Шантаж мамы. Часть 20

Через несколько часов я был уже дома. Вернее, в месте, по сути ставшим мне новым домом — квартире с мониторами от камер. Мама очнулась где-то через час после моего отъезда. Очнулась голой в полной темноте багажника везущей её машины. И хотя действие электрошокера уже прошло, она чувствовала неприятные легкие покалывания по всему телу, будто бы её всё ещё продолжали бить током. Очень скоро она поняла, что не может двигаться из-за того, что её руки и ноги были связаны, а настолько темно было из-за повязки на глазах. Более того, ощущение, что её по-прежнему бьют током, было не только из-за остаточного эффекта реальных ударов, но и из-за неугомонно работающих в ней вибро-яиц, которые так и не вытащили. Мама, постанывая, стала извиваться в надежде выпихнуть изрядно надоевшие ей приборы из себя, но всё без толку. Так что на протяжении всей дороги ей несколько раз пришлось насильно оргазмировать. Процесс очень выматывал, ведь если очередной насильственный оргазм проходил, то вот навязчивое жужжание приборов — нет, и через время её ждал новый нежеланный оргазм.

Когда парни были на месте, то, развязав маму и вытащив вибро-яйца, вошли вместе с ней в квартиру. Было видно, насколько мама устала. Помывшись, она, будучи уверенной, что трогать её уже никто не собирается, хотела отдохнуть. И её правда никто не трогал. Пятеро присутствовавших парней, включая главного, уже собирались уходить. Перед тем, как первый из них открыл входную дверь, главный сказал:

— Давай до завтра. Не забудь, у тебя завтра первый рабочий день. Часам к 9 мы будем тут, отработанные вещи тебе принесем.

Поначалу мама обрадовалась и немного выдохнула, думая, что хотя бы на сегодня всё закончилось. Но потом она подумала о словах парня и завтрашней работе. И так по цепочке из мыслей вспомнила про отработанную одежду, а именно то, что у неё не было ни трусов, ни штанов. Да, быть может, перед этими подростками ей было уже некуда дальше позориться, она и сейчас-то стояла перед ними совершенно голая, но вот выйти на улицу и расхаживать по ней без штанов и трусов она позволить себе не могла. Мама одной рукой стала накручивать волосы на палец и покусывать губу. Она очень не хотела останавливать парней, ибо понимала, чем это может обернуться, но у неё просто не было выбора.

— С-стойте… У меня же ни штанов… ни нижнего белья нет на завтра… Могу я как-то… ну…

Главный повернулся к ней:

— Отработать?

— Да… вроде того.

— Но ты уже провалила все данные тебе задания.

— Ну, может, есть способ?..

Главный немного наигранно вздохнул и, чуть подумав, сказал:

— Ладно. Могу эти вещи в аренду тебе дать. То есть, я тебе сейчас дам задания для этих вещей. Если выполнишь — то получишь возможность носить их ровно 1 день. Получается, в другой день, в который они тебе понадобятся, ты снова будешь выполнять задания. Всё понятно?

— Д-да… хозяин…

— Во-от, ты смотри-ка, привыкла уже как надо обращаться, да, сучка позорная? Молодец. А теперь в комнату пиздуй.

Мама, понятное дело, была расстроена, что не отдохнёт, но у неё хотя бы появилась возможность получить необходимые вещи.

Зайдя в комнату, главный сказал:

— Задание для тебя я заранее не придумывал, так что придётся импровизировать. Дай-ка подумать…

Мама стояла в центре комнаты, в нервном ожидании потирая левой рукой правую и немного растерянно переводя глазами от одного парня к другому. Всё-таки, сколько бы времени ни прошло с момента, как мама попала под влияние, она не могла ко всему этому привыкнуть. Постоянные унижения, изнасилования, настоящие пытки, давление со стороны и страх быть раскрытой перед сыном — никто бы не привык. Да, она терпела это каждый день, унижение и втаптывание в грязь собственного непонятно на чём ещё держащегося достоинства и изнасилования стали для неё «рутиной». Но то, что она делала это каждый день — не значит, что она привыкла. Просто у неё не было выхода, по крайней мере, в большинстве случаев, когда её именно насиловали. Гордость же свою она минимум процентов на 50 хоронила самостоятельно.

