По дороге воспоминаний. Метро “Шаболовская”, или Шуховская башня

Есть на Шаболовке технический центр. И замечательная башня великого инженера Шухова. С этой башни когда-то вещала радиостанция «Большой Коминтерн», а потом началось регулярное вещание советского электронного телевидения. Когда-то Фрейд объявил все башни, вышки и минареты фаллическими символами, и он был не так далек от истины…

У дверей техцентра на Шаболовке по утрам в последнее время стояла толпа, иногда выступавшая этаким языком на проезжую часть улицы и даже на трамвайные рельсы. В одно прекрасное июньское утро трамваи встали в длинную очередь, и Макаров пошел на работу пешком. Ну, раз такое дело, он решил узнать, что там раздают, раз такая толпа. Оказалось, что это очередь.

— Добрейшее утрецо! – поприветствовал Вовка бабулю. – Зачем стоим? Что дают?

— Опоздала я! – пожаловалась бабуля, не глядя на Макарова. – Надо было к шести приходить или вовсе с вечера занимать.

— Так чего тут занимать-то?

— Здеся на ток-шоу пишутся, – пояснила бабушка. – Плотуть по пять сотен рублев в час. Только опоздала я…

Она повернулась и куда-то поплелась, а Макаров осмотрелся. Толпа редела, а у самой проходной обнаружилась голубая будка с буквами «N&F Show». В нее-то Вовка и постучался.

— Добрейший денек! Это тут на шоу записывают?

— Тут, тут!

Один, маленький и лысый, как колено, подскочил и потянул Макарова за руку, а второй, заросший бородой по самые уши, смотрел скептически.

— У нас тут серьезное шоу, – сказал бородатый.

— Да, – подтвердил лысый. – У нас серьезное реалити-шоу.

— А Вы не гей? – спросил бородатый.

— Кто?!

— И не бисексуал? – спросил лысый.

— Я нормальный! – заревел Макаров, сжимая кулаки.

— Слава тебе, Господи! – возликовали лысый и бородатый одновременно. – А то одни извращенцы заходят. Может Вы все-таки трансгендер?

— Да нормальный я!

Вовке даже стало смешно, но ответа его уже никто не слышал. Бородатый смотрел что-то по маленькому телевизору, а лысый кому-то звонил.

Наконец, лысый позвонил и дал отбой на мобиле.

— Так чего делать-то надо? – спросил Макаров.

— Сниматься, дорогой, сниматься! Ленин сказал, что телевидение – самое важное из искусств.

— Тогда не было телевидения, – поправил его бородатый. – Это Вы заврались, батенька!

— Ну, тогда он еще что-то имел в виду, – ничуть не смутился лысый. – Сейчас придет Ваша партнерша по шоу, она все объяснит подробно. Так я Вас записываю?

— Записывайте. – разрешил Макаров.

— Паспорт дайте. Мы на Вас карту в МинЛесБумДревПромбанке заведем.

Денежек хотелось, и Макаров дал ему паспорт. Конечно, это все походило на развод, но отбирать у Вовки пока было нечего. Пока лысый, сосредоточенно сопя, переписывал его данные в толстую тетрадь, Макаров сидел и листал разложенные на столике старые порнографические журналы, из которых самым приличным был «Плейбой». К концу листания Вовка ощутил острое желание уединиться где-нибудь с собственной рукой, но и это не удалось. Менеджер с обнаженной головой перестал, наконец, писать и отдал ему документ, а тут еще в кабинку вошла немолодая носатая девушка в полсатом платье, больше всего напоминавшая усталую грузинку с Черемушкинского рынка. Она без лишних церемоний ткнула пальцем в Макарова и спросила: «Этот?». И все, включая самого Вовку, ответили утвердительно: «Этот!».

— Пошли! – скомандовала грузинка и потащила Макарова через проходную. Милиционер собрался, было, отдать честь, но передумал, и выписал начищенным сапогом на немытом полу замысловатый крендель. Они, Вовка и грузинка, прошли турникет, затем дверь и оказались во дворе.

— Вам говорили, что Вы похожи на Додо Чоговадзе в молодости? – сказал Макаров первое, что пришло в голову.

Грузинка улыбнулась и сразу помолодела лет на двадцать. Вот так-то лучше, подумал Вовка.

— Устала, – сказала «Додо». – Каждый день кастинг.

