму

И уйду в мир мечтаний и грез – о тебе свою песнь пропою…

Холодная зимняя ночь эту песнь о тебе унесет,

Мерцание сверкающих звезд её высоко вознесёт –

Она будет на небе светить ярчайшей полярной звездой,

И свет её не погасить – он всегда в моем сердце со мной…

— Благодарю, пап… – тихо промолвила Анна, ласково устремляя бледные пальцы в мои темно-русые волосы. – Прекрасные стихи…

Улыбнувшись друг другу, мы, вскоре, снова уселись на покрывало и, задумчиво уставились в пламя костра, каждый по своему смакуя в душе полыхающий вкус пестрых эмоций.

Из-за стиха Набокова, я невольно вспомнил, что Анна была давно увлечена художественным искусством, а значит, у меня до сих пор оставался шанс того, что, она, однажды, возможно «обессмертит» меня в портрете, который в будущем, навечно займет свое почетное место среди иных нетленных полотен Эрмитажа иль Лувра!

Дочь же, словно уловив мои мысли о непреходящих художествах, взяла веточку (ту самую с которой слопала свой зефир!) и, принялась ею что-то чертить на земле под трепещущим светом костра.

Сощурив свое уже не столь хорошее зрение, я различил латинскую фразу – Displicuit nasus tuus* – хорошо мне знакомую фразу, которая являлась слоганом одной из её множества странных сообществ в ВК.

— Ань, ты опять начинаешь этот свой бзик о носах? – тут же с неудовольствием проговорил ей я. – Тебе не кажется, что, пусть и из-за моей особенности, этот твой сетевой троллинг о различных шнобелях, несколько затянулся?

И, как ещё днем в походе на лесной тропе, дочь снова бросила на меня бездонно-стеклянный взор, плотно сжав губы, да яростно забродив ноздрями!

— Ладно, как знаешь… – устало вздохнул я, не без новых ледышек в спине от столь её глубинно-безмолвного гнева. – Но, всё же забрось в сих соцсетях свою казанскую подругу Марго… Она же, явно из лютой зависти прямо при тебе оскорбляла и уничижала волшебную внешность твоей матери, а ты, почему-то до сих пор дружишь с нею… В тебе, что-ли, взыграла татарская кровь? Это дурное влияние Сети… Я ведь так и не забыл её те бредовые слова о Марии… Впрочем, не моё дело… Хочешь дружить с сей поэтессой, дружи. Тем более, она в честь тебя, кажется, создала странное стихотворение «Рыба», которое вместе с иными было даже опубликовано в книжном формате…

Анна, контрастно лоснясь передо мной на фоне пылающего костра, так и ничего не ответив мне, всё же стерла ладонью глупую латинскую фразу и, уже начертила веточкой имя Теодор, резко оборвав фамилию на четвертой букве Куре…

После этого, глядя во взвивающиеся языки огня, она зашептала собственный стих как языческое заклятье:

Я собирала волосы его,

Что осыпались на пол

И берегла их для того

Что-б было спать приятно.

—

Мешочек с глаз двоих –

О, боги, боги, боги…

Он – ТеоБогово красив,

А я стираю убого…

—

Мне никогда его не быть –

Вокруг него другие –

Красивы, молоды, худые

И волосы густые…

—

Печальным взглядом посмотрю

На Теодора спину…

Широким шагом он пройдет,

Меня совсем не видя…

«Что это за Теодор?! – в тот час внутренне насторожился я, непроизвольно трезвея. – Я что, проморгал какого-то её ухажера?! Да кто-же, он, черт возьми, такой?!»

Лихорадочно проматывая в голове всех возможных Теодоров на свете, я ничего не мог толком вычислить, кроме казнённого в прошлом американского маньяка Банди и, иного же американского отморозка-манифестанта Унабомбера не так давно скончавшегося в тюрьме!

