Сага о блаженной Аньес. Глава вторая

«Сага о блаженной Аньес».

от Доминиканика и ge35

История первая – Октябрьский вечер в Божоле.

Глава вторая, в которой читатель найдёт подробности прекрасного вечера на празднике окончания сбора урожая винограда.

Туанетта подтолкнула её вперед, в узкий извилистый проход, ведущий по мокрым и скользким каменным ступеням вниз, в глубь подвала… Свет фонарей усилился одновременно с чуть едким запахом молодого вина…

Аньес призрачной тенью появилась перед публикой в неясном свете фонарей у входа в большое помещение со сводчатым потолком. Без сомнения, оно было даже больше, чем та зала на ферме, где она только что побывала, за исключением того, что по его бокам стояли огромные крепкие дубовые бочки и высокие чаны, неспособные, несмотря на свои размеры, уменьшить гигантский объём подвала. Он был в любом случае вдвое длиннее, а в его центре отсутствие боковых бочек освобождало обширную эспланаду, в которой можно было бы запросто развернуть легковой автомобиль… В центре этого пространства стоял большой – широкий и длинный деревянный стол на прочных, крепких дубовых ножках, вернее, ногах, которые, казалось, застряли, вросли в грязный пол. В другом конце подвала, более чем в двадцати метрах от входа, через который они с Туанеттой пришли, Аньес увидела группу людей, о которой она поначалу не могла бы сказать ничего определённого, ни кто её составлял, ни чем они занимались… Туанетта же уже непринуждённо продвигалась к большому столу посреди зала, приговаривая:

— Так, а вот и я, дождались меня, молодцы! Я уже здесь с корзинами, полными еды!

Её встретили аплодисментами…

— Ну что же ты! Запоздала, ты, однако, мама!! Я думал, ты о нас позабыла! – воскликнул её сын.

— Так вот же я здесь, как и обещала, а в качестве бонуса ещё и привела с собой медсестру, которая ждёт, когда настанет время вколоть нашему дедушке очередную порцию уколов! Ты же ей объяснишь, Жако, что мы делаем в последний вечер сбора урожая… Не так ли! – несколько двусмысленно прошептала Туанетта.

— Кстати, как поживает дедушка? – спросил сын, обращаясь к Аньес.

— Ничего страшного, – ответила Аньес, – тот препарат, что я ему ввела в вену, теперь должен сделать своё дело…

Сын отвел двух вновь прибывших женщин к группе сборщиков винограда в другом конце подвала… Мамаша объяснила по дороге Аньес:

— Видишь ли, солнышко, наша местная стародавняя традиция диктует нам некие правила, а они таковы, что все сборщики винограда в последний день сбора урожая получают право дегустировать любые вина в этом погребе, даже самые старые и лучшие кюве из этого погреба… Посмотри, там в этом ряду бочек есть вина от 15 до 18 лет выдержки. Тот самый возраст, когда ещё мой бедный Гюстав разливал это вино в бочки… Но это исключительные кюве, из которых делают купажи. Барышня, а вы, случаем, не останетесь ненадолго с нами?… Я собираюсь вернуться к дедушке и присмотреть за ним, а вы можете воспользоваться случаем, чтобы перекусить с ребятами… Если дедуле что-то понадобится, я вас тут же позову, не волнуйтесь!

Не успела Аньес ответить, как Туанетта исчезла в сумерках лестницы в другом конце подвала…

Пройдя чуть вперед, Аньес могла теперь рассмотреть группу пирующих: это была дюжина мужчин и женщин, некоторые из которых были, по-видимому, уже сильно пьяны, судя по их блестящим и немного расплывчатым глазам, а также по тому, как они опирались на бочки, пытаясь сохранить равновесие… В основном они были молоды: от двадцати до тридцати пяти лет. Проще сказать все, кроме одной пары — вероятно, мужа и жены — лет пятидесяти, соседи хозяев, вероятно, насколько она поняла, с одной из трех ферм в деревушке, где жили Жувино.

Эта пара стояла прямо напротив неё, на другом конце группы, которая образовывала более или менее правильный круг… Он был небольшого роста, не очень красив и, казалось, был беззубым; она же была довольно высока и широка, одета в серый фартук с мелкими бело-голубыми узорами и темно-синими пуговицами… крепкая выпирающая и попирающая всё и вся грудь, деформирующая верх её старенькой кофточки.. Худые ноги, какими их увидела Аньес, в белых шерстяных носках выше щиколотки…

Справа от Аньес стояли трое юношей лет двадцати-двадцати пяти, довольно высоких, в шортах из джинсовой ткани. «Без сомнения, студенты» -, подумала Аньес. Один из них, высокий белокурый красавец, в коротких шортах, в распахнутой рубашке, был очень красив. Он напоминал северянина, стройный и худощавый. Аньес была немного тронута такой юношеской красотой. Его звали Иоган. У другого, по имени Адриан, были темные волосы, а третий, чуть поменьше, был немного посветлее. Аньес не расслышала его имени. Все трое были молоды и накачаны мускулами в спортзале. Без сомнения, они были хорошими носителями ''фурункула'' на конце члена. «Фурункул» — это местное название большой корзины для сбора урожая, которую проносят через ряды лоз во время сбора урожая и в которую каждый сборщик опорожняет свою небольшую корзинку. Этот фурункул, когда он заполнен, становится очень тяжелым, и его сливают в сборный бак на тележке, иногда довольно далеко от места сбора винограда… Это самая утомительная часть сбора урожая…

