С кузиной шлюхой в погребе и с двумя в бане

Для кого-то праздник, объедалово и обпивалово, а кому-то беготня. Ну что тут поделаешь? Дедовщину в нашей жизни никто не отменял. Что в армии, что на гражданке. Вот и носились молодые – из ушей пар и жопа в мыле.

— Наташ, Надь, Тань! Девчонки! Приберите грязную посуду. Вова, принеси ещё спиртного.

И Вова таранил банки с самогоном, бутылки с казённой водкой, самопальное вино и брагу. Медовуху на столы не ставили. Медовуха для внутреннего потребления. Она для души и тела. А для гулянки и всё остальное подойдёт.

И всё в таком же духе. Нет, мы успевали урвать корочку хлебушка (Бедные мы, несчастные!), успевали и хлебнуть веселящего напитка. Только это не избавляло от роли прислуги за столом. Фисантки, блин, как назвала девчат бабуля. Передничков белых не хватало и кокошников на голове. Ещё бы блокнотик и карандаш, записывать заказы.

В то время, как гости выползали из-за стола потрясти жопами под музыку, изображая своими неуклюжими телодвижениями современные танцы, мы успевали убрать со стола лишнее и поставить новое. И куда в них лезет? Когда уже наедятся и по домам пойдут? Нет, гулять надо в гостях, а дома отдыхать и ни в коем случае не принимать гостей. Нету нас дома, совсем нету. Нам никаких гостей и за деньги не нать, а уж задаром тем более не нать. Лучше мы к вам. Не на Колыму же, в самом-то деле. Да хоть и туда. Всё не гоношиться дома.

Бегая, – дым из задницы, – нет-нет да гляну на тётю Валю. Ночное приключение из головы не идёт. А она будто и не помнит ничего. Вроде как ничего и не было. Ест, пьёт, поёт и пляшет. Хотя нет, изредка, когда никто не видит, подмигнёт, бока свои огладит, титьки приподнимет, вроде поправляя их в лифчике. Сполз, зараза, бывает. титьки приличные, наружу того и гляди вывалятся. Поди потом, поймай их и назад всунь. Лучше сразу на место отправить. Поговорить бы, что ли. Да какой разговор в этой сутолоке? И кто сказал, что она разговаривать настроена. Можно было бы проверить иначе: где-нибудь в закутке притиснуть тётю, задницу помять, титьки пошарать. Только вот реакцию её не предсказать. Можно и по шее огрести.

Гости наряжаться стали. Традиция такая на второй день по деревне ряжеными ходить и непотребства всякие творить. Нет, всё в рамках приличий, шутка же. Никто не обижается, особливо те из встречных, кому наливают. Некоторые оббегали шествие огородами и попадались навстречу по два, по три раза. А пьяный народ весьма щедрый. Тем более, когда пьющие желают счастья молодым.

Пока гости пошли по деревне, оставшиеся дома хозяева принялись наводить порядок. Со столов убиралась пустая посуда, которую мыли тут же во дворе. Доставались закуски, коих было приготовлено с превеликим запасом, на столах расставлялись тарелки, чашки, стаканы и бутылки спиртного. Из летней кухни волокли не кастрюли, баки с едой. Тётя Таня крикнула

— Тань, Вов, занырните в погреб, солонины достаньте.

Мы с кузиной потопали в погреб. Его в приснопамятные времена вырыл ещё, однако, дед, на самом краю огорода. Зимой из-за этого каждый поход в погреб становился подвигом, сродни переходу Суворовым через Альпы. С осени закладывали что-то в подпол, но на всю зиму не запасёшь. И потому походы приходилось совершать, как бы не хотелось становиться пацифистом и не воевать с этими сугробами, преграждающими путь-дорогу. Из походов возвращались с трофеями в виде мешков картошки, других корнеплодов, солонины. Всё это спускали в подпол, ели сами, кормили скотину до нового похода. Родственники много раз покушались выкопать новый погреб во дворе, но всё находились какие-то причины, срывающие работу. То самогонка оказывалась слишком крепкой, то выходные заканчивались неожиданно, то ещё какая-то причина. Так бабуле погреб и не вырыли. Мужики в конце концов решили, что проще пару-тройку раз за зиму сходить в погреб через огород, чем городить новый. На том и успокоились.