«Ладно, не моё дело… – уже мысленно повторил я свою привычную фразу. – Моя дочь давно не девственница, и, имеет право влюбляться в кого угодно… Даже в этих всяких загадочных Теодоров…»

На сей раз, не стерев ладонью начертанное имя, Анна привычно достала смартфон и, вновь глубоко повисла в своих сообществах в ВК.

«Почему её в этой соцсети называют Рыбой? – вдруг откуда-то всплыло в моей голове. – Возможно из-за её больших выразительных глаз… Но, она никакая не Рыба… она Лисёна и… вечная Имаго, бьющаяся по кругу о своё Совершенство… этакий неосознанно-неуправляемый Нагуаль по термину Карлоса Кастанеды…»

— Главное вовремя включить кубический телевизор… – вдруг про себя промолвила дочь, так и не отрываясь с экрана телефона.

«Что это значит? – мысленно спросил я себя, уже с некоторым подозрением уставившись на неё. – Странная фраза… Впрочем, у неё в Сети много странного… Куклы… Могилы… Темная морская свинка, «вечная Джульетта» Оливия Хасси, андрогинно-некромантский Михаэль Драу из «Otto Dix» и некий теневой рыцарь Битти, посвятивший ей техно-композицию «Anna» (Space Mix) в духе винилового диско 80-х годов… Но, зачем же она смотрит паблики о всяких ежедневных происшествиях? Зачем и я это тоже иногда просматриваю? Может из-за того, что, в таких трагических случаях, мы наиболее остро видим оголенную паутину Судьбы? Ведь, как пел в своем ледяном клипе Вилле Вало из культовой группы “HIM” в “Join me in death” – этот мир жестокое место, и в нем только потери…»

Я ещё с минуту задумчиво глядел на Анну, но, всё же отвел взгляд на искрящий огонь костра и, больше не думая ни о чем, предался безмятежному расслаблению.

Тем временем, вечер в лесу плавно переходил в ночь.

Окружающие сосны, казалось, плотнее обступили нас своими высоченными стволами. Шелестящие под легкими порывами ветерков кусты и травы будто шептались о нас. Всякие сверчки, да цикады словно давали в честь нас свои пронзительные концерты. А где-то там высоко-высоко-высоко, в безмерно развернутом полотнище темно-синего неба, так и мерцали только для нас жемчужные звезды.

Внезапно, всё пространство словно затянуло некой сизо-туманной пеленой, а все звуки разом стихли!

Не понимая, что происходит, я, огляделся и, с враз вспыхнувшим холодком страха в душе увидел, как прямо из окружающей травы стали появляться небольшие сопки с… железными могильными крестами! Они быстро заполонили лес, мистично замерцав вместе с сотнями огоньками также неведомо откуда взявшихся восковых свечей!

«Это могилы! – встали дыбом волосы на моей голове. – Одни сплошные могилы!»

С выпученными в ужасе глазами глядя на то, как прекрасный вечерний лес разом превратился в своеобразное кладбище, я перевел взор на дочь, да тут же ментально обледенел! Отбросив смартфон в траву, Анна, поднявшись на ноги, воспылав мистическим зеленым светом глаз, повелительно вытянула правую руку над ближайшей к ней могилой! Могилой, в которой, даже сквозь слой земли нарастало глухое жужжание!

— Что ты делаешь, Ань?! – обливаясь в холодном поту, спросил её я каким-то неестественным голосом. – Что происходит?!

Словно не слыша меня, дочь, продолжая «радиоактивно» сиять зеленью очей, резко взмахнула рукой и, в тот час, землю с гудящей могилой просто разорвало прямо на месте, в ту же секунду выпустив из разверзнувшейся ямы… звонко гудящий рой тысяч мух! Черных крупных мух, которые, жужжащими вихрями стали носиться вокруг нас по всему лесу, окутывая собою деревья, кусты и кресты сотен могил!

«О, боги-боги!» – дико ужаснулся я, непроизвольно закрываясь от роя руками, да ежась от столь всеохватывающего жужжащего шторма.

