Наташкина улыбка. Глава девятая

Глава девятая. Наташкины слёзы

ПОСВЯЩАЕТСЯ КРУЖКУ ЮНЫХ КОНСПИРОЛОГОВ

С того, главного разговора прошла уже неделя. Вспоминая, прокручивая его сейчас, я чувствую… тяжёлый, жгучий стыд. Жаль, что только сейчас. Но тогда, сам ещё не отошедший от адреналиновой ванны, в которой побывал во время операции, я мог только говорить. Слушать… не мог. И всё пошло так, как пошло. Сразу неправильно и больно.

До дома нас довезли на служебной "Волге". Ехали молча, я сел рядом с Наташкой, сзади, но она всю дорогу смотрела в другую сторону, сжавшись, обхватив себя руками… Выходя, подал руку, но она выбралась сама, чуть не бегом ринулась в парадное, я только и успел захлопнуть дверцу, а сам уже спешил следом.

Взбежав по лестнице, поразился с какой скоростью поднималась жена – как будто спасалась от чего-то. Или от кого-то? Не от меня ли? Не потому ли, что не могла посмотреть в глаза?

Так и оказалось. Из прихожей, даже не разувшись, она бросилась в ванную, щелчок задвижки прозвучал как выстрел. Я запер входную дверь и без сил прислонился к ней спиной… Мыслей не было. Понемногу отпускал ужас осознания того, что всё сегодня могло закончиться для неё и для меня иначе.

За дверью ванной было тихо. Стукнул, позвал:

— Ната…

Она не ответила. И тогда я решился, понимая, что пока в крови ещё бурлит горячка боя, я могу попытаться…

— Нат, я буду сидеть тут, у двери, на полу. Нам очень нужно поговорить, нам придётся поговорить. Так что, ты выходи, пожалуйста, ладно?

То, что прозвучало из-за двери, потрясло меня до глубины души. Злой и какой-то… тонкий Наташкин голос ответил:

— Нам не о чём говорить!!!

Я сидел в полном ступоре, когда дверь ванной распахнулась, адски врезав мне по голени, оттуда выскочила Наташка и сразу начала орать:

— Идиот! Скотина!! Сволочь!!! Вы все – сволочи!!!! Почему!? Почему вы мне не сказали!?!? Ты знаешь, что я пережила!? Ты знаешь, что я поняла, когда этих его дружков увидела!? И подвал!? И тот матрас!? Знаешь!?!? Я поняла сразу!!!.. Я поняла, что я оттуда не выйду уже!!!!.. Я умерла там!!!.. Твари!.. Какие же вы все твари… – и пока я, скривившись, баюкал ни в чём не повинную ногу, она всхлипывая, бросилась в гостиную.

Я сидел как громом поражённый… Всё, что я себе представлял об этом разговоре, всё вылетело в трубу… То, что оказывается, почувствовала и перенесла она… Несколько секунд я с ужасом осознавал, что пережила Наташка за те минуты, которые прошли с момента, когда её затащили в подвал до моего появления. Всего несколько секунд я ей сочувствовал… А потом во мне невидимой, кипящей волной начал вспухать гнев… Пока, наконец, меня не прорвало – я вскочил, дохромал до двери в гостиную, и прямо с порога крикнул:

— Сказать!? Тебе!? А ты – ничего не должна была мне сказать!? Ещё тогда, когда вернулась как бы от мамы!? Или тогда, когда этот козёл шантажировал тебя в магазине!? Что ты сделала, чтобы не попасть на тот матрас, а!? – я орал, брызжа слюной, наступая на неё, заставляя пятиться.

— Что ты сделала, а!? Молчала!! Врала мне!!! Спокойно согласилась дать ему ещё разок, да!? Конечно, ты не знала, что он задумал!!! Никто из нас не знал!!! Ты надеялась, что он просто опять выебет тебя в жопу, и всё будет шито-крыто!? Что я никогда не узнаю про "Распутье", а ты и дальше будешь туда бегать и давать половине города!?!? Ты так собиралась поступить, блять!?!? Ну же, скажи, теперь можно!!! – истошно завопил я, подавляя в себе дикое желание замахнуться…

— Нет!!! Я просто… Я просто испугалась!!!.. Я не знала!!.. Я хотела, чтобы всё закончилось!!! Всё!!! И "Распутье"- тоже!!! Я не этого хотела!!!… – Наташка уже ревела, так что слова её, временами, были разорваны на части всхлипами и взрыдами, но меня уже несло…

— Не знала!? – я аж поперхнулся, зашёлся гомерическим хохотом, прозвучавшим, правда, как рыдания – Тебе что, не сказали, что там с тобой будут делать!? Может, и анкету не ты заполняла!? И это не ты мне "трояк" влепила, за то что я тебя не устраивал как мужик, а!?!? Давай, чего теперь-то стесняться!? Видел я, чего ты хотела!!! – с ненавистью выплюнул я ей в лицо.

