Пастораль

Старик приходил на край поля, на то место, где когда-то была лощина, каждый день. Он приходил, садился на камень и вспоминал, улыбаясь беззубым ртом…

Тогда, давно, холодной зимой чума унесла полдеревни. Трупы никто не хоронил на кладбище возле церкви. Их свозили на окраину и сжигали в яме, а когда она заполнилась, ее засыпали землей и выкопали новую. Тогда чума, словно испугавшись новой ямы, ушла из деревни Ле Салви. Ушла она и из другой деревни по другую сторону лощины – Ле Форж. Чтобы как-то кормиться, староста предложил Андрэ водить козье стадо на общинный луг, то есть, стать пастухом. Работа была несложная: не дать козам разбегаться далеко, заходить на общинные посевы и отгонять волков, если они появятся. За это Андре получал краюху хлеба в день и кувшин чистой воды. И вот в одно прекрасное утро он взял посох и погнал стадо на луг к лощине, где была самая сочная трава…

Лощина рассекала луг примерно на две половины, а на дне лощины был родник с холодной и вкусной водой, а чуть ниже, где скаты делались пологими, была яма для водопоя. И это было здорово, потому что стояла совсем не весенняя жара. Поэтому, когда козы занялись травой, Андрэ спустился вниз и вдоволь напился. А когда поднялся, он увидел такое же козье стадо, но водимое пастушкой. Она была, как и Андрэ, босой, и с посохом. А еще она была прелестна в своей белой рубашке, длинной коричневой юбке, синем переднике и плотно зашнурованном черном корсажике.

— Эй! – закричала пастушка. – Здравствуй, мальчик! Меня зовут Исабель. А тебя?

— А меня Андрэ! – ответил пастух. – Пойдем к деревьям?

— Да, пойдем туда!

Под деревьями было прохладнее. Они приставили посохи к вязу и уселись прямо на траву.

— И что мы будем делать? – прищурив голубые, как небо глазки, спросила Исабель.

— Мне было сказано смотреть за козами, – солидно ответил Андрэ.

— Никуда они не денутся, эти козы, – заметила Исабель. – Будут пастись, пока не съедят всю траву.

И это было в высшей степени справедливо!

— Фу, как жарко! – сказала девушка, изящно обмахиваясь рукой. – Раздеться, что ли?

— Не понимаю я, вас, девчонок! – сказал Андрэ. – Жара, а на тебе и рубаха, и юбка, и передник, и этот, как его…

— Корсаж, – подсказала Исабель.

— Да, корсаж. Вот зачем он? На мне только штаны и рубаха, и то мне жарко!

— Тогда давай разденемся. Расшнуруй мне корсаж!

У Андрэ от такого предложения почему-то задрожали руки, но он подчинился и взялся за шнуры, и вскоре корсаж упал на траву. Ее рубашка была прозрачной, и сквозь нее просвечивали розовые соски. Руки Андрэ задрожали еще сильнее, и он спрятал их за спину.

— Без корсажа намного лучше! – радостно сказала Исабель. – Дышится легче! Пожалуй, передник и юбку я тоже сниму.

Передник и юбка легли на траву рядом с корсажем, и Исабель осталась в одной рубашке, едва прикрывавшей колени.

— Почти хорошо! – сказала Исабель, потянувшись. – Остался последний шаг…

Она сдвинула с плеч края широкого ворота, и широкая рубашка сама упала к ее ногам. Андре впервые увидел девушку без одежды так близко: ее маленькие вздрагивающие грудки, крохотную впадину пупка и треугольный лес волос под животом.

— Теперь ты, – тихо сказала Исабель. – Тебе ведь тоже жарко, не правда ли?

Андрэ не просто было жарко. Он весь пылал! А потому торопливо вытащил из штанов холщевую рубаху, распустил пояс, но штаны не упали сами, как рубашка Исабель, они застряли чуть ниже пояса, и Андрэ с остервенением их сорвал.

— Ого, какая штука! – с изумлением сказала Исабель. – Видала я такую же у своего братика, но у него она была совсем маленькой.

— Это не штука, – со знанием дела ответил пастух. – Это член! Так сказал кюре, когда спросил, не рукоблудничаю ли я.

