НОЧНОЙ СЕАНС

Незавидна доля молодого преподавателя-новичка. На него грузят самые неудобные часы. И мало платят.

Конец недели, учебный день близится к завершению, факультетская элита уже давно покинула стены альма матер. А я, словно раб, веду последний на сегодня семинар…

Ну, вот, наконец, и звонок. Группа разбегается быстрее, чем тараканы под внезапно зажжённым светом: у всех планы на уикэнд.

Сидя в машине, размышляю, как убить пустой вечер пятницы. Настроение — хуже некуда. Друзья ещё вчера укатили порыбачить куда-то на край географии. Девушки у меня нет — по причине идиотской моей стеснительности и болезненной скованности в общении с ними. Ехать к родителям? Они, конечно, накормят вкусным, но с такой приправой из нравоучений, что ну его нафиг! А есть-то хочется. Шесть вечера, как-никак. Запускаю движок и подруливаю к заведению внутри университетского городка. Называется без претензии — «У Петровича». Заведение строгое — самое крепкое, что можно заказать, это безалкогольное пиво. Ректорат постарался. Но кормят в заведении прилично. И недорого. Как раз по моей зарплате.

Захожу. Небольшая кафешка, стилизованная под ирландский паб пятидесятых годов двадцатого века, пустует. Это понятно: кому хочется в пятницу чувствовать себя обманутым после безалкогольного пива? За стойкой худющий, долговязый и абсолютно лысый бармен смотрит телевизор без звука. Музыкальный центр негромко воспроизводит композицию Стинга.

— Наше вам с кисточкой! — приветливо машет рукой бармен и, не спрашивая, наливает чашку кофе-эспрессо. — Вы сегодня единственный посетитель с двух часов! Угощаю!

Сажусь на высокий табурет у дальнего конца стойки. Там удобно, можно спиной опереться на стену.

— Спасибо, Петрович, но соорудите срочно что-нибудь поесть. С утра ничего, кроме табачного дыма, во рту не было.

— Фюнф минут, Маргарита Пална! — кивает Петрович. — По-быстрому только яичница с беконом. Пойдёт? Вы пока кофейку дёрните. Только без сигареты… Как вас звать-величать?

— Дмитрием, можно Димой.

— Вы преподаватель, так? Из новеньких? На студента не похожи.

— Да, первый семестр. Второй месяц сею разумное, доброе, вечное…

— Значит, Дима не годится. Дмитрий!

Бармен орудует у плиты, поглядывая на меня. Подаёт тарелку и спрашивает:

— Вы чем-то расстроены? Или просто не в духе?

— И не в духе, и расстроен… — опускаю я голову. А тут ещё Стинг заводит свою грустную «Shape Of My Heart».

В мозгах срывается какой-то стопор, и, неожиданно для себя, вываливаю бармену всё о моих проблемах с женским полом!

Он слушает, не перебивая, качает головой, лезет под стойку. Достаёт бутылку водки.

— Может, писярик?

— Спасибо, Петрович. Не помешало бы, но я за рулём.

— Вольному воля. Тогда ешьте, не отвлекайтесь. Остынет же!

Я ел и не чувствовал вкуса. Может, стоило таки накатить писярик? Или даже соточку? И хрен с ней, с машиной, куда она денется из охраняемого университетского городка? Чай, не граф, до дома и на трамвае доеду.

Я уже набрал воздуха, чтобы попросить Петровича налить в нарушение правил, но раздался звук колокольчика. Бармен повернулся к двери, расплылся в почтительной улыбке, поспешая навстречу вошедшей женщине лет тридцати пяти, брюнетке с короткой асимметричной стрижкой, в брючном костюме и распахнутом пальто. Пиджак едва сходился на её тугой груди.

— Здравствуйте, здравствуйте, Елена Ивановна! Душевно рад вас видеть! — бармен приветствовал её искренне, это было заметно издалека.

— Добрый вечер, Саша. Как дела твои? — грудным голосом ответила она.

— Спасибо, вашими молитвами…

Не поднимая головы от тарелки, я искоса наблюдал, как бармен готовит для дамы грейпфрутовый сок. Они говорили вполголоса, музыка, доносящаяся из музыкального центра рядом со мной, не позволяла ничего разобрать. Я видел, что бармен общается с вошедшей с большим почтением, можно сказать, с благоговением.

Дама слушала, посматривала на меня и часто обращалась к бармену. С вопросами, как я догадывался, потому что после них Петрович явно пускался в пояснения, причём говорил, стараясь не поворачиваться лицом ко мне. Она потягивала сок и кивала. Потом ласково похлопала бармена по руке, встала и направилась к выходу. Обернувшись, поглядела на меня и стремительно вышла. Только колокольчик звякнул.