— Нет!!! Это не трояк!!! Это три раза!!!! – выкрикнула Наташка с такой злобой, что я отшатнулся – Три раза!!! В этом году ты был со мной три раза!!! Дура-ак… – она закрыла лицо руками…

— И что!? Это не повод идти в бордель!! Это не повод становиться раком перед первым встречным!!! – всё, о чём я так долго молчал, вырывалось теперь без всякого сопротивления, вырывалось и наотмашь лупило её по всклокоченной голове… Почему!? Почему в тот день я говорил совсем не то, не те мудрые слова, не те тяжёлые, но объективные мысли, до которых дошёл, доковылял в пустой квартире, пока ждал её возвращения? Почему я, как маленький ребёнок, у которого отобрали любимую игрушку и отдали её другому, в истерике орал и сучил ногами, уже поняв, что игрушку не вернуть?.. Это сейчас, вспоминая, как я безжалостно топтал Наташку, мне становится стыдно. А тогда… я соображал ненамного лучше, чем она. Я не оправдываю себя – я высказал ей то, что хотел высказать с самого начала.

— Да, три раза!! Да, я плохой муж!!! Но я никогда, слышишь, никогда даже в мыслях не изменял тебе!!! Это ты тайком пошла в бордель! Это ты подставила жопу пятерым козлам, которых даже не знала!!!

— Мне сказали, что я могу только туда!! Я не хотела!!!.. – её трясло, она хватала воздух вперемешку со слезами, она не смотрела мне в глаза, она просто кричала, вжав голову в плечи и загородившись от меня руками…

— И что!? А если бы у тебя спираль стояла – ты бы в какой зал вышла!? Не в тот ли, где можно всё и сразу, а!?

— Да не знаю я!!! Не знаю! Не знаю…- Наташка зарыдала, размазывая слёзы и сопли по совсем некрасивому сейчас, жутко прекошенному лицу, грохнулась на пол, скукожилась, поджимая ноги, пытаясь как можно дальше отодвинуться, и всё глубже заползая в щель между диваном и окном…

— Неужели!? И почему это я тебе не верю, а!? Ты ещё скажи, что тебе не понравилось давать в жопу кому попало перед половиной Москвы, что ты не кончала там, давай, скажи!!! – я уже не сдерживался, пофиг на соседей, пофиг на всех! Пофиг на себя…

— Я видел! Я своими глазами видел!! Как ты схватила его за задницу, как тебе нравилось, как ты тянула его к себе! Что, хотела, чтобы он ещё поглубже засадил, да!? – я орал то, что так давно хотел выкрикнуть ей в лицо. Потому что то, что она делала там, было тем, чего она никогда не делала со мной, и я чувствовал себя обделённым, нет – обманутым и обворованным!

— Нет!!! – выкрикнула она ещё пронзительнее, рванулась вся куда-то от меня, забилась ещё глубже в угол – Не хотела! Ты! Ты не знаешь, как это – когда тебе в зад первый раз засовывают то, что туда просто не помещается! Это больно!! Это так больно!!! Я думала – он мне порвал там! Я схватила его, чтобы он не начал сразу!!! Я только хотела хоть чуть-чуть привыкнуть!!!..

— Быстро же ты привыкла! – буквально выплюнул я ей в лицо…- Через минуту уже подмахивала от удовольствия!!!

— Потому что я живая!! Я чувствую!!! Я не могу быть женщиной только когда ты меня хочешь!!! Я всё время – женщина!!! Я так устроена!!! Что мне делать, когда я подхожу к тебе, а ты поворачиваешься и делаешь вид, что меня не существует!? А потом, дождавшись, когда я отстану, просто говоришь "Я люблю тебя" и засыпаешь!!! Что мне делать!? Ты думаешь, я хочу тебя только тогда, когда ты меня!? Нет, правда!?!? А в остальное время мне что – выключиться!? Может, мне вообще не существовать, пока ты про меня не вспомнишь!? Появляться только когда ты меня захочешь!?

Стоя над ней, оскаленной, растрёпанной, забившейся в угол, яростно сверкающей из него белками глаз, я внезапно увидел, что никакой фурии уже нет… А есть маленький зверёк, отчаянно защищающий последнее, что у него осталось, отчаянно огрызающийся, но… как-то безнадёжно, понимая, что ничего уже не поделаешь и не изменишь… Перед глазами промелькнул отрывок какого-то документального фильма: кошка, которую загнала в угол между стен свора собак, маленькая, почти котёнок, тоже уже понимающая, что ей не спастись, и всё рано, из последних сил шипящая, рычащая, уворачивающаяся, отмахивающаяся своими маленькими коготками…

Что я делаю? Зачем я всё это ей сказал? Что я хотел доказать? Что я не виноват? Что виновата только она? Нет, моя вина очевидна. Так почему? И тогда… Как-то буднично, без всяких озарений, до меня дошло, что у каждого из нас своя вина, и они – разные… И они не вытекают одна из другой, потому что мы – тоже разные… Что возможно, нам друг друга не понять. Никогда.