Подумав с минуту-другую, главный сказал:

— Значит так, задание для трусов у тебя будет следующее: мы сейчас по очереди будем садиться на кровать, а ты будешь скакать сверху до тех пор, пока обслуживаемый человек не кончит. Однако, будет и ещё одно условие: как только человек, на котором ты скачешь скажет команду «голос», ты слезаешь с члена, опускаешься на пол и, вылизывая яйца, слезливо начинаешь просить о том, чтобы тебе выдали отрабатываемую вещь. Выпрашивать будешь по таймеру, скажем, минут 5, который мы будем запускать, как только ты опустишься. И так как это всё-таки задание, у тебя должна быть возможность его провалить, верно? Иначе слишком просто. Поэтому условие следующее: если человек посчитал, что ты умоляла не достаточно хорошо, то тебе даётся ещё 2 попытки, так же по 5 минут. Если за них не справилась, то задание считается проваленным. Получается, на каждого человека у тебя может быть по 3 попытки. Плюс попутно, во время твоих мольб, человек может потребовать дополнительное условие, например, какую-то особую позу, выражение лица или интонацию, с которой ты его умоляешь, и все эти действия должны ему понравиться, в ином случае попытка будет не засчитана. Всё понятно?

Мама ещё до задания понимала, что легко не будет, да и выбора у неё не было, эти две вещи она обязана была отработать. А потому, тяжело вздохнув, она подошла и встала перед первым усевшимся на кровать парнем.

— Давай передом ко мне, сучка, – скомандовал он.

С неприкрытым отвращением, мама слегка нависла над парнем; положив руки ему на плечи, она села сверху, уперевшись влагалищем в его напряженный член, отчего отвращение лишь возросло. Её лицо было почти в упор к сидящему парню. Она видела, как тот жадно разглядывал её тело, буквально пожирая его глазами. Вскоре мама ощутила, как две немного потные ладони ухватили её попку и стали сжимать. Не желая терпеть дальнейшие прелюдии неприятного ей подростка, мама чуть помогла себе рукой, и присела на член. По началу не до конца, но затем она приложила усилие и её ляжки полностью соприкоснулись с человеком, на котором она сидела, а его член вошел глубоко во влагалище. Парень издал довольный звук и приказал маме начинать двигаться. Сам же он прижался к ней ближе, начав кусать грудь. Претерпевая всё отвращение, мама начала аккуратно скакать на нём. Вновь опозоренная, вновь с членом подростка у себя внутри. С этими мыслями и ощущениями мама продолжала прыгать несколько минут, наращивая темп по приказу парня, к тому моменту уже переставшего терзать её грудь. Мама старалась не смотреть ему в лицо, однако делать это, когда оно находится в упор, довольно проблематично. Вскоре она заметила, что выражение лица парня стало ещё более неприятным, а затем послышалась команда:

— Голос!

Мама закрыла глаза и выдохнула, будто где-то внутри готовясь к новой волне унижения, которую ей предстояло пережить. Она привстала с члена, вытащив его из себя и, не поднимаясь до конца на ноги, с парня спустилась сразу на пол.

— К-как я должна просить?.., – явно устало и как-то нехотя спросила мама.

— Так, чтобы мне понравилось. А уж как именно просить, решать тебе.

— А как… одновременно с этим… лизать?

— Чередуй! Хули тупая-то такая?!

Посмотрев вперед, мама увидела член, с которого только что слезла. Чуть опустив голову, она тихонько выругалась себе под нос. «Что такое, мамуль? Неужели так не нравится мысль о том, что придётся вылизать эти яйца, так ещё и трусы свои вымаливать? Давай-давай, лижи яйца этого ублюдка и собственные трусы выклянчивай, униженка конченая». Приблизив лицо к члену, мама ощутила этот знакомый ненавистный запах. Поморщившись, она опустилась чуть ниже и, через силу достав язык, стала вылизывать яйца подростка.

— Пока лижешь, показывай знак «мир» двумя руками, – скомандовал парень.

Слегка призадумавшись, пытаясь понять, что именно от неё требуют, мама, с небольшой паузой, подняла руки на уровень чуть выше груди и пальцами показала нужный знак. Через минуту из засеченных 5, мама прервалась, как можно быстрее убрав голову и язык от яиц, вместе с тем опустив и руки, и попыталась начать что-то мямлить, но её прервал парень.

— Руки не убирай, продолжай держать, как держала. А голос как можно более жалостный делай. Делай настолько жалостный, чтоб казалось, что ты аж постанываешь немного.

Она снова подняла обе руки, показывая жест. Слова подбирались медленно и долго. Вместе с ними она старалась подобрать и нужный голос, но из неё едва выдавливались звуки. Сказывалась как усталость, так и то, что в последнее время её очень часто заставляли умолять о чём-то, либо заставляли позорно извиняться за её «проступки» и с каждым разом ей становилось тяжелее подбирать слова и выдерживать всё это. Ведь когда по любому поводу тебя могут заставить на коленях извиняться, а любую, даже никчёмную или вовсе ненужную вещь тебе нужно унизительно вымаливать, это по-настоящему давит. Тем более, что происходит это чуть ли ни каждый день. Кое-как мама что-то мямлила несколько минут, а затем вернулась к яйцам. Отлизывая их ещё с минуту, она вновь стала умолять всё оставшееся время. Когда время вышло, то парень заявил:

— Ну, это было совсем никчёмно. В смысле, всё, что ты делаешь — никчёмно. Но это было абсолютно неубедительно. Языком еле работаешь, а лёгких постанываний в голосе я и вовсе не услышал. Всё, что я сейчас хочу, так это не отдать тебе трусы, а дать хорошей пизды, за то, что не умеешь выполнять свою работу. Заново.