Рядом с этими тремя парнями и дальше от Аньес стояли две молодые девушки в возрасте от двадцати и максимум до двадцати двух лет. Тоже сезонные рабочие – подумала об них Аньес, – вероятно, студентки, которые собирают виноград, ожидая начала учебного года, и чтобы заработать немного денег…

Обе в очень коротких шортах, скроенных из старых джинсов, высоко обнажавших их бедра – пах впереди и ягодицы сзади. Наверху футболки, которые утром, должно быть, были белыми, теперь же они в значительной степени заляпаны и запятнаны виноградным соком… Они были прекрасны лицом и хорошо скроены, эти девушки. Одну, блондинку с зелеными глазами, звали Элен, другую, брюнетку с красивыми голубыми глазами с длинными и ярко выраженными ресницами, звали Элис…

Ещё дальше и перед ней, рядом с пожилой парой, ещё одна пара, мужчина и женщина, лет сорока, оба очень темные, низенькие, средиземноморского типа. Вероятно, португальцы, которые три четверти года проводят во Франции, чтобы заработать там на всех сельскохозяйственных кампаниях, от помидоров, клубники, дынь вплоть до урожая винограда… Он, Педро и она, Мария, кажется, уже много выпили, особенно она… или, может быть, они не так хорошо держали алкоголь, как другие присутствующие на празднике люди…

Слева от Аньес, ближе всего к ней стоял Жако, сын Туанетты, и хозяин дома, едва за сорок, довольно маленький и коренастый мужичок, крепко сложенный, темные вьющиеся волосы, круглые глаза, массивная нижняя челюсть, крепкий нос и характерное лицо пьяницы. Рядом с ним его жена Бриджит, хорошенькая рыжеволосая женщина лет 35-ти, у которой глаза с трудом помещались на лице, как и всё остальные части её тела. На ней было довольно короткое и легкое летнее платье, огненная грива волос, завязанная в пучок высоко на затылке, и теплый и живой взгляд, придававший ей несколько озорной и знающий вид… Сквозь легкую ткань платья Аньес заметила, что на ней нет бюстгальтера…

Окончательно замкнул круг между пожилой парой и Бриджит один верзила, вероятно, маленький простачок, отзывавшийся на престижное имя Арман, постоянный сельскохозяйственный работник фермы, тоже рыжеволосый и с выбеленными солнцем бровями. Долговязый, лет сорока, увидев его, понимаешь, что это точно не он изобрёл порох и не украл из церкви Святого Духа!..

Аньес оценила разницу между ней и этими людьми. Вплоть до того, что на мгновение вдруг задумалась, что такая женщина, как она, с определенным социальным классом, образованием и утончённой женственностью, делает среди этих мужчин и женщин, которые были слишком грубыми и, в любом случае, не были частью её мира или её окружения. И даже близко к ней не приближались по интеллектуальному наполнению, по крайней мере тому, на которое она претендовала. Это было видно с первого взгляда… Аньес сказала себе, что у Пьера ещё будет возможность поиздеваться над ней, если он узнает об этом времени, проведённом её среди этих мужланов, и в то же время она сказала себе, что не будет говорить с ним об этом, чтобы не доставлять ему этого удовольствия!..

Беззубый сосед, которого остальные звали Франсуа, пересек этот импровизированный круг, чтобы принести ей стакан и объяснить, что она продегустирует сейчас. «Это волшебное вино, слава погреба и, несомненно, региона» … – Он начал с истории этой традиции последнего дня сбора урожая, но Аньес почти не слушала его, пробуя вино и думая о своём единственном желании этим вечером, которое упорно не покидало её… оценивая при этом физические достоинства каждого участника этого праздника, и дополнительные возможности между их ног… Она следила за фигурами группы, не обращая особого внимания на то, что происходило или что говорилось, ничего не слыша, даже ударов молотком высокого простака по бочкам, открывающим доступ к их содержимому, и остановка на каждой «станции», у каждой бочки, которой присутствующих пели осанну, как гимнами отмечают остановки во время крестного пути. Вот только это были не паломники, а обычные сельские алкаши… Бриджит на мгновение ускользнула, чтобы вернуться через несколько минут. Наверное, чтобы удовлетворить небольшую потребность организма, подумала Аньес.

Процессия двигалась от бочонка к бочонку к середине погреба, к установленному там столу… Таким образом дегустировалось вино в десяти или одиннадцати бочонках. Аньес почти не пила, по полглотка на каждый предложенный ей стакан. Однако тепло вина, даже того немногого, что она выпила, слегка ударило ей в голову…

Большую часть этих двадцати минут Аньес провела, оценивая «свертки» между ног у присутствующих мужчин… Это была больше праздная игра, чем порок или похоть. Но и отрезать себя от этой группы, которую она нашла слишком шумной и очень вульгарной, она не хотела…

Временный вывод, к которому пришла Аньес, заключался в том, что самый красивый член должно быть был у рыжеволосого «великана», следовательно, у Армана. У него действительно, казалось, «что-то существенное было между ног». Потом следовал Адриан, молодой темноволосый юноша. Но, возможно, это был обман зрения, ведь его джинсы были там очень, очень узкими… и вряд ли могли что-то скрыть… большее. Потом она замялась… кто? Другой студент, блондин, чьего имени она ещё не знала? Или Иоган, высокий красивый блондин. А может быть, лучший размер у португальца? Она поставила в «конец» (не каламбур!) стаи из-за своих размеров, беззубого соседа, Франсуа и Жако. Тут у неё была более, чем интуиция, это была уверенность!