Я молча стоял, она тоже только всхлипывала, и так и сидела на полу, сжавшись в комок и закрыв лицо руками. Было такое жуткое ощущение, что вот сейчас я – почти такой же, как те твари, затащившие её в подвал. И пусть физически я не хватал её за руки, никуда не тащил и не бил, но на каком-то другом уровне – я это делал… И ничего этого уже не отменить. Я чуть не застонал – разве для этого я начинал разговор, разве этого я хотел!?.. Но чего же? Чего здесь вообще можно хотеть, когда всё – уже случилось!?

— Ната… – я позвал её как можно тише, потому что только что поклялся самому себе больше никогда в жизни не повышать на неё голос. – Ната… Я всё могу понять, кроме одного – зачем… Зачем – именно так?? Да, я не слушал… Я не обращал внимания… Но почему!? – с мукой прошептал я так тихо, что когда молчание сильно затянулось, решил, что она меня не услышала… Но она услышала. Медленно, как-то очень устало поднялась. Не глядя на меня, так же тихо и безразлично ответила:

— А мне было всё равно. Раз я тебе не нужна… Так какая разница?..

— Как это – какая разница!?.. Что, совсем никакой!?.. – я не мог поверить. Она взглянула на меня так… Я только потом, позже, понял – как. Как на безнадёжного идиота.

— Если я тебе не нужна, то да – никакой… – с нажимом проговорила она снова.

Но тогда я ещё не понимал. Я возмущался. Зато, хотя бы больше не орал…

— Но так же нельзя… Это же что получается?.. Кто угодно может… трахать тебя, а ты будешь кончать!? – я едва выговорил это, настолько такая Наташка не укладывалась в мои представления о Наташке моей. И опять этот её странный взгляд, в котором одновременно было и отчаяние, и горе, и… бесконечное терпение.

— Конечно буду… Люди так устроены. А ты не знал? И ты так устроен. И все мужики. И все бабы. Если есть секс – будет и оргазм. Лишь бы секс был достаточно… интенсивный.

От такого её цинизма меня перекосило. Я молча открывал и закрывал рот, но найти какой-то адекватный ответ получилось далеко не сразу.

— Но… получается тогда, что и любовь – не нужна? Получается, что даже если любишь – всё равно никакой разницы – с кем? Так по-твоему!?

А она подошла близко-близко, заплаканная, растрёпанная, вся какая-то… измождённая. Помолчала, глядя в пол. Потом, не поднимая глаз, сказала:

— Ну вот ты сам себе и ответил, Петя. Любовь нужна. Всем… Но любовь – это не просто слово… Она проявляется – в делах, поступках, в чём-то, что можно… ощутить. И когда ты её получаешь – тебе действительно никто больше не нужен! А когда нет… Когда очень долго её нет – тогда становися всё равно. И тебе стало бы всё равно, если бы ты меня хотел, а я бы месяцами тебе не давала! Да ещё вела бы себя так, будто у меня кто-то есть… Ты пока не можешь понять каково это, потому что всегда получал мою любовь… когда бы ни захотел. Но скоро ты поймёшь.

Эти Наташкины слова окатили холодом, но для меня в тот день всего было слишком много… Правда – слишком. Слова и мысли толклись в голове как льдины в весенней реке, сталкиваясь, ломаясь, распадаясь на отдельные звуки и образы… И не было никаких сил, чтобы как-то… разобрать, разогнать это ледяное крошево, неумолимо спускавшееся к сердцу. Так что, когда она, обойдя меня, тихо произнесла "Пойдём ужинать", я просто послушно потопал за ней…

Последующие дни не запомнились ничем. Мы оба замкнулись в себе, перебрасываясь вынужденными словами только когда это было нужно. Механически ходили в магазин, механически ели, если кто-нибудь из нас не забывал готовить – Наташка, как хозяйка, отсутствовала напрочь, вспоминая о еде в последний момент. Да и кусок не лез в горло, честно говоря. Не знаю, о чём думала она. По её лицу ничего невозможно было понять, по её словам – тем более… Я же, чем дальше, тем больше пропитывался виной. Осознание того, что я думал только о своей обиде, хотел слить на её голову всё накипевшее, вместо того, чтобы попытаться… Но вся беда была в том, что я, внутри себя, раз за разом, круг за кругом приходил к одной и той же мысли – словами горю не поможешь.

Каждый раз, краем глаза подглядывая, как она готовится ко сну, я со страхом ждал, что сейчас она ляжет в кровать, придвинется – и мне придётся что-то делать, что-то решать… И конечно, решение это буду принимать не тот я, который теперь понимал, какая цепь ошибок привела Наташку к её бессмысленному и жестокому бунту. А тот самый оскорблённый самец, брезгливо поджимавший своё хозяйство при одной мысли о сексе.