Бармен вернулся.

— Петрович, да вы перед этой женщиной стояли как школьник у доски! — поделился я впечатлением от увиденного.

— Что, так заметно? Ну и ладно. Я ей жизнью обязан. Чтоб вы знали, она из такого дерьма меня вытащила! Я торчал, как… Максимум через полгода подох бы на флэте от передоза… Или от какой-нибудь наркоманской заразы. Думаете, почему я такой тощий и лысый? И выгляжу на полтинник? А ведь мне двадцать девять всего!

— Серьёзно? Давно соскочили?

— Два года уже. И год, как открыл эту богадельню. С её помощью, между прочим.

— Действительно, есть за что быть благодарным. Она врач?

— Психолог, и очень хороший! У нее такие пациенты, что…

Петрович замолк, прерванный звуком колокольчика. Вошла давешняя женщина и быстрым шагом приблизилась. Села рядом со мной. Обратилась к хозяину заведения:

— Саша, сделай нам кофе. Ну, тот самый.

Ага, значит мне не показалось: она говорила с лёгким акцентом — не то болгарским, не то каким-то югославским.

— Сию минуту, — ответил бармен и уточнил, доставая джезву: — Чёрный как ночь, сладкий как грех, крепкий как любовь. Я не напутал?

Женщина кивнула, посмотрела мне в глаза и протянула визитку. Молча. На глянцевом картоне было: «МИЛЕНА ОБРÁДОВИЧ. Психолог. к.псх.н. к.м.н.» и номер телефона. Именно так, Милена, а не Елена, и фамилия — с ударением над «А». А глаза у неё были… Я таких и не видел никогда: глубокой синевы с лёгким фиолетовым оттенком. Наверное, так выглядит океан над Марианской впадиной.

— Мне, конечно, приятно ваше внимание, Милена… Ивановна? — после ошибки с именем я засомневался, правильно ли расслышал остальное.

— Моё отчество Деяновна, — она произнесла это с милым акцентом и улыбнулась, — но лучше просто Милена, пожалуйста.

— Я не наркоман, Милена Деяновна, не алкоголик и даже не имею ни одной навязчивой идеи. У меня всё хорошо! — женщина была очень привлекательна, вызывала доверие, однако должен же я показать, что лечить меня не от чего и незачем.

— Дмитрий, верно? Я вижу, вижу, вы нормальный мужчина. Но! Вот узнали, что я психолог, и сразу ушли в отрицание. И краснеете. И взгляд отводите, боретесь с собой, — она коснулась моей руки. — И руки у вас заледенели.

— Ну и что? Октябрь на дворе…

— Не июль, согласна. Дело в другом. Не обидитесь, если скажу, что вам очень хочется смотреть на меня, но вы стесняетесь? — Милена слегка выгнулась. Как выдержали пуговицы её приталенного пиджака, не знаю.

Я почувствовал, что из красного становлюсь пунцовым. Лицо полыхнуло огнём, глаза, как ни старался их отвести, бесстыдно соскальзывали на соблазнительное зрелище. Но не грудью единой она была хороша! Весь её вид вызывал доверие и желание. Хотелось положить голову ей на грудь и говорить правду, только правду и ничего кроме правды.

— Н-не… не обижусь…

Приблизился бармен с дымящимися чашками, Милена приложила палец к губам. Пожелав приятного аппетита, Петрович тактично отошёл в другой конец стойки.

— Вы чувствуете себя неуверенно с женщинами? — глядя поверх чашки, спросила Милена. — Впрочем, можете не отвечать. Мне достаточно невербальных признаков.

Ага, как же, невербальных! Это Петрович-Саша рассказал, как я перед ним разоткровенничался.

— Вы девственник, — не то спросила, не то констатировала собеседница, понизив голос до полной интимной доверительности.

Петровичу я ничего такого не говорил. Она меня просчитала. Профессионально. Соврать ей было выше моих сил, и я признался:

— Ну, да… Да! Мне двадцать четыре, и я ни разу не…

— Хочу вам помочь. Уверена, всё получится. Сейчас, — она взглянула на часы, — почти семь. Приезжайте в десять… нет, в одиннадцать… нет, в двенадцать на сеанс психотерапии. Это ведь ваша машина у входа? Ручка есть?

Я протянул ручку. На обороте визитки Милена Деяновна написала адрес. О как! Элитный посёлок, населённый далеко не бедными людьми.

— Боюсь, не потянуть мне ваш сеанс по деньгам…

Она подняла голову, и я, как пишут в пошлых дамских романах, потонул в бездонной синеве её необыкновенных глаз.

