Наташкина улыбка. Глава третья

Глава третья. Наташкин голос

Тот момент, когда мы вошли в "Распутье", я пропустил. Мысли вились вокруг одного и того же – как она могла? Неужели всё это – из-за недостатка моего внимания? А как же тогда другие семьи со стажем? Живут же нормально, и жёны не идут в бордель! Так чем я не угодил Наташке? Или, всё же, дело не во мне, а в ней!? Эта мысль хоть как-то приглушила обиду и стыд за её снисходительный "трояк". Правда, никак не отменяя факта, что последние год-два я откровенно увиливал от супружеских обязанностей. И чаще всего не от усталости, а от неспособности, когда после очередной алкогольной интоксикации мечтаешь только об одном – тихой и спокойной неподвижности на диване…

Очнулся, когда Пашка сунул в руки какую-то красную, похоже шёлковую ткань:

— Раздевайся. Снимай всё. Положишь в этот шкафчик. – сам он уже почти управился, пока я, вдруг онемевшими руками, ещё только избавлялся от рубашки. Нетерпеливо подождав пока я справлюсь, он быстро натянул мне на голову маску, закрывавшую всю голову, кроме рта. Сам сноровисто нацепил такую же. Следом, по его примеру, я натянул то ли тапочки, то ли высокие толстые носки с кожаной подошвой. Вид у нас был, конечно… Во первых, красные плащи были скроены так, что закрывали только сзади и по бокам, даже руками стянуть их спереди не выходило. Ладно мы с Пашкой, в каких только видах не перевидали друг друга ещё в армейке, но здесь! Посреди Москвы!… Во-вторых, тапко-носки, маски и плащи делали нас похожими на… каких-то извращённых циркачей. Заметив мой оторопелый взгляд, он усмехнулся:

— Не ссы, там все так будут одеты. Кроме стюардов, те в чёрных брюках и бабочках. Всё пошли, времени в обрез.

Не очень длинный полутёмный коридор, и неприметный мужик в маске, чёрных классических брюках и чёрной бабочке распахнул перед нами тяжёлую даже на вид дверь. Я на автомате прошёл за Пашкой, и попал в самое странное место, в котором когда либо был за всю свою жизнь!

Просторное округлое помещение с красивой лепниной и разрисованным сводчатым потолком было освещено несколькими роскошными люстрами, по форме напоминавшими ту, что висит в Большом театре. На потолке красовалось грозовое небо, нарисованное просто мастерски. Стены были украшены в том же стиле: какие-то деревья на ветру, парусники… Но всё это я рассмотрел уже позже, в первые же несколько минут я оторопело разглядывал посетителей этого самого странного на свете ресторана… От колыхания красных плащей и членов самых разнообразных размеров и оттенков рябило в глазах. Да ещё эти маски… Когда-то я много слышал о масонах – как-то, на политинформации, нам расписывали ужасы этой религиозной секты. Не знаю почему, но я всегда представлял масонскую ложу именно так. Конечно, без торчащих со всех сторон полуэрегированных членов. Но главными в этой атмосфере были, конечно, маски – от такой обезличенности становилось торжественно-жутковато, потому что лишившись лиц, все эти люди стали походить на чудовищные, гротескные, гипертрофированные карикатуры высокоразвитых обезьян, чьё единственное желание – удовлетворение своей похоти…

Посреди зала стояли золочёные столы с бутылками, графинами и бокалами – закусок видно не было, стало быть, на европейский манер. Стюарды тоже щеголяли в масках, по попроще, закрывавших только глаза. В ярком свете празднично блиставших люстр, зал и правда был бы похож на роскошный ресторан, если бы не колыхавшиеся повсюду муди. Люди спокойно перемещались, кто-то беседовал парами, в нескольких стоявших поодаль группах слышался негромкий смех, фоном для которого служил хрустальный перезвон бокалов и еле слышная классическая музыка, лившаяся непонятно откуда. Пашка негромко объяснял:

— Услышишь гонг – не суетись. Пусть все войдут, они будут ломиться поближе к подиуму, а нам туда точно не надо. Зайдём последними, встанем где я скажу. Видишь три двери?