Но она не придвинулась. Ни разу. Просто ложилась, говорила "Спокойной ночи" и закрывала глаза. В первые три вечера я неслышно выдыхал с облегчением. А потом… Стал задумываться – а как, кем мы будем дальше друг для друга? Зачем мы друг другу? Почему всё ещё лежим в одной кровати? Почему всё ещё едим за одним столом… И с этими мыслями, обычно, засыпал.

Вечером в среду внезапно позвонил Пашка, который не отсвечивал с тех пор, как привёз нас домой. Голос его был таким странным, что я, на несколько минут вынырнув из пучины своих страхов, нашёл в себе силы поинтересоваться:

— С тобой что?

Он помялся, потом вздохнул.

— Есть новости.

— Ну?.. – особого интереса я не чувствовал.

— Во первых, готово твоё назначение. То есть, озвучено оно будет приказом, может, даже, на пленуме, но фактически ты – уже министр. С чем тебя и поздравляю!

— Спасибо, Паша. Без тебя бы не видать мне этого кресла…

— Ты как будто не рад… Что у вас? Поговорили?

— Поговорили. И пока… Нет никаких "нас". И не знаю – как дальше.

Пашка помолчал.

— Хреново дело… Что Натка говорит?

— Да ничего она не говорит. И я не говорю. Живём как соседи.

Пашка опять помолчал.

— А я теперь – И.О. директора.

— Какого директора?.. – тупо удивился я.

— Того самого, срочно переехавшего на работу в Хабаровск… Чёрт, Петька, я не знаю ещё, смеяться мне или плакать… директор борделя! Не такой я представлял себе карьеру в партии… Правда, намекают, что мою кандидатуру рассматривают в политбюро ЦК. Но я не очень верю. Я замазан с ГБ, а у аппаратчиков с чекистами натянутые отношения. Так что я, как это… слуга двух господ.

— Ну поздравляю, товарищ Фигаро… Знать бы ещё с чем.

— Вот и я о том же. Кстати, Галка спрашивала – почему Натка с ней не хочет общаться? Она, почему-то, уверена, что это ты ей запретил… Твоя как слышит в трубке Галкин голос – сразу бросает…

— Не, Паш, я не при делах. Что у Наташки сейчас в голове происходит – без понятия, вообще… Мы ведь, почти не разговариваем.

— Ладно, понял. В гости звать вас, как я понимаю, бесполезно? Хоть обмыли бы…

— Не Паш, я завязал.

— Ты даёшь!… Совсем!?

— Да.

— Уважаю… Но ты всё равно спроси у Натки, ладно? Хотя… если она с моей не хочет даже поговорить… Видеться-то полюбому не захочет.

— Да не знаю я, Паша. Говорю же – мы теперь как соседи. Но если даже по телефону не хочет, то…

— Эх… Может, оно и лучше было б, если бы вы молчали каждый о своём знании?

— Я бы так не смог. Я вообще не понимаю – как вы живёте и даже любите друг друга?.. Для меня доверие – это всё.

Когда я за ужином рассказал Наташке о приглашении к Примаковым, она долго молчала. Так долго, что я уже решил, что ответа не будет, но она, внезапно, не поднимая головы тихо сказала:

— Давай просто посидим. Здесь. Одни… – и коротко глянула, ожидая ответа. Я кивнул, тоже глядя ей в глаза.

Она вышла, прошлась по квартире, выключая везде свет, и когда на кухне осталась зажжённой только маленькая жёлтая люстра над столом, опустилась напротив.

В круге золотистого света мы, сидевшие на его противоположных краях, должно быть, были похожи на двух путешественников, потерпевших кораблекрушение и в последний момент выползших из бушующего, враждебного океана на маленький песчаный островок. Связанные друг с другом сейчас только размерами нашей общей тёпло-жёлтой тюрьмы, единственно не дававшей нам окончательно потеряться во мраке окружающего тёмного мира… Наташка сидела ссутулившись, откинувшись на неудобную спинку кухонного сиденья, её лицо в полумраке желтело маленькой бледной луной, совсем неподвижной, оживляемой лишь двумя текучими, поблёскивавшими и подвижными огоньками лампы, отражавшимися в её зрачках. Тишину прорезал её тихий голос:

