Мурза Мармеладов
Рассказ Кати
. ..отец всяко ругал меня. Говорил, что через мамку в меня лукавый зашел. А кто такой лукавый, не сказывал. Мол, вырастешь, узнаешь. Только, я раньше узнала.
Раз зашла в подсобку маму проведать, помочь там чего, а она там с двумя работниками полы моет и не заметила, как пришла доча и заглядывает через приоткрытую дверь. Чудно, думаю, мама моет: стоит на коленях на скатерти, голову под юбки запрятала. Поза, конечно, поломойная, да только чего работник-то её взади подталкивает? Чтобы ей лоб рассадить? Правильно папенька говорил: дай дураку полы мыть, весь лоб разобьёт. А второй, постарше, сидит в уголке и сопит, молча.
А потом молодого стало разбирать, и он стал обзывать маму последними словами. Я подумала: «Ишь, растолкался!» и, осмелев, подошла и положила руку ему на жопу.
– Дядя, вам плохо?
Он затрясся и подал назад, так что лукавый его выскочил из мамы, мокренький такой, корявый, с волдырем на конце, и жаром пышет. Я же не знала, что это елда и - цап за волдырь. Скользкий такой, страсть! – в кулаке не удержишь! Вырывается! И на лету, вдруг, как лопнет! И гной во все стороны! Сарафан мне и скатерть уделал! За скатерть-то главно обидно – я ее недавно стирала, а он на нее гноем дрыщет! «Вот я щас тебя задушу, – думаю, – чтобы не капал и скатерть не марал», – и шею ему стиснула. Под самый волдырь ухватилася. Шея – натертая, красная. Видать, в мамочке-то ему приходилось туго! Ну и я давить давай! Сволочь пузатую! Откуда силенки только взялись? Передавила жилы яремные его. Обмяк лукавый. Скукожил кожицу.
На роже работника, гляжу, – облегчение. А то стоял деревянный от страха. А тут – улыбается, жмурится. Фу-у, спасение, мол, пришло. «Не мне, – думаю, – сестре Феофании скажи спасибо. Она нас девочек еще и не такие чирьи учила убогим выдавливать. В приюте при больничке».
Много я гною навыдавливала. Уж и от лукавого ничего почти не осталось – один только хвостик наружу из мотни работника торчит, морщинистый – мочи нет! А гной все сочится. Длинная такая соплища с лукавого свесилась. Я на корточки села и ладонь под тягучую эту соплищу подставила. Второй тогда и говорит:
— Ты попей, деточка, малофейку-то попей.
— Щас! – говорю. – А то я не знаю, что она ядовитая!
— Бойсся! – смеется. – Маманька твоя че-то живёхонька! Только малёхо загнулася! – и дальше смеётся.
И то правда – чё-то я трусоватая стала. Поддела пальцем соплю малофейную – и на язык.
— Вкусно? Вкусно ить? – спрашивает меня старший.
А я ещё храбрее сделалась – возьми, да и засунь лукавого себе в рот. Работник, наверное, здорово маму пёхал, потому что малофейка из лукавого все шла да шла. Сосала я её, сосала, а краем глаза на маму косилась – вдруг она гневаться будет, что через неё в меня лукавый вошел. Но она так загнутая и стояла, коленочки широко расставивши, смирная. Наверно, в экстаз ушедшая была, в поломойный.
А лукавый опять ни с того ни с сего, вдруг, снова за старое – пошел опять в толщину и в рост переть. Новый гнойный комок, видать, подступил. Вот-вот малофейные струи испустит. Я изо рта его вынула.
— Ах, что я наделала, – говорю, – сосать-то не надо бы. Он вон как набух.
— Это ничего. – говорит старший. – Маманька набухшие любит. Заправь его ей теперя, а то она, вишь, заждалася.
— Это как? – спрашиваю.
— Возьми, – говорит, – его ручкой под голову. Подведи к мамке. Похотную щель видишь?
— Вижу.
— Приладь.
Приладила. Работник наподдал. Мамочка зубками клацнула. Ой! Ой! – говорит. А работник налег на неё и ну – жопой махать. Быстро так припустил… На меня уже и не смотрит, – мол, между нами все кончено.
Я пошла к выходу. А второй меня окликнул.
— Эй, – говорит, – только папке не сказывай.
— Скажу, – говорю, – все скажу. Нечего чистую скатерть замарывать.
Он пригорюнился. Голову воткнул между коленей и плакать стал. Жалостно так.
— Ну ладно, – говорю, – не скажу, только не плачьте.
А он плачет.
— Ну хотите, я вам тоже гнойничек повыдавливаю?
Он заревел и головой трясти – нет, мол, нет. И рукой на меня машет – пошла, мол, отсюда. Я и пошла, если он такой плакса.
Записано со слов Кати Хайрулиной специально для своих читателей и читательниц.