По дороге воспоминаний. Остановка «Садовники». Военная тайна

В этот год Макаров остался один. Ни жены, ни матери. Квартира опустела. Даже дядя Юра подвел: попал в больницу с язвой. Но даже в полной темноте иногда мелькают светлячки.

Теплым летним вечером позвонил Вовке Петр Иванович Глебов, дядькин начальник. Спросил о состоянии здоровья и как бы между делом сообщил, что ему, дядьке, то есть, выписал премию аж в шестнадцать тысяч рублей. И попросил подъехать на дядюшкину работу. Деньги, хотя и не такие большие, но не лишние. Непонятно только одно – как получить, потому что дядюшка работал в НИИ, как тогда говорили, среднего машиностроения. И попасть на территорию было невозможно. Хотя…

Как-то по работе Вовка поехал на другую сторону Москвы, где находился другой похожий НИИ со звучным названием Процион. Этот НИИ переживал отнюдь не лучшие времена, потому сдавал множество помещений сторонним организациям. Одной из них была компания «Домино», торговавшая компьютерными причиндалами: процессорами, материнскими платами, винчестерами и видеокартами. Но получилась, как тогда говорил первый президент России, загогулина. Паспорт Макаров забыл, у него был только пропуск, по которому пускать на территорию Проциона Макарова категорически отказались.

Пропускная система на Проционе оказалась до изумления сложной. Посетитель вначале получал временный бумажный пропуск с тремя подписями и двумя печатями, по нему – картонный квадратик с номером, этот картончик обменивался на круглый жетон, который опускался в турникетный автомат с дверцами в рост человека. И только затем посетитель получал сопровождающего – могучую тетку с пистолетом Стечкина или карабином Симонова, которая провожала его до нужного места – корпуса и кабинета, словно под конвоем.

В этом случае система одолела Вовку Макарова, потому что была совершенно права. «Без бумажки ты – не человек, а вонючая субстания коричневого цвета. Выйдя из проходной, Вовка от расстройства пошел не к метро, а в противоположную сторону. Пройдя метров сто или двести вдоль многометрового бетонного забора, он наткнулся на небольшую будку с надписью «Проходная номер два» и решил попытать счастья еще раз. Чем черт не шутит…

В будке стоял стол, за которым сидел вахтер, а на столе лежал журнал. И все! Вахтер курил беломорину и задумчиво смотрел на Макарова. «Пройтить хочешь?», – спросил вахтер.

— Хочу!

— Иди…

Макаров добросовестно представился: имя, фамилия, отчество, место работы. Всю эту информацию вахтер добросовестно записал в журнал, и Вовка прошел на территорию. Правда, ничего не купил, потому что за ночь изменились цены на нефть. Ну, и ладно!

Вернувшись к тому же пропускному пункту, Вовка показал доброму дяденьке-вахтеру пустую сумку и тепло попрощался…

Дядькин институт, хотя и не имел такого звучного названия, как Процион, но тетки-вохровки были там еще больше, а на толстых шеях и широких плечах у них висели самые настоящие АКСУ! У-у-у! Шансов никаких!

Но зато из уважения к дядюшке-орденоносцу ему дали позвонить по внутреннему телефону на номер Петра Ивановича. Ответила секретарша.

— А Петра Ивановича нет, – ответила девушка замечательным сопрано.

Макаров вкратце обрисовал ситуацию. Она тактично, не прырывая, выслушала все до конца, посочувствовала дядюшке и сказала:

— Если Вы подождете пятнадцать минут, я Вам вынесу.

И все! Вовка был готов прыгать до потолка или расцеловать бабищу с АКСУ, которая дала ему позвонить по внутреннему номеру.

Она была похожа на фею. В белом платьице из ситца, с синим бантиком косица! Фаина, так ее звали! Она пронеслась сквозь турникеты, словно их и не было, стуча каблучками, как горная козочка копытцами! Сияющая, блестящая – нисколько не врали древние греки! Если кто видел девушек художника Константина Разумова, так Фаина была точь-в-точь. Она вручила Макарову конверт, он, было, сунул его за пазуху, но Фаина настояла:

— Посчитайте!