— Петя. Можешь выполнить мою… просьбу? Помолчи, пока я не договорю, ладно? Мне… очень трудно всё это произнести. Но я не могу, я не хочу так… дальше. Я понимаю, что ты не простишь меня. Что я для тебя теперь… нечиста. Я предала и обманула. Но я хочу сказать… Я всегда очень гордилась, что ты выбрал именно меня, хотя я самая обычная. Что я рядом с тобой, что ты – рядом со мной. Мне всегда очень нравилась в тебе прямота, то, что ты вот такой… принципиальный. Бескомпромиссный. Поэтому я с самого начала знала, что ты не обманешь. Что ты… просто не такой человек. И все это видят, и ты идёшь вперёд, вверх, и я – твоя жена. Любимая. И ты считаешь, что я тебе пара. Я всегда очень хорошо это понимала и старалась… соответствовать. Для женщин всегда важно – соответствовать… И как мужчина ты мне всегда нравился, и… когда всё у нас было хорошо, я ни разу, клянусь, никогда не мечтала о чём-то большем. И даже потом… Когда твоя жизнь на службе стала такой… какой стала, я всё равно верила, что это пока, это скоро пройдёт. Только когда ты перестал меня замечать… ну, ты понимаешь, только тогда я… упала духом. А ты не хотел… наверное, не мог со мной поговорить. И я… стала подозревать. Что ты меня обманываешь. Что там ты ведёшь совсем не такой образ жизни, в котором… есть я. Что ты сам не такой…

И это рзъедало меня с каждым днём всё сильнее, потому что ты потихоньку становился совсем не тем, кого я любила, за кого вышла… Я понимаю – я просто себе это выдумала. Что ты как был, так и остался самим собой. Но я перестала тебя интересовать, и оказалась… совсем не нужна. Как домохозяйка, да. И всё… И это выжгло меня изнутри. Я потеряла веру в то, что всё ещё может измениться… и сдалась. Остались одни головёшки…

Она помолчала. Я тоже замер, стараясь даже не дышать, чтобы не спугнуть этот внезапный приступ Наташкиной откровенности.

— Я говорю это сейчас не чтобы оправдаться. Но у меня даже мыслей не было о том, чтобы… искать кого-то на стороне. Когда Галка рассказала про… "Распутье, я очень долго не думала… не верила, что это – всё, что мне теперь светит. Да и что там происходит я толком не знала… Галка сказала только, что это клуб, где встречаются люди, у которых в семье… уже всё. Чтобы… получить там то, чего уже нет… с супругом. Наверное, несколько месяцев прошло, после того, как я узнала… прежде, чем я решилась у неё спросить – что там и как там… Но она сама не знала, сказала только, что знает к кому обратиться.

У меня потемнело в глазах… Сердце глухо застучало где-то в горле, в ушах нарастал шум. С огромным трудом удержался, чтобы не сматериться во весь голос… Но надо было дослушать. И я стал незаметно продыхиваться, так, чтобы это звучало не слишком громко…

— Прости, если опять делаю больно, Петя. Но мне нужно… всё рассказать. Я не могу так, я не хочу врать, я один раз соврала и вот что из этого вышло… И пойму тебя, если прогонишь. Это твоё право… Я пойму, если тебе для твоей работы нужно будет, чтобы всё выглядело… благополучно. Я смогу. Буду рядом, буду делать всё, что нужно. И ничего больше не буду требовать от тебя. Как ты решишь, так и будет. Но сейчас… я расскажу. – она глубоко, судорожно вдохнула.

— В начале августа, когда ты пришёл, как обычно, в субботу поздно, и от тебя особенно воняло этой… лавандой, ты ведь даже не посмотрел на меня. Мне кажется, ты вообще ни разу на меня не глянул… пока не заснул. А я ведь была… красивой. Я всё приготовила, я как на свадьбу начесалась, надушилась, я своё лучшее надела… А ты только отворачивался.

— Ната, мне было стыдно что от меня разит водкой!! – я не смог промолчать… Раскаяние жгло огнём.

— Я знаю, Петя. Теперь это уже не важно… Помолчи, ладно? Иначе я этого никогда не смогу сказать… Так вот, когда ты заснул, я долго стояла в коридоре перед большим зеркалом. Обидно было очень, что уж… Наверное тогда я совершенно окончательно поняла, что не нужна тебе больше. Что все мои мечты и… фантазии про то, что и как у нас ещё могло бы быть как раньше… что они не сбудутся, потому что я и сама уже относилась к тебе по-другому. Да, Петя. Я тоже изменилась… Не в лучшую сторону. Тогда я и позвонила по телефону, который дала Галка. Знаешь, эти люди, из "Распутья", ну, те, которые занимаются приёмом… они ведь очень мягко стелят! Безопасно, анонимно – это всё, что я слышала. Если бы я знала как именно там происходит… я бы со стыда сгорела и не вышла. Только они преподнесли всё так, что мне даже общаться не надо будет ни с кем, только… выйти в зал и получить удовольствие. А у меня даже ни разу в жизни не было… туда. Я не знала, как это больно… и стыдно!

