Продолжение Начала или Отпускник – 8

Когда семья Козленко узнала, что сопровождающий Светлану с дочерью солдат, должен задержаться на пару дней в Новосибирске «по служебным делам» и для этого он поедет искать место в гостинице, родственники старшего лейтенанта воспротивились.

— Чего это ты будешь тратить деньги на гостиничный номер! – сказал (без особого энтузиазма), Козленко старший. – У нас, конечно, не пошикуешь, но в походных палатках, как-то размещались. И все были довольны. Если хочешь знать, в походной палатке наша семья получилась. Вспомни, Ксюша, – обратился Клим Иванович за поддержкой к жене.

Та очень быстро посмотрела на гостя.

Борису показалось, какое-то мгновение она была в замешательстве признаваться ли постороннему человеку в интимных подробностях семейной жизни. Однако под строгим взглядом мужа, подтвердила:

— Да…

Клим Иванович тут же начал вспоминать о лыжных походах на Приполярный Урал, про холодную ночёвку в верховьях реки Косью с последующим восхождением на высшую точку Уральского хребта гору Народную.

— Это там мы попали в жутко холодную ночёвку. С нами была походная печка, но дров топить её всю ночь не хватило. Пришлось греться спиртиком и… – рассказчик выразительно посмотрел на Ксению Александровну. – чего греха таить, любовью.

— Папа! – протестующе воскликнула дочь.

— А что? – пожал плечами бывалый турист. – Тут все свои и вполне взрослые люди. Кроме… – Клим Иванович посмотрел на играющую с подаренной куклой внучку, – кроме Аллочки. Так ей это не интересно.

И продолжил с той же интонации невозмутимого рассказчика:

— Потом была зимняя Карелия – по Хибинской и Ловозерской тундре. Зимний Алтай с попыткой взойти на Белуху. Сплав по Катуни. Лыжная пятёрка по Плато Путорана на Таймыре. Здесь Ксюша снова была со мной… Клава, принеси фотоальбомы тех походов. Они в нашей спальне, на этажерке с учебниками лежат…

— Знаю, – сказала Клавдия и легко выскользнула из зала.

Через пару минут на столе перед гостями появились объёмные альбомы с фотографиями походов. Были в альбомах фотоснимки водных сплавов по горным рекам и озёрам. Но более всего имелись альбомы зимних путешествий, где встречались фото с шатровой палаткой среди сугробов на лапнике, костёр, разведённый на спиленных лиственницах, и другие экзотические эпизоды зимнего быта вне цивилизации. Бородатые, заиндевелые лица мужчин – суровых покорителей бескрайнего Севера. И рядом с ними – симпатичное личико девушки в штормовке отороченной по канту капюшона светлым мехом полярного писца.

— Это наша мамочка, – пояснила Клава. – Правда, она здесь очень красивая?

— Правда! – искренне подтвердил Борис.

Тут же, это признали и Светлана, и маленькая Аллочка, сказавшая, указывая пальчиком на понравившееся фото:

— Снегурочка!

«Этой Снегурочке нужен Дед Мороз с крепким членом», – тут же, не утерпел без подобного комментария постоянно озабоченный Борик.

«Всему своё время! – планировал интимное рандеву с привлекательной хозяюшкой, наш целеустремлённый Я, – надо только улучить подходящий момент, что в таких стеснённых условиях не так-то легко угадать…»

«А получить от «Шкафа» не боитесь?» – напомнил про бывшего штангиста осторожный Борис Петрович.

Тёрки между ипостасями Большакова не интересовали – терпится «народ» и пусть себе терпится. Его больше впечатлили виды неведомого района Страны и смелость людей, идущих на лыжах, среди тиснивших пространство отвесных гор, со странно-плоскими вершинами, с ниспадающими в долину застывшими водопадами. Борис даже не подозревал, что такие горы и эти гигантские ледяные водопады где-то есть.