Я оглянулся и заметил высокие и красивые, с позолотой, двери слева, справа от нас и на противоположной стороне зала.

— Поэтому ресторан и называется "Распутье": вошёл – и выбирай, куда путь держать. Налево пойдёшь – в зал "А" попадёшь. Направо пойдёшь – в зал "В" попадёшь. Прямо пойдёшь – в зал "Б" попадёшь.

— Что за "А", "Б", и "В"? Азбука какая-то!?

— Потом расскажу… Гонг…

Гонг прозвучал, скорее, как могучий колокол, и сразу все пришли в движение: основная масса неспешно двинулась к двери с буквой "А", которую уже распахивали два стюарда. Впрочем, как и остальные двери. Но туда почти никто не пошёл, разве что, какое-то количество любителей алкоголя ещё осталось возле напитков. Следуя за Пашкой, я миновал проход, и мы оказались в зале чуть поменьше, таком же богато украшенном, освещенном люстрами и яркими бра на резных подставках по всем стенам. Здесь было даже светлее, у торцевой стены слева стоял стол с напитками, ещё какие-то столики неподалёку, основное же пространство было отдано бархатному чёрному подиуму, такому же прямоугольному, как и зал. На подиуме в ряд расположились красные банкетки на резных ножках, на банкетках – стопки жёлтых махровых полотенец, рядом – непрозрачные флаконы из красного стекла. И больше ничего. Остановился Пашка недалеко от стола, чуть дальше середины боковой стены.

— Ну, вот: отсюда хорошо видно выход для "дам", и выведут её сюда, на эту сторону подиума.

Меня бросило в холодный пот… За новыми впечатлениями я как-то отвлёкся от того, что должно было произойти в этом зале совсем скоро. Под ложечкой засосало, в ушах суматошно заколотился мой пульс. Чтобы не думать о… просто, чтобы не думать, я тихонько спросил:

— А подиум зачем?

— Как зачем? – так же тихо ответил Пашка – чтобы те, кто ждёт своей очереди могли наблюдать. Чтобы всем было хорошо видно. Многие любят смотреть. Всё происходит только на подиуме.

Теперь этот зал нравился мне гораздо меньше. А особенно чёрный подиум, который почему-то стал напоминать эшафот. Да ещё эти банкетки, так похожие на… плаху. Сразу шесть плах. И торжественная тишина, нарушаемая лишь негромкими разговорами, да иногда – звоном бокалов.

— Почему нет музыки? – нервно спросил я и перешёл уже на шёпот, да и… не было у меня сил говорить нормально.

— Чтобы всё было слышно. Некоторые любят, когда "дамы" орут. Да что там, все любят…

Меня всё больше охватывало совершенно дурное предчувствие, которое уже не могли заглушить панические мысли "А вдруг она не выйдет? А вдруг что-нибудь случится, из-за чего всё отменится? А вдруг это вообще ошибка!?" Последняя мысль была, видимо, предвестником приближающейся истерики. Я попытался дышать ровнее и как-то сосредоточиться на пашкином шёпоте:

— Вон из той двери её выведет стюард и проводит до подиума. Сейчас стой спокойно и не дёргайся. Что бы ни случилось – не дёргайся!!! – прошипел Пашка с нажимом. У меня внезапно заболели глаза, и я на мгновение прикрыл их, сквозь прорези маски прижав уголки пальцами. Я не хотел видеть то, что сейчас произойдёт! Зачем, зачем я пришёл!? Или пронесёт?.. Лёгкий шум и вежливые, негромкие апплодисменты заставили вздрогнуть и испуганно открыть глаза. Чтобы тут же увидеть, как в живом проходе, составленном из алых масок, плащей и зашевелившихся, толчками поднимающихся членов, в сопровождении стюарда идёт… Я сначала не узнал её. И даже встрепеннулся, в безумно-радостном порыве… Но чем дольше я смотрел, тем больше замирало сердце. Замирали мысли. Замирал, казалось, весь мир…