Танюха осталась наверху, спустила вниз верёвку с крючком, за которую я цеплял сумки с банками. Таня стояла над творилом погреба, расставив ноги, и у меня просто захватило дух от открывшейся картины. Коротенькая юбочка из джинсы не прикрывала колени, да и смысл их прикрывать, когда зритель расположился ниже твоих ног. А посмотреть было на что. Трусики свились верёвочкой и врезались меж губ писюли.

Бля! Какая боль! Какая боль! Танюха наверху, я внизу и могу лишь рассматривать. Как в музее: Руками не трогать! А мне б до писеньки дотронуться рукой. Помять её, выдавливая сок, Проверить, не потеряла ли Танечка целкость за время, прошедшее с последней нашей встречи. Они, кузины мои, торжественно обещали, почти что клялись, как пионеры, что как только решат расстаться с этим пережитком, я буду первым. Всё же лучше дать своему, чем чужому. А Танюха, – ну и стервь! – вроде как поправить трусики решила. И так поправила, что сползли они на одну сторону и открыли её пирожок полностью. Что творит, морда наглая, что творит?! Я же сейчас вилки капусты сношать начну. И только собрался выбраться из погреба, как тётя Таня тут как тут. Слышу она Танюху спрашивает

— Тань, долго так чего?

Танька затараторила, скорострелка. Она во всех смыслах скорострелка: что говорить, что делать, что кончать.

— А мы чо? Сама наговорила всего и много. Мы достаём. И вообще я только поднимаю, Вовка достаёт. Вов, ты там что, замёрз?

Пришлось голос подать.

— Да фонарик сел, на ощупь ищу.

— Ааа, – протянула тётя Таня, – сейчас мы с Таней отнесём, что достали, и она батарейку принесёт новую. Потом остатнее донесёте.

Они ушли, а я достаю из широких штанин дубликатом бесценного груза и…И не получилось. Кто-то свет застил. Танюха. Изнава сверху встала, ноги расставила. Ох, тыж, мать твою женщину! И тридцать три раза! Что творит, сучка?!

Танька пока ходила с матерью относить солонину, где-то по дороге умудрилась трусы потерять. У меня дыхание в зобу спёрло. Слово сказать не могу. А Танюха развернулась задом и в погреб лезет, ступеньки ногами нащупывает. Выебу! Точняк выебу! Даже если придётся силком. А она спускается и говорит

— Держи меня, я боюсь. Сейчас батарейку отдам.

Бог свидетель, не хотел я этого. Сама попросила держать. Руки выставил, попу Танюшкину поймал и держу. Юбчонка задралась и моя голова под подолом очутилась. И так удобно, что просто не осталось возможности не сделать того, что я сделал. Поцеловал вначале попу, а потом и писюню.

Девчата городские, пёзды бреют. Для чего? Пусть говорят что угодно, но как-то проговорились. Оченно им понравилось то, что я с ними делаю, насмотревшись всяких фильмов про водопроводчиков и прочих мастеров. А попробуй целовать лохмашку. Волоснёй рот забьёшь враз, не отплюёшься потом. И в зубах застревает.

Танька замерла на ступеньке лестницы, лишь ноги раздвинула и крепко вцепилась в перекладину.

— Ммммм! Ммма-мммаааа!

Да не ори ты так, а то и правда мама придёт. А мне что тогда делать? Ещё и твоей маме вылизывать? Не жирно ли будет?

Танюха задом крутит, течёт вся, аж влага по ляжкам стекает. Говорил уже, что она во всём быстрая. И кончает обильно, и в процессе столько сока выделяет, что можно подставлять баночку и собирать.