— Это бесплатно. Чтобы вы не сочли меня чокнутой альтруисткой, скажу: ваш случай мне нужен как материал для докторской. Я давно искала такой. Приезжайте, буду ждать.

…Я крутил в голове её предложение и так и эдак. С одной стороны, я полагал психологию если не лженаукой, то наукообразным способом зарабатывать на доверчивых пациентах. С другой стороны — вот он, результат работы психолога: Петрович! Не сторчался, не загнулся от гепатита или сепсиса, ходит вполне себе живой. Если бы Милена не заставила его ЗАХОТЕТЬ слезть с иглы, ничего бы не вышло. С третьей стороны — что я теряю? Хуже всё равно некуда. А если получится? Ну, вдруг? И с четвёртой стороны, пятничный вечер проведу не один на один с собой, а в компании приятной и невероятно эффектной женщины! Пусть и в качестве пациента. Но самое главное, взвешивая свои малоубедительные pro et contra, я заранее знал, что поеду.

И поехал. По пути заскочил домой, быстренько принял душ, побрился везде, в том числе и там. Никогда такого не делал, а тут вдруг раз, и всё вокруг как у первоклассника. Переоделся, конечно, тоже.

Пока я ехал, сползлись тучи. Пошёл холодный осенний дождь. Часы на приборной панели показывали половину двенадцатого. Я понимал, что рано, что не в аэропорт еду, но терпения выжидать — не хватило.

Меня отчаянно тянуло к этой женщине!

На экране навигатора маленькая машинка приближается к флажку, указывающему конечную точку маршрута. Женский голос извещает: «Прибываем. Пункт назначения справа».

Ага, вот он, искомый дом. Поворачиваю, фары освещают ворота с бронзовыми цифрами «69». Ворота медленно распахиваются. Ну, ясно, видеокамерами всё утыкано.

От ворот через огромный участок по брусчатке аллеи подъезжаю к дому в три этажа. Тут же человек с огромным зонтом подходит к водительской двери. От машины всего-то шагов пять пройти до козырька над входом, я не растаял бы, но внимание приятно.

Поднимаюсь по ступенькам, двери раскрываются, в проёме — женская фигура. Длинное узкое платье обтягивает фигуру так, что очевидно: под платьем обнаженное тело. Я судорожно сглатываю и останавливаюсь: ничего себе приём! Неужели это Милена?

— Ну входите же, мой дорогой гость, — приглашает она берущим за душу тоном. — Я очень вас ждала, Дмитрий.

Вхожу. Неожиданно для себя целую руку, протянутую для пожатия. А как ещё я могу выразить восхищение очаровательной женщине в вечернем платье, встречающей меня у самых дверей? Милена Деяновна гладит мою склонённую голову.

В холле негромко звучит «Октябрь» из «Времён года» Чайковского. Музыка подчёркивает осеннее настроение, и в то же время вселяет смутную надежду на то, что эта осень может оказаться сказочной.

— Прошу вас, проходите, — хозяйка поворачивается и поднимается по лестнице, грациозно покачивая великолепной попой. В холле светло, но лестница дополнительно подсвечивается светодиодной лентой, бегущей по краям ступеней. Я иду за Миленой в нескольких шагах. И обалдеваю от увиденного: в отчаянно смелом разрезе платья — до места, где ноги меняют название — мелькают ажурные фиолетовые края чулок на белой коже и… обнаженные пухлые губки! Неужели не показалось?! Ещё шаг, она ставит ногу на ступеньку. Да, креститься не придётся: это реальность! Мне становится жарко, а моему члену — тесно. Милена Деяновна внезапно оборачивается и, перехватив мой нескромный взгляд, улыбается. Я краснею и поспешно отвожу глаза.

— Ну вот, а говорите, у вас всё хорошо. Нѝшта… ничего, я вами займусь!

Ох, какое двусмысленное обещание очаровательной, вызывающе одетой «психологини»! Как его понимать?

Заходим в большую, в три окна, комнату. Хозяйка шепчет: «Дмитрий, можете назваться любым именем», и уходит, кивнув присутствующим. Рыжему мужчине неопределённого возраста в золотых очках и перезрелой девице гренадерского роста, одетой дорого, но совершенно по-колхозному, представляюсь Георгием. Они называют себя, однако от волнения я тут же забываю имена. Ну не переспрашивать же? Улыбаюсь и заговариваю об испортившейся погоде. Потрескивает живой огонь в камине. Угощаемся, кто кофе, кто чаем, курим и старательно обходим тему, связанную с нашим появлением в этом доме. Подозреваю, что причина их визита аналогична моей. Это сильно расстраивает: сеанс психотерапии будет коллективным, а не тет-а-тет с Миленой.

