Секс-бомба

Нынче утром Виктор Анатольевич Турков задержался дома. Он проспал будильник, и теперь безбожно опаздывал: в своём кабинете он окажется на целых 10 минут позже. Немного подумав, он махнул рукой и налил себе большую кружку кофе. Опоздал на 10, можно опоздать и на полчаса. Всё равно сегодня ничего не намечено. Обычный рутинный день, наполненный бумажной работой…

Приехав на завод, Виктор Анатольевич, не утруждая себя проходкой через центральные ворота по цехам, как обычно, сразу свернул к пожарному выходу и поднялся по боковой лестнице в свой кабинет. Он открыл дверь в приёмную и обомлел: прямо на столе первый мастер Полищук что есть мочи драл его секретаршу Лидочку. Он держал девушку за сочные молодые сиськи и по самые яйца всаживал в неё свой агрегат. А та аж млела, посасывала пальчик и тихо попискивала в такт фрикциям. Бюстгальтер валялся возле окна, порванные трусики и блуза с вырванными пуговицами свидетельствовали о внезапности сексуального порыва. И что самое возмутительное, на своего начальника они не обратили совершенно никакого внимания.

Виктор Анатольевич выскочил в коридор и прислушался: из-за двери бухгалтерии доносились приглушенные стоны. «Дура старая, ты-то куда?» – застонал про себя директор, имея в виду Ядвигу Павловну Крачевскую, 67-летнюю бухгалтершу предприятия, и бросился по коридору. Практически из-за каждой двери доносились стоны, ахи, вздохи, иные двери не были даже заперты, и тогда было видно, как передовики производства, честные труженики, коммунисты, члены партии вели себя совершенно не по-советски.

Виктор Анатольевич схватился за голову. Он побежал по этажам, в цеха, уже понимая, что именно там увидит.

Сексуальная лихорадка охватила весь завод. Производство встало, поскольку у мужиков встало другое. В цехах мастера-наладчики долбили наладчиц, сталевары-литейщики трахали разносчиц, инженеры сетей обрабатывали инженерш, а крановщица Елена Егорова одновременно отсасывала у троих слесарей, сидя на члене Николая Пантелеймонова, активиста партийной ячейки завода и председателя комитета по культуре и этике.

В кабинетах происходило то же самое: где находились мужчины и женщины, там происходил дикий, несусветный, совершенно несоветский трах. Помешанная на диетах Марина Агаева, подставив худой зад под толстый член Алексея Строева, рычала от страсти, закусив покрывало дивана. Толстуха Светка Каляева вылизывала яйца Костику Пищикову, 18-летнему подростку-курьеру, наверняка лишь сегодня расставшемуся с младенчеством, а мастер третьего разряда сборщик Игорь Возин пристроился к Светке сзади. Даже чопорная Надежда Апполинариевна Варфоломеева, редактор заводской газеты, член обкома, обычно прятавшаяся за огромные роговые очки и покров тёмной глухой одежды, теперь в одних лишь босоножках стояла на коленях перед молодым слесарем Павлом Игнатьевым. Директор застал их в тот момент, когда Павел спускал ей на разрумяненное лицо, а женщина, широко раскрыв рот и высунув язык, ловила струи спермы. «Вот это да! – промелькнуло в голове Виктора Анатольевича при виде голой Надежды Апполинариевны, несмотря на панику. – Сиськи-то… Я и не знал…». Но тут же взяв себя в руки, директор выскочил в коридор.

Виктор Анатольевич не задавался вопросом, что произошло. Так же, как свежи ещё были воспоминания о причинах увольнения прежнего директора и назначения нового, столь же очевиден был и ответ: химик-любитель Гришка Макаров опять взорвал на заводе секс-бомбу.

В прошлый раз такое произошло при старом руководителе, пять лет назад. За это Гришку уволили по статье, но следом был уволен сам начальник «за порочащие честь советского руководителя действия», а Гришку Виктор Анатольевич взял назад, поскольку мастер он был выдающийся.

Новый директор завода, конечно, знал о Гришкином увлечении химией и нехорошей истории, но полагал, что, набедокурив раз, парень впредь будет осмотрительнее. Тем более что Виктор Анатольевич испытывал некоторую благодарность Гришке за то, что освободилось тёплое директорское кресло, в которое товарищ Турков метил уже давно.