— Вовва! Вовочка! Я тебе…Ммммм….Потом тоже….Ай! Ммммм…

Мычит, стараясь приглушить звук. Всё же мы почти что разведчики в тылу врага. Лишний звук – спалились. Мигом набежит вражья рать, повяжут гестапы всякие. Тихо надо, молча. Вот Танюшка звук и глушит, прикусила ладонь. Но не сдержалась, кончая, вскрикнула. Ничего, если и услышат – е поймут. Мало лич то в погребе приключилось. Мышка там пробежала. А девчата, всем известно, мышей боятся до визга.

Помог кузине спуститься с лестницы. Она вздохнула, засмеялась

— Спасибо, братик! Ты, как всегда, бесподобен. Галантен и неотразим. Ты попросил – я дала. Не могла же я отказать твоим настойчивым просьбам.

Блин! Получается, что я выпрашивал милостыню, а Танька не смогла отказать нищему в корочке хлеба. А об чём базар? Оно так и получилось. Никто ни у кого ничего не просил. Всё вышло само собой. Я присосался к пизде, Танька не оттолкнула. А нашлась бы такая дура, чтобы отказаться от такого? Навряд ли. А Танюха подняла вверх руки, сцепила их над головой, сладко потянулась до хруста косточек

— Ииии! Как хорошо! – Засмеялась от избытка чувств, шагнула ближе и сунул руку в мои штаны. – Ооо, как он напрягся. Так и лопнуть может. Вов, тебе как: подрочить, отсосать или в ляхи?

Подрочить, предположим, и сам могу, хотя девичья рука всё же предпочтительней. Отсосать? Хорошо, но не совсем то, чего хочется после общения с тётей Валей. Правда Танюху туда нельзя, целка. Но выход есть всегда. Точнее говоря, вход. Задний. Тем более, что не впервой.

— Тань, а…

Таня не дала договорить

— Ой, Вов, у меня даже смазки с собой нет. Давай не туда.

— Тань, я послюню…

Танька перебила

— Ой, вспомнила. Совсем забыла. У меня же пробник крема ночного. Купила и в карман сунула. И совсем забыла выложить.

Она сунула руку в кармашек юбки, вытащила пробник. Небольшой тюбик грамм на двадцать.

— Вот. Маленький, но, думаю, хватит. Ты только сильно не размазывай, чтобы хватило.

И кузина развернулась лицом к лестнице, вручив мне тюбик крема и выставив попу. Задрал юбочку до пояса.

— Ксюша, Ксюша, Ксюша, юбочка из плюша…

Таня хихикнула

— Ты чего?

— Щекотно пальцем в попе. Давай скорей, а то вдруг искать станут. Тихонько.

— Я и так тихонько.

— Ага. В тот раз так втолкнул – глаза на лоб полезли.

— В тот раз мы плохо смазали.

Что сказать? Натаха и Танюха в задок дают. Надька отказывает. У неё там всё так узко, что только пальцем и можно в задницу выебать. Зато сосёт классно, другим сёстрам и не снилось. Заглатывает до самых гланд и никаких рвотных позывов. И глотает всю сперму до капли, а эти плюются.

Танька закряхтела.

— Тихо ты, медведь. Порвёшь всё. И в меня не спускай.

— А куда?

— Танька захихикала

— На картоху. Небось не забеременеет.

— А если забеременеет?

— Будут твои дочки с сыночками. Заржала.- Ой, не могу! Будем твоих детишек есть в мундирах. Или жареных.

Сучка! Сейчас саму отжарю. И отжарил.

Чуя приближение взрывоопасного момента, быстро вытащил ружжо и направил его в сторону картофельного закрома. Передёрнул затвор и разразился очередью. Танюшка за это время достала из бездонного кармана юбочки тряпицу и подтёрлась, одёрнула юбочку. Ну совсем девушка не была готова к любому развитию ситуации. И тряпочка, и крем – всё с собой у неё оказалось совершенно случайно. Будто подслушав мои мысли, проворчала

— Ну да, взяла на всякий случай. Я же тебя знаю. Ты же не отстанешь, пока своё не получишь.