— Горный массив Плато Путорана на севере Красноярского края? – спросил он туристскую семью, воспользовавшись быстрой подсказкой всезнающего Бориса Петровича. – Какой труднодоступный район! С таким сложнейшим ландшафтом! – восклицал солдат над снимками, доставляя хозяину альбома удовольствие и зарабатывая на этом немалые дивиденды в свой адрес. – Особенно хороши вот эти фотографии. С застывшими водосбросами. Снимки хоть и чёрно-белые, но я представляю, как эта, стылая вода излучает изумруд. Не всякому путешественнику удаётся сделать такое фото! Кто автор этого снимка?

— Моя Ксюша. После двухдневного движения по озеру Лама, помню, двинулись по руслу реке Бунисяк. В сторону перевала Собачий. Вот здесь, видишь, маленькая точка под сосулищами водопада… Это я. – пояснял довольный реакцией гостя Клим Иванович.

— Сравнительные масштабы поражают. Разве не рискованно стоять под этими, многотонным наплывом льда? Не страшно было?

— Мне нет. А Ксюша переживала. Помнишь?

— Да, – сказала Ксения Александровна.

— Вы смелый человек, – сказал голосом Большакова верный друг солдата Борис Петрович, сделав тем самым отличный ход в укреплении доверия хозяина квартиры к приезжему гостю.

«Брависсимо! – поздравил первую ипостась, знающий конечную цель этой беседы, главный стратег будущего блядства Я. – Теперь ночлег под крышей этого гостеприимного дома, нам гарантирован! Осталось «малое» – добраться пальчиками до писек мамы, с потом её доченьки!»

«Или наоборот», – добавил глумливый Борик. – Лишь бы засадить обеим!»

От приятной оценки гостя «Шкаф» был заметно доволен. Полуразвалившись в тесном для его большого тела кресле, он разглагольствовал:

— Суровый край, говоришь? Верно. И мы с Ксюшей там побывали. Четыреста восемьдесят километров, как в аптеке, на лыжах прошли! И ещё, примерно, с десяток по скалам. Где по верёвочным перилам, а где и на ледовых кошках. Это когда через перевал Собачий проходили, – с неподдельной гордостью заявил Клим Иванович. – Скажи, Ксюша.

Ксения Александровна кивну:

— Да…

Судя по всему, эта, хорошо сохранившаяся женщина с тонкими чертами лица и спортивной фигурой, не отличалась особой разговорчивостью. И Большаков невольно подумал: «Интересно, когда её ебут, она тоже хранить молчание, или как?»

«Ну, ну, – немедленно отреагировал Я, – ты уже начинаешь превосходить меня в выборе кадров для нашего «малыша». Нормально! Но обрати внимание на неудовлетворённую Клаву. Не успела девочка привыкнуть к семейному сексу: пару раз где-то на стороне, десяток перепихов в тесной хрущёвке, таясь от родителей – и всё! Разве для такой ядрёной девушки этого мизера достаточно? Только вошла во вкус, а муженёк взял, и на заработки укатил. Не вовремя он это сделал. У девушки меж ног огонь желания распалил и был таков. Рисковый парень, а более всего – дурной. Раздуть тот огонь до пожара умелому блядуну – раз плюнуть. У тебя, шеф, на это мало времени. Но на твоей стороне Природа. Уловил ситуацию? Немного поломайся и соглашайся ночевать в этой семейки будущих блядей. Ищи место для сна поближе к неудовлетворённой жене бурильщика…»

«Но я и Ксению хочу», – «сказал» третьей ипостаси Большаков.

«Одно другому не помешает, – «кивнул» Я, – Дерзай, шеф, и пусть эти дни пройдут в хорошем блядстве».

— Когда-нибудь попробую тоже побывать на Путоранах, – сказал Большаков вслух, – Хочу увидеть всё это своими глазами…

«Молодец! – похвалил патрона дальновидный Борис Петрович. – Снова хороший ход. Теперь тебя ни в какую гостиницу, точно, не отпустят.»