Каким-то чудом о той истории не пронюхали газетчики. Ведь даже в такие времена она вполне могла оказаться на страницах газет. Не советских, так зарубежных. Да вполне могла громыхнуть и на весь СССР, разве что с умалчиваем определённых деталей из соображений цензуры. Но, к счастью, не громыхнула, оставшись только в виде слухов да в молве народной, которой верили не больше, чем другим слухам.

За эти пять лет под руководством нового директора, оказавшегося действительно толковым руководителем, завод начисто смыл с себя пятно позора и вновь вырвался в передовики областного производства. Виктор Анатольевич не мог допустить повторения истории и судьбы прежнего директора. Особенно после такого трудового подвига, за который его считали гением руководства, хвалили самые высокие чины, до которых Виктор Анатольевич только мог дотянуться, или которые спускались со своих вершин до уровня директора завода. Поэтому он носился по предприятию в поисках смутьяна и провокатора, повсюду натыкаясь на полуголые и совсем обнаженные тела передовиков производства, комсомольцев и комсомолок, коммунистов и коммунисток, мужей и жен, отцов и матерей, предающихся разврату прямо на глазах у других таких же сошедших с ума от внезапно охватившей похоти, безумно трахающихся людей.

Гришку он нашёл на складе готовой продукции. Рядом с ним, блаженно улыбаясь, спала кассирша Раиса Максимова. Гришка с прямой спиной сидел на мешках, и напряжённо морщил лоб.

Увидев директора, он дёрнулся было в сторону окна, но сдержался и даже расслабился, обречённо глядя на приближающегося начальника. Виктор Анатольевич подошёл к молодому химику и сказал:

— Ну, вот что, парень. Второй раз подгадить коллективу я не дам.

— Викторнатолич…

— Никаких «викторнатоличей»! Делай что хочешь, но что бы вся эта… всё это… В общем, чтобы не вышло за проходную, ясно?!

Его крик разбудил кассиршу. Сонно поморгав глазами, она вперила в директора взгляд, моментально наполнившийся страстью. С томным стоном она потянулась вперёд и ухватила Виктора Анатольевича за полу пиджака, но тот резво увернулся и ринулся вон со склада, оставляя позади разгорячённую Раису и несчастного Гришку, в чей член кассирша тут же всосалась своими полными чувственными губами.

Проблема вся была в том, что при взрыве в воздух выбрасывался некий газ, вдохнув который, человек превращался в похотливое животное, не реагировавшее ни на какие внешние раздражители. Не действовала даже угроза отчисления из комсомола и изгнания из партии. Причём период распада газа был не менее двух суток, после чего люди приходили в себя и сгорали от стыда.

Примечательно, что на самого Гришку газ не действовал. Подлый химик объяснял всё тем, что повергнуть человека в такое состояние можно лишь в первые полчаса, сам же он в момент взрыва находился за пределами завода.

«Как же вернуть всех их в нормальное состояние?» – думал Гришка. И главное, как сделать так, чтобы они не помнили обо всём, что с ними произошло. Ведь не смогут же нормально работать – половина коллектива точно уволится. Как, скажем, Надежда Апполинариевна станет вести в заводской многотиражке свои рубрики и политинформацию на собраниях, а тем более в школе №13, куда её приглашали каждую субботу? Как Раиса будет выдавать зарплату, когда каждый приходящий в кассу являет собой живое свидетельство её позора? А коммунистическая честность Николая Пантелеймонова наверняка заставит его во всем признаться и отдать себя, а заодно и весь коллектив с Гришкой во главе под суд общественности. Ну, коллектив-то всего лишь под общественный суд и гражданское порицание, а вот его, Гришку, точно под статью. На этот раз увольнением не отделаться. Надо срочно что-то придумать.

Одна мыслишка была. Гришка не готовил никакого противоядия для своего газа, однако сейчас надо было использовать любую возможность. Парень чуть ли не с кровью вырвал свой член из мягких губ Раисы Максимовой и, сопровождаемый рычанием безумной от страсти женщины, вылетел прочь со склада.