Макаров решил, что «кастинг» – это что-то вроде кастета, и решил пока не уточнять.

— Вас на какой банк оформили? – спросила Додо.

— Кажется, на МинЛесБумДревПром.

— Эх, надо было на АвтоШосДорФонд. Там на полпроцента больше. Ну, да ладно. Потом исправим.

Они миновали еще несколько дверей, пока не пришли в пустую комнату с зелеными стенами.

— Вот наша студия. Здесь мы будем работать.

— Значит, я, Владимир Макаров, буду артистом?

— Вы будете актером-моделью, на которую наши парни натянут текстуры. Вы знаете, как натягивают текстуры?

— Нет, текстуры натягивать не приходилось. Я – натурал! – гордо сказал Вовка.

— Ну, тогда покажите свою натуру.

— В смысле?

— Штаны снимайте.

— А Вас как зовут? – осклабился Макаров. – А то я буду без штанов, а как Вас зовут, не знаю.

— Нино меня зовут, – устало поправляя волосы, ответила грузинка. – Нина, по-русски.

Она села на складное деревянное кресло и откинулась на спинку, выпятив немалый бюст:

— Ну, давайте, что там у Вас.

— В смысле? – опять недопонял Макаров.

— Штаны снимите.

— Совсем?

— Совсем.

Вовка, пошло извиваясь, как дешевый стриптизер, долго дергал застрявшую тугую молнию, но, когда справился с изобретением американца Джадсона, Нина помолодела еще лет на пять. Она выпрямилась в креслице и сказала: «О!». А потом еще:

— О!!!

— Это меня папка одарил! – похвастался Макаров. И добавил:

— Рубаху тоже снимать?

— Да… – рассеянно сказала Нина, вставая. – Я хочу посмотреть, нет, я хочу попробовать… как участник проекта…

Она, возможно, еще долго говорила, но дело кончилось тем, что Вовка подошел вплотную и задрал подол ее полосатого платья, развернул, а затем толкнул грудью на одинокое креслице с надписью «Режиссер».

Опыт «работы» с грузинками Макаров приобрел на кафедре, когда аспирантка из Кутаиси Тамрико Владимировна едва не спалила лабораторию. И опоздай Вовка хотя бы еще на полчаса, ее аппарат по получению поливинилспиртовых волокон выкипел бы совсем, и корпус номер три сгорел, как бенгальский огонь. Тогда она тоже говорила очень много, но когда Вовка задрал на ней юбку, сразу замолчала, едва он проник в ее волосатость.

В общем, они соединились, и настолько удачно, что Нина сразу начала рассказывать Макарову о проекте подробности. Смысл его был в том, чтобы в каждой серии голяком кривляться перед камерой, изображая то погоню за, то беготню от, то охоту с луком, или копьем на какое-нибудь животное или птицу. А в конце часовой серии он и Нина должны были безудержно совокупляться. Совокупляться Вовка хотел, а вот кривляться – не очень, тем более перед камерой. А назывался это проект – «Обнаженные и испуганные», или, по-американски – «N&F Show».

Самым главным в этом проекте был Ашот Абрамян, и режиссер, и оператор, и постановщик трюков. Конечно, «сырье» в виде прыжков и ужимок с воображаемым луком или копьем в руках выглядело глупо, но пробегать по маленькой студии, размахивая руками, членом и мошонкой сорок пять минут, было тяжело, а еще нужно было бешено совокупиться с Ниной, и успеть за пятнадцать минут излить семя. Словом, Вовка к вечеру уставал, как пес, приезжал домой разбитый и частенько засыпал за ужином. Мама смотрела на Вовку подозрительно, Лариса устраивала сцены ревности и маленькие драчки. Но зато он купил себе мобилу «Сименс», Ларисе – огромный телевизор «Панасоник», а маме – целую «Библиотеку приключений» и шикарные очки для близи.

Как только он это сделал, проект «N&F Show» закрылся, потому что американцы выкупили права на него у Шаболовского начальства, канала «Русская ночь» вместе с Ашотом Абрамяном и Нино Абашидзе. Они уехали в Силвер-Спрингс, что в Мериленде, а Нино некоторое время донимала его тем, что присылала ему фотографии каждый раз разных чернявых младенцев с подписью «Это твой». А еще через некоторое время на всем известном «познавательном» канале вышел американский проект под названием «Раздетые и потрясенные». Но в нем Макаров, естественно, не участвовал.