— Знаешь, что, Борис, – приобнял солдата Клим Иванович, – никуда мы тебя, дорогой, не отпустим. Переночуешь у нас. А я перекантуюсь на диване в туристском клубе. Не в первой. Когда нашим молодожёнам нужна была комната. Скажи, Ксюша!

И снова жена Клима Ивановича, смолчав, кивнула. Только глазами в сторону гостя стрельнула…

«Похоже, этот энтузиаст спортивного туризма, давно оставил свою супругу без тёплого внимания», – заметил наблюдательный Борис Петрович.

«А нам это на руку, – тут же подключился страстный любитель интрижек Борик. – Ксения Александровна бабёнка очень даже ничего. Как говорят в народе – в сорок пять баба ягодка опять. Не зевай, Большак, вручи бывшей спортсменке очередной приз в виде «малыша». Она того достойна».

«И похожего на тебя карапуза, – заметила третья ипостась. – Бабёнка вполне продуктивная…»

«Вот для нашего фаната зимнего туризма сюрприз-то будет…» – тихо хихикнул в кулачок интеллигентный Борис Петрович.

— Ну, что? Как решил? Остаёшься? – повторил вопросы Козленко.

— Ну, если вы настаиваете…, – «раздумывал» Большаков. – Если найдёте где уложить мои сто восемьдесят девять сантиметров…

(Как, наверное, заметил внимательный читатель, за девять месяцев службы, благодаря правильному рациону и активному образу жизни, наш герой подрос по сравнением с данными допризывной комиссии, аж на четыре сантиметра!)

— Вот и отлично!» – потирая руки обрадовался Клим Иванович. – И место для такого гренадёра отыщем, и харчи домашние у пользу будут. Ты, Боря, отпуск за что получил?

— Да так, случайно. – поскромничал рядовой шестой роты, восемьдесят пятого мотострелкового полка.

— Мне Стасик говорил, за выполнение какого-то особого задания командования, – подала голос Светлана. Она чувствовала себя несколько скованно из-за того, что не привыкла так долго оставаться без общего внимания.

— Ух ты! – удивилась Клава. – Расскажите?

— Ну разве что на ночь. Самое время для страшилок, – рассмеялся Большаков.

Клава и остальные охотно откликнулась на эту солдатскую уловку сохранить в секрете то, что не положено знать гражданским лицам.

После совместного завтрака семья Козленко разделилась. Климент Иванович отправился в турклуб, где он работал штатным инструктором. Клава, Света и её четырёхлетняя малышка, решили прогуляться по набережной Оби.

— Испить ситрицо и вкусить сибирского мороженного, – прокомментировала такое решение Светлана.

Звали с собой и Большакова. Но у того в голове было иное, связанное с молчаливой Ксеней, которая, по случаю приезда гостей, решила заняться уборкой квартиры.

…

Девочки уже спускались по лестнице, когда их догнал Борис и придержал за руку Светлану:

— Удели минутку, кое что скажу.

— Я сейчас, крикнула вниз по лестнице «Мэрилин» и охотно подставила губы для поцелуя.

Тот был слишком короткий, чтобы понравиться.

Светик надулась, хотела что-то сказать, но Большаков опередил, зашептал в самое ушко:

— У нас с тобой осталось две ночи. Последние. Хочешь оторваться по полной? Тогда слушай, что надо сделать. Признайся Клаве, что у нас роман. Страстный, без ограничений. Можешь всё взвалить на меня. Мол – страстный любовник, не сумела перед таким устоять и прочее, в том же духе. Поняла?

Круглые глаза «Мэрилин» округлились ещё больше:

— Не понимаю… Зачем?

— Затем, что после того, как Клавдия всё узнает, мы сможем заниматься сексом в её присутствии. Девочка будет притворятся, что спит (это её дело), а мы натрахаемся вдоволь. И в эту ночь, и в следующую. Всё! Беги вниз. Там уже заждались. Погоди…

На этот раз поцелуй любовника был по-настоящему хорош!