С трудом уворачиваясь от похотливых женщин и девушек, молодой химик-любитель добежал, наконец, до проходной. На своём посту в маленькой будке, как обычно, дремал сторож Митрич, переживший прошлый взрыв и благополучно проспавший нынешний. Гришка бросил на сторожа завистливый взгляд и помчался к дому. Лишь бы только успеть…

…Виктор Анатольевич вновь наполнил стакан и залпом осушил его. Алкоголь не действовал. Что делать, он даже не представлял. Единственная надежда была на Гришку. Кто знает, может, есть у него, у контры, какое-нибудь противоядие, раз уж он смастерил эту свою хрень…

Директор досадливо поморщился, споткнувшись о грубое слово, напомнившее лишний раз о сексуальном беспределе, царящем на заводе. И инстинктивно сжал сквозь брюки член, опрокинув в рот еще один стакан коньяка. Но тут же опомнился, отдёрнул руку от паха и брезгливо вытер ладонь о подлокотник. Не хватало ещё ему податься общей истерии…

Директор сидел в своем кабинете, как тигр в запертой клетке. Он боялся выглянуть наружу, потому что отчётливо слышал, что происходит в приёмной. «Ох, Лидочка, не ожидал от тебя, никак не ожидал..!» – думал он. Застенчивая дочка интеллигентных родителей, вона шо вытворяет… Хотя тут вина, конечно, не её. Когда Виктор Анатольевич вернулся со склада, его молоденькую секретаршу наяривали уже трое, а ещё двое отдыхали на диване, набираясь новых сил. Незаметно проскользнув мимо похотливой шестёрки, директор скрылся за дверями своего кабинета и заперся на ключ.

Всякий раз, подходя к окну, он боялся увидеть прямо во дворе гнусную картину, достойную лишь поганого капиталистического кино, которое ему однажды удалось увидеть во время командировки в Финляндию. Но, к счастью, весь разврат остался на территории завода. Директор сумел запереть основные входы и выходы, но оставался пожарный, о котором он забыл, а повторно выходить из кабинета опасался. Ведь пройти пришлось бы через приёмную мимо Лидочки. Сколько там на ней уже трудится работяг..? В последний раз Виктор Анатольевич, когда выглядывал в замочную скважину, насчитал в кабинете уже восьмерых. И ей, кажется, всё было мало. Как и парням. А в таком состоянии, кто их там знает, не способны ли они покуситься на любой другой движущийся объект, неважно какого пола? Про такое дело директор тоже слыхал, но не воспринимал всерьёз, полагая оное выхлопом буржуазного капиталистического, извращённого зажравшегося мирка. До сего момента.

И вот, наконец, в очередной раз, выглянув в окно, он увидел Гришку, тащившего большую картонную коробку. Парень быстро, но осторожно пробежал от проходной по территории завода, потыкался в запертые двери.

— Эй! – услышал он окрик сверху. Виктор Анатольевич махал рукой из окна с третьего этажа, указывая на пожарный выход из директорской приемной. – Вон сюда давай, там открыто! Только осторожнее через приёмную иди! И запри за собой!

Гришка запер изнутри дверь на амбарный замок, всегда висевший прямо на ручке, промчался два пролета и едва не попался в курилке на лестничной площадке, где его ухватила за локоть кто-то из работниц. Новенькая, эту он ещё не знал, но узнавать таким образом и не хотел. Хватило ему на сегодня Раисы Максимовой… Девушку наяривал Лёва Касимович, глава отдела снабжения, давний гришкин кореш, крепко ухватившись за плотные сиськи, идеально подходящие в его ладони. Рядом прямо на грязном полу бодро елозили Настя и Егор Нечаевы, муж и жена, оба работавшие в производственном отделе. «Ну, хоть не вышли за рамки семьи», – подумал Гришка, вырываясь из цепкой хватки новенькой.

Выскочив в коридор и плотно захлопнув дверь курилки, он на мгновение остановился, поражённый обилием звуков. Женские стоны и мужское пыхтение, шлепки тел друг о друга, казалось, только усилились. Прошло уже полдня с того момента, как парень свершил акт сексуального терроризма, а энергии у людей не убавилось. Будто бы даже наоборот. В прошлый раз к этому моменту случился перерыв, заниматься непотребством продолжали только самые стойкие и выносливые. Поэтому Гришка, решив, что действие газа прекращается, не стал предпринимать никаких действий, пустив всё на самотёк, и сбежал домой. Теперь же прерываться никто не собирался.

