Разврат на крейсере

Служба на прославленном крейсере Кутузов в те далекие времена расцвета сил Советского Союза была скорее гордостью и почетным долгом, чем тягостью. Долгие походы в открытом море, романтика которых воспевалась поэтами всех эпох, зачаровывыли матросов-первогодок и по-настоящему влюбляли в море мичманов и офицеров. Лишь только матросам, зачерствевшим и утратившим пыл после первого года службы, закрытое мужское общество становилось в тягость. А можно понять – день и ночь одни и те же лица в одном и том же стальном интерьере, а горизонт разнообразит только положением солнца и узором облаков.

Следует, однако, справедливости ради уточнить, что Кутузов, в отличие от прочих судов, обладал неоспоримым преимуществом – собственным оркестром. А для меня лично это преимущество крейсера было спасительным – мне,  музыканту, как и остальным членам оркестра не пришлось круглосуточно нести вахту, ковыряться в мазуте, драить орудия. Даже правая верхняя палуба, куда не ступала нога ни одного матроса, была доступна в торжественные часы нам, оркестрантам. Вероятно, такое положение дел и послужило причиной того, что вся эта история произошла именно в нашем кубрике и тянулась не один год.

Мне, тогда еще безусому матросу, по счастливой случайности оказавшемуся в гуще событий затруднительно было выпутаться без ущерба для репутации. Бывают дни, когда мелкие неприятности норовят нарушить прекрасное расположение духа. Вот так, стоя на верхней палубе перед бескрайней синевой моря, отражающего золотистые лучи, я стал невольным свидетелем конфликта. Старший матрос Боровиков, высокий и атлетично сложенный молодой человек, что редкость для командира музыкантов, прилюдно накинулся на матроса Шевцова. Дело было явно не в чистоте звуков Шевцовской трубы, здесь что-то другое. Оркестранты, да и другие матросы, стоявшие поодаль с интересом наблюдали за уничижающим действом.

— Пидар, еще раз я услышу от тебя жалкие отговорки…- агрессивно кричал Боровиков, сопровождая моральное давление оплеухами и толчками.

Шевцов подавленно сжался и когда пыл взрывной натуры старшего матроса угас, бедолага уселся на доски палубы и его лишенные всякого выражения глаза, казалось, искали отрады в слезах. Не знаю, возможно только мне видеть его в столь жалком состоянии было невыносимо, остальные же с ухмылками на лице отпускали гнусные шуточки.

Вечером пятницы, начальник медслужбы, как обычно пренебрег своей обязанностью – осмотром матросов и личный состав оркестра, не обремененный вахтой, удостоился еженедельного вечернего досуга, когда никто из офицеров уже не собирался вывести нас из состояния безмятежной лени, хоть мы и размещались на офицерской палубе. В кубрике, где собрался весь личный состав, царила атмосфера предвкушения, которую, впрочем не разделяли такие же как и я молодые матросы. Все лежали на своих койках, откровенно нарушая форму, вернее оставаясь в послебанном образе. Внезапно наступило всеобщее оживление – в дверях кубрика появился Алексей Шевцов. Очевидно, он задержался в душевых и последним вернулся.

Стоило присмотреться и я обомлел, Алексей вошел и встал между тесных рядов, позволяя всем желающим спуститься с верхних коек и плотно рассесться вокруг него. Его вид меня шокировал – на голом теле был красный кружевной женский лифчик и такого же цвета красные трусы. Женственное телосложение и миловидное лицо искажалось только исключительно короткой длиной блондинистых волос. Трудно поверить, но Алексей, ввиду внимательности к деталям, побрил даже ноги. Старший матрос Боровиков, обычно не отличающийся любезностью, больше других выражал восхищение гостьей. Восторг моих сослуживцев, сродни приходу деда мороза в детский сад, сопровождался смехом и сальными шуточками, а вот к "женщине" прикасаний себе никто не позволял.

Мы, матросы-новобранцы, и без того отягощенные неуставным своим видом, совершенно были ошарашены действием, свидетелями которого явились. Шевцов в женском облике жеманно двигался и при всяком случае крутил бедрами. Казалось, образ женщины – не игра, не постановка, а выпущенный на волю джин, расправивший затекшие от долгой тесноты конечности. Алексей с наслаждением на лице принимал комплименты и похвалы сослуживцев и только теперь представил свое истинное естество. Умудренный собственным печальным опытом, он не допускал себе прикосновений к кому-либо из своих поклонников, а уж тем более, поцелуев.

— Светочка, ты сегодня хороша, как никогда! – полюбезничал-таки Боровиков под всеобщее одобрение.

Даже позорное утреннее фиаско больше не имело никакого значения для Шевцова, да впрочем, и всего состава оркестра.

— Ну все, хорош жопой крутить, начинай…- потребовал альфа-самец Боровиков и, откинувшись на переборку, расставил пошире свои волосатые ноги.

Привычным движением Светлана опустилась коленями на пол между коек и устроилась у ног старшего матроса. Трудно было отвести взгляд от женского тела с коротко стриженной головой, которая жадно устремилась к паху матроса. Вероятно, если приобрести для Светы женский парик, ее облик не уступит прекраснейшей из всех дам, имеющих возможность когда-либо ступить на крейсер.