Аньес понадобилось некоторое время, чтобы представить, какой стратегии она бы придерживалась, если бы ей пришлось проверить свои предположения. Раздеваться и хвастаться перед всеми под предлогом (якобы) опьянения и веселья, чтобы увидеть, как мужчины вынимают свои пенисы и дрочат, и тогда она получит возможность проверить свои сравнения? Нет, это не годилось, здесь были и другие женщины, у которых были свои виды на этих мужчин… Это была только выдуманная гипотеза… И потом, здесь, в этих почти рабочих условиях, на ферме, где она была в силу своих служебных обязанностей, не могло быть и речи о том, чтобы умалить своё профессиональное достоинство и даже мельком дать всем этим простолюдинам увидеть, что она могла быть, в глубине души, самой настоящей шлюхой…

Её мысли были целиком поглощены этой темой. Аньес даже вообразила, что может стать заводилой и патронессой в этой извращенной игры, и что она позволит себе пойти и проверить у мужчин содержимое в брюках и шортах… потому что она так решила!! Она также представляла себе, что когда-нибудь станет обладать всеми полномочиями, которые позволили бы ей отдавать приказ выстроить всех мужчин в шеренгу и обнажить их пенисы, чтобы она могла провести необходимые проверки и измерения… не только рулеткой, но и тактильные! Мужские члены между её ягодицами, которые она раздвигала по случаю, как она это видела, как они это делали однажды на вечеринке, когда она заканчивала обучение на медсестру, где молодой женщине, терапевту, с завязанными глазами приходилось узнавать члены своих коллег, которые они ей предварительно показали и дали пощупать. Они проводили ими между полушариями её ягодиц и засовывали в её щель… (см. сюжет: ''Окончание учебы молодой медсестры'')

Её сны наяву внезапно оборвались. Если бы кто-нибудь смог угадать её мысли в тот момент, она бы действительно сошла за отъявленную шлюху! Конечно… никакого сомнения! При этой мысли, что еёмогли разоблачить в буквальном и переносном смысле, её щеки покраснели от стыда, и Аньес быстро просканировала глаза других гостей, чтобы убедиться, что никто не заметил её временного замешательства… или помешательства?

Никто не обращал на неё никакого внимания, нет!.. Уже добрых четверть часа, с тех самых пор, как она прервала реальное общение с группой, чтобы погрузиться в свои фантазии, она толком не обращала внимания на эволюцию её окружения. С большим трудом Аньес восстановила контакт с реальностью подвала. То, что было выпито, проходя мимо бочек с вином, несколько изменило ситуацию: прямо перед ней португалка Мария подтвердила своё пьяное состояние. Пошатываясь, она протягивала свой бокал окружающим, прося ещё немного вина… Педро, её муж, в носках, прислонился к высокому соседу, который был на голову выше его. Та, которую звали большой Бернадеттой, без сомнения, потому что ей было жарко, расстегнула верхнюю часть своей блузки и более или менее разделась, обнажая тело, которое раньше было белым, а теперь перепачкано вином… Её роскошные груди неприлично свисали под чуть выцветшим кружевом блузки…

Две маленьких студентки, блондинка Элен и брюнетка Элиза, без умолку хохотали, как сумасшедшие, прижимаясь к двум юношам, Иогану, высокому блондину и другому блондину, в то время как Адриан, темноволосый, сидел на маленьком деревянном табурете перед Бриджит. Та же, присев на корточки перед бочонком весьма неприличным образом, наполняла стаканы из крана бочонка. Её платье было широко приподнято на распахнутых бёдрах. Юная студентка, сидевшая напротив, без смущения глядела под платье, в полуоткрытость бедер, и в декольте, которое она давала видеть, когда, наклонившись, разливала вино у подножия бочки… Жако взял из корзины большую лионскую сосиску и очень оживленно рассказывал группе из двух парней и двух девиц, по-видимому, очень непристойные истории, делая бесстыдные движения руками и используя сосиску для пущего эффекта. Аньес видела только жесты и не слышала слов, но они заставили двух молодых девушек громко рассмеяться, они тоже теперь были очень сильно навеселе…

Вдруг Жако, как добрый начальник, принялся кричать на толпу:

— Женщины в кадку и натопчите хорошего вина для нас! Давайте, сучки, заползайте в кадку!

Продолжая, Арман очень громко завопил под звуки своего деревянного молотка, которым он теперь стучал по столу:

— Бабы в кадку!!… Бабы в кадку!!!

Он объяснял при этом Аньес, что так принято в последний вечер жатвы, чтобы вино былопрекрасным на следующий год (?!), мы поместили последние грозди в резервуар под названием «Cuveau des Derniers», и именно его мы будем пить во время грядущих рождественских праздников… Далее он объяснил, что эти последние гроздья должны топтаться женщинами, по родовому обычаю давить виноград, то есть ногами!.. Никаких машин. Никто и никогда не осмеливался нарушить эту традицию.