Через полчаса к нам присоединяются высоченный накачанный парень и молодая женщина. Женщина красивая, но красота её — как у мраморной статуи, внесённой с мороза. От неё так и веет холодом. Представляется статуя Катериной.

Возвращается наша «психологиня», ведя за руку ещё одну девушку, такую же жгучую брюнетку, как она, и обращается к присутствующим:

— Знакомьтесь, это Настя. Итак, все в сборе. Добрый вечер, дамы и господа. Начинаем психотерапевтический сеанс. По моей новой методике. У вас проблемы в общении с противоположным полом. Объясняю суть. В ходе сеанса вы должны представить себя теми, кем хотите или мечтаете быть. Это позволит полностью раскрепоститься в сексуальном отношении и реализовать ваши сокровенные желания. Допускается в этом смысле все. То, что вы будете делать, на самом деле будут делать воображаемые вами персонажи. Вы вообще отстранитесь, и пусть ваши персонажи поступают, как им вздумается. Я, как психолог, буду помогать вам отрешиться, и только. В ходе сеанса обращайтесь ко мне по имени — Милена. Вопросы есть?

Вопросов ни у кого не возникает, и она продолжает:

— Я хотела бы с вашей помощью проверить справедливость утверждения, что тот, кто не умеет подчиняться, не может и проявлять свою волю: руководить или, в нашем случае, успешно развивать отношения с противоположным полом. Для этого мне нужны двое, согласные выступить в роли служителей, безропотно подчиняющихся остальным. Ну, друзья, кто смелый?

Рыжий в очках интересуется, обводя взглядом всех:

— Служители будут кем-то вроде рабов?

— Не вроде, а именно рабами. Но только в смысле обслуживания сексуальных фантазий остальных. Вы можете от них требовать всего, кроме прямого секса с ними. Рабы исполнят все ваши желания. Не должно быть оскорблений, издевательств и садизма по отношению к ним. Главное условие — рабы не имеют права на оргазм до момента, когда я сниму с них ошейники. Итак, господа, кто готов?

Тишина. Не готов никто. Рыжий протирает очки, Качок тупо хрустит пальцами. Колхозница стоит с раскрытым ртом. Статуя сосредоточенно пьёт кофе, не поднимая глаз. И только Настя делает шаг вперёд с поднятой по-школьному рукой.

Подходит Милена и вполголоса советует:

— Милый… Георгий, рекомендую согласиться. Решайтесь. Не пожалеете!

— Хорошо, Милена, — я говорю это секундой раньше, чем Рыжий успевает поднять руку и открыть рот.

«Психологиня» удовлетворённо кивает.

— Спасибо, Георгий, спасибо Настя. Пойдемте, покажу, где вы переоденетесь.

— Переоденемся? Во что? — спрашивает Настя.

— Увидите…

— А когда вы снимете ошейники? — интересуюсь я.

— Это зависит от результатов сеанса, — с загадочным видом отвечает Милена и напоминает остальным: — Дамы и господа, забудьте о сомнениях, дайте волю своим альтер эго, пусть делают, что хотят.

Небольшой холл второго этажа устлан покрытием, глушащим шаги. Вместе с Настей хозяйка заходит в комнату, указав мне на соседнюю дверь.

Комнатка крохотная, кроме стула и стоячей вешалки нет ничего. Вешалка пустая. На стуле сложен чёрный шёлковый шарф шириной в две ладони. Во что переодеваться-то?Я поднимаю шарф, вижу под ним разомкнутое чёрное эмалевое кольцо на шарнире и золотистый шнур с кистями. С кольцом понятно, это ошейник, а шнур — куда? И вообще, чтобы нацепить ошейник и повесить на шею шарф, нет нужды уединяться. Закуриваю в раздумье…

Входит «психологиня» и удивляется:

— Вы ещё не готовы?

— Думаю вот, куда пристроить шарфик — на шею или на пояс? — отвечаю с сарказмом. — Если на шею, то не будет видно ошейника.

— Видите ли, эта роль подразумевает почти полное обнажение. Вся одежда перед вами.

— Шутите?

— Пожалуйста, доверьтесь мне, милый Дмитрий! — Милена подходит вплотную, кладёт руки на плечи и смотрит в глаза. — Отстранитесь от своего альтер эго. Наблюдайте и не вмешивайтесь. Поймите, всё, что с вами произойдет, произойдет не с вами! Но вы не актер, играющий раба. У нас не театр. Когда в театре убивают Дездемону, актриса выходит на поклоны, смывает грим и остаётся такой же, какой была до представления. А вы изменитесь в ходе сеанса! И напоминаю, вас ждёт сюрприз.