Я не знала, что там будет толпа. Я не знала, что это будет… перед всеми. Я знала только, что если вышла в зал, то назад уже дороги нет. Вот об этом они много раз говорили. Что пока… всё не произойдёт… из зала никто не выходит. Когда я всё это увидела… мне было только стыдно. И страшно. А потом… Потом я почти не помню ничего…

Она сидела опустив голову, понурившись, не шевелясь, и я уже подумал, что это – всё, когда она продолжила:

— Да, оказалось что и так я могу… получить удовольствие. Противо…естественно. Я признаю. Я знаю, что ты больше не сможешь ко мне прикоснуться. Я это вижу в твоём взгляде, каждый вечер! Я знаю, что перестала быть достойной тебя, я теперь… грязная. Какая из меня теперь мать!? – почти выкрикнула Наташка, и закрыла лицо руками.

Я сидел в полной прострации. Никаких эмоций не осталось. Только сожаление. Сожаление, что я всего этого не знал раньше. И ненависть. Но это подождёт… до завтра.

— Ты поэтому не хочешь общаться с… Галкой? – это имя мне удалось произнести с трудом. Наташка, не открывая лица, кивнула. Потом из-род ладоней тихо донеслось:

— Она теперь всегда мне будет напоминать о том, что я… Какая я. – долгое молчание снова окутало нас.

Что ж… моя очередь. Закрыл глаза, которые давно уже заболели. Выдохнул.

— Ната… спасибо тебе. Спасибо за то, что хотя бы вообще… рассказала. Жаль, что так… поздно. – я увидел, как она вздрогнула.

— Я понимаю… Я понимаю – после всего, что я наговорил тебе… я не могу просить тебя… простить. Но я тогда… был не в себе. Я… хотел убить их, а было нельзя. А ненависть… она осталась. Во мне. И я… поступил очень жестоко. В смысле – мне не тебе всё это надо было сказать… Нет, не то… Мне просто надо было это сказать! Потому что… это очень больно. Жить вот так… Но я знаю, я точно знаю – во всём, что произошло виноват я!.. – горло саднило.

— Ната. Я… мне так жаль, что я всё просрал! Но… всё это, вся моя работа, планы, карьера, это мне не нужно! Ведь оно – для нас… А тебя… как будто уже нет… И нет нас… А я не хочу так! Ведь всегда, с самого начала, всё было – для тебя… Мне уже всё равно. Я не хочу туда, если здесь… меня не ждёшь ты. Только я не знаю… что мне сказать, что сделать, чтобы ты… чтобы мы… Я понимаю, ничего нельзя… отменить. Я сделал то, что сделал. И ты… сделала то, что… сделала. Но я был первым!! Я тебя оставил первым… Я думал, что всё так и должно быть, как было раньше, думал, что так будет всегда!.. Наверное, я дурак… Потому что, мне кажется, я совсем перестал тебя понимать… В смысле – я всегда считал, что ты… а ты, оказывается… совсем не такая, ты уже другая, незнакомая! А я… что мне делать, Ната!?..

Я поднял веки с таким трудом, как будто они весили по тонне каждое. С таким же трудом оторвал взгляд от теплого кружка стола, чтобы найти в тени абажура Наташкины глаза. Я задохнулся и замер, я боялся пошевелиться, загипнотизированный их пронзительностью – казалось, они вонзились мне в самую сердцевину, пытаясь что-то прочитать, найти. А ещё… у меня появилось очень чёткое ощущение, что меня… взвешивают. Вернее, не всего меня, а что-то… самое главное, может быть – одно моё сердце… Что прямо сейчас, в эту минуту на острие тончайшего лезвия балансируют два мира, один – тот где есть "мы", и другой, где есть "я" и "она". Я не знаю, откуда взялось это чувство – может, это мои мысли в конце-концов пришли к закономерному итогу: так больше не может продолжаться, надо что-то решать. Только я, так же как и две недели назад, не представлял – что… Да, за эти дни я почти смирился с тем, что всё, что у нас было – в прошлом. Почти убедил себя, что потерял семью, любовь, доверие – то, без чего невозможно выжить в этом жестоком цирке, называющемся жизнь. И вдруг оказалось, что моя карьера, эта грязь, скрывавшаяся за напарафиненными лозунгами и показной благополучностью, стали просто помехой, для чего-то… настоящего, дорогого, самого ценного… Глубоко вздохнув, я тихо сказал то, о чём ещё пятнадцать дней назад не мог бы даже подумать, даже в страшном сне или алкогольном угаре:

— Мне не нужно это кресло министра. Для себя – не нужно. Да, я не такой как они… Я, может, тюфяк… Но я не такой. Я не буду рвать других потому, что мне это нравится. Я делал так, чтобы у нас было… то, о чём мы мечтали. А теперь – не хочу… Всё, что хочу – сделать так, чтобы этих лет… когда я был с тобой, а на самом деле не с тобой… чтобы их не было! Но я не знаю как это сделать… Да, это невозможно, всё уже случилось… но я… так люблю тебя.