«Слышала, мам? Теперь твоя работа — это пресмыкаться и вылизывать яйца, поняла? Такой вердикт тебе подходит. Так что продолжай позориться и дальше». После его слов мама горько вздохнула, а на глазах все увидели слёзы. Она проглотила подступивший вместе со слезами ком и вновь приблизила голову к яйцам подростка. По её щекам покатились несколько слёз, как только её язык вновь коснулся их. Пока она лизала, её плач понемногу расходился, а слёз начинало течь в разы больше. В подобные моменты она вновь и вновь задумывалась о том, в каком она теперь положении, как до такого дошло и что ждёт её дальше. Чем она, образованная взрослая женщина, честно работавшая всю жизнь, заслужила сидеть сейчас голой на полу и вылизывать вонючие яйца наглых подростков. И чем больше она об этом думала, тем сильнее расходился её плачь. Само-собой, она считала всё это абсолютно несправедливым. И в этом была доля правды. Ведь по сути её загнали в такое положение просто потому, что она привлекательна и её сексуальным телом захотели завладеть. Почему её унижают? За что? Что плохого она сделала лично этим людям? Почему они хотят видеть её позор? На все эти вопросы она ответить не могла. Вместо этого она лишь чувствовала одну большую несправедливость. И всё же, несмотря на неё, разве могла она что-то с этим сделать? Мама и сама, кажется, понимала, что нет. И от осознания этого, вылизывание яиц становилось ещё более горьким, как и её плач. Мне же к тому моменту, из-за потери почти малейшего уважения к ней, не было её жалко. Отлизывание ею яиц виделось для меня как вполне закономерное действие, учитывая все её провальные попытки показать свою гордость. Даже несмотря на то, что меня всё ещё одолевали некие злость и негодование из-за её предыдущей безвольности, происходящее мне казалось вполне справедливым исходом.

Когда мама убрала язык от яиц опять начались её мольбы. К тому, что слова было подбирать и без того трудно, прибавился плач. Так что теперь её мямлящий голос стал более дрожащим и сопровождался вздохами, всхлипываниями и шмыганьем. К ним она пыталась добавить требуемые парнем постанывания и у неё это даже получалось. С такой интонацией это уже и правда звучало очень возбуждающе. Было видно, как она старается подбирать подходящие слова, чтобы её не заставили говорить ещё раз, забирая последнюю оставшуюся попытку.

Через пару минут она прервалась на яйца, а затем вновь умоляла до истечения времени. Однако, когда она закончила, а время вышло, парень сказал:

— Нет, опять не то. Заново.

По хитрому выражению лица парня и по смешкам его товарищей, мама поняла, что делает он это специально. Просто растягивает её позор. Вместе с накатившей на маму злостью, накатила и новая волна слёз беспомощности. С напряженными от этой самой злости скулами и сжимая кулаки, мама, вновь достав язык, приблизилась к яйцам издевавшегося подростка. Насколько же хорошо характеризовал её этот момент. Она была в ярости, испытывала чистейшую ненависть, сжимала кулаки до боли в пальцах и, тем не менее, со слезами на глазах продолжала полировать потные яйца обидчика. «Вся твоя жизнь последние несколько месяцев в одном моменте, мамуль».

В очередной раз отпрянув от ненавистных яиц, мама снова начала свои мольбы. Она понимала, что это последняя попытка и потому провала быть не может. Уж не знаю, какими усилиями, но она перешагнула через остатки гордости, если таковые имелись, и в какой-то момент опустилась до оскорблений самой себя. Она и раньше делала подобное, но то было по приказу. А здесь она, видимо, отчаявшись и испугавшись, что провалит задание, самостоятельно решила оскорблять себя в надежде, что хотя бы это устроит её обидчика. На протяжении всей её речи звучали такие слова как: «шлюха», «сука», «прислуга», «никчёмная» и так далее. «Какое же позорище. До чего ты опустилась, мам? Неважно, насколько искренне всё это звучит, важно то, что ты говоришь это вслух, придумывая все слова на ходу самостоятельно, а не по чьей-то указке», – с каким-то накатившим отвращением подумал я.

