Наташкина улыбка. Глава вторая

Глава вторая. Наташкина анкета.

— Знаешь, как трудно жене высокопоставленного чиновника найти себе любовника? Такого, чтобы мог тогда, когда есть время у неё, а не у него? И чтобы не болтал лишнего в компании с друзьями! И чтобы не вздумал потом шантажировать, если его по какой-то причине отправили в "отставку"… В идеале он вообще не должен знать кто она! А ещё нужна квартира для встреч, желательно своя, потому что гостиница – не вариант, слишком много глаз. А если она, к тому же, дама не первой свежести, то задача и вообще становится почти невыполнима… – Петька выдал всё это почти без пауз, будто зачитывал методичку. И в том же духе продолжил:

— И любовник нужен не абы какой, а выносливый, чтоб мог как следует удовлетворить, чтобы хватило до следующего раза, ведь часто она встречаться не может! И да, чтобы потом не лез со всякой романтикой, потому что на отношения у добропорядочной супруги высокопоставленного чиновника просто нет времени. Почему добропорядочной? Да потому что мужа-то она любит, и уходить от него в неизвестность в поисках неизвестно кого – не собирается! Но если брак давний, и супруги довольно сильно привыкли друг к другу, то сам знаешь – острота ощущений теряется, всё становится обыденным, секс всё реже, потому как муж не молодеет, здоровья у него всё меньше, а ответственности перед партией и народом – всё больше. У женщин же процессы протекают несколько по-другому. Почти все они к тридцати-сорока годам только входят во вкус, только осознают свои желания, только начинают понимать, что их желания – это не только желания мужа, что вот она жизнь, почти прожита, а сколько всего ещё не испробовано… И тогда, Петя, они начинают спрашивать. У подруг спрашивать. У надёжных подруг. Разумеется, никто не произносит вслух слов "измена" или "сходить налево", "перепихнуться по-быстрому"… Но они друг друга отлично понимают! Особенно, когда делить им некого… И вот, поспрашивав подруг и подруг подруг, такая добропорядочная супруга рано или поздно, но обязательно, слышит слово "Распутье". Ну, в Москве, естественно, в Питере, к примеру, ресторан по-другому называется, но это уже к тебе не имеет совсем никакого отношения…

— Ко мне!? – я не мог. Я не хотел. Каким-то хитрым, незаметным для самого себя образом, я остановил все свои мыслительные процессы. Как будто завис в пустоте и в невесомости, оттолкнувшись от привычной точки опоры и отказываясь встать на новую.

— Ну да. Ты вот мне скажи – я достаточно точно описал вашу семейную сексуальную жизнь в последние… эээ, года три?

Я молчал. Что-то внутри меня билось в гневе, бунтовало против этих циничных, несправедливых пашкиных слов. Хотелось крикнуть – да что ты знаешь про нашу с Наташкой жизнь? Однако последний его вопрос сразил наповал… Я всё пытался набрать воздуха, чтобы дать ему отповедь, и никак не мог… Пашка молча смотрел на меня, в глазах его было… даже не сожаление, а какая-то досада, словно ему приходилось сейчас делать что-то, глубоко ему неприятное. С чем он хотел закончить поскорее, и моя непонятливость раздражала его всё больше. Наконец, скривившись, он произнёс:

— Ладно. Зайдём с другого бока. У вас с Наткой когда последний раз перепихон был? Только честно!

— Почему?… – он не дал мне договорить.

— На вопрос ответь! Все твои "почему" и так далее – позже, ты помнишь? Так когда!?

— Ну… Летом. В начале…

— То есть, около двух месяцев прошло? Ладно, так и запишем. А до этого? Давай, напрягись! Ты должен помнить!