И вот уже Иоган взвалил себе на плечо маленькую темноволосую студентку Элис, которая шаловливо колотила красивого юношу по спине кулаками. Её стройные загорелые ноги дергались и раздвигались, пиная воздух во время движения. В один миг она оказалась посреди чана, погрузившись в гроздья винограда по колено, и громко расхохоталась… Опираясь на край чана, доходивший ей до пояса, она стала с силой давить виноград, попеременно опираясь то на одну ногу, то на другую. Виноградный сок брызнул ей в лицо, пропитав футболку… Она засмеялась ещё сильнее… Блондинка Элен, поднятая в воздух всё тем же Иоганном и другим юношей, тоже была аккуратно поставлена в середину бадьи… Теперь они были вдвоем, с блаженно пьяненькими лицами счастливо топча виноград. Тонкая струйка сусла начала вытекать со дна бака и через небольшой деревянный желоб стекала в расположенное внизу ведро.

Соседка, Бернадетта, завязала блузку слишком высоко спереди искусным узлом, и кроме того завернула низ халата таким образом, что все могли насладиться видом её крепких ягодиц. Она забралась в бадью, взобравшись на табуретку. Когда она переступала через край чана, то показала всем свою волосатую промежность, ясно видную сквозь белые хлопчатобумажные трусики. Однако даже это мимолетное видение вызвало бешеные восторженные вопли мужчин…

Двое молодых людей схватили маленькую португалку и тоже опустили её посреди виноградной жатвы… Только они забыли, что на ней не было шорт, да и трусов, наверное, тоже, потому что она показала всем свою очень волосатую и очень загорелую промежность, которая скрывала любую интимную деталь её промежности. И самое главное, поскольку она больше не могла сохранять равновесие, увлекаемая инерцией, то тут же упала и застыла, сидя в виноградных гроздьях. Это импровизированное падение вызвало всеобщее веселье. Затем, поймав руками край бадьи, ей удалось подтянуться и снова встать на ноги. Затем португалка начала вытаптывать виноград, как могла. Напившись, она часто теряла равновесие и падала ягодицами в в красную жижу, и каждое из этих падений сопровождалось криками: «Олле!..», как на корриде и бурными аплодисментами, а также новым бокалом вина женщине, вероятно, чтобы поставить её на ноги….

Бриджит задрала юбку, низ которой ловко засунула в пояс на талии… Аньес заметила, что это очень хорошо сложенная женщина. Перекинув по очереди свои ноги через край бадьи, она предоставила присутствующим возможность увидеть её красивую промежность, слегка прикрытую маленькими желтыми трусиками, легкими и очень сексуальными, которые никак нельзя было ожидать найти у пейзанки в таком возрасте. Этот проход вызвал бурные аплодисменты и, чтобы показать, что она ценит овации, Бриджит приподняла из-за спины тот край платья, который ещё прикрывал её зад, открывая всем панораму на её хорошенький круп и красивые ягодицы…

К счастью для Аньес, никто не настаивал на том, чтобы она тоже вслед за этими женщинами полезла в кадку давить виноград, чего она поначалу опасалась… Аньес почувствовала облегчение, оценив этот особый статус, предоставленный ей её профессией и её ролью этим вечером. Зная в глубине души, что это и есть тот самый несомненный знак уважения к ней самой и к той социальной категории, к которой она принадлежала. Ведь всем должно быть понятно, что она ничего общего не имела со всеми этими людьми из фрустрирующей и вульгарной группы, так что она издалека наблюдала за этой счастливой атмосферой, царившей в их среде. Арман сопровождал ритм шагов давильщиц винограда импровизированным жезлом, измеряя уровень винограда в бочках, и задавал темп ударами молотка по бочке… По традиции, трое юношей, Жако и беззубый мужчинка подносили женщинам выпивку, пока они топтали виноград… Португалец явно слишком много выпил, чтобы следить за движениями остальных, и стоял, прислонившись к большой бочке, довольствуясь наблюдением, по-прежнему маленькими глотками выпивая из стакана, который он успевал постоянно между делом наполнять живительной влагой…

Мужчины поили женщин, державшихся за края кадки, чтобы те продолжали в столь игривой и сексуальной манере топтать виноград… Маленькой Элизе, первой вступившей в действие, стало жарко, и она сняла с себя футболку. Поскольку на ней не было лифчика, она продемонстрировала превосходную грудь с четко очерченными и очень упругими грудями… Аньес с грустью подумала о себе. Грудь молодой девушки имела точно такую же форму, как у неё, когда ей было двадцать лет – форму пули с заострённым торчащим кончиком… такая надменная!.. Другая, белокурая Элен, сделала то же самое, обнаружив грудь меньшего размера и более плоскую, но с очень красивыми, хорошо очерченные сосками и красивыми ареолами… Трое юношей теперь сжимали стекающие им на грудь виноградины, давили их на груди девушек, а затем сосали стекающий с них сок, беря заодно в рот их соски, что очень возбуждало смеявшихся девушек… щекотка и наслаждение одновременно… Вскоре из чана пришлось вынести Марию, маленькую португалку, которая, не имея больше сил держаться за края чана, регулярно поскальзывалась в скользкой жиже… Это были Арман и Жако, которые вытащили её и посадили на табуретку, спиной к бочке, на которую опирался её муж… Она была сильно пьяна, качала головой, и вскоре обмякла и сгорбилась. Юбка её промокла от виноградного сока, ноги в пятнах… и капает между ног… Зато перед Аньес явилось наглядное подтверждение того, что на ней не было трусиков. Или португалка не носила их в принципе, или она уже успела их снять в преддверии вечеринки… Толстый и очень загорелый флис показался из под приподнятой и распахнутой спереди юбки. Пучок занимал весь лобок, промежность и расползался по всей внутренней стороне бедер… У женщины была постоянная икота, чрезвычайно забавлявшая Жако и Армана, которые снова заставили её выпить, по их словам, для того, чтобы она могла рассказать им о своей икоте!… Идиотизм!