Мне кажется, или она на самом деле произносит последние слова интимным тоном? Ну как тут возразишь? Я стаскиваю свитер и спрашиваю:

— Всё снимать?

Она кивает. А мне неловко, потому что член — в полустоячем состоянии с того самого момента на лестнице. Я с сомнением расстёгиваю джинсы и прошу:

— Можно для храбрости грамм пятьдесят, Милена Деяновна? А лучше сто!

— Нельзя! Алкоголь — простой и надёжный, но обманный путь. Не вы сами, а алкоголь меняет ваше сознание. Кончится его действие, и все будет по-прежнему. А скорей всего, хуже, чем до приема.

— Вы уверены?

— Я профессиональный психолог. Пожалуйста, переодевайтесь, — она отходит и смотрит в темное мокрое окно. — Ой, минуту… простите, — Милена возвращается, защёлкивает ошейник и гладит меня по щеке. Прикосновение её рук необыкновенно приятно. — Ленту пропустите под ошейником и перехватите на талии шнуром.

— Ну вот, готово, — извещаю, наконец, «психологиню».

Она оборачивается и осматривает меня с головы до ног. Взгляд задерживается на нижнем крае ленты, заметно оттопыренном. Лента едва прикрывает набухший, сильно вытянувшийся член, готовый к полной и окончательной эрекции, от которой я удерживаю его невероятным усилим воли.

— Напоминаю, вы обязаны выполнять все распоряжения и помнить о недопустимости эякуляции! — говорит Милена Деяновна строгим холодным тоном. — Идите за мной.

Мы возвращаемся в каминный зал. Классическую музыку, звучавшую до нашего ухода, сменяет тема из фильма «Эммануэль».

Из присутствующих активность проявляет только преобразившаяся в рабыню Настя. Она в наряде вроде моего: белая полоса ткани, свисающая с белого же ошейника, прижатая к животу алым шнуром, едва прикрывает лобок. В руках у девушки поднос с чашками и огромным бокалом, наполненным… презервативами. Она обходит участников сеанса, ведущих себя скованно.

«Психологиня» берёт ситуацию под контроль:

— Настя, помоги мужчинам снять лишнюю одежду. А вы, Георгий, обслужите дам. Господа, — это она говорит уже «пациентам» каким-то странным голосом, — выпустите на волю своё второе я, мы же здесь для этого собрались!

Удивительно, но после этих слов дело сдвигается с мёртвой точки.

И вот уже Рыжий прыгает на одной ноге, стаскивая с себя брюки. Настя помогает ему не упасть, затем склоняется, чтобы снять с мужчины трусы. На правой ягодице девушки — татуировка в виде штрих-кода: штрихи черные, цифры красные и смотрятся как номер телефона.

Против моих ожиданий, самой пассивной оказывается не холодная Статуя, а Колхозница, стоящая неподвижно, как половинка известной скульптуры, только без серпа. Статуя повисает на шее у Качка, поддерживаемая мощными руками под попу.

Я обалдеваю от происходящего. Участники сеанса шустрят так, будто нанюхались чего-то возбуждающего. Или их облучают невидимыми волнами инопланетяне. Рыжий, на котором из одежды осталась только белая сорочка с бабочкой, подлетает с вздыбленным членом к Колхознице и тянет руки к арбузным грудям. Она отшатывается, шепча что-то вроде «отъебись, очкарик!» Очкарик не отъёбывается, а совсем наоборот, решительно облапливает её крупнокалиберную фигуру, шарит по сиськам и внушительной корме, командуя мне: «Не стой столбом, снимай с неё трусы!» Я в сомнении смотрю на Милену. Она движением век и едва заметным кивком велит исполнять приказание Рыжего.

Запускаю руки под платье в поисках резинки трусов на необъятных просторах задницы и тяну их вниз, проехавшись пальцами по густым кучерявым волосьям. Колхозница сопротивляется, но не зря говорится, что двое мужчин всегда одолеют одну женщину. Наша берёт. Внезапно она перестаёт дёргаться. И замирает с удивлённым возгласом: «Ого!»

Трусы размером с чехол от танка сползают на пол. Она переступает через них и делает шаг к успевшей оголиться Статуе, сверкающей гладкими как у девочки губками. У Статуи, она же Катерина, по венерину бугру к верхнему уголку губ спускается ухоженная узкая линия коротких волос. Кажется, теперь я знаю, что мои друзья называли «блядской дорожкой».

От этого зрелища меня одолевает неудержимая эрекция. Чёрный шёлк шарфа соскальзывает с вставшего члена. Забыв обязанности, я пытаюсь прикрыться, но Милена грозит мне пальцем.