Стоит ли напоминать читателю о том, кто придумал столь хитроумную комбинацию совращения невинной души соломенной «вдовы» Клавдии Климовны?

Конечно же – Борис Петрович и незабвенный Я. Эта, симпатичная мне смесь ума и коварства, имела бы серьёзный союз первой и второй ипостасей, не будь между ними глупейшей второй ипостаси по имени Борик, который, перегнувшись через перила, прокричал голосом шефа на весь подъезд:

— Не забудь рассказывать подробности!..

Воистину, Господь всё в этом Мире держит в совершенном равновесии.

…

Однако, вернёмся в оставленную нами квартиру.

Пребывая в этой квартире вдвоём, Большаков стал уговаривать Ксению Александровну начать уборку немного позже, что бы он имел возможность нарисовать её портрет.

— Уеду и никакой памяти о вашей гостеприимной семье не останется, – убеждал солдат, чуть ли не силой усаживая миниатюрную хозяюшку на стул возле окна, так чтобы боковое освещение подчёркивало тонкие черты красивой сибирячки и её, волнующий Большакова, бюст. – Посидите так немного. Не пожалеете…

Рисуя, Борис задавал модели несложные вопросы, стараясь в основном разузнать какие у замужней женщины отношения с мужем. Насколько она ему предана и есть ли между супругами хоть малюсенькая трещинка, в которую он может запустить всепроникающее облако сомнения: так ли она живёт, не отказывает ли себе в слишком многом; не страдает ли, пребывая в зависимости от властолюбивого мужа?

Вопросы были с незаметным уклоном к свободомыслию. Ведущие к сомнению в душе Ксении Александровны – не слишком ли пуританское существование ведёт достойная уважения и любви красивая женщина, которой восхищается в сею минуту, рисующий её портрет молодой художник – поклонник столь привлекательной, необычной внешности?

Не сожалеет ли она, что слишком рано перестала заниматься художественной гимнастикой? Посещает ли музеи, спектакли, концерты современной эстрады?

Думаю, не стоит тратить время на разбор всех пунктиков с вопросами и комплементами при неторопливой, хорошо завуалированной разведкой перед началом стремительной атаку в сторону желанного тела, к которому солдатика тянуло всё более и более, приближая к состоянию нетерпения – обнять, овладеть, насладиться…

Какие ещё нужно применить глаголы повелительного наклонения, чтобы объяснить читателю внутреннего состояния современного Дон Жуана к женщине, чем-то схожей с Дюймовкой?

— Знаете, – говорил Борис, работая карандашом с твёрдым сердечником для тонкой ретуши, и карандашом с мягкой сердцевиной для глубоких теней, – художник, рисуя портрет, должен любить свою модель также искренне, как любящий вас муж. Он должен, буквально проникнуть в сущность позирующей натуры. Вот сейчас, можете поверить мне на слово, я вас люблю, как пылкий Ромео. И от этого состояния никуда не денешься, пока не закончу начатую работу. Вы меня понимаете, Ксения Александровна?

— Понимаю, – сказала жена Козленко. – Это, видимо, свойственно вашей профессии…

— Влюблённость – да! Это нам, художникам, не только свойственно, но и необходимо. Но я сейчас говорю не о мимолётной влюблённости. О другом. Вы меня поймёте, когда вспомните, свои чувства к мужу, и получаете (в чём я не сомневаюсь), ответную признательность. И это уже не влюблённость, а – любовь. Настоящее, сильное чувство. Разве я не прав?

Ответом Борису было затяжное молчание. После которого Ксения Александровна сказала не громким, но совершенно спокойным голосом:

— Пример не совсем удачный. У нас с Климом давно иные отношения…

Эта была та самая трещинка, на которую рассчитывал Большаков и его троица. Можно было продолжать лезть в неё сначала мизинцем, потом пальцем потолще, а там, коль повезёт, и самим «малышом», который от таких мыслей хозяина заметно приободрился. Все надеялись на удачу. И этой удачи Большакову уже не терпелось получить, как можно, скорее.