Четыре женщины, оставшиеся в кадке, хозяйка, соседка и две молодые девушки, которым сосали кончики грудей и соски, были забрызганы виноградным соком до верхней части бедер, который стекал им по бедрам. Вино, которое заставляли их пить, капало им на грудь, атмосфера в погребе была довольно жаркой… похотливые глаза мужчин только усугубляли это ощущение.. . Вскоре Бернадетта коварно сказала:

— Надо бы и нашей медсестре присоединиться к нам.

— О да, ведь в этом случае мы снова будем впятером. Как мы и начинали! — сказала юная Элиза, протягивая руку Аньес, от которой она вежливо отстранилась:

— Лучше не надо! Спасибо! Я отвечаю за дедушку, а вдруг я ему срочно понадоблюсь!…, – сказала она, но Бернадетт продолжила вкрадчивым голосом свои инсинуации:

— Впрочем, как мне кажется, ты не всегда отказываешься!.. Должно быть, это зависит от того, что тебе предложат!

Аньес почувствовала, как на её щеках выступил румянец. Какое отношение эта старая сова имеет к таким мыслям… И что именно она имела в виду, на что намекала? Аньес вдруг почувствовала себя неловко, словно она была голой, но она ловко уклонилась от того, чтобы они заметили её душевное смятение, выпрямилась и посмотрела в сторону выхода, будто собиралась немедленно уйти…

— Да хватит ломаться, иди сюда, не заставляй на тебя молиться! Давай, давай!!, – настаивала Бриджит, по-видимому, без всякой злобы.

— Да, да, иди к нам!! Мне показалось, что обычно вас даже не стоит спрашивать! – добавила Бернадетта, глядя на своего мужа, которому она понимающе подмигнула… Аньес снова опешила… Если она сделает это, то это будет означать конец её репутации порядочной женщины. Это нужно было остановить, и лучший способ – притвориться, что она согласна, и пойти на это… но сделать это стильно и красиво, а не так безвкусно, как эти крестьянки. А что ещё она могла сделать в этой ситуации?

Поэтому Аньес смирилась и сделала так, как просила Бриджит, может быть также в знак своего расположения к ней. Она задрала низ платья за пояс, обнажая хорошенькие, холеные, стройные, хорошо сложенные буржуазные ножки… Взобравшись на табуретку, она как можно быстрее перешагнула через край кадки, чтобы присоединиться к другим женщинам… Франсуа, который в этот момент менял ведро с суслом у горлышка кадки, без помех успел рассмотреть промежность Аньес и её несколько прозрачные трусики, и тут же восхищенно присвистнул, сказав:

— Боже мой, какая хорошенькая мохнатая жопа у вас, барышня!,

Аньес притворилась, что не расслышала его слова, и вместе с другими женщинами оказалась в кадке. Уже раздавленный виноград создавал у её ног забавное ощущение, вязкое и дряблое, виноградины проникали между пальцами ног, но через несколько шагов это восприятие стало более мягким, более чувственным, приятным, даже с ощущением свежести в то же время, что и ощущение эротического скольжения винограда до самого верха её лодыжек и икр. Она полностью, душой и телом погрузилась в процесс давки винограда и в виноградный сок, и в некоторых аспектах это было даже довольно восхитительное ощущение… Как и всем остальным, ей пришлось выпить несколько стаканов вина, иначе ей бы снова пришлось бы выслушать двусмысленные намеки Бернадетты…

Бернадет, не на шутку разгорячённая (действительно, это упражнение сильно разогревает тело и чувства!) сняла с себя комбинезон с кружевными краями, и, поскольку бюстгальтера у неё тоже не было, грудь её, большая, роскошная, сильная и довольно громоздкая, опиралась только на выемку фартука, демонстрируя свои большие ареолы и возбужденно торчащие соски… Они подпрыгивали при каждом движении её ног, но тем не менее казались очень твердыми по сравнению с их внушительным объёмом…

Бриджит сделала то же самое и приспустила бретельки своего летнего платья, что подтвердило тот факт, что на ней тоже не было лифчика. У неё была великолепная грудь, правильной формы, стоячая, высокая, с остроконечными и далеко выступающими сосками. Великолепная грудь тридцатилетней женщины, оставляющая далеко позади груди молодых девушек, ещё только формирующихся…

Адриан, который только что пялился на грудь Бриджит перед кадкой и у которого, по мнению Аньес, был лучший член в этой компании, под предлогом того, что ему нужно подать стакан вина Бриджит, подошел к ним поближе. Он не удержался, чтобы взять её грудь в свои руки… его глаза выражали абсолютное восхищение.. . Жако, который это заметил, не смутился этим, и сказал:

— Эх! Как прекрасны хорошенькие сиськи жены босса! Да ты знаток, однако, а! – И, схватив другую грудь, прибавил, – Посмотрите на это, как хорошо она легла в мою руку!.. А вы там, красотка, мы вас, может быть, и не видели до сих пор, а?!! Вы о нас не забыли? И не нужно оставаться в стороне, а?!.