— Светка, не томи, – хрипло произнес Боровиков, стягивая черные флотские трусы.

Света, облизнувшись, с жадностью открыла рот шире, чем можно было вообразить, и оттягивая удовольствие, вобрала в рот крупную залупу. Матросы замерли… не решаясь даже громко дышать, все смотрели, как шлюха крутит пухлым задом и громко причмокивает.

— Да, шалава, сосешь заебись, – просопел Боровиков, первым пользовавший соску.

Голова ритмично опускалась, впуская толстый, пронизанный жирными венами ствол между слюнявых пухлых губ, нежно сомкнутых для усиления эффекта. Светка томно дышала, раздувая ноздри возле паха матроса и периодически хватала ртом воздух, когда выпускала член изо рта. Профессионально она изводила Боровикова, а когда его трепыхания и дрожь ослабели, то протиснула свою тонкую с длинными пальцами ручку и нащупала его мошонку.

Мутными глазами Боровиков глядел на сосалку и первым нарушил негласный закон – положил правую руку ей на голову. Заметно мускулы напрягались, по всей видимости, для того, чтобы поглубже насадить рот сослуживца на свой штырь. Тогда старший матрос протяжно замычал и резко выгнул спину, подавая таз навстречу минетчице. Все мы, оркестровый взвод, замерев смотрели, как наш командир спускает в рот Шевцова. Светлана судорожно сглатывала и мычала от неги, усиленно вращая соблазнительным задом. Боровиков резко встал, оттолкнул шлюху и натянув трусы, вышел из кубрика. В таком виде за пределами кубрика он только и мог, что юркнуть в гальюн.

Не успела вошедшая в раж минетчица потребовать очередную порцию спермы, как матрос Степанов, приемник на должность командира отделения после дембеля Боровикова, ловко подсел на освободившееся место. Парни, сидящие возле совокупляющихся в рот моряков, похотливо глядя, через оттопыренные трусы наминали свои орудия. Один за другим они сбрасывали свой недельный груз в женственный рот Шевцова. Никто даже не заметил, как в кубрик вернулся и томно улегся удовлетворенный Боровиков. 

— А по-настоящему никто сегодня не хочет? – манерно спросил Алексей, выпустив очередной член изо рта.

По-видимому не только полноценный секс, но и на минеты соглашались матросы не каждую неделю, только когда совсем припечет. Я лежал на верхней койке в дальнем углу и все это время слушал причмокивания и кряхтения. Как бы омерзительно не было, но мой член до предела напрягся и сильно зудел.

— Ну, раз больше желающих нет…- с удивительным простодушием, обидчиво закусив губу, сказала Света, – не забывайте, зайцы, завтра я весь день на мичманской палубе…

Она разогнула затекшие колени, повертела попой и нарочно пальцами сжала сзади трусики, представляя обозрению свои округлые ягодицы.

*  *  *

События прошедшей пятницы не выходили у меня из головы, смесью отвращения, любопытства и похоти они отвлекали мое внимание в ущерб репетиций и даже сна. Глядя на матроса Шевцова в повседневной форме, трудно было заподозрить его в таком странном поведении. Вероятно, по причине незнания, раньше я не замечал, что Алексей редко появляется на репетициях, а ночует в кубрике и того реже. Лишь теперь понимание этого вопроса закрепилось в моей голове. Неискушенный, я и подумать не мог, что вот так, совсем близко, столкнусь с гомосексуалистом… а сколько матросов охотно вступают с ним в половую связь!

Уже знакомый с неписанным распорядком дня, я волей-неволей вступил в ряды предвкушающих. Как бы мерзко это ни было, но факта не отменить, в душе, где могли одновременно мыться 7-8 матросов, мне случилось обратить свое внимание на наполняющиеся кровью пенисы ребят. Безусловно, предвкушение очередного выступления Светки возбуждало разумы матросов. Не привычно, но уже не так опасливо, я остался в кубрике в одних трусах. В нетерпеливом ожидании, группками матросы сидели на нижних койках кубрика и не громко вели беззаботные беседы, обнаруживая все признаки скуки.

— Идет, – громко шепнул вошедший с банными принадлежностями последний матрос.

Действительно, отворив тонкую дверь кубрика, внутрь вошел преобразившийся Шевцов. Белый комплект женского белья выгоднее представлял его женственное тело и, самое главное – каштановый парик в стиле карэ преобразил ее на все сто. Матросы дружно ахнули и в предвкушении забористого зрелища, воодушевились – куда приятнее трахать парня, если на его голове каштановый парик, а не блондинистый ершик! Пресыщенный пороком Шевцов, как стало понятно, обзавелся париком, а уж сколько у него комплектов белья, одному богу известно. Боровиков, утратив диктаторский тон, привлек к себе Свету и вожделенно осмотрел с ног до головы.

— Хороша сучка, – с бравадой первого клиента обратился к матросам старший.