И Макаров посчитал. Было ровно шестнадцать тысяч, как и обещал Петр Иванович.

— Тогда едем кутить! – сказала Фаина.

— Куда?

— Кутить. Где мы истратим эту кучку?

Честно говоря, Макаров не хотел из этого тратить ни копейки, а собирался купить доллары. Но с такой девушкой, как Фаина…

— Мы сначала пойдем в «Янтарь», – сказал Вовка. – Потом – в «Якорь», а затем, если сможем, в таверну «Лукоморье».

— Где это все? – наморщила лобик Фаина.

— На трамвайном круге «Нагатино».

— Правда? Я не знала!

Откуда это все знал Макаров, будучи почти непьющим? Просто он как-то видел, как из длинной черной машины солидно выбирался Юра Семкин, одноклассник, в длинном кожаном пальто и широкополой шляпе. Вовка его не узнал, а Семкин узнал и окликнул. Потом они немного посидели в «Янтаре», затем – в «Якоре» и плавно перетекли в таверну, перестроенную из двухэтажной столовой судостроительного завода. Макаров пил мало, а Семкина развезло, и он похвастался, что все вокруг его собственность. «Лукоморье» было известно пьяными дебошами на первом этаже, и приемистыми девочками на втором в отдельных кабинетах.

«Янтарь» – это бывшее кафе. Просто кафе, без названия, а теперь, подишь ты, «Янтарь». «Якорь» – бывший магазин «Продукты». Там теперь бар, в котором до двенадцати танцуют девицы одетые, а после двенадцати – голые, демонстрирующие посетителям «норки» нараспашку. Этот бар так и хотели назвать вначале – «Норки», но передумали, потому что рядом затон, а в воде норки, как известно, не живут. Это вам не бобры. И магазин стал «Якорем». А заводская столовая стала «Лукоморьем» потому что там подавали луковый суп и убойный глючный абсент «Морра», по слухам, с добавкой мухоморов. Но это не точно!

В «Янтаре», до которого от трамвайного круга рукой подать, было спокойно, играла тихая музыка, и светили желтым светом причудливые потолочные плафоны с наплывами. В таком кафе хорошо завязывать отношения. Фаина с любопытством озиралась, распахнув серые глаза, потом повела рукой и сказала:

— А тут тепло!

— Хорошо, – ответил Макаров. – Тепло, но не жарко.

— Я про другое, – сощурилась девушка. – Я про настроение.

— И я про то же, – заметил Вовка. – Жарко будет в «Якоре». Там после полуночи бар со стриптизом.

— Какая гадость – этот стриптиз! – возмутилась Фаина. – И кто его смотрит?

— Мужики смотрят, и дамы бальзаковского возраста для разогрева, – пояснил Вовка. – У них гормонов мало вырабатывается, вот они и смотрят.

— И что потом?

— А что потом?

— А потом – в номера. В «Лукоморье» на втором этаже есть закутки. Хочешь, бери местную девушку, хочешь, приходи со своей. Что же нам меню не несут?

Наконец из темных глубин подсобки выплыла румяная дородная дама, как невеста, вся в белом и с кружевной наколкой на вздыбленных волосах. Она поправила объемистый бюст и прошла за стойку небольшого бара. Вслед за ней выскочил верткий субъект в белом переднике на черных брюках, в белейшей свободной рубахе с черной бабочкой и сверкающей набриолиненной головой. Под длинным носом протянулись усы в ниточку. «Нам меню!», – звучно сказал Макаров.

— Вот меню! – ответил официант, протягивая сафьяновую книжицу.

Макаров взял меню и тут же передал его Фаине.

— Тут одна рыба! – разочарованно протянула она.

— Рыба – наша специфика. Но Вы возьмите кубдари, – посоветовал «бриолин». – Это пирог с мясом и овощами.