Аньес была в панике. Если бы она уступила этой просьбе и выставила грудь на всеобщее обозрение, как бы она выглядела? Тем более, что у неё даже не было до сих пор повода выпить как следует! В принципе, она была кристально трезва, хоть и выпила пару бокалов вина. И как она это сделает на трезвую голову? Они ведь будут смеяться! О, Боже, позор!.. Показываться настолько обнажённой перед хамами, увальнями, пошляками!! Нет, нет!.. Но если она откажется], то подвергнется остракизму, а может быть и чему то большему со стороны Бернадетт и её мужа… На самом деле, из двенадцати человек на этом празднике было только четыре или пять, которые могли знать её, для остальных её персона имела гораздо меньшее значение. Но всё же часть из них была довольно юна -это были молодые люди. Что они подумают о ней? Аньес всё ещё колебалась… Она горячо молилась о том, чтобы дедушке вдруг стало хуже, и Туанетта пришла бы сюда и позвала её наверх, вызволив из этого тупика… Но в глубине души Аньес знала, что это более чем "маловероятно"…

— Не пора ли нам пойти и посмотреть самим, не дожидаясь согласия этой ломаки – безапелляционным тоном прорычал Жако. Она уже изрядно выпила к этому моменту, «догоняясь», как говорится, но никто не мог заранее знать о её реакции на это заявление… но испуганная его угрожающим голосом, Аньес очень медленно приспустила бретельки своего летнего платья. Она опустила их очень осторожно, как будто в это время что-то, над чем она не властна, пришедшее извне, собиралось спасти её….. она появилась перед всеми в белом бюстгальтере, который тем не менее уже позволял увидеть, что у неё нет красивой груди…груди, которая была бы встречена бурным восторгом присутствующих и достойна их похвалы…

— Давай! – крикнул Жако, теперь уже явно возбуждённый. – Снимай всё, давай, хватит строить из себя фифу! Нет причин отказываться!…

О да, были! Нет! На то были причины!! Аньес знала, что самое трудное ей ещё предстоит сделать: расстегнуть лифчик и отпустить её груди на свободу, груди, которые не испытывая больше помощи бюстгалтера, вот-вот упадут… Тридцатилетней женщине было трудно в этом признаться и уж тем более показать… Она всё ещё колебалась…

Благодаря ожиданию она создала эффект, противоположный тому, которого хотела бы достичь! Все присутствующие забыли о своих сиюминутных желаниях и устремили на неё свои взоры, видели только её одну… Аньес на мгновение пожалела, что не сделала это быстрее, с ходу! Тогда это наверняка осталось бы более незамеченным! Наконец, избегая размышлений, она приняла решение и расстегнула лифчик и медленно его сняла. К великому её стыду, грудь её, как она и знала, опустилась больше, чем её разум… Ей хотелось бы, чтобы её больше не существовало в этом конкретном месте, в этом подвале! Чтобы она испарилась из этого погреба, вознеслась на небеса. Теперь она оказалась наедине с этими мужчинами и женщинами, увидевшими её полу наготу, с уже с насмешливыми взглядами. Она была той, кто, будучи самой «продвинутой», самой шикарной, самой выдающейся, обладала при этом, безусловно, самой уродливой грудью, самой невкусной, самой дряблой, наименее возбуждающей! У неё случился тот самый момент, когда она явственно увидела расплющенную перед собой грудь, «мочалку», производя в целом крайне крайне нелепое впечатление: ноги забрызганы красным соком, ступни в раздавленном винограде, юбка закатана, а грудь свисает вниз, на всеобщее обозрение! Какое унижение!! Какой позор!!

— Ну, по крайней мере, – сказал Жако, – теперь мы знаем правду! Посмотрите на это, дамы и господа… посмотрите, какие они дряблые! Маленькие и дряблые! Вот перед вами типичные сиськи горожанки! Гордиться нечем, ага! Теперь мы лучше понимаем, почему она не хотела нам их показывать! Даже у Бернадетт, которая на 20 лет старше её и в два раза толще, сиськи намного более упругие, чем у этой городской! Ах, блядь, мы бы в это никогда не поверили, увидев тебя впервые в наших краях –такую с виду милую, солидную и довольно интересную даму!..

— Я думаю, их просто недостаточно до сих пор щупали и тренировали, – сказала коварная Бернадетта, – поэтому они падают и не держатся! Мы должны помочь нашей гостье поддержать их, чтобы они перестали так свисать?!