— Да зачем мне это помнить!? Какое…

— Прямое!!! – рявкнул Пашка так, что я оторопел. – Самое наипрямейшее! На самом деле "Распутье" – никакой, к чёрту, не ресторан! Потому что вместо еды в нём подают то самое, что ищут неудовлетворённые супруги – секс! Без обязательств! Без огласки! Без риска подцепить ЗППП! Без необходимости искать кого-то, и самое главное – в таком количестве, чтобы удовлетворить даже самых изголодавшихся и самых требовательных! Вот что такое семейный спец-ресторан "Распутье", призванный сохранять в целости ячейки общества путём предоставления неудовлетворённым супругам обоего пола неограниченных возможностей для анонимного секса, и попасть в который можно только по рекомендации. – закончил Пашка неожиданно спокойно. И замолчал, видимо, давая мне время переварить всё это. Только я ещё сопротивлялся. Я не хотел…

— Я тебе не верю. Нет, я верю… что есть этот ресторан. Но при чём здесь Наташа? При чём здесь она!? Ты вообще, помнишь, что сегодня случилось? Почему я вообще тебе позвонил!? С ней что-то произошло, когда она пошла в консультацию! Что-то неприятное! У неё что-то нашли, возможно её госпитализировали, она была сама не своя в последнее время, мне просто нужно, чтобы кто-то помог узнать что с ней, если хочешь, я сам обзвоню больницы, я справлюсь сам, без всей этой ерунды… – бормотал я, судорожно озираясь в поисках телефона, стараясь не смотреть Пашке в глаза, боясь увидеть, и всё равно видя в его взгляде, теперь уже абсолютно точно – жалость.

— Я могу тебе рассказать при чём здесь Натка. В деталях. Предоставив все необходимые, так сказать, доказательства… – деланно безразлично произнёс Пашка, рассеяно покручивая пустой стакан.

Я замер. Если всё, что было сказано раньше ещё как-то можно было… игнорировать, считать ошибкой, бредом, совпадением… да чем угодно, то слово "доказательства" убило наповал… Вышибло дух из всех попыток отрицать нечто, о чём я не хотел знать. В отчаянии от собственного бессилия, я вскрикнул:

— Ты-то откуда всё это знаешь!? Ты сам-то здесь при чём!?

На что Пашка, не меняя ни позы, ни интонации, спокойно ответил:

— При том, что я сам работаю в спец-ресторане "Распутье". На должности секретаря по оргвопросам. Все, кто приходит в "Распутье", чтобы получить то, чего им не хватает в семейной жизни, все они в обязательном порядке проходят анкетирование. И сдают справку со свежими анализами из КВД. А я эти справки, как и всю остальную документацию, вношу в реестр. Доступ к которому есть только у меня, директора и куратора из спец-подотдела КГБ.

Пашка говорил спокойно и веско, словно гвозди вбивал. Прямо в мой многострадальный мозг… Головная боль навалилась, подмяла сознание, отрубила все внешние раздражители, я сморщился и застонал, обхватив голову ладонями. Почувствовал, как ткнулся в тыльную сторону запястья холод стакана. На ощупь принял его из пашкиных пальцев, опрокинул в рот, глотнул и судорожно задышал, подавляя рвотный позыв, чувствуя, как жидкий огонь погружается в желудок… Продышавшись, понял, что головной боли – как не бывало.

— Заешь, а то развезёт – Пашка подвинул хлеб и шпроты. – Здесь градусов под шисят.

Кое как закусив и не почувствовав – чем, спросил первое, что взбрело в голову, лишь бы не думать о Наташке:

— А чекисты тут с какого боку?

— Да кто ж их знает… Не мой уровень доступа. Знаю только, что примерно треть персонала "Распутья" – точно из этого самого подотдела. А директор так и вовсе зам кого-то из центрального партаппарата. Так что, всё очень серьёзно, Петя. И я тебя предупреждаю: начнёшь болтать – окажешься на северах так быстро, что "мама" сказать не успеешь!

— Зачем мне болтать?..

— Да кто тебя знает, на волне стресса люди вообще себя не контролируют. Тем более, что то, что я тебе сейчас покажу – информация вполне себе секретная, и я, Петя, иду на должностное преступление, раскрывая её тебе. И пойду ещё на одно, скорее всего, потому что я знаю – ты упёртый, и одной бумажкой тебя не убедишь!