От раздавшегося сверху голоса вздрогнули оба

— Получили? Вылезать будете или там жить будете?

Танька зло сплюнула.

— Наташка, сука, чтоб тебя! Я чуть не уссалась со страха. Ты давно подошла?

Наташка задумалась, будто что-то вспоминая. Вспомнила

— Примерно со слов: ” Ой, вспомнила. Совсем забыла. У меня же пробник крема ночного. Купила и в карман сунула. И совсем забыла выложить.”

Таня возмутилась

— И молчала? Сказать не могла?

Наташка засмеялась

— Если бы сказала, ты бы Вовке не дала. А мне братика жалко. И мне надо было орать, чтобы все собрались? Или крышку погреба прикрыть, чтоб вы там ночевать остались. Все пьяные, вас искать не враз кинутся. Ничё, до утра бы с голоду не сдохли. Вылезать-то будете?

— Будем.

Танюха полезла первой. Подтолкнул её под голый зад. Мягкая и в то же время упругая задница играла, когда Танюха переставляла ноги, выбираясь из погреба. Полез следом. Наташка прикрикнула

— Куда? Наеблись и забыли зачем вас посылали? Вовка, а банки?

Сплюнул. Банки с компотом, с солониной доставать надо. Девчата споро вытягивали сумки, в которые я наставлял банки. Всё. Вылез на свет божий. На душе прекрасно. Можно описать словами песни: На душе и легко и тревожно. Тревоги, правда, нет совсем. Никто не поймал, Таня дала, яйца пустые. Чего ещё желать?Понесли сумки к дому.

Никто нас не потерял, никто не объявил розыск и не пригласил Знатоков и товарища Глазычева с его Мухтаром. Мама лишь встретила, забрала банки, заставив их сначала открыть, унесла в дом. Натка подтолкнула Танюху к бане.

— Иди, жопу помой. И Вовку возьми. Я на атасе постою.

Помыться надо. Всё же задница не совсем то место, после которого можно и потерпеть, не подмываясь. Потопали к бане. Зашли все трое. Натка, если что, в предбаннике поторчит, покараулит. Только вот предбанник оказался занят. Там стояла тётя Таня. Прилично поддатая. Стояла, задрав подол и что-то рассматривала у себя меж ног.

Как там называлась та картина с монахами? Приплыли? Вот и мы приплыли. Танька, глянув на мать, спросила

— Мам, ты чего?

Да ничего. Стоит тётка, задрав подол, и нам лишь осталось рассматривать её лобок с кудряшками тёмных волос, которые аккуратной бородкой товарища Калинина спускались на половые губы. Танька повторила

— Мам, ты чего?

Тётка одёрнула платье

— Ничего. Уссалась. В трусы напрудила, не добежала. А вы чего?

Я же вроде как жельмент, встал грудью на защиту девчат

— Да мы вот посидеть немного решили. Там шум и гам, пьяные везде шарахаются. Отдохнуть хоть маленько.

Тётка протянула

— Аааа. Ну ладно, отдохните. – Поймала нас за шеи, сгребла в кучу, обслюнявила пьяным поцелуем. – Детишки вы мои! Как я вас люблю!

Отпустила на волю и вышла из бани. Наташка спросила

— Чего это было?

Танька проворчала

— Пьяная любовь.- Повернулась ко мне. – А тебе не стыдно было на мамку пялиться?

Я отбрехался

— Она сама всё показала. И ничего я не пялился. А пиз…Ой! Писька у твоей матери красивая. Ты вся в неё.

Танька гордо задрала нос, выпятила грудь так, что титьки натянули кофточку.

— А то! Ладно, базарить харе. Мыть жопы будем?

Разделись. Мы с Танькой. Наташке чего раздеваться. Танька попу моет, я перед. Наташка стоит, сиротинка, подол задрала и через трусы пальцем письку натирает. Танька спрашивает

— Наташ, хочешь?

— Ещё как. Думала у погреба кончу.

Танька ко мне повернулась

— Вов…

А что Вов? Встанет ещё не скоро, но есть же решение. На лавку лёг.