— А мне стейк из семги. Два. – сказал Вовка. – И дорадо. Кстати, что это?

— Это морской карась, – пояснил официант, хищно поводя носом. – Карась в сметане.

— И выпить, – сказал Макаров. – Брют и полусладкое.

— Сей момент! – сказал «бриолин» и исчез, как на колесах укатил.

Буфетчица благожелательно рассматривала немногочисленных посетителей, а когда рассмотрела, принялась полировать чистую стойку не очень чистой тряпкой.

Официант принес заказ, бесшумно расставил все на столе. Вовка подвинулся ближе и уперся коленями в острые колени Фаины.

— Вы торопитесь! – сказала она и погрозила Вовке пальчиком.

— Я не виноват! – оправдался Макаров. – Это стол узкий.

Он налил себе брют, а Фаине полусладкое. Они чокнулись.

— Со знакомством! – сказал Вовка.

— Со знакомством! – ответила Фаина и чуть раздвинула ноги.

Наученный горьким опытом, Макаров никогда не выпивал бокал до дна, а делал пару глотков и доливал, чтобы бокал был полным. Фаина же сразу высадила свой фужер и жестом попросила еще. Макаров налил даме без промедления, и она еще немного раздвинула ноги. Потом они мило беседовали об искусстве вообще и о музыке в частности.

Семга была хороша, и морской карась неплох. Фаина ела жадно кубдари и жадно пила полусладкое. Вовка налил ей брют…

Из «Янтаря» они вышли если не в ночь, то в вечер, замечательный теплый июньский вечер. Макаров вздохнул полной грудью: «Хорошо!».

— Хорошо, – согласилась Фаина. – Теперь в «Якорь» со стриптизом?

— Ага, – ответил Макаров и повел девицу в бар.

В «Якоре» не столько пили и ели, сколько смотрели на узкую сцену, где у шестов умело извивались и раздевались до белья разнообразные девушки. Разговаривать там было невозможно из-за бьющей по ушам ритмичной музыки. Вовка и Фаина выпили по бокалу красного и вышли на воздух.

— Ну и правильно! – сказала Фаина. – На скамейке лучше.

— Что мы, стриптиза не видели, что ли? – заметил Макаров.

— Вот именно! – ответила Фаина. – Я так тоже умею задом вертеть.

Вовка прихватил из бара пакетик соленого арахиса и кидал в рот по одному и звучно жевал.

— Я хочу орехов! – капризно вытянув губки, сказала Фаина.

Макаров отдал ей пакетик и смотрел, как она откусывает от лапоточка по кусочку мелкими, словно светящимися зубками.

— Хотите, я устрою Вам стриптиз? – спросила Фаина, поднимаясь со скамейки.

— Не здесь! – строго сказал Вовка. – Пошли в «Лукоморье».

Вход в таверну преграждала массивная цепь, возле которой топтались два охранника, наряженных котами. Коты получились большими и толстыми. Один белый, другой черный. Коты потребовали сразу пять тысяч.

— Я со своей! – сказал Макаров.

— Она не лесби? – уточнил белый.

— Она нормальная! – сказала Фаина. – Она желает возлечь и возжелать, тьфу, возжелать и возлечь.

Столовую внутри здорово переделали, полностью разломав перегородку, отделявшую столики от котлов и жаровочных шкафов, от которых осталась одна плита, где, сверкая белыми ляжками, непрерывно двигалась дородная повариха. Тут было самообслуживание, и Макаров взял два коктейля «Кровавая Мэри» и одну порцию шашлыка. Бармен, еще один кот, полосатый, хотел, было, смешать все ложечкой, но Макаров его остановил. «В каждый стакан по соломинке, и все!». Кот налил в большие стаканы до половины томатного сока, а сверху осторожно налил водки «Абсолют».

— И две соломинки, – напомнил Вовка коту.