Полностью обнажённая, в маске, скрывшей всё, кроме рта, она была ослепительно красива! От природы яркие губы не нуждались в помаде, уменьшенные, по сравнению с мужскими, прорези для глаз её маски не позволяли увидеть их цвет, но… разве мог я не узнать свою жену!? В её походке, в её наклоне головы было до боли знакомо всё… Упруго подрагивавшие и покачивавшиеся, ничем не сдерживаемые, её крупные груди притягивали пристальные взгляды со всех сторон, её великолепной формы ноги ступали по до блеска надраенному паркету по-царски грациозно, её лобок… Её лобок, обычно слегка кучерявившийся легкими завитками, сегодня был идеально гладким, и ничто не скрывало слегка раздавшиеся при ходьбе розовые складки плоти. Открытая пристальным взглядам возбуждённой толпы мужчин, она шла, опустив глаза в пол, не глядя по сторонам, аккуратно ведомая стюардом под руку. И чем ближе они подходили, тем хуже мне становилось от осознания того, что вот сейчас, её… мою Наташку… самого близкого мне человека… на глазах у возбуждённо обступивших подиум мужчин… какой-нибудь… Кажется я впал в кому, оставаясь на ногах. Я ничего не слышал, почти ничего не видел, кроме бледного сияния наташкиного тела в переливчатом свете люстр. Похоже, что моё сердце не билось целую вечность…

Почувствовав руку на своём плече, я с усилием, и казалось, со скрипом повернул голову. Встретился глазами с пашкиными, цепко следившими за мной из прорезей маски. Он ничего не сказал, только сильнее сжал плечо, словно ободряя. Когда я поднял взгляд, Наташка и стюард были уже на подиуме. Он умелым взмахом расстелил перед ней мягкую на вид, стёганную алую подстилку и подал руку, что-то сказав на ухо. А она… как-то заторможенно кивнула и медленно опустилась на колени. А потом так же медленно поставила руки впереди, и замерла в этой предельно беззащитной, открытой для обозрения позе… Меня захлестнула волна стыда. Мне было стыдно за неё, так откровенно выставившую всю свою красоту, доступную раньше только мне! Виденную только мной!! Принадлежавшую мне!!! И в тот же миг красные плащи, окружившие подиум, пришли в движение: энергичное шевеление распространилось со скоростью молнии и я с отвращением понял, что это значило… Все они. Дрочили на мою Наташку. Темнота в глазах стала пугающей.

— Сейчас я скажу, что обозначает литера "А" на дверях зала. – пашкин голос был подчёркнуто сух и официален. От его тона я вздрогнул.

— "А" означает зал анальных удовольствий. Надеюсь, ты понял – что сейчас будет.

Я хотел вдохнуть, но что-то не сработало, и получился только судорожный полувздох-полувсхлип.

Зачем ей это, зачем!? Что с ней случилось!? Может, это вообще не она!? Может, отказалась выйти и выпустили другую дебютантку!? Однако ненавистный голосок в голове совершенно равнодушно произнёс: "Не ври себе-то, хоть. Ты прекрасно узнал её тело, её походку. Какие ещё доказательства тебе нужны? Советую свалить отсюда, пока не началось. Или хочешь непременно посмотреть, как твою жену будут ебать по кругу какие-то мужики? А возможно и не какие-то, а кто-нибудь из твоих сослуживцев?".

Колени предательски дрогнули… Наступил непонятный ступор, в голове повторялась только одна фраза: "Это не она… Это не она…"

В это время на подиум торопливо взбежал пузатый невысокий мужик, тут же скинул плащ, обнажив дряблые ягодицы, радостно потёр руки. Одобрительным гул пронёсся по залу, присутствующие придвинулись к подиуму вплотную, красные плащи дёргались всё быстрее. В этом было что-то настолько отвратительное, что не укладывалось в сознании – как может происходить это в центре Москвы? С ведома КГБ! С ведома ЦК!!