Она молчала, и мне, смертельно уставшему от этой ватной тишины, нарушаемой лишь чуть слышным тиканьем кухонных часов, пришлось опять поднять такие тяжёлые, непослушные глаза. Она по-прежнему сидела, не пошевелившись ни на миллиметр, всё так же сверлила меня тем же странным, пронизывающим взглядом, но… Что-то изменилось… Нет, что-то… добавилось там, на той стороне островка тёплого жёлтого света, где в полумраке сверкали её глаза. И я, вглядевшись до рези, вдруг понял – что: Наташкины слёзы.

— Наташа… пожалуйста… скажи… что я могу сделать!?

Уже понимая, что требую от неё то, что должен был решить, понять и сделать сам. Уже понимая, что я опять пытаюсь переложить груз решения на неё, опять малодушно прячась, уступая ей право сделать первый шаг. Как и тогда… Волной накатил стыд. Я отвёл взгляд всего на секунду, а когда опять посмотрел Наташке в глаза, застыл, не смея оторваться, пытаясь в который раз раскрыть, расшифровать, ту, что смотрела на меня как на… несмышлёного малыша? Глупого, но ещё зачем-то нужного мужа? Привычку, которую жаль бросать? Всё это я видел в её огромных, тёмных глазах. Всё это и… что-то ещё. И когда я уже почти постиг, почти догадался что, Наташка неслышно поднялась и исчезла в темноте коридора…

Если до вчерашнего дня я ещё надеялся, что после этого разговора… после любых разговоров и слов что-то изменится, то надеялся я зря.

Утро было таким же, как все последние утра – тихим, молчаливым, напряженным. Мы завтракали порознь, поэтому, в одиночестве ковыряя яичницу, я думал о Галке. Злоба душила, лишала остатков самообладания. Но что я мог сделать? Не бить же её… А очень хотелось. Так и не придумав, я решил просто позвонить – Пашка уже на работе, а она с утра никуда не денется, гулять она выходит к обеду, когда дочка проснётся. Только звонить ей при Наташке я не мог. Или мог? Я получается, опять хотел сделать что-то, из чего исключал её, что-то, что хотел сделать тайно? "А ведь какие правильные вещи вчера говорил" – голосок в голове был тут как тут. Разозлился. Рывком поднялся, чуть не опрокинув недоеденную тарелку, протопал в гостиную. Наташка сидела с ногами на диване, в том самом уголке, в котором была, когда приехала… "от мамы". И кажется, читала книгу. А может, просто делала вид, чтобы чем-то занять себя. Только взглянула, когда я сграбастал аппарат и стал яростно накручивать такой знакомый номер…

Галка подошла не сразу. Я, стараясь говорить нейтрально, начал вежливо:

— Привет, это Микашин. – на той стороне повисла пауза, которая затягивалась всё дольше и дольше. В конце-концов, мне надоело, и я пошёл махать топором налево и направо:

— Я тебя надолго не задержу. Мы с Натой поговорили и она мне всё рассказала. Про "Распутье". Я имею в виду, что это ты ей порекомендовала туда… обратиться.

Ещё одна пауза, а потом Галка наконец-то пришла в себя и выдала в своём репертуаре:

— Микашин, ты опух? Я-то при чём?? Во всём, что случилось, виновата не я, а ты! К себе свои претензии предъявляй, понял!?

Если бы мы говорили очно, я бы уже двадцать минут её душил. Желательно, своим грязным носком. Не снимая его с ноги. Но сейчас пришлось титанически сдержаться. Потому что всей правой щекой и рукой я чувствовал Наташкин взгляд.

— Короче. Мне нужно знать только одно. Почему ты не сказала Наташке, что ты сама была в "Распутьи"? Просто ответь, и я отстану.

— Что!?… Откуда ты…

— Неважно, откуда я. Связи есть там. Так на вопрос ответишь? Или будешь молчать и дальше? Как молчишь своему мужу?

— Микашин!! – вопль из телефонной трубки, наверное, услышала даже Наташка.

— Только попробуй!! Да я тебя…

— На вопрос ответишь – и я ничего не скажу Пашке. Договорились? – я старался дышать и не реагировать на её тон, который в такие моменты мог выбесить до белого каления за три секунды. На том конце заткнулись. Видимо, она судорожно соображала.

— Итак? Просто честно скажи – почему? И я отстану, клянусь!