Однако, чувствуя, что тысячи мерзких насекомых никак не задевают меня, опустил руки и снова взглянул на дочь: Анна, уже закрыв глаза, словно сомнамбула продолжала делать всякие пассы и этим пассам летящие эскадрильи мух молниеносно подчинялись! Её один взмах руками в вверх и, волны роя сразу взмывали к верхушкам сосен! Её руки устремлялись в низ – мухи пикировали на кусты и могилы! Её руки в стороны – рой хаотично разлетался между деревьями!

«Она управляет тысячами мух! – яркою вспышкой в мозгах озарилось во мне. – Впрочем, почему это меня удивляет?! Ведь, она вся в меня – отмороженного Повелителя Мух!»

Мгновенно уняв в себе волнение, я, хищно оскалившись, уже сам вытянул свои руки, да стал совершать пассы – в то же мгновенье, тысячи летающих насекомых стали подчиняться и моей воле!

Так, «продирижировав» вместе с зачарованной Анной сим безмерным роем где-то с декаду минут, я в какой-то момент отдал телепатически команду «Собраться!» и, мухи в ту же секунду стали сбиваться над нами в один сплошной жужжащий черный клубок, который, вскоре неожиданно вспыхнул… огромным огненным шаром!

Мерно пульсируя в своей «сердцевине» белесо-голубой звездочкой, сей пылающий шар мгновенно озарил темный лес золотисто-розовым светом, да, невольно опаляя собою верхушки сосен, медленно поплыл куда-то в северо-восточную сторону! Поплыл, в абсолютной тишине оставляя за собою густой шлейф из искрящейся огненной пыли!

«Следователь Лев Иванов** обвинял во всем шаров!» – молча глядя ему вслед, лишь оскалился я, на мгновенье зло сверкнув ледяной синевой в карих глазах.

Анна же, необычно вытянувшись в последней позе Фай Родис*** – (выгнув спину, отведя одну ногу назад, но подняв правую руку вверх с открытой ладонью!) – как торжественно приветствовала этот ОШ, так и явно прощалась с ним!

Пролетев над сосновым бором не более пяти минут, огненный шар вдруг резко взвился в звездное небо, в котором стал быстро таять, да вскоре так и растаял, оставив лишь после себя белесо-туманную вуаль странной дымки! И, тут же, вместе с его испарением, мигом исчезла и вся эта сизая пелена со всеми таинственными могилами!

Будто очнувшись от некого наваждения, я, со смущенными улыбками переглянувшись с дочерью (глаза которой снова стали человеческими!) снова опустился перед костром, стараясь даже не мыслить о произошедшей мистерии.

Как завороженный, я, праздно глядя в колыхающийся огонь, внутренне сливаясь с беспокойной лесной безмятежностью, уже было начал впадать в легкую невесомость дремы, как вдруг… услышал откуда-то сверху необычайно резкий шорох ветвей!

Мгновенно взметнув с также встрепенувшейся Анной взоры на ближайшую сосну, мы увидели там… примостившуюся сову! Пушистую, белоснежную сову, с красивыми коричневыми полосками на перьях, да громадными темными глазами!

— Ой, пап, сова! – словно какая-то молодая девчонка, в тоже мгновенье радостно закричала Анна, разом нацеливая на ночную птицу смартфон. – Надо заснять её для мамы! Ты же знаешь, что она просто обожает сов!

— Верно, Аня! – также, с необъяснимо вспыхнувшей радостью поддержал я дочь. – Мария любит этих птиц!

Да, Мария Эмильевна действительно всегда обожала различных сов, словно прекрасная ведьма из русских сказок, мистично заполонив наш дом сплошь совиной атрибутикой – от обычных вешалок в коридоре, до ночных светильников в спальне!

Чтобы не испугать пернатую пушистую, Анна перевела смартфон в режим ночной съемки и сделала ряд превосходных снимков.

— Надо придумать ей имя! – с сим, весело произнесла она. – Давай назовем её Хайди!

— Хайди?! – с улыбкой переспросил я её, ещё сильней ощутив пролившееся в сердце тепло.

— Да, Хай-Ди! – кивнула Анна, любуясь снимками совы в телефоне. – Именно так!