Я на мгновение закрыл глаза, чтобы не видеть весь этот сюрреализм, центром и главной звездой которого была Наташка. И пузатый мужик…

Даже из-под глухой маски видна была его довольная улыбка, он постоянно облизывался, видимо в предвкушении. Из густой поросли под нависающим животом безобразно торчал покрасневший, будто воспалённый член. "Хорошо ещё, что размер не очень" – бесстрастно констатировал голосок в голове. Подступило омерзение. Смотреть на голую Наташку, стоявшую перед ним раком было больно, это стоило огромных волевых усилий… А тем временем, толстяк обильно полил маслом из красного флакона грибообразную головку, и капнул Наташке между ягодиц. Она заметно вздрогнула, но даже не оглянулась, просто так и осталась стоять с беззащитно выпяченной попой и опущенной головой.

Пузан суетливо рухнул на колени, жадно ухватился за наташкины бёдра, его толстые, как сардельки пальцы впились в её белую кожу, и я буквально физически почувствовал, как он надавил. И как сжалась Наташка. Она резко подняла голову, закусила губу, ей было больно! Не помня себя я рванулся к ней, когда ставшие вдруг стальными пашкины пальцы пригвоздили к месту. А следом донёсся его злой шёпот:

— Стой, придурок! Ты что мне обещал, дебил!? Забыл!? Если ты сейчас поднимешь шум – попрощайся со своим назначением, да вообще с работой в столице, понял!? И я попрощаюсь! Опозоримся – всё, нам не простят этого! Стой!!!

Мне в этот момент было плевать. Перед глазами были Наташка, поджавшая попу и выгнувшая спину дугой, и толстяк, всё так же с силой тянувший её на себя. На свой красный хер!!!

— Стоять, придурок!! Раньше надо было кидаться к ней, понял!? До того, как она решила вот это вот сделать, понял!? Она сама сюда пришла, никто её силой не загонял, никто не уговаривал! Теперь всё… Ничего не отменить.

Я слышал его как издалека. Грохот отбойных молотков в голове заглушал его слова, мои мысли, все звуки. "Я успею!" – пронеслось молнией, я сделал шаг, но пашкины пальцы впились в плечо как тиски. Я рванулся… И в этот миг волосатые бёдра толстяка прижались к голой попке Наташки… а его пузо безобразно навалилось сверху. Я услышал наташкин крик, увидел как она дёрнулась, успел сделать ещё один шаг, как вдруг… Упираясь одной рукой в подиум, другую она резко завела за спину, обхватила рыхлую ягодицу пузана и… сильнее прижала к себе.

В этот момент что-то сломалось во мне. Что-то важное, что-то, к чему я привык так сильно, что почти перестал замечать… Какая-то вера, какая-то незыблемая константа моего существования. Тут же на смену безумному грохоту отбойных молотков в голове наступила звенящая, пустая и гулкая тишина. В которой, сквозь моё собственное оглушительное и хриплое дыхание, медленно проступили звуки происходившего вокруг меня безумия. Как эхо донёсся победный рык пузана, затем аплодисменты и одобрительные возгласы довольно большой толпы, оказывается, уже собравшейся вокруг… моей жены? Нет!!! Женщины в маске, которая как две капли воды была похожа на неё, но которая делала то, о чём, я уверен, ни я, ни Наташка даже не думали. Никогда! Даже на пике наших сексуальных отношений!!! Мой разум отказывался признать, что это – Наташка. Отказывался и всё… Видимо, сработал инстинкт самосохранения, пытавшийся не дать мне сойти с ума. Спасительная мысль "Это не она" одиноко колотилась в мозгу, пока мой остановившийся взгляд оставался прикованным к этой ужасной в своём бесстыдстве паре. Толстяк уже начал двигаться, он входил до упора, не заботясь – больно ей или нет, ускоряясь, загоняя всё резче. Его толстые бёдра с отвратительными шлепками врезались в круглые, беззащитно выпяченные ягодицы перед ним, и в такт этому мерзкому ритму, каким-то животным, глубоким оханьем всё громче и громче отзывался женский голос. Наташкин голос… Свет в глазах окончательно потемнел, колени стали ватными, и если бы не Пашка, я, скорее всего, сел бы прямо на пол… Одной рукой он просто обнял меня за плечи, сдавил их и не позволил упасть. Другой рукой сунул мне стакан.

