Письма от парижского друга. Письмо 3-е Часть первая

Третье письмо Гарри Харгроува своему другу Чарльзу в Англию

Первая часть.

После описанной сцены я провел очень беспокойную ночь мой друг, старательно избегая всякого давления на мой непослушный орган. А на следующее утро я был в печальном состоянии жгучего желания. Я сидел у камина, доделывая портрет Тома для Луизы, и тут в дверях появилась она, еще более красивая, чем прежде, с каким-то томным видом, что заставило меня предположить, что она тоже провела эту беспокойную ночь после нашей вчерашней увлекательной работы и моих подробных описаний наслаждений, которые могут доставить мужчина женщине и наоборот.

Когда она сняла шляпку и шаль, я заключил ее в свои объятия и нежно прикоснулся к ее губам и начал целовать, целовал долго и нежно, на что она тепло ответила на мой поцелуй. Я проник своим языком в ее сладкий ротик, и сказал

— О, проделайте то же самое со своим язычком.

Она тут же засунула туда свой милый язычок, и я с наслаждением пососал его, прижимая одной рукой ее изящную грудь, а другой блуждая по широкому пространству ее великолепных, мраморных ягодиц, прижимаясь всем телом к ее телу, так что она могла чувствовать жесткий выступ, пульсирующий в моих брюках. Она улыбнулась, и я увидел, что ее глаза скользнули вниз, на мой непослушный член, выпирающий, как будто он хотел разорвать узы ткани, которые удерживали его.

Я попросил ее сесть, положив ноги на каминную решетку, и приподнять платье на коленях, чтобы я мог видеть их прекрасные очертания, пока я буду готовиться для фотографии Тома.

Эти предисловия совершенно успокоили ее, я продолжал готовится для фотографии, когда она мне призналась что я привел ее к более полным признаниям, ее монашеская практика зашла очень далеко, особенно в удовольствиях от практики с другими девушками. Она мне рассказала, что мои вчерашние разговоры, занимали ее саму и двух ее спутниц по спальне, после отбоя, отсюда и тот томный вид, который я наблюдал.

Мне было любопытно услышать, как она роскошно улучшила описания и наброски, которые я ей дал.

В комнате кроме нее, есть еще две соседки, одной была Маргарита, хорошенькая, пышногрудая, хорошенькая девушка семнадцати лет, очень страстная. Другая, Эмма, была хрупкой светловолосой красавицей лет шестнадцати, хорошо развитой для своего возраста. Эти три подруги научили друг дружку всему, что знали или могли попробовать, и это зашло очень далеко.

Я узнал, что хитрая кошечка Луиза, которая накануне напустила на себя такой вид неведения и удивления, на самом деле была гораздо более осведомленной, чем я предполагал. Она призналась, что ей было так приятно слышать, как мужчина рассказывает на любовную тему, хотя только застенчивость удерживала ее в эту минуту, она чувствовала, как было бы восхитительно рассказать мне все и не иметь между нами никаких тайн.

Я поблагодарил милую девушку за доверие, о котором она никогда не пожалеет. Затем она рассказала, как они вчера вечером отрабатывали новую идею, которую я ей подал. После отбоя, и того как все они разделись и были совершенно голыми.

Луиза уложила Маргариту спиной на кровать, затем, сама встав у кровати на колени, поднеся свой прелестный ротик прямо к ее груди, изо всех сил приняла в ротик тугую розовую пуговку соска Маргариты, восхитительно извиваясь на твердой, набухшей груди. В то время как Эмма одной рукой терла клитор Луизы, а другой холодила себя, Луиза забралась на кровать и слилась поцелуем с Маргаритой. Эмма последовала за Луизой на кровать так, чтобы ввести указательный палец Луизе. А Маргарита ласкала киску Эммы, так увеличивая свои удовольствия в том, что было для них благородным способом, так что делали это они с большим удовольствием.

Они повторяли это друг другу до тех пор, пока, совершенно измученные, не погрузились в сон. Должно быть, это было очень весело, если бы кто-нибудь не видел их.

Рассказывая мне все это, Луизе часто приходилось ходить вокруг да около в поисках выражений, объясняющих их действия и способы их осуществления. Затем я показал ей фотографию прекрасной эрекции Тома, которая совершенно очаровала ее, так как это был первый раз, когда она действительно увидела изображение стоящего члена. Это заставило ее глаза заблестеть, а лицо покраснеть.

— О! Какая это замечательная фотография!

Поэтому я сказал ей, что это член, предназначенный для того, чтобы войти в ее влагалище, которое мы назвали прекрасным отверстием между ее ног. Я продолжал учить ее пользоваться самыми простыми словами в таких случаях, как мы делали это в детстве в школе.

Было очень приятно слышать, как эта элегантная, красивая и совершенная девушка нерешительно говорит о ногах Тома, бедрах, ягодицах, заднице, яйцах, члене и без утайки говорит о своей собственной груди, попке и клиторе, а также о самом совокуплении.

— Тогда – сказала она, – когда Том меня трахнет, он засунет эту длинную штуку в мою… дырочку, как ты ее называешь? Но он кажется таким большим, что, боюсь, мне будет больно. Даже моя дорогая подруга Маргарита иногда причиняла мне боль, когда пыталась засунуть туда больше одного пальца, когда.

Я сказал ей, что не было бы больших трудностей, если бы она уже подняла палец до упора, и что восхитительное наслаждение, которое последовало за этим, с лихвой компенсировало бы боль при входе.

Конечно, я рассказал ей, как ее фотография взволновала Тома, а также признался в роли любовника, которую я сыграл по этому случаю.

— О! Мой дорогой друг! – сказала она. – Ах ты, милый, милый! Как бы мне хотелось сделать это для него-то есть если бы мы, действительно не должны были быть вместе, как если бы мы были женаты.

— Моя дорогая Луиза, – ответил Я, – есть только одно возражение, но оно губительно для вашего желания, вы непременно родите ребенка и будете совершенно разорены. Но в следующем месяце, во время университетских каникул, вы сможете встретиться здесь, и тогда у вас будут все удовольствия.

— О! Я знаю, что ты имеешь в виду, называя это "трахаться и ласкаться". Я буду гладить и ласкать его, а он будет целовать и ласкать меня, если захочет.

Вы едва ли можете себе представить, как все это сводило меня с ума, но, желая сделать ее более открытой для моего взгляда, чем прежде, я сказал:

"Пойдем, моя дорогая девочка, и прежде чем закончится день, позволь мне сфотографировать тебя в другой позе".

Она тут же согласилась. Поэтому я поставил ее на четвереньки, так, чтобы она стояла задом к свету, а затем поднял ее одежду и сорочку и положил их ей на поясницу, чтобы обнажить ее тело от талии. Я заставил ее наклониться на диванную подушку, высунуться наружу и хорошенько раздвинуть колени. Рассматривая изящество и элегантность ее женственной фигуры, я был поражен тонкостью ее талии, большим развитием бедер и великолепием ягодиц.

Боже мой! Какая у нее великолепная попка! Такие огромные, белые, с ямочками на щеках, гладкие, как слоновая кость, и такие же твердые, слегка выступающие друг от друга и разделенные тенистой Долиной, открывшейся от ее положения, чтобы показать ее сладкую маленькую розовую попочку. Пушистая корона из мягких темных волос окружала ее и даже ползла по ложбинке к спине изящными крошечными завитками, а внизу начинались настоящие волосы ее влагалища, густые, пушистые, блестящие и вьющиеся, покрывавшие по бокам губы и даже часть бедер и распространявшиеся в самом пышном изобилии до пупка.