— Ты о чём, вообще!?

— О нашем сегодняшнем визите в "Распутье". По случаю дебюта твоей драгоценной жены Натальи батьковны, конечно…

Теряя остатки воли, я смотрел ему в глаза и видел, что Пашка, обычно человек лёгкий и юморной, сейчас абсолютно не шутил. Стало совсем тошно.

— Но… почему!?

— А вот это ты у Натки выясняй, не у меня! Вводная тебе такая: твоя законная жена подала заявку на участие в сегодняшнем еженедельном "пиршестве" в семейном спец-ресторане "Распутье". Почему, за что, как она могла – все эти вопросы не ко мне, лады? Я тебе вообще мог этого не говорить, но ты мне друг, и я не могу спокойно смотреть на то, как твой счастливый, когда-то, брак катится ко всем чертям!

— Но… – я судорожно пытался найти решение, отменить эту ужасную, постыдную новую реальность. – А… никак нельзя… поговорить с ней!?

— Поздно. Вход для мужчин в женское крыло закрыт.

Облившись мерзким холодным потом, я в ужасе проскулил:

— Она что… уже!?

— Да нет, ты что! Ей же ещё надо подготовиться, в порядок себя привести. И всё такое. Но попасть к ней ты уже не сможешь. И я не смогу. Там у меня нет власти – никакой.

Я смотрел на него с мольбой. Петька, не выдержав, отвёл взгляд, и раздражённо проговорил:

— Сказал же – не в моей власти! Я здесь вообще только по информационной части, по документообороту, то есть. Кстати, о документах. Ты посиди пока, осознай, так сказать, масштаб проблемы, а я щас вернусь…

Мне показалось, что Пашки не было всего несколько секунд. Думать ни о чём не получалось. В голове как колокол билась только одно: "Почему? Почему?? Почему!?"

На стол перед моим носом легла тоненькая картонная папочка. На обычных тесёмках, с маленьким номером "100_", нарисованным от руки в верхнем правом углу.

— Номер – это точное количество членов семейного клуба спец-ресторана "Распутье" на сегодняшний день. Их тысяча шесть. Если сегодня Натка выйдет в зал – их станет тысяча семь.

— А она может не выйти!? – надежда в моём голосе заставила Пашку поморщиться.

— Да. Есть такое правило. Оно прописано в инструкции для "дам". Но мелким шрифтом. И насколько мне известно, никто этим правом пока не воспользовался.

— Для дам!?

— Для "дам". Для "кавалеров" есть своя инструкция. И там и там чётко прописано, что можно, а чего нельзя. Но пунктов "что можно", конечно, больше – за этим сюда и идут… И ещё. Узнать о том, вышла твоя жена в зал или нет, мы сможем только по факту, находясь в зале. Либо позже, от неё самой, если она, конечно, тебя об этом захочет уведомить. У меня нет доступа к поимённому списку участников "пиршества", я знаю только общее соотношение: пятнадцать "Дам" и семьдесят пять "кавалеров". Не спрашивай, почему – "дам" в "Распутье", естественно меньше – это раз. "Дамам" нужно больше э-э-э… стимуляции для достижения. Ну, ты понял. Это два. Так что, расчёт одна к пяти. Но на деле, всё, конечно, может меняться в зависимости от ситуации. Например, сегодня твоя жена будет шестнадцатой, так сказать, дополнительным гвоздём программы. Потому что дебютантка – это всегда интрига, адреналин, ну и… всё такое. Пофамильные списки составляет директор, при активном участии куратора. Всего два человека точно знают, кто сегодня будет в залах. Ну и, наверное, ещё на Лубянке кто-то. И может быть, в ЦК, но это я так думаю. Петька, ты пойми – частенько в "Распутье" тайком приходят такие люди, которых вся страна обычно видит по телевизору! Иногда – в трансляциях парт-съездов… – Пашка говорил свистящим шёпотом.

— Здесь нет случайных людей, по крайней мере, среди "кавалеров". "Дамы" – как правило, жёны достаточно высокопоставленных людей. Всё проходит в масках. Конечно, многие узнают друг друга и так, но это – уже не наше дело. Вся информация о том, кто и с кем – только у чекистов, понял? Ну, и у хозяев – Пашка ткнул пальцем в потолок.

— На моей памяти, засветки ни разу не было – а это кое о чём говорит! Ты понимаешь, к чему я? Нет? К тому, что всё очень серьёзно. Открой папку. Просмотри. И если ты всё ещё не поверишь, что твоя жена сегодня будет давать совершенно незнакомым мужикам, тогда… Но сначала – почитай!

Плохо слушавшимися пальцами я попытался развязать злосчастный "бантик". Естественно – не сумел, руки тряслись. Пашка помог, и откинулся на стуле, задумчиво глядя куда-то вбок.

Строчки прыгали, в ушах стучала кровь. Несколько раз пришлось начинать сначала, потому что графа "ФИО", заполненная наташкиным почерком, знакомым до последней завитушки, так и осталась перед глазами, не давая вникнуть в остальные пункты, которых было немало…

И первым из них был "Причина вашего вступления в семейный клуб "Распутье"?". Напротив которого, слегка неровно, наташкиной рукой было написано: "Длительная половая неудовлетворённость". Несколько следующих пунктов я даже не отразил, глаза просто скользили вниз, а в мозгу алым полотнищем горела эта "длительная половая неудовлетворённость"… Эмоций не было – видимо, психика уже перегрузилась. Тоскливое отупение – вот что было. Дальше шли вопросы о половых пристрастиях и наоборот – что неприемлемо. Я неверяще смотрел на короткие наташкины ответы, не понимая как она могла такое вообще написать!? Напротив вопроса "Что в сексе для Вас допустимо?" стояло короткое "Всё". А в следующей строчке – "Что в сексе для Вас недопустимо?" – стоял прочерк. Прочерк!!! Пашка, видимо, исподтишка наблюдал за мной, потому что именно в этот момент мягко произнёс:

— Ты пойми, Петька… Женский недоёб – это страшная штука. Длительный недоёб – чреват непредсказуемыми последствиями, немотивированными поступками и всякой другой фигнёй. Поверь, это не мои фантазии – я этих анкет начитался здесь достаточно. И везде причина одна – неудовлетворённость! Слова бывают разные, но суть всегда одна. А кто в семье должен удовлетворять? Правильно, муж. А если муж… объелся груш, да ещё и не один раз, а месяцы, а то и… Вот тогда они и приходят сюда. Такие дела…

На протяжении всей этой тирады я смотрел куда-то в одну точку наташкиной анкеты. Когда смог продолжить, на автомате прочитал то, на что смотрел: "Ваш семейный статус?" и короткое "Замужем" напротив. Следующая строчка… меня убила. Наповал. "Как бы Вы оценили Вашего супруга в постели по 10-ти бальной шкале?" – и маленькая, злая цифра "3" напротив… Закрыл глаза, постарался дышать глубже, помогло мало… Где-то в глубине боролись совершенно противоположные чувства: с одной стороны возмущение и злость, с другой – стыд. Это было больно. Это было очень больно – узнать что я представляю из себя как мужик в глазах любимой женщины. Больно и обидно. Миллион вопросов яростным шквалом поднялись в голове, и самым частым звучал "Да что я делал не так!?". Как всегда некстати, но точно в нужный момент, проснулся голосок в голове: "А ты, в последние почти что два года, разве что-то вообще делал? Или, как обычно, отъезжал под любым предлогом?" Пашка, видимо, контролировавший мои эмоциональные перепады, молча поставил на край стола опять налитый стакан. Я жадно проглотил, сдерживая слёзы выдохнул, перевёл дух. Закусывать не хотелось. Хотелось, чтобы эта пытка кончилась, чтобы я проснулся в нашей кровати, а рядом – Наташка… Хотелось до боли, до дрожи! Но вот она, анкета, а вот ещё какая-то бумажка в папке. Читать анкету дальше было откровенно страшно, а потому я взял бумажку, которая при ближайшем рассмотрении оказалась справкой из КВД. По всем пунктам – прочерки, где-то наразборчиво какие-то уточнения, в конце, в маленькой графе – короткое "Здорова". И размашистая подпись рядом со штампом с датой… Сегодняшней датой. И, конечно, ФИО вверху.