Парень стремительно преодолел коридор, едва не споткнувшись о тела, выпавшие из дверей отдела кадров. Заглянув в кабинет, он пару секунд полюбовался живописной картиной: кадровичка Алёна Павловна, толстая и невзрачная женщина с вечно неухоженными волосами и ногтями, сейчас выглядела настоящей… настоящей… Женщиной? Да ну, в таком-то виде… Шлюхой? Тоже нет. В её лице, преисполненном страсти, царила какая-то странная благодать, блаженство, и улыбка была не циничной гримасой, обычно сопровождаемой громким квакающим хохотом, а красивой и даже какой-то… Благородной. И это несмотря на густые подтёки спермы, стекающие со лба, с толстых щёк, с подбородка на второй подбородок, со второго на третий, скрывающий короткую шею, капающие на гигантскую обвисшую грудь и живот, складки которого были не менее внушительны, отчего её грудь воспринималась, скорее, такой же складкой… Но вся её поза и выражение лица дышали теперь таким спокойствием, радостью и удовольствием, что в данный момент никто не посмел бы сказать о ней – некрасивая. «Да ей просто надо было потрахаться», – подумал Гришка и быстро рванул вперёд. Задерживаться опасно: в любой момент его могли ухватить цепкие женские руки и затащить в пучину разврата.

Парень подошёл к дверям приёмной и замер, прислушиваясь к тому, что происходило внутри. Поставив коробку на пол, он аккуратно приоткрыл дверь и заглянул в узкую щёлочку. Лидочка, зажмурившись от удовольствия и попискивая от страсти, стояла на четвереньках, а прямо в лицо ей с двух сторон дрочили слесарь Серёга Мартынков и его помощник, пэтэушник-практикант Вовка Началов. Высунув язык, секретарша ловила члены то одного, то другого, а сзади к ней пристроился мастер Полищук. Впрочем, ненадолго – через пару секунд он уступил место инженеру Бровкину. Тот, потрахав Лидку немного, в свою очередь уступил место ещё одному, а тот – следующему. Мужиков было много, Лидочка была одна, поэтому миловидную секретаршу просто брали по очереди.

Гришка подхватил коробку, приоткрыл дверь и осторожно по стеночке прокрался до дверей кабинета, поймав по пути несколько внимательных взглядов. Лидочка на него внимания не обратила, но ей лишний мужик был пока не нужен, а вот парням дополнительный конкурент ни к чему – самим не хватало. Гришка подумал, почему же они скопились здесь, если баб на предприятии полно, но раздумывать над этим времени не было.

Виктор Анатольевич отпер дверь, Гришка проскользнул внутрь, и директор мгновенно повернул ключ в скважине.

— Что у тебя? – быстро спросил он, глядя на ящик.

— Это всего лишь идея, Виктанатолич, – быстро затараторил Гришка, – Но единственная, что мне в голову пришла, может и сработать…

— Что там? – прервал его директор.

Химик поставил ящик и открыл крышку.

— Водка!

Ящик был полон бутылок «Столичной». Штук 40, не меньше… Виктор Анатольевич в недоумении уставился на спиртное. Потом перевел взгляд на парня.

— Как это?

— Понимаете, в составе этого газа… В общем, я использовал много растительных масел и животных жиров. А спирт, он расщепляет их. Короче, если выпить, то одна составляющая этого газа в организме будет нейтрализована, а тогда он сам уже работать не будет. Может быть…

— Ясно, – сказал Виктор Анатольевич. – Значит, это наш единственный шанс?

— Ну… В общем, да.

— А ты уверен, что сработает? В смысле, ну… Как их напоить-то? Они что, отвлекаться будут?

— Ви-и-иктор Анантолич! Выпить же! Да нахаляву! Ну какой мужик устоит!

— Ну, если даже и так, а вон женщины ведь и не пьют совсем.

— Силой вольем. Там и надо-то… Стопарика хватит.

Директор с сомнением покачал головой. И сурово посмотрел на парня.

— Когда всё завершится… – Он тряхнул кулаком у гришкиного носа и процедил сквозь зубы: – Не жди пощады.

В течение оставшегося дня они занимались тем, что вливали спиртное в коллектив. Виктор Анатольевич искренне опасался, что затея не сработает, и мужики с бабами просто не будут обращать на водку никакого внимания, будучи поглощёнными другими, более приятными делами. Но прав оказался Гришка.