Рыжий поспешно раздевает Колхозницу, не сводящую глаз с «блядской дорожки». Платье летит в сторону, она остаётся в ажурном белом бюстгальтере. «Наверное, он из кевлара, — думаю я, — ведь простое кружево веса таких доек не выдержит». Но не грандиозные сиськи поражают воображение, а непроходимые тёмные заросли внизу живота.

— Я тоже хочу, чтобы как у неё! — требует Колхозница, глядя на Статую. И хватает меня за плечо: — Сделай мне красиво! Ой, да у тебя там тоже всё гладко?

Вот это поворот! Ищу глазами Милену, подхожу. Поглядывая искоса на мой торчащий член, она объясняет, куда идти за инвентарём. Иду и нахожу в ванной комнате всё необходимое, аккуратно уложенное в кювету.

Возвращаюсь. В каминном зале Джейн Биркин стонет «Je t’aime… moi non plus». Статуя-Катерина раскинула ноги на диване, Качок, стоя на коленях, с хлюпаньем вылизывает её. Настя пытается надеть на внушительный орган Качка презерватив, но, похоже, не может подобрать по размеру, потому что рядом на ковре валяется несколько вскрытых пакетиков и порванных резинок. «Психологиня» предлагает: «Попробуй сделать это ртом». Заливаясь краской, «рабыня» следует совету. Чудесным образом у неё получается с первого раза! Оставаясь на коленях, она запускает руку под белый шёлк, а другой ласкает затвердевший сосок.

— Настя, ещё раз займёшься собой, будешь наказана! — приводит её в чувство Милена. — Георгий, а вы что стоите? Вас ждёт Камилла!

Точно! Эта «деревня» зовётся Камиллой, она давеча так представилась…

«Ну, и с чего начинать?» — думаю я, глядя на огромный треугольник волосни, такой густой, что и трусов никаких не надо. Смахнуть плотные заросли бритвой не получится: пробовал сегодня на себе. Пока не сообразил пройтись для начала триммером, намучился.

Расстилаю полотенце, ставлю над ним Камиллу-Колхозницу. Триммер жужжит в руке тихо, почти неслышно, но вибрирует почему-то ощутимо. Выкашиваю бурьян сверху вниз. Делая завершающие штрихи, замечаю, что открывшиеся взору объёмистые складки мокрые и скользкие. И — запах! Приятный, не знаю, на что похож, но его хочется вдыхать! Поднимаю глаза: клиентка стоит с блаженным выражением лица. Наверное, это потому, что Рыжий содрал таки с неё бюстгальтер и упражняется с рубенсовского вида сиськами?

Теперь можно и брить. Что тут в кювете, пенка? Не угадал, это гель. Набираю полную горсть и размазываю по обрабатываемой поверхности. Гель смешивается с соком Камиллы, отчего становится ещё более скользким. Опустивший было головку член встаёт так, что биение сердца отдаётся в нём колокольным звоном.

Заканчивая бритьё, вижу, что в «рабском» рвении снёс всё до единого волоска. Вместо «блядской дорожки» — гладкая девчоночья кожа! Ну, всё, думаю, пропал… Обратно волосы не приставишь!

Однако репрессий никаких не следует. Колхозница треплет мои волосы и говорит, что ей так больше нравится.

Финал процедуры — нанесение лосьона после бритья. У меня финал вызывает ощущение, что член вот-вот взорвётся: мошонка подобралась кверху, яички прижало к его основанию. А из Камиллы течет чуть ли не ручьём.

Поднимаюсь на затёкшие от сидения на корточках ноги и чуть не падаю: Рыжий нагибает Колхозницу так резко, что она влетает головой мне в живот. Толчки от ударов входящего в её лоно Рыжего передаются мне. В такт толчкам горячие губы касаются головки, затем смыкаются вокруг неё — впервые в моей жизни! Это необыкновенно приятно, но чьи-то руки сейчас же разъединяют нас: вмешивается Настя. Она не просто так, а с поручением от нашей «психологини»:

— Георгий, Милена ждёт вас. Я провожу, — она говорит это, «завороженно глядя на ствол», а не в глаза…

Поднимаемся на третий этаж. Девушку я вежливо пропускаю вперёд, чтобы ещё разок полюбоваться симпатичной молоденькой попкой, на которую зачем-то нанесли штрих-код.

— Это здесь, — показывает она на дверь. И добавляет еле слышным голосом: — Удачи вам…

За дверью — большая комната с ложем, покрытым чёрным шелковым бельем, и возвышением, в которое вделана огромная ванна. Пахнет в комнате как-то по-детски, но с цветочными нотками. В белой жидкости, наполняющей ванну, возлежит Милена. Ее глаза улыбаются. На поверхности плавают розовые лепестки. «Это же молоко, — понимаю я, — а не пошлое шампанское!»