Совершив очередной ритуал с уже попросту отполированными до блеска яйцами, остаток времени мама вновь умоляла. По его истечению прозвучал вердикт:

— Ладно, так и быть. Садись назад на член.

Мама слегка выдохнула и, понемногу вытирая слёзы, поднялась назад, усевшись на парня. «Насколько сильно надо быть униженной, что слова твоего насильника о том, что ты можешь снова сесть на его член звучат для тебя как признание одержанной «победы» и выполненного задания?»

Оставшееся время мама скакала на парне без остановки. Вскоре он кончил, и обильный поток его семени стал вливаться в маму. Как только это произошло, она тут же изменилась в лице, поджав губы и сделав брови «домиком». У неё вновь было это ощущение. Ощущение заполнения матки спермой очередным ненавистным ей человеком. Она ненавидела это чувство. Ненавидела чуть ли ни больше, чем все эти унижения. Чувство, как липкая сперма наглого подростка заполняет собой пространство её бедной матки всегда, помимо очевидного отвращения, вызывало у мамы, как чувство безграничной ярости, так и желание плакать навзрыд. Для неё, не гулящей и воспитанной женщины, было настоящей дикостью, даже по прошествии стольких месяцев, принимать в себя сперму неизвестных и ненавидимых ей по понятным причинам мужчин.

Но кончавшему в неё и очевидно получающему удовольствие парню было, конечно же, совершенно наплевать на её чувства. Выплеснув всё до последней капли, он приказал маме встать с себя. И через мгновение перед ней сидел уже новый пацан, на член которого ей предстояло сесть. Прежде, чем это произошло, он сказал:

— А ко мне спиной садись.

На моменте мама уж было обрадовалась, что не придётся смотреть насильнику в глаза, но когда она села на него, то поняла, что вместо него, теперь будет смотреть на всех остальных парней, пристально наблюдающих за ней. Впихнув в себя новый член, мама продолжила свои движения, насаживаясь на него.

Пока она скакала, то изо всех сил старалась не смотреть на палящихся на неё парней. Но даже если она не пересекалась с ними взглядами, то чувствовала их на себе. В голове она представляла себе картину, как четверо похотливых подростков стоят и смотрят как она, взрослая женщина, послушно со слезами скачет на члене их товарища. И от этого на неё накатывала очередная волна стыда, ведь она знала, что это была не просто «картина в её голове», а чистая правда.

Спустя некоторое время опять послышалась команда:

— Голос.

Мама остановилась, слезла с члена и опустилась на пол. Её ждал очередной шквал позора. Само-собой, этот парень тоже не собирался отпускать её раньше времени. Так что когда мама навылизвала ему яйца и, как смогла, наумоляла, то в ответ получила лишь сухое:

— Заново.

Она ожидала подобного, но внутренняя боль и позор от этого не уменьшились. Всё, как и с первым парнем, дошло до последней попытки и лишь на ней она получила разрешение вновь усесться на член. С одной стороны, мама понимала, что, скорее всего, каждый из парней будет доводить до последней попытки и, получается, в предыдущих двух нет смысла. Но с другой, если она будет откровенно халтурить, то ей и последнюю попытку из вредности не засчитают, так что приходилось выкладываться по полной на каждой из них, на последней так и подавно.

Так же этот парень вновь добавил маме небольшую сложность во время её мольб. Он ухватил её руки и прижал их вытянутыми к кровати около себя. Поэтому теперь, даже когда мама заканчивала лизать его яйца, её голова не отдалялась от них дальше пары сантиметров. А часть её лица была закрыта членом парня, когда она смотрела наверх. Так что свои мольбы она вела буквально из-под члена.

Вернувшись после своей третьей попытки на член, она прыгала до самого конца, пока не получила очередной заряд спермы в матку.

Все последующие парни тоже не отпускали маму раньше третьей попытки, поэтому унижаться перед каждым из них ей приходилось в три раза больше. Условия во время мольб так же прилагались: один положил ей член на лицо, водил им и стучал всё время до тех пор, пока мама не заканчивала говорить; главный заставил маму трогать и мять её же грудь; а последний заставил её приседать на протяжении всего процесса.

Когда они закончили, запыхавшаяся и потная мама, глубоко дыша, села на кровать.

— Мои поздравления, трусы для аренды ты отработала, – сказал главный.

«По ощущениям, взять в аренду эти трусы было сложнее некоторых полноценных отработок», – думал я.

По маминому выражению лица нельзя было сказать, что она довольна услышанным, но как минимум спокойна, что хотя бы один важный элемент одежды смогла отработать.

— И так, остались ещё штаны, верно?, – спросил главный.

— Да, – всё ещё тяжело дыша ответила мама.

— Вижу, устала. Ну оно и немудрено. