Продолжение Начала или Отпускник – 13

Через подвинутый к окну стол, Большаков любовался красками вечернего неба, оценивая многочисленные оттенки кадмия. Ярче всего они пылали на западе, где-то за Обью. Борис не причислял себя к художникам-пейзажистам, но такие закаты брали, что называется, за живое…

На смену эстетическому созерцанию далёкого заката в голове ценителя прекрасного появилась суета ипостасей. Эти «советчики» рассуждали о том, когда шефу стоит принимать порошок проводника Степановича, а когда воздержаться.

Опережая предусмотрительного конкурента по мозговому Олимпу в голове шефа Бориса Петровича, ипостась по имени Я торопилась вернуть себе прежнее главенствующее положение:

«Если ты, мой патрон, надумаешь оприходовать всех троих, брось в стакан с чаем восстановительный порошок. Размешай и выпей за десять минут до процесса. Будет действовать четыре часа. Но я бы советовал сегодня с этим марафоном не спешить. Еби только Светку, но так, чтобы Клавдия всё слышала. А лучше – видела. Для этого включишь ночник. Он, у изголовья кровати. Пусть, молодая жена, укатившего в Сумгаит Михаила, заводится. Дрочит себя, на вас со Сеткой глядя. На вторую ночь, когда всё повторишь, эта непорочная овечка сама ляжет под тебя! А если заведётся в первую ночь, тогда придётся ебать обеих… Тут без порошка не обойтись! И пусть Клавка вкусит сладость первой измены. Потом уже будем развращать её вне дома, по той программе, что наметили. На людях…»

Большаков понимал, что в этой торопливой тираде третьей ипостаси есть разумное зерно. Но перед свиданием с Ксенией китайский порошок решил не употреблять. Был уверен в своих силах.

Другое дело ночная «баталия» с двумя девицами по очереди… А возможно, сразу с двумя… Девки ретивые – кровь с молоком, могут помочь завести друг дружку… Тогда, и козе понятно, без порошка не обойтись…

При мысли о молоденькой жене Михаила солдат блаженно усмехнулся. Он начинал испытывать чувство, какое пробуждается в гурмане в предвкушении любимого блюда.

Он почти летал в облаках предвкушения, когда услышал за спиной голос хозяйки:

— Укладывайтесь. – Посуду помою сама…

Молодицы сразу определились, кто за кем принимает душ. О чём-то весело беседуя удалились. А Большаков, громко сообщив, что ему нравятся вечерние пробежки, стал бочком пробираться на кухню, чтобы не выявить явную реакцию «малыша» на сладкие мечтания о Клаве.

Здесь он заменил надоевший за день мундир на спортивное трико. Подумав, заменил плавки на свободного покроя трусы (попутно щёлкнув нетерпеливого «малыша» по его наглеющей залупе), зашнуровал кеды и сказал заглянувшим в дверной проём кухни помывшимся девчатам, чтобы те отправлялись спать, а он, набегавшись, придёт устраиваться позже. И добавил, подмигнув:

— Только ночник не тушите, а то, нечаянно, забреду в потёмках на ваш диван, потом верещать будите…

— О-хо-хо, как мы испугались! – засмеялась Светлана. Хотела ещё что-то добавить, но Клавдия, прыснув от смеха, подхватила свояченицу под руку и обе девушки в прекрасном настроении, отправились укладываться спать в гостиную.

За окном догорала вечерняя красота. Надо было отправляться на исходный рубеж предстоящего блядства…

…

Большаков сидел на ближайшей скамье от памятника Трудовому Подвигу Ленинградцев, в позе отдыхающего балбеса: откинувшись на удобную спинку, закинув ногу на ногу, беззаботно посматривая по сторонам. Мимо спешили припозднившиеся прохожие. Мило воркуя, двигались влюблённые парочки. Шаркая подошвами, и постукивая палочками прогуливались пенсионеры. Прошмыгнули, зыркнувшие в его сторону юные хохотушки.

Этих можно было запросто подцепить, но наш гренадер интересовался только замужними тёлочками. К тому же сегодня он, что называется, был нарасхват…

Где-то над Обью окончательно увядала вечерняя заря. Последние её полосы отдали дань ушедшему дню и растворились окончательно. В аквамариновом небе заискрили первые звёздочки. Некоторые из них были особенно яркими.

Запрокинув голову Большаков, смотрел на них с мыслями, что, где-то там, в большом космосе сейчас летают созданные руками человека спутники и космические станции.

«В них работают хорошо тренированные и очень умные специалисты, выбранные из тысяч претендентов на право быть космонавтами. Эти гомо-сапиенс заняты чем-то научным. Их интересуют только плановые исследования. Возможно, они даже не помышляют о сексе… Это естественно. Избранным не до банального траха. Тогда как внизу, под ними, миллиарды людей таких, как он – рядовой Советской Армии Борис Петрович Большаков и просто гражданские разных стран и континентов, безостановочно сношаются и множатся. Словно кролики…

Довольный таким сравнением Борис Большаков улыбнулся.

«Странно, что в детстве почти все мальчишки мечтают стать космонавтами, – продолжал рассуждать он. – А теперь? Предложи ему в данную минуту отправится ТУДА, скажем, на полгода. Согласился бы? Да, конечно, нет! Ни за какие посулы. Да он на земле, пока те летают, столько баб переебёт и такое потомство после себя оставит, что пользы для продолжения жизни на Земле от него станется поболее чем от этих… в невесомости…»

Рука Бориса благодарно потеребила полуспокойного «малыша»:

«Вот кто знает, что я в этом деле прав! – снова улыбнулся наш отпускник. – Не исключено, что и верная жена «избранного» однажды окажется на этом шалуне… Ведь кто-то их пользует, когда мужья решают космические проблемы…»

Борис увидел между кронами деревьев быстро перемещающуюся «звёздочку». Возможно, это был высоко летящий самолёт, а возможно и космический корабль. Хотел уточнить через сжатые в кулак пальцы, оставив между ними крохотное отверстие (так учил отец, показывая, как можно усилить дальнозоркость), но тут в сгущающуюся синеву вторглось постороннее свечение. Это начали набирать силу ртутные лампы наружного освещения. И, притягивающая красота ночного неба – звёзды, стали почти неразличимы.

Один из светильников находился как раз над скамьёй, где сидел Большаков.

Разочарованно вздохнув, наш повеса опустил взор в сторону прямолинейной стелы, освещённой узкими лучами наземных прожекторов. Где-то должна появиться его «крольчиха».

Пространные размышления о космосе не спешили покидать «умную» голову:

«Говорят, что у космонавтов на их научных станциях имеется такая оптика, что они могут ОТТУДА свободно читать заголовки газетных статей… Даже в темноте… А уж людей и подавно. Возможно, именно в эту минуту наблюдают и за мной… Ну, что ж…»

Большаков поднял к небу руку и помахал любопытствующим:

«Смотрите в свои сверхмощные телескопы и завидуйте рядовому шестой роты, восемьдесят пятого мотострелкового полка, как он будет жарить сегодня, завтра и всегда самых аппетитных, самых красивых, самых изящных тёлочек. Не каких-то там пэтэушниц, ломающихся старшеклассниц или дешёвых давалок, а законных, окольцованных и верных жёнушек будущих рогоносцев. Сладеньких, не болтливых, охочих до секса… Адью, господа! Глазейте и пускайте слюни. Настраивайте аппаратуру. Ко мне уже пришли…»

К скамье, где сидел наш «философ» быстрым шагом приближалась Ксения Александровна. Она была в светлом платье.

Мгновенно позабыв о монологе с «избранными», Большаков залюбовался лёгкой походкой и стройностью фигуры долгожданной приятельницы.

А зазноба, не сбавляя скорости, продефилировала мимо!

Лишь, когда светлое пятно Ксениного платья остановилось в плотной тени соседнего дерева, догадался – жёнушка Клима Ивановича не хотела быть случайно замеченной с посторонним парнем в ярком пятне ночного фонаря.

Борис понимающе усмехнулся «сделал» фонарю ручкой и вальяжной походкой отправился получить заслуженное.

…

Найдя самую неосвещённую скамью, любовники устроились друг возле дружки, взялись за руки и, как пишут многоопытные романисты: «Их сердца громко забились, дыхания участились, а горячие губы слились в страстном поцелуе…»

На самом деле оба торопились. Ибо ценили быстро бегущее время. Большаков искал путь к упругой груди спортсменки Ксюши, а ладошки Ксении Александровны – через тонкое трико тискали столб несгибаемого «малыша», уговаривая нетерпеливого любовника девичьими забубонами:

— Перестань, пожалуйста… Не так сразу… Увидят же… Не надо…

— Да чего там… В первый раз что ли?..

Слыша неразборчивый шёпот, в их сторону поглядывали и… проходили мимо, понимая, что «это дело молодое, само собой разумеющееся…»

Именно так высказалась, слабо что видящая в такой темноте, парочка старушек, которым (автор уверен), было что припомнить из прошлых ночей своей юности.

Те, кто деловые, проходили, не пялясь по сторонам. У них были свои, срочные проблемы. А те, что шли под ручку, придерживаясь принципа: «Мы – сами по себе, и вы тоже. Мы вас не трогаем, и вы нас не цепляйте…»

Правда, одна такая парочка, не рассмотрев в темноте, что место уже занято, повернула было к желаемой скамье, но вовремя отреагировав на светлое пятно Ксюшиного платья, произнесла юношеским фальцетом:

— Пардон, месьё! – и продефилировала мимо.

— Видишь, мы тут сейчас нафиг никому не нужны, – шепнул Большаков Ксюше, напуганной таким количеством случайных свидетелей.

Его пальцы опять занялись происками с пуговичками, которые дрожащая пташка успела стремительно застегнуть.

— Да не бойся ты так. Никто ничего не увидит, – нашёптывал, «Ленинградский Казанова», протискивая наконец руку за отворот платья.

То, что под ним оказалось, раздосадовало:

— Сними, – велел он требовательным голосом.

Помешкав, Ксения Александровна подняла согнутые в лотке руки, поискала нужные крючочки и через рукава летнего платья извлекла необдуманно надетый бюстгальтер.

Борис небрежно кинул эту, ненужную при свиданиях вещицу на лавку сбоку от себя, и занялся желанными «дыньками» любовницы. Гладил, мял, тискал. Покручивал торчащие сосочки.

— Не так сильно, – еле слышно произнесла Ксения Александровна.

Она закусила нижнюю губу, чтобы сдержать готовый вырваться наружу стон вожделения.

«Что я творю? – корила она себя, насторожённо оглядываясь по сторонам и покусывая губки. – Ведь нас могут увидеть на фоне дальних освещений… Или при свете автомобильных фар… Надо это прекратить… Но он так настойчив, так горяч… О милый мальчик! Разрешу немного поласкать грудь и на этом – всё! Всё, всё, всё… Ах, какой проказник…

По этим отрывистым метаниям мыслей взрослой, замужней женщины, мы с читателями понимаем, что Большаков распалялся всё сильнее.

Придавив податливое тело к спинке скамьи, он припал лицом к уже доступной груди. Гулял страстными поцелуями, изголодавшимся ртом по женскому телу с упругими полушариям, жадно втягивал ареолы сосков, покусывал возбуждённые столбики титек зубами, пощипывал пальцами.

В общем, вёл себя как допущенный к учительнице старшеклассник. Но при этом показной горячкой, холодным умом обдумывал слова, способные направлять половой инстинкт совращаемой жены Клима Ивановича к готовности принять «малыша» туда, где тот ещё не был. Для этого в кармане спортивных штанов Большакова находился заблаговременно припрятанный тюбик медицинского вазелина.

О! Эти планы были грандиозны! А лобзания женских грудей были лишь достойной прелюдией к заключительному чпоку учительницы физкультуры в очко.

Совершив вступительную партию предстоящего «концерта», солдат приступил к организации игры на «флейте». Отыскал не прижатую его телом левую руку девушки и положил доверчивую ладонью на «вершину» трико, где она уже несколько раз побывала. Мол – не оставайся здесь, и «малыш» тебе явится в голом виде…

— Милая. Сегодня у нас будет контрольная, самая важная закачка малафьёй твоей матки, – шептал Большаков. – Это будет гарантия твоей будущей беременности… Я не спрашиваю на это твоего разрешения. Всё уже обговорено заранее… Осталось только завершить начатое… Начни, как всегда, с минета… Рядом со случайными прохожими… Это заведёт меня по-настоящему. Приступай.

Позабыв о принятом минуту назад «окончательном» решении оставить сегодняшние отношения на стадии «невинных» поцелуев, Ксения Александровна потянула резинку трико и трусов в сторону, склонилась над пахучей головкой, зашептала, обдавая залупу горячим дыханием:

— Так и просишься наружу, шалун ты этакий… Большой, крепкий… неугомонный… Тебе мало, что был во мне уже сегодня дважды? Ещё хочешь? (Про двойной минет, она как бы, «забыла»). Снова готов к подвигу? Сколько в тебе неуёмной силы, желания… Вечный источник жизни. Созданный природой для нас, женщин… Вот уедешь и буду я скучать по тебе… Где я найду такого молодца?.. Разве что…

Ксения Александровна ощутила неимоверный жар своих щёк. Она не могла поверить, что мгновение назад подумала о своих учениках – десятиклассниках, почти сложившихся юношей. Мужественных и красивых, у которых этой природной силы хоть отбавляй! Именно о них говорили они с Борисом в пылу страсти, на супружеской кровати… Про Андрюшу Салютина и Вову Куцена. Стыд то какой представлять, что эти мальчики будут ебать её где-то под лестницей, ведущей в спортзал… Сразу оба…поставив раком…»

Именно в эту секунду, почувствовав, что женская ладошка сначала легонько сжала, а затем крепко обхватив «инструмент любви», начала неистово дрочить набрякший хуй, Большаков сделал первый в этот поздний вечер «французский» поцелуй.

В ответ уловил судорожное выгибание спины замужней любовницы.

«Да она спускает!» – радостно завопил в голове Большакова азартный Борик.

«Мать честная! В самом деле, потекла», – удивился, обычно невозмутимый, Борис Петрович.

«Гарячая дэвочка. А прэтворялась такою пугливою, – цокнув языком, на грузинский манер произнёс «кавказский» парень Я. – Экономь врэмя, кацо. Начинай кармить… и ласкай попу…»

«Прямо здесь, на лавке?»

«Конечно! Положи на бок, пусть сосёт. А ты пальцами под платьице и – в очко! Растяни его для начала, потом, сам знаешь, что делать…» – «инструктировал» развратный Я уже не «грузинским», а нормальным, русским языком.

В позе лёжа у Большакова ещё никто не отсасывал. Немного отодвинувшись, он повалил ослабленное первым оргазмом Ксению боком на своё бедро:

— Дрочи, и готовь хуй к ебле, соска новосибирская! – напутствовал начавшийся процесс необычного минета солдатик.

Как в полусне, вспомнив, как она это делала во время похода в спальном мешке с будущим мужем, соска начала гонять колечком из двух пальцев по скользящей шкурке «вечного источника жизни», заглатывать толстый ствол широко разинутым ртом.

То, что мимо, буквально в нескольких шагах, проходили люди, о чём-то говорили, иногда смеялись, нашу учительницу уже не отвлекало. Идут – и пусть себе идут. Сейчас ночь, темно… Как в палатке… где она впервые отсосала Климу и проглотила… А в палатке они были не одни.. .

…

Откинувшись на спинку скамьи, рядовой шестой роты балдел от приятного отсоса и размышлял о том, что если бы десять дней назад он заранее знал, какие приключения ожидают его в этой поездке, то ни за что бы не выпендривался, когда ему поручали сопровождать красавицу жену казначея в этот замечательный город.

Подумать только, ведь он мог отказаться. Придумать отговорку, упереться (имел на то законное право!) и ничего бы того, что он сейчас получает, не было бы… Провёл бы время в скучнейшем перемещении в плацкартном вагоне через всю страну… Ну, перехватил бы, где-нибудь, случайную кошёлку для быстрого перепиха в тамбуре. И всё…

А сейчас он: и сыт, и обласкан, и ебётся чуть ли не весь день с чудной хозяйкой, имея на очереди уже развращённую жену казначея, и очень вероятную встречу с нераздобленной пиздой хозяйской дочки… А потом, возможно, и с теми, о ком говорил Клим – молоденькими жёнами, что греют свои попки на эстонском курорте Пирита…

«Да. – сделал солдат заключительный вывод, – ТАКОЙ отпуск ещё было придумать…»

Он глянул вниз на слабо высветившееся лицо увлечённо сосущей бляди, и подумал, что если бы не темнота, наверняка он бы узрел, что она ещё и улыбается…

Хотя, навряд ли. Слишком глубоко начал втягивать хорошенький рот залупу, мимо резвого язычка в глубину узкого горла.

«А ведь утром эта замужняя училка даже не умела как следует ЭТО делать! – изумился ёбарь. – Всего два урока по глубокому минету и вот, такой приятный результат!

Поглаживая шелковистые волосы припавшей к его паху училки, наш «кормилец» ласковым голосом шептал в навострившееся ушко:

— Соси, моя хорошая, старайся… Солдатская малафья полезная…

Но спускать в глубокую глотку Ксении Александровны Борис не торопился. Мыслил о аккуратной попочке, которую планировал раскупорить с помощью вазелина и хорошей смазки густой спермы, направленной в начальный участок прямой кишки…

Только начиная практику не следует забывать о том, что реальность иногда, выстраивается без учёта наших планов.

Большаков уже хотел менять позицию. Отлучить ебущуюся ртом училку от «малыша», увести обескураженную блядь за спинку скамьи и там – перегнув, задрать подол, сдёрнуть трусики и…

Одинокий прохожий неожиданно остановился где-то рядом и направил слабый, мерцающий луч света в сторону укромного местечка наших «кроликов».

По неравномерному пучку света, Борис сразу догадался, что в руках у этого, невесть отколь взявшегося мудака – фонарик с симпатичным названием «Жучок». Об этом свидетельствовал жужжащий звук динамо, вращающегося путём сжимания и разжимания пальцев кисти.

Светлое платье лежащей на скамье Ксении Александровны и её голые ножки были отчётливо видно и при таком неравномерном освещении.

Мудак спросил сиплым прокуренным голосом:

— Девушке не хорошо?

И, вот ведь сука! Сделал шаг к облюбованной «кроликами» скамье!

Прикрыв ладонью лицо вздрогнувшей Ксении, Большаков ответил резким и грубым:

— Проваливай! С девушкой всё нормально. Ей ОЧЕНЬ хорошо.

Мужик перестал давить пальцами на динамо, развернулся и ушёл куда-то в сторону…

…

«Сволочь! Такой кайф поломал!» – ругнулся про себя Борис и наклонился над замершей девушкой:

— Ты как, жива? Не беспокойся. Я закрыл твоё личико.

Ксения Александровна осторожно выглянула из-под Борисовой ладони. Шёпотом спросила:

— Ушёл?

— Ага.

— Я так испугалась. Жуть.

— Хорошо, что не откусила, – грубо пошутил, обескураженный незапланированным «антрактом» солдатик.