— Ты что, дурак!? Вот именно поэтому! Потому, что если бы она рассказала тебе, а ты – Паше, я была бы крайней!!! Я бы семью потеряла!!! Доволен!? Вы оба – довольны!? Я так и знала, что она язык за зубами держать не сможет!!! Тоже мне – подруга!.. – Галка орала так, что мне пришлось отодвинуть от уха трубку, и теперь её голос вполне слышала и Наташка. "Сука, ссука, сссука, тупая сука!!!" – вот всё, что мне хотелось выкрикнуть в ответ. Но мне нужен был другой результат от этого разговора. Так что я, неимоверным усилием воли сдержавшись, дождался, когда в воплях возникла пауза, и очень холодно произнёс:

— Так вот. Если ты ещё раз побеспокоишь меня или Наташу – будь уверена, я расскажу Пашке всё. Ты поняла? Ты хорошо поняла?? – в этот момент Наташка вырвала у меня трубку с такой силой, что на руке остались глубокие царапины, быстро заполнявшиеся кровью. А Наташка прорычала:

— Больше не звони мне. Никогда. Если где-то увидишь – даже не пытайся подойти. Я тебе глаза выну. Нет больше дружбы, сука, была – да вся вышла! – и так хряснула трубкой по телефону, что вокруг сыпанули кусочки пластика…

Я сидел откинувшись, закрыв глаза, отмякая после такого вот… конца. На сердце не полегчало, нет. Но ненависть, искавшая справедливого выхода, ушла. Пусть. Пусть до конца дней своих живёт в страхе. Мразь. Открыл глаза, когда услышал ещё вздрагивающий Наташкин голос:

— Кровь откуда?

— Что?

— У тебя кровь… Это я тебя? Я сейчас… – она убежала в кухню, вернулась с ваткой, зелёнкой и лейкопластырем. Залила зелёнкой царапины, пол-руки, штаны и покрывало, так у неё тряслись руки. Налепив пластырь, Наташка некоторое время сидела, неподвижно глядя на зелёные пятна.

— А ты… Правда смог бы ему сказать?

Я криво усмехнулся…

— Зачем? Он и так знает… – и увидел её изумлённые глаза.

— Знает!? Но.. откуда? Ты ему уже? А откуда ты… У тебя там правда есть связи!? – это далось ей с трудом.

— Есть. Эти связи – Пашка. Он уже три с лишним года работает в "Распутьи" координатором по документообороту. А на момент Галкиного вступления в ряды… "дам", он там работал уже несколько месяцев. Галкину анкету принесли ему прямо в руки… – Наташка охнула в ладони, над которыми виднелись только её потрясённые глаза.

— Он ничего не мог сделать. Как только она вошла в женское крыло, то стала вне его власти. Он это понимал, поэтому пошёл в зал… До последнего надеялся, что она не выйдет. Ведь можно отказаться, ты знала?

Наташка совсем спрятала лицо и лишь чуть заметно кивнула. Я не знал продолжать мне или нет. Но она спросила сама:

— В какой зал она…

— В "Б". И он, когда вошёл… всё видел. Как её сразу трое… и потом ещё.

— Господи…

Мы помолчали.

— В общем, он как-то пережил это. И решил ей не говорить, что знает. А она, когда пришла домой, не сказала ему. Он попытался исправить то, что привело её в "Распутье" – такое же долгое невнимание, как… у нас. И вот так они и живут – обманывая друг друга. Правда, Пашке, всё же, как-то удалось наладить отношения. С его слов я понял, что больше она там не появлялась. – я помолчал.

— А в прошлую среду он увидел твою анкету, справку и рекомендацию, подписанную этой… тупой овцой, и в это же время ему позвонил я, потому что был в панике и мне просто нужно было… с кем-то поговорить. Он мне всё и рассказал… Но я не верил. Я очень не хотел верить. Так же сильно, как не хотел замечать, что дома… всё уже плохо. Так что ему пришлось показать мне все документы. В общем, я цеплялся до последнего, тогда он подложно провёл меня… в зал "А". Рискуя своей шкурой. Я пошёл в надежде, что ты не выйдешь, передумаешь, или, может, испугаешься…

Наташка всхлипнула, глянула, тут же уткнулась глазами в диван.

— Прости меня…

— Я стараюсь. Правда. Очень стараюсь. Просто то, что я видел… Слышал…

Она затряслась.

— Ты знала, что там половина персонала – КГБ? – она отчаянно замотала головой.

— В общем… Если бы не Пашка… Если бы я не запомнил тогда на всю жизнь бороду этого… урода, я бы не засёк его, когда мы вышли в магазин. И не позвонил бы Пашке, а он – не забил тревогу, и ГБшники не выследили бы тебя, и ты бы… – я не стал договаривать "осталась на том матрасе". Она сама поняла, потому что колотило её так, что диван ходуном ходил… А я… всё так же не мог заставить себя к ней прикоснуться. И мне кажется, она это почувствовала, потому что через секунду убежала в спальню, закрылась. И я слышал – плакала ещё долго…

К вечеру я предложил сходить подышать. Она тихо согласилась. Мы даже вышли, и сколько-то прошлись… Но это была совсем не та прогулка, которую мы оба – я уверен – помнили. Мы были, вроде, вместе, но всё так же – порознь. И я, почему-то, всё больше чувствовал, что сейчас это – моя вина. Не дожидаясь, пока стемнеет, мы молча пошли назад…

Продолжение следует.