Борис весьма талантливо разыграл удивление:

— Не верится. Вы обо так гармонично подходите друг к другу. И в походы ходите вместе, и таких замечательных детей вырастили…

На тонком лице Ксении Александровны, появилась слабая усмешка. Едва заметная, лёгким движением красивых губ.

— Если бы вы, Борис, знали, как мне надоели эти самые походы! Постоянные разговоры о будущих маршрутах, о категориях трудностей, о выполнении разрядов… Клим суровый человек. Он не терпит возражений. Но, когда хочет, умеет убеждать… Ещё студенткой, я попала под его влияние… И с тех пор… Но это очень личное.

«Так, так, так! Трещинка заметно расширилась!» – радовался устремлённый к заветной цели Я.

— Простите, я не хотел огорчить вас своими измышлениями о любви между супругами, – извинился Большаков. – Простите, ради бога! Хорошо? Простили?

— Да.

— А как вы относитесь к любви вообще? Между мужчиной и женщиной?

Этот вопрос подсказал солдату дальновидный Борис Петрович, но произнёс его, естественно, Большаков.

(Ещё раз прошу читателей участь, что ВСЕ действия и мысли, высказываемые солдатом, ВСЕГДА связаны с «действиями» и мыслями его ипостасей. Ибо, и наш солдат, и его триединая многоликость касается внутреннего состояния героя повести. Но внешне, для стороннего наблюдателя, каким, например, являетесь Вы, мой читатель, перед нами один и тот же персонаж. А вспоминаем мы о его ипостасях лишь, для того, чтобы, как можно точнее, передать авторскую мысль о внутренних противоречиях, которые бывают в каждом из нас перед принятием окончательного решения).

Вопрос о любви оказался для Ксении Александровны неожиданным. И потому, она на него не ответила, а задала свой, закономерный вопрос:

— Скоро закончите рисунок?

— Практически уже. Ещё пару штрихов… Немного усилю глубину фона… Вот, пожалуй, и всё.

Ксения Александровна подошла глянуть на завершённую работу. Смотрела на свой портрет довольно долго.

Большаков даже спросил:

— Что-то не так?

— Да, – сказала хозяйка квартиры. – Вы изобразили меня на много лет моложе. Такой я была когда-то. До замужества…

Борис развёл руками, не извиняясь, а утверждая, что ТАКОЙ он её видит, как художник, увлечённый своей моделью:

— Ничего не могу с этим поделать. Моё сердце в данную минуту полно вашим прекрасным образом. Помните, о чём я откровенно признался во время сеанса?

Говоря это, он протянул готовый рисунок хозяйке:

— Примите на память от чистого сердца.

— Я не забыла, ЧТО вы говорили, – сказала Ксения Александровна, принимая подарок. – Но, признаться, приняла это как что-то пафосное… Легкомысленное, свойственное молодости… А теперь я вижу, что ваше откровение имело серьёзную почву. Скажите, вы, действительно считаете, что женщина моего возраста ещё может понравиться?

— Не только понравиться, но и вызвать сильное влечение, – Большаков очень галантно, не отрывая зеленоватых глаз от лица соблазняемой им женщины, взял обеими ладонями свободную от рисунка хрупкую руку Ксении Александровны, и покрыл её несколькими быстрыми поцелуями.

— Ах, оставьте! – вспыхнула восхитительным лицом жена Клима Ивановича. – Право, это уже лишнее… – но ладонь из солдатских рук выдёргивать не спешила, только чуточку попыталась, или сделала вид, что хочет её убрать.

— Так что вы можете сказать о любви между мужчиной и женщиной? –повторил вопрос Большаков, поглаживая женскую ладошку снизу указательным пальцем, вгоняя бедную женщину в совершенно паническое состояние.