— На. Прими. – и я безвольно выпил, даже не почувствовав, как водка скользнула в желудок.

— Дыши, Петька. Дыши. Переживи это. Просто – переживи.

Я наконец, с усилием оторвал глаза от содомии, происходившей на подиуме. Посмотрел на Пашку, как на придурка. О какой жизни он говорит!? Нет больше жизни. Нет больше дома. Нет больше… любви. Пашкино лицо в прорезях моей маски поплыло и заколебалось, по щекам покатились слёзы…

— Ну, поплачь, если надо. Только не лезь. Сделанного не воротишь, понял? На ещё.

Вторая стопка пошла не так гладко, я поперхнулся, закашлялся, из глаз брызнули слёзы. Но это были уже другие слёзы, после них я смог выдохнуть и вздохнуть. Вот только голоса… Пузан довольно охал, и в такт ему, в такт громким шлепкам его бёдер ему вторила… Наташка. Короткими, с придыханием, выкриками "Ааах!", в которых я скоро с ужасом узнал нарастающее удовольствие, и которые становились всё истошнее и короче, пока не захлебнулись в последнем, самом громком стоне…

"Она кончила от того, что незнакомый жирный мужик без всяких прелюдий выебал её в жопу" – сухо и беспощадно констатировал факт внутренний голосок, который я сейчас ненавидел больше всего на свете. Наверно потому, что иначе пришлось бы ненавидеть себя. За свою слабость. За свою мягкотелость. За свою… глупость. За всё, из чего я состоял как мужик в этот момент.

Эхом донеслось довольное рычание пузана, сразу перекрывшее затихающие наташкины стоны… Преодолевая мучительную боль в глазах, я украдкой глянул на подиум: Наташка опустилась на локти, уткнувшись головой в сжатые в кулачки руки, и тяжело дышала – живот так и ходил ходуном. Толстяк блаженно тискал её идеальные груди, которые в его толстых волосатых пальцах сминались как сдутые воздушные шарики… Но вот он выпрямился, звучно шлёпнул Наташку по заднице, и, с одобрительным "Молодца!", неторопливо извлёк свой хер с тянувшейся за ним жирной белёсой соплёй, вытер его полотенцем, поднялся на ноги, и с довольной улыбкой показал всем окружавшим подиум большой палец. Кое-кто из них опять зааплодировал, хотя большинство продолжало дрочить, и множество беспорядочно мелькающих туда-сюда разгорячённых членов в прорезях красных плащей выглядело… тошнотворно. Пузан спустился по ступенькам, его тут же обступили, посыпались расспросы, он, довольно улыбаясь, отвечал.

— Чего они хотят от него? – каким-то не своим, деревянным голосом произнёс я.

— Хвастается. Не каждый день сюда приходят непробованные в зад женщины. Это ценится. – очень спокойно ответил Пашка, наблюдая за моей реакцией.

— Откуда ты… – я осёкся.

— Из её анкеты, Петя, из её анкеты. Ты же смотрел? Там есть этот пункт. Да и много ещё… всяких пунктов.