— Может назовем её Хедвигой?! – совершенно шутя предложил ей я.

Молниеносно стерев с лица улыбку, Анна, вдруг побледнев, едва прошептала:

– Почему ты произнес ЭТО ИМЯ?..

— Нууу, в Гарри Поттере же сову кличут Хедвигой! – парировал я, краснея под сим её глубоко озадаченным взглядом. – Вот давай и её назовем так! А что тебя смущает, дочка?!

— Аааа, в Гарри Поттере… – тут же, с явным облегчением выдохнула дочь, вновь воссияв в ночи светом улыбки. – А я ведь подумала о… Впрочем, неважно! Да, назовем её Хедвигой, пап!

— Хотя, Ань… – уже озадачился я. – Вдруг эта сова не «она», а «он»…

— Ха-ха, пап! – только лишь полыхнула смешком дочь в ночь. – Нет, пап, это сова явно «дама»!

— Откуда ты знаешь, Ань?!

— Мама как-то научила меня различать сов по их габаритам. Так вот, судя по её размеру, она явно девочка, а не мальчик!

— О, боги-боги! Я не знал, что живу сразу с двумя орнитологами!

— Ха-ха, пап! Теперь знай это! Ха-ха!

— Ладно, хорошо, что не с серпентологами!

Весело шутя, да добродушно подтрунивая друг над другом, мы ещё некоторое время любовались этой пернатой Хедвигой, ловя на себе сверкающий взгляд её огромных глаз, да слыша мерное уханье. Однако, в какой-то момент, Анна, вдруг оставив смартфон, полезла в свой рюкзак и вытащила оттуда… хрусталь небольшого круглого шара! Шара, с которым рухнула грудью на покрывало, задумчиво уставившись сквозь него в пламя трескучего костра!

— О, боги-боги… – поражено глядя на сие, только промолвил я. – Ты взяла в поход и свой хрустальный шар! Очччень «важная» вещь для похода в лесную глушь! И, ты, что, собираешься прямо тут с ним шаманить?!

— А что такого, пап?! – с игривой улыбкой обернулась она. – Где же ещё кудесничать как ни ночью, на лоне природе, да смотря в огненные языки пламени?!

— Ладно, кудесница… – снова сдался я. – Сегодня твоя ночь и ты её повелительница…

Видя мерцающий в свете костра сей хрустальный шар, я невольно вспомнил момент, как однажды собираясь с дочкой к соседу на именины, она (с ровным золотистым каре волос, да в облегающем темном платье кокотки!) прямо в коридоре вытащила сей шар и сделала с ним селфи у находящегося там зеркала! На мой вопрос «К чему сейчас это?!», она рассмеялась, сказав, что внезапно захотела впечатлить некого Василия, являвшимся её давним подписчиком из одной страны СНГ!

— Пап, ложись рядом! – так-и сияя лукавой улыбкой, «бросила» мне дочь. – Будем вместе смотреть на огонь сквозь шар, да гадать и кудесничать!

— А смысл?! – удивился я сему нетривиальному предложению. – Чего я не видел в этом твоём огне?!

— В нем скрыто многое… – загадочно произнесла Анна. – Главное, в играющем пламени успеть рассмотреть самую суть…

Не смея перечить дочке в эту её сентябрьскую ночь, я послушно лег на живот с нею рядом и также уставился на хрустальный шар, которого, она, будто святыню держала в обеих ладонях, слегка выпятив руки в сторону пылающего костра. И, если в первые минуты этого странного созерцания, я ничего не заметил такого, кроме искаженного в хрустале танца пламени, то… вскоре – подобно Станнису Баратеону из культовой «Игры престолов» – невольно привороженный к сей стихии прекрасной волшебницей Мелисандрой, стал видеть нечто о будущем сего мира, что мне весьма не понравилось!

— Нет уж, довольно… – едва не простонал я, отводя от хрустального шара глаза. – Это же невыносимо…

— Но, такова суть вещей… – бесстрастно отозвалась Анна, в серебристо-зеленых глазах которой, казалось, воспылали инфернально-фасеточные отблески пламени. – Жестокие войны, реки бушующей человеческой крови, голод, да холод… Такова суть вещей…

— Из всего увиденного, меня утешает только последнее… – с печалью произнес я. – А то все орут «глобальное потепление», «парниковый эффект», а тут грядет буря столетия… Прямо Фростпанк какой-то…

— Кто о чем, а ты всё о своем, пап… – мягко улыбнулась дочь. – О своей холодной стихии… Мой принц-сметанник…

— Я конечно не Саб-Зеро, Ань! – изумившись услышанному, во вспыхнувшем порыве волнения горячо вымолвил я. – Но, даже сама Третья мировая война с ядерною зимой мне не помешает защищать тебя! Ибо, на всем белом свете, только ты одна и есть у меня, и… я всегда тебя любил, люблю и буду любить вечно!..

С этими словами, я тут же впился в её пухлые лепестки губ неожиданным поцелуем!

— Мммх! – обескураженно взмычала покрасневшая Анна, невольно выпуская из рук хрустальный шар, который, покатившись по земле, скрылся в густых зарослях травы.

— Уммх!.. – также прыснув в лицо «краской», блаженно ухнул я в нос, сладко проникая языком в её теплую полость рта.

— Ммм-мх!.. – закатывая в блаженстве зелень огромных глаз, страстно протянула она, в бурной вспышке слюнообмена, схлестываясь с моим органом вкуса.

— Ум-умм-умммх!.. – протяжно промычал я, в сем вальсировании наших языков, стремительно пьянея от грога любви.

— Мм-ммм-мммх!.. – также сдавленно простонала дочь, в сопящем волнении томно «растаивая» в моих нежных объятиях.

На несколько минут, позабыв обо всем на свете, мы горячо целовались-да-целовались посреди сей ночной лесистой природы. Но, в какой-то момент, Анна, с трудом оторвавшись от сего будоражащего нектара поцелуя, устремив на меня охмелевший взор бездонных глаз, только и прошептала:

— Пап, что ты творишь???

— Я? – глубоко вобрал воздух я, с абсолютной любовью глядя в сии её «бездны». – Видимо дарю тебе главный подарок на День Рождения…

И, просто дурея от клокочущей в сердце инцестной любви, быстро избавив дочь от рубашки, сразу начал расцеловывать её бледно-алые соски белых тить!

— Умммх! – горячо вспыхнул я, нежно впиваясь губами в правый ореол её шершавой «вишенки».

— А-аах! – в тот час вострепетала Анна, непроизвольно накрываясь пестрою рябью удовольствия.

— Уммх-уммх!.. – поглощая ртом и левую ягодку, резко вздуваясь в штанах жгучим желанием, взаимно затрепетал я.

— Аах-о-аах!.. – отдавая упругую грудь моему смачному сосанию, ещё красочней ахнула дочь, возбужденно подрагивая в томных токах.

— Уууммххх!.. – что есть мочи, полыхнул я, вновь возвращаясь к пылкому смакованию её правой титьки.

— Ааа-ааах!.. – ярко воспылала она, исступленно вскидывая в вверх белобрысую голову.

Сим, пламенно обсосав её белую грудь до встопыренного блеска сосков, я, вскоре, избавился от своей одежды и, также откровенно раздев до конца Анну… прямо тут, на покрывале у бивачного костра, стал пристраиваться к ней боком, намереваясь трахнуть её в позе «ложек»!

— Умммх, Ань!.. – блаженно прошептал я, сладостно налетая большущей «клубникой» текучей головки на розовую ягодку её клитора.

— Аа-айх, пап!.. – только и простонала дочь, под мягким нажимом моего толщено-кривоватого пениса, расходясь бледно-коричневыми створками больших нижних губок в начисто бритом паху.

— Уммм-ах!! – бурно вскричал я, с вспыхнувшими мурашками наслаждения, в тот час плавно врываясь половым членом в УЖЕ влажную негу родной «киски».