Она дёрнулась, получила для своей руки свободу и поспешила из гостиной, едва не опрокинув стоящее на её пути, приготовленное для влажной уборки ведро с водой и швабру. В дверном проёме задержалась. Глянула на уносимый ею портрет, и не оборачиваясь, чётко произнесла:

— По поводу любви в общем понимании этого слова, ничего существенного сказать не могу. Клим у меня был, есть и будет единственный мужчина. И это навсегда!

…

Дальнейший сюжет придумал не вертлявый и хулиганистый Борик, не многоопытный интриган Я, а скромный интеллигент Борис Петрович.

Для его исполнения солдат должен был напроситься в душ:

— С дороги помыться надо бы… – сказал Большаков, заглянув в комнату, служащую супругам Козленко спальной. Там Ксения Александровна уже начала мыть полы. – Разрешите воспользоваться душем?

— Конечно! Как я сама не догадалась вам такое предложить! Сейчас принесу полотенце.

— Понял, – ответил гость, зашёл в ванную комнату, быстро разделся догола, и подрачивая «малыша» до боевого состояния, стал ждать появление хозяйки.

В двери ванной постучали:

— Возьмите, – подала голос Ксения Александровна и в просвете приоткрытой двери появилась женская руку с махровым полотенцем.

«Схвати за запястье и тяни во внутрь!» – тут же проявился темпераментный Борик.

«Ни на шаг от придуманного Борисом Петровичем плана!» – зыкнул на Борика, утвердивший намеченные действия, специалист по совращению чужой жены Я.

Большаков так и поступил. Громко спросил:

— Где у вас тут включается и как? Покажите.

— Там всё просто, надо только… – сказала женщина и открыв дверь ванной, замерла в оцепенении. Она не ожидала увидеть солдата голым с торчащим на двенадцать часов членом. Да каким!

– Ой, извините! – сделала она шаг назад.

Вот тут Большаков принял совет Борика за основу. Успел поймать смутившуюся женщину за руку и втянуть во внутрь комнатки:

— Вы, прежде чем сбегать, покажите сначала, как эта колонка включается. А то у нас в гарнизоне такого аппарата нет…

Отвернув в сторону пылающее личико, хозяйка включила воду, нашла на полке коробку со спичками и, повернув рычажок подачи газа, высекла огонь. Многодырчатая горелка фыркнула и весело загудела ровными струями голубого огня.

— Вот, всё очень просто, – успела сказать Ксения Александровна, хотела шагнуть к выходу, но её, знавшее спорт тело, обняла со спины сильная рука молодого парня и прижала ногами к краю чугунной ванны.

Не давая женщине возможность обернуться, солдат сделал свободной рукой два быстрых движения: подол домашнего халата – вверх, на спину; резинку рейтузов – вниз, по узким бёдрам к коленям.

Стоявший на стрёме «малыш», моментально занял позицию в ложбинке между двух открывшихся ягодиц.

Не издавая звуков возмущения, хозяйка начала выворачиваться. При этом вынужденно подалась корпусом вперёд, чем «малыш» тут же воспользовался. Направляемый свободной рукой командира, сделавшего лёгким приседанием и обратное движение вверх, он угодил точно во входное отверстие и, сквозь густые заросли, деловито нырнул в глубину жаркой пещерки. При этом плотность проникновения была столь невероятна, что хозяин «малыша» восхищённо охнул.

— Пре-кра-ти-те, – еле слышно не сказала, а громко прошептала нанизанная на конец солдатского хуя женщина. – Что вы, себе позволяете!?

— Я вас люблю и хочу выебать, – жарким шёпотом ответил Большаков в маленькое ушко чудной Дюймовочке и, слегка попустив, снова вошёл в  знакомое место уже чуточку поглубже, но ещё не на весь член, а где-то наполовину.

— Ооох, – то ли простонала, то ли выдохнула жена Клима.