— Подойдите, Георгий, — манит рукой Милена, — сделайте мне массаж ступней.

— Я… я не умею… — говорю, опускаясь на бортик. — И потом… разве мои рабские обязанности не кончились?

— А разве я сняла с вас ошейник? — она кладёт ногу на мои бёдра. — Делайте, как умеете. Всё когда-нибудь приходится делать в первый раз, правда? Разве цирюльником вы сегодня были не впервые в жизни? А справились отлично!

Я начинаю осторожно разминать изящную ножку. Милена подсказывает, что начинать лучше с пальцев. Пальцы у неё нежные, ухоженные, словно светятся изнутри. Мне хочется их не массировать руками, а целовать. Подношу ножку к губам и целую каждый пальчик, начиная с трогательного мизинца. Смотрю на женщину: она закрыла глаза и глубоко дышит — при вдохе над белой гладью симпатичными островками поднимаются светло-шоколадные соски. Вылавливаю из тёплой жидкости другую ножку, снимаю губами прилипший розовый лепесток. Целую пахнущие молочком розовые пальцы.

— Давайте разберёмся, что мешает вам в отношениях с девушками, — предлагает, не открывая глаз, Милена. — Чего вы больше всего боитесь? Постарайтесь вспомнить.

Пожимаю плечами.

— Вроде ничего и не боюсь… Стесняюсь просто… — говорю, отрываясь от поцелуев.

— Может, были неприятные моменты в детстве или подростковом возрасте? Обиды от девчонок?

Вдруг всплывает то, что я старательно запихивал в самые глухие уголки памяти. И запихал ведь: столько лет об этом не думал!

— Разве что… Дело было в школьном походе. Вечером, когда все, наконец, угомонились по палаткам, я сидел с Ленкой, одноклассницей, под самым тёмным кустиком. Мы целовались и больше ничего. Она пресекала все попытки коснуться её груди и тем более — потрогать между ног. Но у меня стоял… — усмехаюсь я, — вот как сейчас.

Милена открывает глаза и гладит тёплой ступнёй налитой твёрдый член.

— Ну, дальше?

— А дальше из своей палатки выползла наша классная. Она отошла на пяток шагов от палатки, спросонья нас не заметила и уселась писать. Мы с Ленкой замерли. Ничего я не рассмотрел, но в ночной тишине звук струи, да и не только её, прозвучал громче проезжающей мимо электрички. Это так на меня подействовало, что я немедленно кончил…

— И что такого?

— Я был в тонких шортах на голое тело. Плавки сохли после вечернего купания. Ленка почувствовала мои конвульсии, к тому же в свежем лесном воздухе запахло спермой. Она сложила два и два, вскочила, назвала меня придурком и извращенцем-вуайеристом. На этом наши отношения кончились.

— А с другими?

— И с другими кончились. То есть, вовсе не начинались…

— Вы подсознательно боялись опозориться. Но наш сеанс показал, что напрасно. Выдержать такие испытания смог бы не каждый, — констатировала «психологиня». Затем добавила без перехода: — Помогите мне подняться.

Помогаю ей выйти из ванны. Она стоит передо мной, покрытая капельками молока, словно сама Афродита, только что родившаяся из пены морской.

— Ну что же вы стоите? Вытирайте меня, ваши испытания ещё не кончились.

Тянусь за белоснежным полотенцем, но «богиня» легонько шлёпает меня по руке.

— Попробуйте по-другому.

— ??? — смотрю на неё в недоумении.

— А если я попрошу языком? — шепчет она.

Вот это да! Вот это просьба! Мог ли я о таком мечтать? Нерешительно начинаю с затылка — причёска у неё короткая, волосы не мешают. Постепенно спускаюсь всё ниже и ниже, до умилительных ямочек над попкой. Милена поворачивается.

Боже, какая у неё нежная кожа на шее!..

— Грудь не пропускайте, — направляет она рукой мою голову, когда пытаюсь отклониться от генеральной линии.

Соскам уделяю особое внимание, моя Афродита дышит прерывисто. Добравшись до впадинки пупка, не могу удержаться от скромного поцелуя и смотрю вверх.

Милена поворачивается спиной.

— Продолжай… те, умоляю!..

Слизываю молочные капельки с ягодиц. Женщина прогибает спину и разводит половинки руками.

— Ну же, дальше… смелее… — шепчет она.

Мой язык проникает в ущелье, касается тёплой звёздочки. Милену встряхивает. Она подаётся попой ко мне, как бы насаживаясь на кончик языка и стонет: «Боже, како добро!»