— Вот как? – удивилась Исабель. – Мне он ничего такого не говорил, спросил только, не трогаю ли я свою щель.

— А что там у тебя трогать? – усмехнулся Андрэ. – Там же одни волосы!

— Ну да! – улыбнулась в ответ пастушка. – Там много чего есть.

Она присела и раздвинула бедра, а потом потянула себя за волосы. Края щелки раздвинулись, и Андрэ увидел что-то блестящее и розовое. И от этого его член напрягся до ломоты.

— Это похоже на мясо только что освежеванной свиньи, – со знанием дела заметил Андрэ. – Такое же красное и мокрое.

— Не надо сравнивать меня и свинью, – попросила Исабель. – У нее все не так. А вот у тебя, как у жеребца, перед тем, как он влезет на кобылу. Только у него черный, а у тебя – красный. Ну-ка, подойди поближе!

Андрэ сделал шаг, потом еще, и она одной рукой взялась за его член.

— Какой большой и твердый! – сказала она с восторгом.

Оттого, что она убрала одну руку, ее щель закрылась наполовину и словно ушла в тень, а в лохматую голову Андрэ пришла смешная мысль:

— Твоя щель похожа на лощину. Только там родник, и рядом – ямка, поилка для скота.

— У меня тоже есть и родник, и ямка, но для другого. – таинственным голосом сказала пастушка. – Посмотри сам.

Она отпустила член Андрэ и снова растянула щель обеими руками.

— Сверху, будто травка над обрывом – волосы, затем – маленькая дырочка. Это родник, а совсем рядом – поилка. Хочешь потрогать?

Андрэ кивнул, глотая ставшую вдруг вязкой слюну, ибо говорить он не мог. Он и дышал-то с трудом, гладя нежную, чуть вьющуюся поросль Исабель, а как только прикоснулся пальцем к крошечной дырочке, он понял, что сейчас что-то произойдет. Ему вдруг показалось, что он тонет в невыносимо сладкой, как мед волне, он сам – эта волна, и исторгает эту волну прямо в нежное личико Исабель…

Она сначала утиралась обеими руками, потом рубашкой вытирала руки и грудки, пока не сказала:

— Надо помыться в поилке.

И пастух еле выдохнул: «Надо!».

Они, держась за руки, спустились к роднику, у которого Исабель встала на четвереньки и, выпятив задок, напилась прямо из природной чаши. Затем она поднялась, пошла к ямке и села туда, блаженно закрыв глаза. А Андрэ все казалось, что они прогуливаются в щелке у Исабель, и он стоит у края ее ямки, и от этих мыслей его член снова ожил. Пастушка, сидя в ямке, напряженно наблюдала, как это происходит, и вдруг сказала чужим голосом:

— Андрэ, ты бы на мне женился?

— Д-да… – нерешительно выдавил пастух и добавил:

— Только на свадьбу нужно много денег.

— Мне достаточно твоего слова.

Она выбралась на бережок и легла рядом с поилкой, слегка раздвинув ноги. И Андре сделал все остальное…

Подобные события продолжались до осени, когда с вязов начали осыпаться листья. Тогда Андрэ оставил деревню Ле Салви, пешком пошел в Тулузу и там записался в армию молодого императора Наполеона. Больше денег взять было не откуда, и он каждый су, выплаченный ему полковым казначеем, старательно прятал в мешочек у сердца. Он, как и все рядом с ним, стоял у египетских пирамид, восторженно крича: «Vive La France! Viv l empereur!». С тем же воплем на устах он сражался под Аустерлицем и входил в таинственную Москву. И мешочек его распух, и стал ему мешать бегать и кричать. В последний раз он приветствовал императора, когда тот проехал мимо в крытом возке на полозьях и скрылся в снежной круговерти при переправе через Березину.

Через пятнадцать лет он вернулся в родную деревню Ле Салви и не нашел ни своей хижины, которую соседи сожгли в печах, ни лощины, берега которой обрушились и похоронили под собой родник, ни Исабель, которая ушла в Тулузу на заработки, а оказалась в публичном доме, и живьем сгнила от дурной болезни. Тогда он выкопал землянку и поселился на краю Ле Салви…