Первыми «подопытными кроликами» стали мужики из приёмной и Лидочка. Поначалу они даже не заметили двух одетых людей среди своего обнажённого братства. Но звон стекла о стекло, нежное бульканье живительной влаги сделали своё дело. Полищук повернул голову на знакомый звук и увидел её… Сверкающую в солнечных лучах, стройную, изящную «Столичную»… Возможно, он просто устал уже от бесконечного секса, а может, и в самом деле магическая сила стратегической жидкости так влияет на волю и разум русского человека, что способна преодолеть даже самые крепкие внушения. Полищук потянулся за стаканом, который с улыбкой протягивал директор. Залпом осушив сотенку, мастер отдал стакан и вновь взялся за бёдра Лидочки. Рядом ещё двое дружно выпили водки, выданной Гришкой. Не задерживаясь, Виктор Анатольевич наполнил гранёный вновь и протянул следующему.

К удивлению самого Гришки, мужики на водку реагировали, будто алкаши в пивнухе на Гоголя на бесплатную раздачу утреннего пива. Даже у мало пьющих и совсем не употребляющих при виде стакана загорались глаза. Гришка объяснил это химическими изменениями в организме и особенно в мозгу, запущенных этим треклятым веселящим газом, но директор ничего не понял. Его познаний хватило лишь на то, чтобы понять – гришкин газ способен превратить человека не только в похотливое животное, но и в алкаша. «Да нет же! – тут же сказал химик. – Он же работает совсем недолго, пару суток всего… а потом…» Но Виктор Анатольевич отмахнулся и побежал по коридору, звеня бутылками. За ним, стараясь не отставать, потащился Гришка под тяжестью увесистого ящика…

…Ровно через два часа весь завод спал крепким богатырским сном. Аханье и уханье, стоны и пыхтение сменились мирным сопением и громким храпом. Виктор Анатольевич утёр пот и наконец-то позволил себе, предварительно с опаской оглянувшись по сторонам, скинуть пиджак и рубашку. Он очень устал. Но физическая усталость не шла ни в какое сравнение с тревожностью, не отпускавшей директора ни на минуту с того момента, как он впервые увидел и осознал случившееся.

— И сколько они теперь дрыхнуть будут? – спросил он Гришку, усевшегося на пол рядом.

— Понятия не имею, – ответил химик. – В тот раз я водки никому не давал.

— А как ты их утихомирил? – недоумённо спросил директор.

— Никак. Само прошло.

— А как заставил забыть?

— А это… – Гришка поводил пальцами, прикидывая, как проще объяснить. – Я не знаю, как сказать на нормальном языке…

— В общем, тоже что-то разбрызгал, понятно.

— Почти. Там больше стресс помог, угрозы всякие…

— Как это?

— Ну, они же все, когда в себя пришли, чуть с ума не посходили. Кто-то вообще в милицию намылился, еле удержали. Страх сплошной у всех, прям-таки ужас настоящий, и непонимание, что дальше. И вот, в таком состоянии Алексей Антоныч с ними беседы и провёл. И потом ещё из центра начальник приехал, из самого Минтяжпрома… Всех собрали, работяг – в актовом зале, чинов – в кабинетах. Ну и сходу им всем: всех под суд без разбора, члены партии – билет на стол, общественное порицание… Если кто-то проболтается, в смысле. А они все и так в перенапряжении, как с перекосом фазы. Видимо, это повлияло, и у них голова сама собой включила забытьё. Как там это по-научному… – Гришка пощёлкал пальцами, вспоминая мудрёное слово.

— Амнезия, – подсказал директор.

— Во, она. А в мозгах же ещё остатки моего газа оставались, всё на это дело и наложилось.

— Как это?

— Ну, газ-то этот, он же меняет сознание. Человек просто забывается и не соображает ничего. Вот этот стресс – это ведь тоже своего рода изменение нормального состояния. А усиление этого стресса с помощью угроз по башкам и долбануло. Эти остатки химии, пока не выветрились окончательно, сработали как надо. Как лекарство. Всё в куче и сработало как эта ам… ам… Ам-ам.

— Амнезия. Да, сейчас покушать бы не помешало… Но не время, – Виктор Анатольевич хлопнул себя по коленям и встал. – Давай, подъём. У нас ещё работы не початый край.

— Какой работы?

— Какой?! Вокруг посмотри, межеумок глуподырый!

Гришка огляделся. Вокруг лежали полуодетые и голые тела – на мешках и ящиках, на столах и на полу, покрытые спермой женщины и потные мужики. Всё пространство цеха было заполнено храпом и сопением.