— Ааааййх!! – в ту же секунду, на мгновенье вспучивая взор, сладострастно взвизгнула дочь, принимая меня сразу наполовину.

— Умму-муум!! – в балдеже прикрывая глаза, сладко проголосил я, пронзительно ощутив горячо-влажную хватку её влагалища.

— Ааай-ааах!! – вскрикнула на весь лес она, страстно вбирая меня уже по самые яички.

Я же, больше не сдерживая напора похоти, мягкими, но глубокими ударами занялся в ней по самую шейку матки, с непроизвольной сладостью став тут же окатывать её теплыми соками предэякулята!

«Ооо, боги-боги! – где-то выстрелило в моем резко отуманенном сознании, отдавшись по телу первыми каплями пота. – Я всё же имею Аню! Имею родную дочь!! Дочь!!! Оооо…»

Сам не веря себе, я, стремительно впадая в восхитительное самозабвение, продолжал плавно вбиваться в неё, окатывая-да-окатывая её влажно-хлюпающую «сокровищницу» всё новыми «маслами» «дурного семени»! Она же, полностью закрыв глаза (также покрываясь бронзовыми росинками пота!), закусив в хлещущей страсти нижнюю губу, лишь вспыхивала паточными стонами, да возбужденно подрагивала всею невероятною белизною стройного тела!

Словно глубоко пораженные столь дивным слиянием родных тел, окружающие нас звуки соснового бора почти смолкли, горящие ветки костра перешли в глухой треск, а шальные комары, да иные букашки, странными снежинками опадали вокруг нас прямо в мягкий ковер травы.

«Ооо, боги-боги! – вновь мысленно возопил я, в приглушенном свете костра, продолжая тихо таранить приятные глубины дочери. – Похоже, я скоро кончу! Да, кончу! Ей-богу, кончу!»

— Умм-умм-мух!!.. – с новою силой ярко простонал я, снова буйно окатывая дочкину вагину рвущейся влагой «поллюций».

— Аах-айй-аах!!.. – всё полыхала изумительно поалевшая Анна, в свою очередь, разом опрыскивая мои распаленные причиндалы бурною девичьей течкой.

— Ууумм-мууух!!.. – ещё слаще встрепенулся я, всё ударяясь-да-ударяясь дико опухшим «концом» прямо в её шейку матки.

— Аааай-ааайх!!.. – паточно стенала дочь, под моим плавно-ритмичным натиском красиво вздрагивая сдобами «снежных» титек.

— УУУУУУМММММААААХХХХ!!! – всё же не выдерживая такого накала высокой страсти, вскричал я на весь ночной лес, мощно забив по её вконец расхлябанной «сокровищнице» горячими потоками спермы.

— АААААААААЙЙЙЙЙЙХХХХ!!! – взметнув зеленые глаза на лоб, ошеломленно вскрикнула Анна, в то же мгновенье судорожно забившись в медовых волнах неимоверного экстаза.

Горячо-горячо слившись в единении белоснежных тел, мы, на пару минут воспарив в невероятные дали блаженства… разом стихли, в глубокой истоме принявшись унимать свои не в шутку занявшиеся сердца, да дыханья!

— Это было потрясающе, пап! – едва придя в себя, восторженно выдохнула дико взмыленная Анна, ласково обняв мою голову отведённой назад рукой. – Ты просто превосходный любовник!

— Спасибо, Ань! – улыбнулся ей я сквозь градом льющийся пот, потрясающе чувствуя в ней так-и не вытащенным пенисом густоту горячего семени. – Признаюсь, что и ты, как любовница, также была хороша!

Мы весело рассмеялись, да, глядя друг на друга глубоко влюбленными взорами, вновь соединились в прекрасной патоке страстного поцелуя. Поцелуя, после которого, не сговариваясь, так и остались лежать прямо на скомканном покрывале, возле медленно угасающего костра, под тихо заструившийся свет всплывшей серебристо-полной луны.