Стоя на цыпочках, она едва касалась кончиками пальцев прорезинового коврика на полу у ванны. Всё её лёгкое тельце словно повисло на булаве «малыша» и, попускаемое вниз, неуклонно нанизывалось глубже и глубже…

— Ооох, ох-ох, – то ли вскрикивала, то ли выдыхала женщина, чувствуя, как неимоверной твёрдости горячий и сильный фаллос движется в глубь её влагалища и, вот-вот, коснётся края матки.

— Нельзя… Замужем я, ооох… Нельзя… Что это? Зачем?..

— Это любовь с первого взгляда. Она сильнее меня… – прошептал Борис. Немного попустил, качнул несколько раз для щекочущего удовольствия от трения с пиздой нанизанной женщины и – двинул ещё глубже. Теперь залупа «малыша» заглядывала в святая святых любой молодки способной рожать.

Тонкий писк из открытого рта женщины был тому ответом. Ксения Александровна, выдохнув запоздалое: «Не надоооо…» – ещё раз дёрнулась и оказалась окончательно нанизанной на крепкий член солдата.

Ёбарь начал регулярное размашистые движение бёдрами, вынимая хуй на половину и вновь загоняя по самые яйца, шлёпая плоским животом о крепкие булочки маленькой попы. Это был уже темп настоящей ебли, при которой объект проникновения окончательно сдался на милость завоевателя, позволяя делать с собой, всё что тот пожелает.

С еле слышным хлюпаньем, давно не ёбанная пилотка хозяйки, приспособившись к внушительному диаметру «малыша», с удовольствием принимала гуляющую в ней булаву, сжимала крепкий ствол стенками влагалища, ласкала его залупу.

«Жизнь по наклонной катится к лучшему», – попытался резюмировать балдеющий Борик.

«Сам-то понял, что ляпнул?» – «спросил» недоумка помогающий глубокому проникновению «малыша» Я. – Борис Петрович, чем ты сейчас занят? Помог бы держать Ксюшу навесу…»

«Нашему умнику не до этого. Он дрочит, чтобы слить вместе с шефом», – сообщил Борик, кайфующий от плотного трения члена внутри горячей пещерки.

Обе руки солдата теперь держали наклонённую над ванной жену «Шкафа» за колышущиеся груди – такие большие, плотные, удобные для управления телом ебущимся женщины.

«Ох и титьки у этой сибирской товарки!» – балдел Большаков.

«Что я делаю?.. Что делаю?.. Зачем?.. – пыталась соображать Ксения Александровна, смыкаясь на члене смелого ебуна. – Клим может прийти… Может застать. Но только не сейчас, не сейчас… Умоляю, не сейчас. Ой, боже… Но как-хорошо-то мне… делает это солдат… как умело… ебёт… – вспомнила не популярное в обществе учителей грубое, но такое верное словечко Ксения Александровна. – Как-хорошо-то мне… Ааааа…»

Одной рукой опираясь на край ванны, другой хозяйка нашла между ног поляну Венеры, где было мокро, волосато и тесно от снующего хуя. Попробовала обхватить хуй колечком пальцев. Не получилось. Слишком толстый…

«Как он там помещается? Я же такая маленькая…- нашла она в себе силы удивиться. Потом в голову пришло стыдливое: – Надо, хотя бы, постричь… Совсем заросла… Но ведь ебут…» – и затряслась в судорогах сладкого экстаза прошедшего внезапной молнией из глубины живота вдоль позвоночника…

Вернувшись в сознание, с трудом соображая, пыталась понять, как это случилось, что её ебут, как дворовую шлюху, не спрашивая, хочет ли она того или нет… И, похоже, ей, замужней, до селе верной жене, это нравится. Нравится быть под чужим мужиком. Молодым, красивым, но ЧУЖИМ. Выходит, она становится блядью? Да! Это так! Ну и пусть… Только бы ебущий не остановился… Только бы снова почувствовать в себе этот взрыв восторга…»

— Да, да, да… Ещё, ещё, – шептала она, начиная лёгкие движения навстречу проникновению.

«Действительно не умеет кричать», – подумал Борис ускорился.