«Кровавая Мэри» добила Фаину. Она, вместо того, чтобы тянуть напиток через соломину, энергично смешала слои и стала прихлебывать через край. Скоро ее повело, и она стала валиться на бок. Макаров показал коту наверх, а тот два слегка растопыренных пальца. Две тысячи. Вовка отдал две бумажки, и кот помог дотащить Фаину до двери на втором этаже. Там они раздели ее и уложили на широчайшую кровать. Фаина лежала на спине, храпела и натужно икала, а Макаров, тоже голый, гладил ее крепкое молодое тело с рыжеватыми волосками под животом и готовился к самому главному. Он уже приставил напряженный член к входу девушки, как вдруг она икнула особенно сильно, и ее вырвало фонтаном.

В Вовкином проживала мать с двумя сыновьями-близнецами. «Смотрите, какие они!», – с гордостью говорила она. – «Как огурчики!». Они и, правда, были похожи, но стали «огурцы» попивать и крепко. Мать умерла, а сынки как с цепи сорвались, стали пить и драться. Вскоре один умер, задохнувшись собственной рвотой, а другой, оставшись без брата-собутыльника, повесился. Помня об этом, Макаров быстро повернул Фаину на бок, и ее рвало уже на линолеум. В комнате сразу запахло кислятиной, и Вовка открыл окно в ночь.

Он сидел и смотрел на ночной город. Где-то сверкала электросварка, неподалеку гремел трамвай, в баре «Якорь» по-прежнему гремела музыка: «Fly, robin, fly. up, up to the sky»… Надо же, какое старье крутят!

На лестнице раздались тяжелые шаги. Сначала Макаров подумал, что явились коты выкинуть его и Фаю на улицу, но нет. Это пришла повариха с пылесосом в толстой руке и сумкой в другой.

Она была в белом халате, а поварской колпак сняла.

— У нас хорошая звукоизоляция, – сказала она, потянув носом. – А вентиляция плохая. Когда наверху что-то происходит в этом роде, меня посылают прибраться. Я тут и повар, и уборщица, и бухгалтер.

— Раз надо, убирайте, – пожал голыми плечами Макаров.

На вид поварихе было лет сорок, сорок пять, не больше. Она, низко нагнувшись и выпятив широкий зад, ловко снарядила пылесос и принялась им орудовать. Он еле слышно гудел, выбрасывая ароматную жидкость на пол и тут же ее всасывая, а Вовка, сидя в кресле, смотрел на ее гладкие белые бедра и разгорался желанием. За поварихой тянулась чистая дорожка, она уже прошла первый раз и теперь отступала, промывая пол второй раз. Она почти закончила и собралась выключить свою машину, но наткнулась задом на Вовкин член. «Трусы не порви!», – сказала повариха, и сама стянула тонкие панталоны.

Она охнула, когда Макаров вошел в нее, но успела предупредить: «Ты вытащи, когда кончать начнешь!», и Вовка кивнул. Говорить он уже не мог.

Внутри повариха была, словно разъезженная сельская дорога в распутицу, очень мягкая и мокрая, и очень широкая. Макарову пришлось немало потрудиться, пока он почувствовал приближение сладости. Он сделал так, как договорились, выхватил член, который уже дернулся один раз, а повариха успела достать из сумки высокий стакан и подставила его под пульсирующий фонтанчик спермы. «Ни капли мимо!», – вспомнил Макаров рекламу чая в пакетиках и хихикнул. Перед ним две обнаженных женщины, а он спускает в стакан, как бык-производитель под присмотром опытного зоотехника!

— Это для коктейля, – пояснила повариха. – Но надо еще. Сможешь?

Вовка отрицательно затряс головой.

— Через час, а, может, два.

— Долго! – разочарованно протянула повариха. – Надо быстро. Попробуем массаж этой, как ее, простатени?

— Простаты? Через жопу, что ли? Я не пидор!

Возмущению Макарова не было предела, но повариха махнула рукой.

— Я этих пидоров за версту чую. Есть способ не через жопу. Попробуешь?