— Наоборот, – сказал Арман, принявший замечание Бернадет за чистую монету, – это самые настоящие сиськи шлюх, большие сиськи свиноматок!..Блядей! Именно из-за того, что с ними так долго возились мужики, они натыкаются друг на друга, они сбились с ног и падают, как только их больше не удерживает лифчик! Ей лучше быть хорошо одетой, чтобы скрыть всё это её потасканное добро!!

Бриджит в образе идеальной сельской сучки, наслаждаясь своей победой над симпатичной городской буржуазной дамочкой примерно её возраста, подошла к Аньес, чтобы поднести свои груди к её носу, выдвинув вперёд прилично торчащие соски. Она прижалась одной грудью к правой груди Аньес, двигая твердым, стоячим соском своей груди вперед-назад вдоль груди медсестры, не дотрагиваясь до неё руками, как бы показывая, что её груди были твердыми, «заостренными» и стояли идеально, сами по себе… Жако выдвинулся вперед, взяв грудь своей жены в одну руку, а грудь Аньес в другую, и пощупал их, сравнивая, охватив обе своими твердыми, мозолистыми руками… обидев тем самым Аньес, которая испытала как физическую, так и моральную боль от прикосновения к ней на три четверти пьяного хама. Ублюдок при этом умудрялся щипать её за задницу, пока Аньес не стало больно.

— Никакого сравнения! Блин, эта сучка какая нежная…! Дорогая, ты слышишь! Её сиська выскальзывает из рук, как форелька! Да, ты прав, Арман! Как большие, мягкие, липкие форели! Ба, ребята, давайте, скажите мне, я прав или нет! Возьмите их хорошенько в руки, и скажите мне, только ли это моё впечатление!

Все мужчины по очереди проходили мимо Аньес и теребили её груди, взвешивая их, иногда посасывая, растягивая соски. У Аньес сложилось впечатление, что она отдала всю себя этим жестоким и неуважительным мужчинам, которые унижали её и получали от этого невероятное удовольствие… Юный Адриан страстно сосал её грудь, заставляя соски танцевать на кончике языка. Аньес почувствовала некоторое замешательство и внутреннее удовольствие, состоящее из скрытого волнения и стыда… Франсуа сильно сжал их в своих больших грубых руках, сводя их вместе, пока кончики сосков не соприкоснулись. Он высунул из своего зловонного рта пьяный язык и всосал оба её соска одновременно. Аньес вздрогнула от отвращения.

— Смотри-ка, – сказал он, – они такие мягкие, что их можно завязать узлом на концах!

Это непристойное замечание вызвало много смеха и сильно задело Аньес в её самооценке…

Женщины тоже подходили по очереди к ней, хватали её за груди и сжимали их. Эти нескромные и оскорбительные прикосновения женщин ещё больше пристыдили Аньес. Ей казалось, что все эти суки с мозгами, затуманенными вином, дали себе слово приставать к ней, унижать её в своих глазах и в глазах мужчин в группе.

— Стервы, — подумала Аньес, — они ценят только себя и повышают свою самооценку тем, что у меня груди меньше, чем у них! Ах, суки!.. Если бы я могла, я сейчас бы показала им, что я бесконечно лучше их на многих уровнях, хотя бы… по размеру пизды. А что они неспособны принять в свои грязные дырки то, что могу я… суки, я бы показала им, что такое настоящая шлюха. Уверена, они, их дырки, даже рядом не стоят с моей пиздой и моим умением ею пользоваться. Они могут выстроиться в очередь, чтобы поучиться тому, что умею я… суки! Я несравненно выше их!… Но факт остается фактом – на данный момент страдаю именно я…

В этот момент у Аньес действительно сложилось впечатление о заговоре… заговоре против неё! А действительно ли старик был болен? Почему Туанетта оставила её на растерзание вот этим людям? И почему она не вернулась? Все эти вопросы крутились в голове Аньес, заслоняя её разум и парализуя её женскую защиту…

Бернадетта пренебрежительно осмотрела её грудь и даже презрительно ущипнула за кончик соска, что причинило Аньес сильную боль… но что больше всего унизило её, так это жест Бриджит. Маленькая рыжеволосая потаскушка, расположившаяся прямо перед ней, взяла кончик каждого соска и медленно, но твердо потянула их вверх, приподняла их, и выставив вперед свои идеальные груди, пренебрежительно произнесла:

— Смотрите, если их так подержать, они будут почти как мои! Видите, что потребуется для их поддержки! – И, закончив свою фразу, она разжала пальцы, позволив груди Аньес упасть перед её грудями, которые всё ещё торчали вверх… Раздались аплодисменты. Аньес непременно расплакалась бы, если бы её смятение не было так велико!..