— Отмывать, одевать и по местам раскладывать! И молить всех богов, которых знаешь, хоть самого Владимира Ильича, чтобы никто не проснулся раньше времени! А у нас один только Петрович… бегемот многопудовый…

В тот вечер никто из заводских не вернулся домой. Директор и химик до поздней ночи отвечали на телефонные звонки встревоженных домочадцев и объясняли что-то про внезапный и очень сложный госзаказ. Виктора Анатольевича в городе уважали, поэтому тот факт, что он отвечал лично, срабатывал положительно. Гришка вскоре уснул, устроившись под декоративной пальмой в углу, а директор пытался отвлечься от тяжёлых мыслей с помощью бумажной работы. Наконец, часам к трём ночи, усталость взяла своё, и Виктор Анатольевич отключился на коротком диване, неудобно поджав ноги.

Сотрудники предприятия проспали до утра, проснувшись в своих цехах и кабинетах. С удивлением озираясь по сторонам, они выходили в коридоры, здоровались друг с другом, пытаясь понять, что произошло. Виктора Анатольевича растолкала Лидочка, встревоженная и испуганная. Кое-как успокоив девушку, он велел ей приготовить крепкий, чернейший, максимально крепчайший, на который только способна её фантазия, кофе и грубым пинком под зад разбудил Гришку. Парень вздрогнул и непонимающе спросонья уставился на директора. Тот кивнул ему следовать за собой.

Директор вышел в коридор, испытывая сильный мандраж. Сотрудники здоровались, ни словом, ни жестом, не напоминая о вчерашнем.

— Что случилось-то, Виктор Анатольич? – спросил первый мастер Полищук. – Как я тут оказался? Я же в цеху был…

У Виктора Анатольевича отлегло от сердца. Кажется, люди в самом деле ничего не помнили. Он глубоко вздохнул и сказал:

— Партзадание тебе: собери всех в актовом зале. Через полчаса речь буду держать.

Речь состояла в объяснении, что на заводе произошёл выброс химического газа из баллонов, привезённых вчерашним утром из Кирово-Чепецкого химкомбината. «Новейшая разработка советских химиков! Никаких аналогов во всём мире!» – говорил директор. Правда, такой вот побочный эффект при утечке, что человек, вдохнув газ, полностью теряет память за последние 24 часа.

— А чой-то за газ, не помню, чтобы привозили чего, – нахмуренно говорили мужики.

— Так и не должен, – ответил Виктор Анатольевич. – Я же говорю: за последние 24 часа. Баллоны уже увезли. А вот разъяснения из Минздрава СССР, которые я получил нынче утром по телефону…

И, глядя в девственно чистый лист, Виктор Анатольевич «зачитал» официальным чиновничьим тоном малопонятные формулировки, из которых следовало, что химический газ опасности для здоровья не представляет и дальнейшей работе никоим образом не мешает.

Завершив собрание, директор вызвал Гришку в свой кабинет.

— Ладно, не боись, – сказал он парню, отхлебнув чернейшего, как дёготь, кофе. – Не буду я ничего. Все всё забыли, и ладушки.

Гришка благодарно кивнул. И с удивлением посмотрел на директора, который вдруг подошёл к двери и запер её на ключ. И тихо спросил:

— Слушай, а это… Осталось у тебя ещё этой отравы?

Гришка внимательно посмотрел на Виктора Анатольевича.

— А зачем?

— Да ты понимаешь, я же мужчина одинокий… Да и с женщинами никогда не умел также, как вы, молодёжь. А тут посмотрел… – директор скосил глаза в сторону приёмной.

Парень расплылся в улыбке.

— Понимаю. С такой и я бы не прочь… Узенькая… Хотя после вчерашнего вряд ли, её совсем раздолбили такими темпами.

— Погоди… Ты про кого?

— Ну, Лидочка же, секретарша ваша.

— Да не! Какая Лидочка, – засмеялся директор. – Я про Надю.

— Какую?

— Про Надежду Апполинариевну. Ну, Варфоломееву.

Гришка в недоумении уставился на шефа.

— Эту жабу?

— Ээ, «жа-а-абу»… – передразнил его директор. – Всех трахаться заставил, а её-то и не рассмотрел! Эти молодые мокрощёлки не наш профиль. Вот Надя, это настоящая женщина. Женщина-мечта…

Гришка опять расплылся в улыбке.

— Я понял, Виктанатолич. Сделаем.