Ксения Александровна тихонько хихикнула, села и потрогала обслюнявленного ею «малыша»:

— Ишь какой! Не испугался… стоит…

— Может продолжим?

— Нет. Давай уйдем в другое место. Вдруг этот маньяк. Ещё вернётся…

— С чего ты решила, что маньяк?

— С фонариком, ночью, подглядывает… Уличное освещение есть, а он с фонариком. Давай уйдём…

— Домой?

— Не. Мне ещё хочется…, – помолчала и добавила: – Только что-то почувствовала, а тут этот…

— Вошла во вкус?

— Агаебатьсяхочу! – сказала Ксения Александровна слитной скороговоркой. И видимо зарделась, так как, быстрым движением пальцев коснулась своих мокрых губ. После этого, оправдываясь, произнесла: – Уедешь. Останусь одна-одинёшенька. Хочу успеть… получить побольше… Чтобы вспоминать…

— Было бы о чём горевать! – хмыкнул Большаков. – У тебя под боком, в школе взрослых пацанов, чуть ли не взвод! Ебись с ними поочерёдно и получай удовольствие…

— Вот ещё, что придумал! Они же дети…

— Ага. Всего на два года младше меня.

Помолчали. Большаков заправил смелого «малыша» в штаны, взял Ксению Александровну за руку:

— Ладно, пойдём. Есть тут одно местечко… Присмотрел заранее. Никто не потревожит…

— Далеко?

— Рядом. Да ты его знаешь…

Полуобнявшись, парочка двинулась путём подсказанным Большакову рыжим девятиклассником. А следом за ними неслышно ступая двинулась тень пригнувшегося человека…

…

Перед знакомым зданием Ксения Александровна остановилась, ахнув:

— Так ведь это моя школа!

— Неужели? – «удивился» Борис. – Ну, так даже лучше. Буду тебя ебать, а ты представляй, что это делаю не я, а твои любимые ученики. Как их там по имени? Андрюша и…

— Володя…

— Вот, вот. Замечательно. Им и будешь подмахивать… Тут, и скамейка есть. Не такая, как на бульваре, но тоже для нашей миссии удобная. Со спинкой… Вот, присаживайся…

— Для чего?

— Для миссии полного и окончательного оплодотворения вашей, мадам… то есть, нашей совместной яйцеклетки…

Ксения Александровна довольная таким полным, юморным объяснением, громко фыркнула. Провела ладонью по поверхности скамьи – нет ли пыли? (всё-таки платье на ней светлое, а явиться из «гостей» в выпачканном, не хотелось), но вспомнив, про дневной ливень, смело уселась. Да ещё подвигалась для удобства – туда-сюда, попочкой хорошенькой гимнастки.

Скамья была слишком знакома учительнице физического воспитания, чтобы заподозрить в отполированных школьниками досках случайный гвоздик или опасную занозу. На этой скамье, перед началом спортивного урока, она велела оставлять свои вещи ученикам. А теперь её должны были на этой скамье, как следует, выебать. Этот факт заводил Ксению Александровну до дрожи в спине. До сладкого щекотания внутри живота и в районе копчика. До явственного ощущения, разгорающегося в паху пожара и желания снова и снова чувствовать в себе ТАМ, между ног твёрдый хуй не мужа, а постороннего, пусть даже случайного, мужчины.

Едва справляясь с непреодолимым предвкушением, она подумала, что становится ненасытной блядью. И эта мысль её не покоробила, ни испугала, она лишь глубокомысленно усмехнулась.

Большаков встал перед ней приспустив спортивное трико и «семейные» труселя. Его полуопавший член тёрся по губам, готовой до блядства суки.

— Сегодня у тебя будет первое свидание с Андреем, – говорил солдат. – Как его по фамилии?

— Салютин…

— А его дружка?

— Вова Кобзев…

— Во. Начинай говорить им обоим что-нибудь хорошее, такое от чего писюны пацанов будут вставать. Чтобы тебе помочь, я буду говорить за них. А ты закрой глаза и представь эту картину… Закрыла?