— Ей что, анализы сделали за один день!?

— Нет конечно. Сегодня она их забрала. Обычно, при подозрении на ЗППП, сначала консультация даёт направление, потом, получив бумагу из КВД, уже беседует с пациенткой. Но у твоей всё в порядке, так что, много времени это не заняло. Думаю, к обеду уже дома была.

— Я же звонил!! – опять это "у твоей"… Он что не понимает, что после такого она уже никогда не будет "моей"!?..

— И что? Что бы она сказала, взяв трубку? Извини, милый, я тут занята немного, готовлюсь к дебюту в элитном борделе!? Я Натку не первый день знаю – чтобы решиться на такое, она должна была дойти до определённой кондиции, состояния злости и… может, безнадёги. Сам потом спросишь… Она что, вообще никак не проявила себя?

Я только молча покачал головой.

— Мда… Видать крепко её припекло…

— И что? Что!? Это что, повод вот так вот… – я задохнулся, не в силах подобрать цензурные слова.

— Знаешь, Петя… из тех историй, которые доходили до меня, я уяснил, что поводом может стать и гораздо, гораздо меньшее… Но это я сейчас такой… умный. А когда-то, когда и у нас с Галкой был точно такой же кризис, я вёл себя ненамного умнее, чем ты сейчас… – тихо сказал Пашка. Но я его не слушал.

Просто мрачно сидел, глядя на анкету и раздумывал, хочу ли я читать дальше то, что написала про меня Наташка. Было как-то страшновато узнать в чём ещё я слабак. Нервно перевернув листок, я увидел в конце знакомую подпись и швырнул его на стол, как ядовитую гадину…

— Больше не будешь читать? – как-то буднично спросил Пашка и, увидев как я бешено мотаю головой, быстро собрал листки, которых было всего три, завязал тесёмки и унёс наташкино досье куда-то в другую комнату, откуда послышался лязг металла.

Вернувшись, деловито убрал бутылку и остатки шпротов в холодильник и спросил:

— Итак, что выберешь: узнать вышла она в зал или нет лично? А может спросишь потом сам?

Я уцепился за эти слова как за соломинку…

— Ты правда можешь меня… провести… туда?

— Правда. Могу. При одном условии.

— Ну??

— Ты пообещаешь ни при каких обстоятельствах не вмешиваться в происходящее. Ни при каких! Я веду тебя туда под чужим именем, на "посмотреть" – есть у нас такая услуга "для своих". Это – под мою ответственность, понял!? Не выйдет она – уйдём, это самый лучший вариант. Выйдет – тоже можем уйти, никто держать не будет. Смотреть на это ты не обязан. Останешься смотреть – помни, нельзя отличаться от обычных посетителей, "кавалеров". Мы и одеты будем так же, и вести себя должны соответственно. Иначе… Твой вечер может закончиться на Лубянке. Да и мой тоже… Там, в зале, будут стюарды: часть из них просто стюарды, а часть… в погонах. И они за всеми наблюдают. Так что, хорошенько подумай – хочешь ли ты туда идти?

Я не колебался ни секунды

— Хочу! Потому что я не верю, что Наташка… Она ведь не такая! Она не выйдет!! И я не буду переживать…

— Переживать не будешь? Серьёзно!? А то, что ты только что прочитал – это не повод для переживаний?? – Пашка как-то недобро посмотрел мне в глаза.

Я не успел ответить, как он, с досадой махнув рукой, сказал:

— Ну, как знаешь. Тогда идём. Надо быть там к самому началу, дебютанток всегда выпускают первыми…

Продолжение следует.