К слабым звукам поскуливания жертвы откровенного блядства, добавилось звучное чавканье сочного влагалища. По внутренней поверхности женских бёдер к спущенным до пола рейтузам, устремилась дорожка прозрачной секреции.

«Я потекла, как затраханная сука…» – успела подумать хозяйка и, простонав громкое: «А-а-а», – затряслась в оргазме. Её ноги окончательно потеряли опору. Хрупкая женщина бессильно повисла на руках ебущего солдата.

Зная, что это беспамятство скоро пройдёт, Большаков, прикрыв глаза, продолжал ритмично долбить матку зрелой тётки, которая оказалась столь приятным партнёром, что он только диву давался, как угадал с кого начать шурудить в этом курятнике не доёбанных жён.

Сейчас он доведёт себя до грани максимального восторга и сделает выброс накопленной в яйцах спермы. Но прежде, немного поговорит с мамкой старлея грязными словечками.

Пришедшая в себя жена Клима Ивановича, выдала нечто членораздельное и снова поплыла в судорожных схватках очередного обильного выделения.

Но теперь она не теряла сознания и годилась для «обучения».

— Что я сейчас с тобой делаю, Ксюшенька? Что Так сочно в тебя пихаю? – начал привычную уже в таких случаях учёбу Большаков. – Тебе это нравится? Скажи, не молчи, а то мой «малыш» может обидится и не делать этого. Скажешь?

— Да. Ты меня любишь… – выдохнула Ксения Александровна.

— Нет. Я делаю с тобой другое. Скажи, что?

— Это не хорошее слово…

— Если хочешь, чтобы я в тебя кончил, скажи…

— Хочу…

— Повторяй. Ты меня ебёшь.

— Ты меня… Ебёшь.

— Тебе направиться сидеть на моём хуе?

— Очень…

— Скажи, что ты любишь мой хуй.

— Я люблю твой хуй…

— Скажи, что ты моя маленькая, ёбанная шлюшка.

— Я! Твоя! Маленькая! Шлюшка! Ааааа…! – закричала, запрокинув голову Ксения, едва не стукнув затылком в подбородок таранящего её пизду солдата.

— Умеешь, умеешь кричать», – удовлетворённо усмехнулся Большаков, – давай ещё что-нибудь про свою пизду, про мой хуй, про пацанов, которым ты будешь подмахивать в подсобке спортзала. Скажи, что будешь давать всем, кто на тебя дрочит.

— Буду, блядь, буду! Кончай в меня, сволочь ты этакая! Ну же!

— Сейчас, сейчас… ты у меня получишь, маленькая сучка… Сейчас… Опа… Получай!

— Да, да, да-а-а… – встретила тугую струю чужого мужчины в самую глубину матки Ксения Александровна. – Качай меня, милый! Качай!

Солдат замер в самой глубокой точке проникновения, чувствуя, как очередная «верная» наполняется его животворящей спермой. Он не спешил, держал «малыша» в пизде новой бляди, выдавливал всё, до последнего сперматозоида и получал кайф от хорошо сделанной работы.

«А бабёнка заводная попалась! – радовался удачному оплодотворению нескромный Я, – Хорошая шалава получиться…»

И Борис Петрович, и Борик с ним соглашались. Ещё бы нет, ведь и они получили в этом грешном совокуплении свою энергию удовольствия.

Сделав ещё с десяток уже не тугих, чавкающих погружений, Большаков вынул из мохнатой пизды сибирячки не уставшего «малыша», развернул, податливое тело состоявшейся изменщицы, глянул в полуприкрытые глаза и повелительно покрыл её, не ёбаный рот, пока что, долгим, французским поцелуем.

Язык солдата по-хозяйски исследовал будущее место проникновения, для крепкого гостя с залупой в виде клубнички.

Ответный поцелуй женщины, обхватившей солдатскую шею и поднявшейся для этого на цыпочки, был не менее страстным.

На Большакова не обижались. Его горячо благодарили.