Вовка кивнул.

— Тогда ложись на спину.

Она, повернувшись широкой спиной, копалась в своей сумке и приговаривала:

— Я ведь, парень, не всегда поварихой была. Я санитаркой была двадцать лет, и много чего насмотрелась. К примеру, был у нас старичок с аденомой, уж так мучился, болезный. Все по-маленькому сходить не мог. Так мы у него гной отсасывали, пока чистый секрет не пошел.

— Ну, и как старичок, выздоровел?

— Не-а. Помер от разрыва сердца. Ну, вот, готово!

Она повернулась и показала Вовке тонкую металлическую трубку, заканчивающуюся трубочкой гибкой и прозрачной.

— На вот, сиську помни, может, встанет, – сказала повариха, подставляя под его руки свои пышные мягкие груди. – Нет, не встает. Тогда так…

Вовка лежал на спине, сложив руки на груди, как мумия фараона, а повариха ввинчивала в его член длинную металлическую трубку, все время проверяя уретру, глубоко вошла трубка или нет. Немного жгло, но было вполне терпимо. Наконец повариха нажала пальцем на простату.

— Ну, вот, дошла! Теперь немного массажа и все!

Она быстро-быстро нажимала на простату снаружи, шевелила трубку, и сжимала до сладкой боли Вовкины яйца.

Все-таки повариха была умелой санитаркой. К тому же, поняв, что Макаров находится на грани, она втянула ртом воздух через гибкую прозрачную трубку, словно жадный курильщик, неделю просидевший без табака. Ее выпуклые щеки сделались впалыми, и Вовка снова зафонтанировал, как сумасшедший кит, цикнув раз пятьдесят против обычных двадцати – двадцати пяти.

Она снова собрала Вовкину сперму в высокий стакан и удовлетворенно кивнула: «Теперь нормально!». Затем добавила виноградного сока из пакета и размешала все обычной соломкой для коктейля. Попробовала и сказала:

— Я назвала его коктейль «Молодость». Очень оживляет!

— Вы патент возьмите, – посоветовал Макаров. – Сейчас все берут патенты на всякую ерунду.

— Это мысль, сынок! – обрадовалась повариха. – Надо попробовать.

— А там, глядишь, и «нобелевка» замаячит! – пообещал Вовка. – Бешеные миллионы!

Макаров зевнул. Повариха допила свою «Молодость» и ушла вместе с пылесосом и бешеными трубками, а Вовка крепко заснул возле похрапывающей Фаины.

Утром, когда таверна «Лукоморье» еще спала, Макаров проснулся от шума. Фаина металась по комнате, держась за голову обеими руками. Она собиралась на работу. Ей было плохо.

Заметив, что Вовка проснулся, она, кривясь от негодования и головной боли, накинулась на него с кулаками.

— Ты… меня… напоил и обесчестил… негодяй!

Макаров, шутя, отбил ее наивную атаку и сжал в объятиях.

Фаина заплакала от бессилия.

— Ну, скажи, скажи, сколько раз ты меня трахнул?

— Ни разу, – спокойно сказал Макаров. – Дядькой клянусь!

— Каким дядькой? Моим?

— Своим. Тем самым, чьи деньги ты вчера выносила. Он сейчас в больнице, так что мне не до шуток.

— Ладно. Только ты моему дядьке не говори, ладно? Ну, что мы вчера гуляли.

— Ладно. А кто твой дядька?

— Вот тебе и раз! Мой дядька Петр Иванович Глебов! – гордо сказала Фаина. – Я у него в секретарях числюсь.

— Не скажу! Пусть это останется нашей тайной. Маленькой военной тайной!

Они вышли на рассветную улицу. Повариха мела крыльцо, энергично размахивая метлой. Они прошли мимо, но бывшая санитарка ему помахала, как старому другу. Фаина этого не заметила. У нее все еще болела голова.

Какая там следующая остановка? «Седьмой троллейбусный парк?». Отличная, хотя и опасная…