Расставив шире ноги, нагибается, упирается руками в борт ванны. «Сада е найважнийе, — шепчет. — И тамо е потребно!»

Ох, как же она пахнет! Нет, она благоухает! Умопомрачительно! Скольжу кончиком языка по горячей трепетной плоти, раздвигаю налитые створки. Рот наполняется соком, вкус — специфический, вроде фисташкового. Натыкаюсь на что-то твёрдое и горячее, Милену пробивает волна дрожи.

«Боже, сада чу завршити!» — она почти плачет, стонет и извивается. Колени подгибаются, она без сил опускается на пол. Беру её на руки, чтобы нести на чёрный шёлк кровати. Милена обнимает за шею, с лёгким щелчком расходится ошейник и — бульк! — тонет в молоке.

— Ты свободен, Димочка! — возвещает она. — Сеанс окончен…

Милена лежит головой на моей груди, перебирая нежными пальцами яички в подобравшейся мошонке.

— Вы сказали, сеанс закончен. Как же остальные члены группы?

— Глупый, ты так ничего и не понял, — смеётся она. — Сеанс был ин-ди-ви-ду-аль-ный! Только твой! Остальные — нанятые порноактёры, Настя — моя ассистентка.

— Ничего себе… — только и смог я выдавить из себя. — Но зачем?

— Затем, что ты мне очень понравился там, у Петровича. Я приличная женщина, первая не делаю шагов к сближению, а твои проблемы оказались прекрасным поводом для знакомства. Понял теперь?

Я киваю и поглаживаю упругую женскую попку.

— А если понял, то добродошли у рай! — она привстаёт, перекидывает через меня ногу и плавно опускается на звенящий от напряжения член.

Негромко звучит «No Ordinary Love» в исполнении Шадэ…

ЭПИЛОГ

…Я сидел у Петровича в забитом до отказа баре на своём любимом месте у стеночки, пил кофе и, уткнувшись в телефон, выбирал в контактах, с какой из подружек отдохнуть в уикэнд: весна, апрель, всё распускается, гормоны играют фортиссимо. Кто-то тронул меня за плечо.

— Такая толкотня… Можно пристроиться рядом вами? У стеночки, я стройная, не помешаю… — симпатичная пепельная блондинка со стаканом молочного коктейля кого-то смутно напоминала.

Я пожал плечами:

— Не вижу препятствий, девушка. Хотите, могу поделиться половинкой табурета?

Девушка с удовольствием уселась, прижавшись ко мне тёплым бедром.

— Извините… Меня зовут Яна, учусь на психфаке, третий курс. А вы?

— Я Дмитрий, физфак, старший преподаватель.

— Неужели? Никогда бы не подумала, вы так молодо выглядите!

— Яночка, это мне следует осыпать вас комплиментами, чтобы охмурить и втереться в доверие, — ответил я, и мы рассмеялись. — После этого пригласить в местечко поприличнее, где можно расслабиться, а то и оторваться.

— Приглашайте, мне здесь не очень…

— Ну, поехали тогда. "Антилопа" ждёт у входа, — я помог ей встать, протолкался, идя впереди, через толпу студентов, вывел на улицу.

На выезде из кампуса Яна наморщила носик.

— Пятница сегодня, такая толкотня повсюду…

— Знаю местечко, где точно никого не будет, — я положил руку ей на коленку. — Поехали?

И мы поехали ко мне. Руку она с бедра не сбросила, наоборот, накрыла своей. Потихоньку сползая по сиденью, подтаскивала мою ладонь всё выше, пока пальцы не оказались зажаты в горячем, слегка влажном ущелье. Хорошо, что у моей машинки коробка-автомат: я словчился доехать до дома, управляя одной левой.

Вошли и сразу, едва закрылась дверь, принялись целоваться, торопливо сдирая мешающую одежду. Вместе забрались в душ, с наслаждением стали мыть друг дружку. Стояк был такой, что у меня заныли коренные зубы. Когда Яна повернулась спиной, я увидел на правой половинке девичьей попки татуировку в виде штрих-кода: штрихи черные, цифры красные и похожи на номер телефона!

— Настя?!! Вот так сюрприз! — с этими словами я нагнул её и с размаху въехал в жаркие скользкие глубины…

— Как долго я тебя ждала! С той самой ночи!.. — простонала она.

Под утро, когда мы, наконец, решили, что неплохо бы и поспать, Яна-Настя сказала:

— Тебе привет от Милены Деяновны. Она просила передать, что ждёт тебя на консультацию. Хочет узнать, как подействовал психотерапевтический сеанс.

Конец

DO fecit illud