И, незаметно для самих себя, в мерном уханье совы Хедвиги, канули в глубокую нежность Гипноса…

**********

Невольно пробуждаясь от неестественного для меня чуждого холода, я раскрыл глаза и, в первую минуту даже не понял где нахожусь – перед моими сонными глазами, сквозь какую-то странную белесо-голубую пелену, предстал какой-то оранжевый полукруглый свод из непонятного материала. И, я – так и находясь в «чем мать родила» – явно был внутри сего «свода» как под небольшим колпаком!

«О, боги-боги, я же в палатке! – в тот час догадался я о своем местоположении. – Но, как я оказался здесь, если уснул с Анной вне её у костра?!»

Внезапно осознав, что дочери нет рядом, а также, что за палаткой стоит абсолютная тишина, я, слыша лишь свое гулко забившееся сердце (и взволнованное дыхание!), приподнялся на локтях, да тут же кожей почувствовал какую-то неведомую опасность!

«О, боги-боги, где же Анна?! – испугался я в первую очередь за горячо-любимую дочь, с каждой секундой наполняясь липким животным страхом. – Неужели ЭТО всё-таки произошло?! Неужели её похитил сам леший?!! Ооо, только не НЛО!!!»

Аж пропотев от последней мысли, я, всё острее ощущая рядом некое чужое присутствие, под стук тяжко бьющегося сердца медленно выполз из палатки и, взглянув в сторону нашего «ложа» из смятого покрывала… в невероятном ужасе вспучил глаза! Ибо, там, застыв обнаженной статуей, стоя на разведённых коленях (устремив лицо с закрытыми глазами ввысь!) будто бы в трансе находилась моя Анна! А рядом с нею, вытянув своё неестественно бледное тело на целых три метра, да потрясая такими же нереально длинными конечностями, стоял на четвереньках никто иной как БЛЕДНЫЙ ПОЛЗУН!

Стоя между мною и дочерью, сей странный монстр, светясь в снисходящей серебристой пыли полнолунного света, сразу же развернул невероятно удлиненную голову в мою сторону, да, хищно взглянув на меня черными углями глаз, оскалился большим частоколом острых зубов!

Моя Анна же, по-прежнему стоя в своей молящей позе, так и не двигалась с места – лишь быстро подрагивая широким бархатом век, она, казалось, была пленена каким-то ужасным сном, от которого никак не могла проснуться!

«Всё ясно… – под глухой стук сердечной пульсации, мгновенно осознал я нетривиальную ситуацию. – Этот гад-переросток видимо под гипнозом подчинил себе Анну, да вызвал в ней подобие сонного паралича… Теперь же, видя, что этот прием со мной не сработал, намеривается просто разорвать меня зубами «мега-пираньи»…»

И, от этого безумного понимания, до сих пор леденящий меня ужас стал стремительно таять в нарастающем пламени гнева! Ибо, никому и никогда я не позволю обижать свою любимую дочь!

— Что-ж, переросток-дистрофик… – сдвигая крылья бровей, злобно прошипел я, прямо глядя в черные «лупы» вероломного монстра. – Ты сам напросился на хорошую взбучку…

Уже просто пылая в отцовском гневе, я, вмиг накрывшись светло-голубою ледяною «глазурью», стал быстро удлиняться меж глаз массивною сосулькой-носом да, вскоре… в ответ «улыбнулся» Бледному Ползуну не менее острыми ледышками-зубами!

Редкий для сих мест демон, ничуть не смутившись сей моей метаморфозе, уже как змея расширив зубастую пасть, прижался к земле, намереваясь сделать ко мне смертоносный прыжок!

Я же, дивно блистая в полнолунном свете как толщеною сосулькою-шнобелем, так и ледяными сапфирами глаз, жестко сжал кулаки, да глубоко сконцентрировался, ментально вбирая прямо из пространства возле себя потоки невероятно холодного воздуха!

Мгновенье, и, Бледный Ползун, издав сдавленный рык, взвился в ввысь, да, камнем падая на меня, налетел на внезапно возникший ледяной купол… который, в ту же секунду пронизав его нутро белыми молниями абсолютного нуля****, в тот час разорвал его на множество КУСКОВ ЛЬДА!