Пока мы говорили, на подиуме произошли изменения. Стюарды постелили ещё пять красных стёганых подстилок. Одна за другой пять обнажённых женщин в масках поднялись по ступеням и, так же как и Наташка, встали на четвереньки, призывно выпятив перед всем залом промежности. Но я почти не обратил внимания на них. Я не мог оторваться от наташкиной задницы, которая была достаточно хорошо видна благодаря тому, что мы с Пашкой стояли не точно сбоку, а чуть сзади. Её анус так и не собрался в обычное своё состояние, каким я помнил его… когда-то. Полураскрытое отверстие зияло чёрным проёмом, сфинктер, ярко алевший, явно натёртый хером пузана, контрастно выделялся на фоне остальной светлой наташкиной кожи. Влагалище тоже было полуоткрыто, влажно поблёскивающие губы бесстыдно обнажили вход в вагину. Меня передёрнуло…

— Он что и туда её!?

— Тихо ты!!! Чего орёшь, дурак!? Нет, просто масло стекло, наверное. Я же говорил: в этом зале – только анал, за этим следят. Так же, как в зале "В" следят, чтобы трахали только в… А вот в зале "Б" с ними могут делать всё. Потому он и "Б", на местной фене – блядский. И отказать женщина не имеет права, даже если её впервые в жизни соберутся поиметь сразу во… все дырки. Даже одновременно. Таковы правила: если вышла на распутье и выбрала свою дорогу, должна обслужить минимум пять членов до оргазма. Дальше – по усмотрению и… желанию.

У меня скрутило кишки…

— Она что… сейчас может встать… и пойти в… другие залы!? – последние слова я прохрипел, ноги опять предательски задрожали.

— Нет, сейчас – не может. По правилам она должна довести до оргазма пятерых в том зале, в который заявилась изначально.

Грудь сдавило. Задыхаясь, я смотрел, как следующий… "кавалер" деловито поливает хорошо эрегированный член маслом, как что-то говорит Наташке и та, не поднимаясь с локтей и не оглядываясь, кивает… Как новый член почти без сопротивления входит в наташкину задницу сразу на всю длину, как вновь летят по залу звуки сильных, влажных шлепков волосатого живота о наташкины ягодицы, как он хватает её за бёдра, рывками дёргая на себя, отчего её беспомощно болтающиеся груди начинают бешеную пляску туда-сюда, как Наташка, сначала безучастно остававшаяся в коленно-локтевой позиции, постепенно выпрямляется, и вот уже её голова закинута до предела вверх, а поверх стонов остальных сношаемых женщин вновь летят её резкие, с придыханием "Аах!"… Кошмар продолжался. Даже не кошмар – бред! С нашей точки полностью была видна только одна… если так можно выразиться, "пара", остальных же мы наблюдали в основном, почти сзади. И этот ряд ритмично дёргающихся, голых, волосатых мужских задниц выглядел как… какой-то адский поршневой двигатель. Ярко освещённый хрустальными люстрами, зал был наполнен вскриками, ахами, охами, шлепками тел, и все эти звуки сплетались в многоголосый хор, как будто возносивший к престолу сатаны оду человеческой похоти… Стоявшие вокруг подиума такие же как мы, наблюдатели, почти все дрочили, глядя на происходящее. И больше всего таких онанистов собралось вокруг Наташки, естественно, самой красивой из всех… участвовавших в оргии женщин. Наташка опять кончила и, как я с отвращением заметил, гораздо сильнее, чем в первый раз, а вслед за ней и её "партнёр" задёргался, впечатывая, втискивая по самое немогу и так засунутый до упора хер. Этот изливался молча… Правда, и вышел из её попы не сразу, а ещё какое-то время продолжал расслабленно-умиротворённо двигаться, пока к нему не подошёл один из "стюардов" и не шепнул что-то на ухо. Мужик с сожалением вынул свой конец, обтёр его и, не удостоив Наташку даже словом, спустился с подиума, а какой-то бородач уже спешил ему на смену.

— Что ему сказал официант? – я посмотрел на Пашку. Тот пожал плечами:

— Наверно, напомнил про очередь…

Очередь… Меня передёрнуло, гнев поднялся откуда-то из глубины, опять погасив все звуки вокруг. Пашка, внимательно следивший за мной, сунул в руку стопку и тихо сказал:

— Пей, Петька. Осталось недолго.