— Да…

— Кому сначала будешь дрочить?

— Андрюше…

— Так бери и дрочи, – Большаков сунул уже встающего «малыша» в прохладную ладошку своей дичи.

В темноте, слегка разбавленной уличным освещением, он видел потрясающе красивое личико жены Козленко, которой предстояло участие в ролевой игре, где она принимала роль «вафельницы», по очереди отсасывающей хуи у своих учеников.

Это был важный момент обучения жены Клима Ивановича распутному блядству. По крайней мере в её начальной истории будущего распутства.

Мимо школы, по улице, что была за решётчатым забором, не далее десяти метров, осветив на мгновение нашу парочку, проехал легковой автомобиль. В секундном свете фар, Большаков увидел, что сидящая перед ним жертва хороша и желанна.

«Ну, что же, придёт и мой черёд…»

Сквозь шум поехавшей машины Борис услышал (или догадался по движению тёплого воздуха изо рта Ксении Александровны), прозвучавший к нему вопрос:

— Может не надо?

Ответ поставил бедняжку в безвыходное положение:

— Ты же хочешь у них отсосать, получить сладкую спермы? Начинай!

— Здравствуй, Андрюша…

— Здравствуйте, Ксения Александровна. Как вам мой хуй?

— Он у тебя такой большой…

— Если подрочите станет еще толще

— Я хочу его лизнуть… Можно?

— Заебись! Давно хотел предложить вам это… Но не решался… Тут рядом Вовчик стоит. Дрочит… – Большаков говорил чужие слова и начинал сам заводиться, опасаясь, что не вытерпит, и, таки, сам спустит…

— Напрасно опасался. Я ещё в девятом классе тебя приметила… И хотела…

— Чтобы я выебал вас в рот?

— Да…

— Прямо сейчас?

— Да…

— Вот сука! А мы с Вовкой столько терпели. Каждый день на вас дрочили. Всё мечтали выебать прямо в раздевалке. Поставить раком и с двух сторон сразу… – Большаков хлопнул Учительницу восставшим членом по носу, по щекам, по губам. – Так чего ждёшь? Разевай рот, сука классная! Сейчас получишь, что хотела… Козочка титькастая!

«Малыш» вошёл сразу и глубоко.

При слове «козочка» Ксения Александровна расслабилась и провалилась в другой мир, где её имел самый красивый, самый рослый мальчик десятого «А» – Андрюша Салютин. Ведь только он называл её не по фамилии Козленко, а ласково – Козочка… Это было неимоверно! И настолько реально, что внутреннее возбуждение растворённого в экстазе тела, стремительной волной поднялось и ударило по вискам. Нечто ослепительное, яркое, неимоверно сильное, подхватило и унесло куда-то ввысь. Там закружило и, внезапно, взрывалось!

Бедняжка закатила глаза и потеряла сознание.

Если бы не руки Большакова жена Клима Ивановича рухнула бы со скамьи на землю.

«Ой!» – «вздрогнул» испугавшийся такого бурного оргазма, Борис Петрович.

«Эк, как нашу училку разобрало!» – порадовался придумавший этот сценарий паскудный Я.

Радости не слишком чувственного Борика не было придела.

А сам Большаков не на шутку струхнул:

«Не слишком ли низко я действую? С такими ролевыми играми можно и кирдык получить!»

Ипостаси принялись хором уверять шефа, что всё не так скверно. Просто девочка оказалась слишком тонкой натурой, не привыкшей к столь смелым фантазиям, и получила такой глубокий оргазм. А разумный Борис Петрович, чьё мнение в данный момент растерянности для нашего солдата было особенно важным, «сказал»:

«Постигая различные приёмы искусства любви, не стоит разделять свои навыки на высокие и низкие. Важен результат. А пока вы, мой патрон, видите лишь внешнее появление партнёрши, не зная окончательного итога. Уверен, когда дамочка очухается, она вас приятно удивит…»