— Так тебя, сволочь, так! – глядя за их полётом в различные кусты, только лишь выдохнул я в морозном дыхании.

Да, невольно столкнувшись взглядом с так и таящейся совой Хедвигой, с резко помутневшим сознанием потеряв все свои силы, как подкошенный рухнул в обледенело-оснеженную землю…

**********

– Эй, пап, проснись! – услышал я сквозь плену сна звонкий родной голос, одновременно почувствовав на плече теплое прикосновение таких же родных перстов. – Уже давно светит солнышко, а ты ещё спишь! Я даже приготовила нам на костре гречневую кашу! Правда, пришлось несколько повозиться, ибо, как вижу, ха-ха, кто-то ночью явно кудесничал в своей любимой стихии!

— Анна! – невольно щурясь от раннего солнца, радостно воскликнул я, тут же заключая её в свои объятия. – Моя милая, нежная, любимая Анна!

— Что это с тобою, пап?! – сияя улыбкой, приятно изумилась зеленоглазая дочь, взаимно обнимая меня. – Ты до сих пор в эйфории от нашего первого секса?!

— Я априори в эйфории от того что ты есть у меня… – отшутился я, несколько смущаясь того, что уперся утренним стояком в паховую область её джинсовых шорт. – Хотя, конечно, секс с такою дочерью как ты, я никогда не забуду…

— А тебе и не придется забывать, пап, – лукаво подмигнула Анна. – Теперь я буду сама напоминать тебе об этом…

— Спасибо, Аня… – взволновавшись от такого прямого намека на продолжение, лишь выдохнул я, целуя её в лоб. – Ты самая лучшая дочка в мире…

— Ха-ха, все комплименты потом, пап! – рассмеялась она. – А сейчас одевайся, да марш завтракать!

Ничуть не смущаясь поразительно оснеженной части нашего бивака в контрасте от остального леса, она бодро поскакала к вновь пылающему костру, в котелке над которым вкусно дымилась сваренная гречневая каша.

Я же, видя, то тут, то там, сверкающие в ранних лучах солнца характерные глыбы уже таящего льда, сразу же возликовал всем своим сердцем!

«Да, черт, возьми, да! – мысленно торжествовал я, понимая, что, сей ночью, всё же сумел спасти от бледного демона явно ничего не подозревающую Анну. – Никто смеет покушаться на мою Анку! НИКТО!»

Быстро одевшись, я присоединился к завтракающей дочери, став, за привычными шутками-прибаутками, уже вместе с нею из котелка уплетать действительно вкусную кашу!

Над нашим же подмороженным сосновым бором, величественно озаряя все мягко-бордовыми красками, всё выше-и-выше поднималось пьяное солнце. Солнце, чьи лучи волшебно блистали в сонных глазах дивной совы Хедвиги. Солнце, с тихо льющимся светом которого, окончательно вступал в свои права третий день этой изумительной осени…

Конец.

* Displicuit nasus tuus – Нос твой не понравился (с лат. – употр. для характеристики безосновательной придирки)

** Следователь Лев Иванов – имеется в виду советский следователь, который расследовал загадочную гибель туристов группы Дятлова на Северном Урале в феврале 1959 года. В статье «Загадка огненных шаров» (1990 г.) Иванов почти открыто обвинял ОШ в гибели этой группы.

*** Фай Родис – начальница экспедиции звездолета «Темное пламя» в научно-фантастическом романе советского писателя Ивана Ефремова «Час Быка» (1970 г.). В драматической концовке романа, она встает именно в эту позу, командуя «Кораблю взлёт!», дабы экипаж не мстя за неё покинул жестокую планету Торманс. Кстати, час быка, или час демона, по преданиям соответствует 3 часам ночи…

**** Абсолютный ноль – минимальный предел температуры в –273 градусов, которую может иметь физическое тело во Вселенной. (Т.е. ГГ рассказа обрушил на белого демона самый сильный космический холод)