Жако между тем уже продолжал:

— А ну-ка, ребята, давайте, натрите ей сиськи виноградом, просто посмотрим, не выпрямит ли наш волшебный виноградный сок их хоть немного!… И хорошенько натрите их, не жалейте ни сока, ни сил!…

Это был еще один ужасный момент для Аньес. Раздавленные на груди виноградины, от которых часто оставались только плодоножки гроздей, царапавшие ей грудь. Розовый сок, сладкий и липкий, размазался по её груди и стекал по животу между кожей и платьем, просачивался в трусики, моча лобок, потом он липким потоком лился в щель, торчал в волосах… Потом переливался через край трусиков, сбегал по внутренней стороне бёдер… Её заставили выпить несколько стаканов вина подряд, чтобы как бы наверстать упущенное… Вино слишком быстро влилось ей в рот, и она не могла глотать достаточно быстро, так что оно стекало по её лицу, скатываясь по груди, а также лилось по животу, просачиваясь в её трусики и смачивая её щель. Вся её промежность была мокрой от вина и возбуждения. Аньес начала уже думать, что может позволить себе напиться, и это будет лучшим способом избежать всех этих унижений… Мертвецки пьяной, у неё, по крайней мере, будет оправдание тому, что она всё, что случится потом, сделала пьяной, как для других, но также и для себя… она даже не будет знать и помнить, что ей навязывают и к чему её принуждают… поэтому она приняла три или четыре бокала крепкого и густого вина, которое каждый из мужчин буквально вливал ей в глотку. Она их выпила сразу, почти без передышки между ними. Тем не менее всё её существо боролось и сопротивлялось, чтобы не дать себя победить и не подвергнуться унижениям…

Аньес также приходилось терпеть сосание и кусание своих сосков нечистыми и пьяными ртами, которые засасывали их, тянули, выкручивали. Особенное отвращение вызывали слюни Франсуа с его гримасничающим обезьяньим лицом, чей беззубый и деформированный рот при каждом вздохе и выдохе отбрасывал на неё зловонное дыхание, насыщенное винным духом, чьи выделения поднимались к её лицу, вызывая у неё одышку и остановку сердца… От него несло опьянением и отвращением, она чувствовала неудержимые позывы к рвоте; её желудок и все её существо взбунтовались. Она не знала, какая сила должна обнаружиться в её сердце, чтобы сопротивляться этому отвращению к мужчине… Напрягшись, она почувствовала липкий сок, который теперь лился у неё по расселинке между её ягодицами, также по её торчащей от возбуждения розетке, обычно такой аккуратненькой, и ещё выше по нежному пробору и… она не осмеливалась думать о состоянии своей вульвы. Чувствовать себя грязной и переполненной возбуждением от этой грязи… это было для Аньес крайним физическим унижением. Даже насилием. Внутренне она не выносила того, чтобы чувствовать себя грязной, это подвергало её психическому напряжению, чувству опасности – таким образом, она теряла больше, чем при любом другом унижении, теряла свою женскую целостность, свою личность…

Они все, в этом подвале, продолжали колотить её по груди теркой для сбора винограда… теперь, наполовину онемев от запаха вина, держась за края кадки, чтобы не потерять равновесие и не упасть внутрь, на дно, что было бы высшим унижением для Аньес, она закрыла глаза и покорно ждала, пока они не совершат то, что решили сделать с ней.. . Аньес почувствовала, как мягкая, успокаивающая рука гладит её по плечам и втыкает её груди обратно в верхнюю часть блузки. Это оказало на её психику успокаивающее, умиротворяющее действие. На мгновение она почувствовала сострадание, когда увидела, что Бриджит нежно поправляет ей верхнюю часть платья. Она собиралась поблагодарить её взглядом, когда Бриджит мягко сказала ей:

— Давай, хватит! Ты показала им уже достаточно! Они, твои сиськи, не стоят того, чтобы говорить о них или смотреть на них так много!

Это замечание подействовало на Аньес словно пощечина, она пошатнулась, как от удара и, вероятно, также от выпитого за последние несколько минут вина. Она потерпела неудачу, сбитая с толку язвительным ответом, который невероятным образом подействовал на её живот. У неё возникло внезапное желание помочиться, и ей пришлось приложить невероятные усилия, чтобы с наслаждением не отдаться процессу мочеиспускания прямо там, стоя по щиколотке в виноградной массе, и Аньес даже почувствовала, как несколько капель увлажнили вход в её щель, и ей пришлось приложить ещё большее усилие, чтобы не разразиться мощной золотой струёй. Наконец она совладала со своим нескромным желанием, ей удалось сдержаться…

Сусло практически перестало течь. Женщины прекратили свой танец и теперь вылезали из кадки. Им помогали мужчины, которые воспользовались этой возможностью, чтобы ласкать и возбуждать их интимные местечки … Аньес, у которой кружилась голова, была поймана Франсуа и Иоганном… В результате дисбаланса при приземлении её бедро коснулось нижней части живота Франсуа. Она была удивлена и сбита с толку, когда ударилась о член, которая уже был жестким, твердым и, по-видимому, очень большим… был ну очень твердым… В следующую секунду, когда Иоганн опустил её на пол, она почувствовала на своей ягодице сильный, большого калибра член белокурого типа, который так же был явно сильно возбуждён … Аньес вздрогнула, не зная, было ли это волнение результатом того, что она только что почувствовала, или того, что только что произошло в кадке…

— Чёрт возьми, но эта стерва посмела одеться, – воскликнул Арман, – кто разрешил ей? И она спрятала свои буханки.. . это потому, что их подавали к столу слишком часто! Да, сука, ты что, больше не хочешь их одалживать?

Бернадетта, зная, какое влияние окажет на разгоряченные умы её коварное замечание, выдохнула:

— Говорят, не одними только её буханками так часто пользовались!.. Много было, наверняка и другого!..

Продолжение к следующей главе: № 3 / 6