Все поддержали справедливость слов командира, даже я не удержался от того, чтобы не приподняться на локте и не осмотреть гостью повнимательнее. На моих глазах обуянный нетерпением старший матрос надавил на плечи Аллы, чтобы поскорее предаться утехам. Я попытался лечь так, чтобы никто не увидел зудящий бугор в моих трусах и мокрое пятно, просочившееся сквозь плотную ткань. Напрасно, все и так с открытвми ртами уставились на главных действующих лиц. Глядя на неистово сосущую Аллу и стоящего с закрытыми от удовольствия глазами Боровикова, я с трудом сдерживался, чтобы не запустить руки в трусы по примеру старших товарищей. Перевозбужденный мужчина схватил Аллу двумя руками за голову и резкими движениями таза начал вгонять член в самое горло. Еще несколько движений и Боровиков с рыком излился внутрь, с презрением он обмазал опадающий член о лицо шлюхи, оставляя следы спермы, и рухнул на ближайшую койку. 

Необычное зрелище побудило матросов, чей ранг не позволял в первых рядах пользовать рот Светки, против обыкновения достать из трусов свои причиндалы и открыто надрачивать. Шлюха, ползая на коленях по полу от одного к другому, умело освобождала яйца матросов от недельного избытка спермы. Кончившие в рот, глядя на измазанное спермой Боровкова лицо, снова возбуждались, но нехотя уступали шлюху товарищу. Что могло мне помешать подставить свой раскаленный член этой ненасытной минетчице? Уж точно не внешние факторы. Старослужащие не обращали внимание на пассивность новичков, во-первых, к такого рода отношениям нужно еще привыкнуть. А во-вторых, меньше народу – больше кислороду.

— Светочка, тащи баночку, – вяло промямлил старший матрос.

Как по звонку Шевцов отпрянул от очередного мокрого эрогированного члена и, приняв из рук товарищей металлическую табуретку, поставил ее у койки Боровикова. Матросы гурьбой окружили койку старшего матроса, некоторые, что поближе пристально смотрели с верхних коек. Светка легла животом на табурет и оттопырила зад, а предвкушающий Боровиков принял из рук сослуживцев тюбик с кремом. Тут и я не удержался и перебрался на соседнюю койку третьего яруса, чтобы получше видеть шокирующее действо. Крепкие мужские руки стянули с круглой задницы белые трусики и начали наминать ягодицы. Мне сверху – с третьего яруса картина казалась столь естественной, что зарождалось сомнение, что у этой путаны где-то внизу действительно есть пенис и мошонка.

Боровиков выдавил на свои пальцы жирный крем, густо намазал его на свой восставший повторно за вечер член, а остатки размазал между ягодиц Светочки. Впервые я так близко видел, как член входит в анальное отверстие. Он входил нестерпимо медленно, неуклонно добиваясь своей цели. Опытная блядь не издала ни звука пока пах старшего матроса не уперся в ее ягодицы. Лишь тогда протяжный стон вырвался из ее уст. Медленные движения толстого члена Боровикова сменились размашистыми, резкими ударами. Очевидно, что эти матросы давно знают друг друга и приспособились к физиологии. Светка застонала, умело получая удовольствие, при этом она размеренно сжимала сфинктер, чтобы помочь Боровикову быстрее кончить.

— Боровик, только в жопу ему не спускай, после твоего коня там и так свободно, – сказал кто-то из старослужащих.

Размашисто, под жгучими взглядами нескольких дюжин глаз, старший матрос со шлепками трахал в жопу сослуживца. Оба, несомненно, получали удовольствие, словно пара, отточившая до идеала танго. Навстречу друг другу они раскачивались и со шлепком сближались, чтобы эрегированный член проник как можно глубже в прямую кишку. Света подняла голову и обвела всех блядским взглядом: "Уто-нибудь трахните меня в рот…"

— Не этой осенью, детка, – грубо оттолкнул Боровик пристроившегося матроса.

Боровиков с хлопком вынул член из ануса и по просьбе товарищей перебежал к другой стороне любовницы.

— Хорошо подмылась? – участливо спросил он и, не дожидаясь ответа, внедрил свой болт в рот Светки.

Как сорвавшись с цепи, матросы потоком хлынули к баночке, отталкивая друг друга, они по очереди хватались за жопу и легко вводили свои бурлящие, разбухшие члены. Правда, условие больше не соблюдалось – почти все спускали сперму в кишечник Шевцова. Также, с толкотней, матросы пробивались и ко рту шлюхи под снисходительным взглядом удовлетворенного старшего матроса.

Яйца парней звонко шлепали по заду и по лицу Светочки, словно это была некая разновидность пинг-понга. Струи спермы то и дело упруго выстреливали внутрь с двух сторон Шевцова. Сотню раз я так и порывался ворваться в толпу и наконец освободиться от давления, но каждый раз чувство стыда накрепко удерживало меня. Так и лежал я со стояком, глядя на лицо Шевцова, потоки молофьи на его щеках и подбородке, сбившийся не естественно парик. Как ни старался я сжиматься, но неудержимый поток откуда-то изнутри меня хлынул в свежие трусы и я застонал в груде голых, потных тел.