— Наташ, особое приглашение надо?

Та быстро сдёрнула с себя трусы.

— Тань, двери запри.- Перешагнула через лавку, встав над моим лицом, присела

— Аааа! Мамочкаааа!

Кто там ещё на очереди? Кого ещё лизать-вылизывать? Время до вечера есть. Давайте по одной. Марафон устроим.

А было бы прикольно. Все мои тётки вместе с мамкой выстроились в очередь. Кузины в самом конце.

— Куда, салажня? Сначала взрослые.

Опять дедовщина. Точнее бабовщина. И по одной на мою морду пиздой садятся. И никто не пожалеет. Разве что мама спросит

— Не устал, сынок? Терпи, такая твоя доля. Осталось немножко.

Прикол, бля! А правда, что, если наступит такое время матриархата? Мужики в дефиците уже сейчас, а что будет лет через сколько-то там? “Ещё годик войны и не будет мужчин. Их и так уж осталось мало. И на тысячу женщин мужчина один, как в турецком дворце султана.” Во бля житуха наступит у баб. Мужики по талонам, как водка, мыло и курево при Горбачёве. Дифсыт, как говорил товарисч Райкин. А ведь кто-то полезет без очереди, по блату.

— Я от Раисы Ивановны.

Или для таких создадут особые питомники элитных самцов?

Тьфу, пакость! Ну их, такие мысли. Дурь такая блызнет в голову, так век не встанет

Пока Наташка елозила пиздой по моим губам, Танюха уселась мне на ноги и принялась теребить вялый, почти что бочковой засолки, огурец. Помнёт, потеребит, пососёт. И снова по кругу. И её старания не остались пустой тратой сил и времени. Огурец из немощного старика превратился в добра молодца, будто искупался в молоке кипящем да в воде ключевой. Танюха осталась довольна результатом. Приподнялась, пересела и принялась тереть головкой меж своих губок. Нижних. Хотя целую и те, и другие. Приседает с опаской, рукой зажала почти весь ствол. Если что, так не до конца ворвётся эта вражина в мирный и уютный домик затворницы. Села бы, что ли, чтобы раз и навсегда решить эту проблему. Распахнула пошире двери

— Заходите, гости дорогие! Велком, блин! Мы вам рады!

И я такой

— Отворяйте шире ворота! У вас куночка, у нас охотник. Будем в прятки играть. Кто не спрятался, я не виноват.

И со всей дури, с размаха, по самые помидоры.

Мечты, мечты, гле ваша сладость? Ушли мечты… Пока мечтал, Наташка и кончила. Вскрикнула, застонала, плотно, едва не придушив, уселась на лицо мокрой пиздой, потом поёрзала ещё чуток и встала. И почти вместе с ней кончила Танюха. Девки, изнасиловав меня такого беззащитного, всё же решили, что отмучался я не до конца. Надрочили – надо сделать так, чтобы кончил. Сказано – сделано.

Два ротика и четыре руки импотента до оргазма доведут. Наташка вздохнула, собирая сперму со своих рук, с моего живота.

— Надо было Надьку позвать. Она сосать любит.

Танька пошла воду разводить, чтобы была тёплая. Я не стал вставать. Пусть моют так. Сами довели до безобразия, пусть сами и исправляют.

Вымылись, оделись и сели в предбаннике, приотворив дверь. Если что, так мы просто отдыхаем. А все следы, которые были в бане, давно вода смыла. А отдохнуть надо. Время едва перевалило за полдень, до вечера далеко, а гости до темноты навряд ли разойдутся. Ничё, стерпим. Спустил два раза. В голове лёгкая эйфория, в пустых яйцах звон. Лепота. И девчонки, сидящие с двух сторон,, чтобы можно было теребить титьки у обеих. Что ещё надо? Разве что поесть. А то в животе у всех троих какие-то звуки, будто кто-то дизель заводит.

— Пошли, найдём чего слопать.

— Пошли.

Обнял девчат за талии. А что? Мне можно. Я кузен.