Я с ненавистью вызверился на него.

— Недолго!? А если она…

— Не пойдёт, не ссы. Не имеет права. Она заявилась только на этот зал, потому что только сюда пускают без спирали. У Наташки в анкете стоит "Не предохраняюсь", так что сегодня она – только здесь. Правила строги – никаких залётов, не дай бог всплывёт такое дело – будет скандал, головы полетят. Очень высоко сидящие головы. Так что неприятности никому не нужны. Все проходят КВД, все приносят свежую справку, секс без презерватива, остальные правила этого ресторана ты уже знаешь…

Я потрясённо высосал водку, обострённым слухом чётко выделив вновь влившийся в общий хор наташкин голос. Его настроение резко поменялось, и я с тревогой глянул на подиум. Оказалось, у бородача, очень энергично долбившего её в задницу, был, к тому же, большой хрен. Наверное, даже, очень большой, это было видно даже отсюда. Наташка, сотрясаемая сильными ударами, уткнулась лбом в пол, вцепившись в постилку одной рукой, а другой лихорадочно надрачивала клитор… Видимо, на этот раз удовольствия она не испытывала. Об этом красноречиво говорили её болезненные, тонкие "Ай!", следовавшие за каждым ударом его бёдер. Присутствующие оживились, ещё несколько наблюдателей присоединились к тесному кольцу, обступившему Наташку и, похоже, нерусского мужика, жёстко дравшего её, и всё ускорявшего темп. И когда громкие хлопки его бёдер о наташкину задницу почти слились в длинную очередь, над которой повис её болезненный, непрекращающийся крик, бородач вдруг замер, задёргался беспорядочно, кончая под глухой скулёж Наташки. Вокруг зааплодировали с новой силой, кто-то даже крикнул "Браво".

Ярость кровавой волной бросилась в голову:

— Твари!.. Какие твари!!.. – но твёрдая пашкина рука опять сжала моё плечо, а потом я услышал:

— А что ты хотел? Это тебе она жена и любимая, которой ты никогда бы не причинил такую боль. А для них всё это – спектакль, развлечение.

— Блять, Пашка, они что не видят, что он ей чуть не порвал всё!? – шёпотом заорал я, увидев наташкину задницу. Зрелище было ужасным: кроваво-красное, растянутое очко зияло чёрной дырой, Наташка не шевелилась, только живот судорожно сокращался в такт её дыханию.

— Но не порвал же – флегматично ответил Пашка. – Зато сейчас она очень хорошо поняла разницу между сексом с любящим мужем и положением шлюхи, на которую всем, в общем-то, насрать… – каким-то скрежещущим, деревянным голосом добавил Пашка. Я глянул на него:

— Тебе-то что…

— Мне-то? – отозвался он таким же странным голосом. – Мне-то ничего. Надеюсь, Натка сделает выводы, она далеко не дура. Остальное будет зависеть от тебя.

— Что – остальное? – тупо повторил я.

— Остальное – это ваша дальнейшая жизнь, Петька.

— Да какая!… – собрался заорать я, но жёсткая пашкина ладонь заткнула мне рот с такой силой, что это больше было похоже на удар.

— Потом поговорим, понял!? Если меня из-за тебя спалят, я тебе не прощу, понял!? Молчи, дурак!! Молчи!!! Всё потом!

— Отпусти… – прорычал я в его жесткую ладонь.

— Уверен? Смотри мне…

Я посмотрел. Наташку уже драл следующий. "Четвёртый" – услужливо подсказал беспощадный внутренний голос. Вдруг мне стало жаль её, по-любому не ожидавшую такой жести, и теперь, наверное, уже жалевшую, что она предала, променяла меня на… вот это. Но уязвлённая гордость и обида за её предательство очень быстро вытеснили мысли о жалости и сочувствии. У грузного мужика, трахавшего Наташку на этот раз, оказался не очень большой член, что, наверное, позволило ей как-то… превести дух, потому что она молчала. Но именно этот факт сыграл и в обратную сторону: в растянутой наташкиной заднице мужик явно не получал той стимуляции, на которую рассчитывал. Процесс затягивался, толстяк потел, Наташка, вцепившись, теперь уже, обеими руками в алую подстилку, молчала, только груди качались, только живот быстро-быстро вздувался и опадал в такт дыханию… На фоне остальных участников оргии они были, наверное, самой тихой "парой".

Эта пытка продолжалась ещё несколько минут, пока наконец, мужик не кончил, почти повиснув на Наташке. Видать, физическими упражнениями он не занимался давненько… А пока он, отдуваясь, спускался по ступенькам, навстречу ему уже бодро взбежал последний…

На вид – довольно молодой мужик, худощавый, с членом, стоявшим под сорок пять сантиметров к животу. "Кажется, испытания для неё ещё не закончились" – отрешённо подумал я и… не угадал. Дрыщ плеснул маслом из бутылки Наташке прямо в дырку, и, даже не поздоровавшись, с ходу засадил ей. Наташка вскрикнула, но скорее от неожиданности, а он уже долбил её, всё ускоряясь, стоя не на коленях, как остальные, а на ногах, и в этой позе выглядел так омерзительно… животно, что я отвёл глаза. Мне показалось, это здоровенный павиан, кривляясь, яростно и бесстыдно сношает Наташку… То ли от выпитого без закуски, то ли от отвращения, меня затошнило и я отвернулся… Буквально через несколько секунд Пашка с облегчением произнёс:

— Повезло Натке. Этот скорострелом оказался! Вроде финита… Не думаю я что-то, что у неё ещё осталось желание продолжить…

Так и оказалось. Стюард, тут же материализовавшийся возле Наташки, едва от неё отошёл последний "кавалер", встал на колено, наклонился к ней и что-то спросил. Услышав ответ, выпрямился и махнул рукой, кого-то подзывая. Подскочил второй, они аккуратно помогли Наташке встать. Я отвёл глаза – по наташкиным ногам крупными сгустками стекала сперма. Так, поддерживая, её куда-то и увели. На них уже почти никто не смотрел – толпа поредела, рассосавшись в поисках других зрелищ.

— Отлично! – Пашка произнёс это с таким облегчением, что я удивлённо покосился на него.

— Хватит с тебя на сегодня. Пойдём.

Первые шаги дались мне струдом, сначала показалось, что я буквально прирос к полу… Мы прошли в центральный зал, где всё так же играла негромкая музыка, но народу уже почти не было, и Пашка, не мешкая, потащил меня в боковую дверь. За дверью кто-то в форме стюарда сунулся было к нам, но Пашка на миг поднял маску и тот сразу успокоился. Попетляв недолго, мы вышли к знакомой гардеробной, где я опять ковырялся вдвое дольше Пашки. Руки не слушались, ноги не держали…

Поздний вечер Садового кольца встретил нас свежим, после "Распутья", воздухом. Пашка деловито протопал к своей "Волге", открыл пассажирскую дверь и жестом показал – садись.

— Я быстро. Надо предупредить, что я уехал.

И исчез за дверями. Тупо глядя перед собой, я прижался пылающим лбом к боковому стеклу… Но видел только Наташку: голую, раскорячившуюся, окружённую толпой онанирующих на её раздолбанную жопу мужиков, в ушах всё ещё стояли её крики, перед глазами раз за разом повторялся тот её жест, когда она, схватив пузана за ягодицу, страстно притянула его к себе… Я застонал. Стукнул головой о стекло, не помогло. Стукнул ещё раз, сильнее… Ещё и ещё.

На водительское сиденье плюхнулся Пашка. Мрачно сказал:

— Выбьешь окно – сам вставлять будешь.

Завёл машину и молча порулил в ему одному известном направлении.

Продолжение следует.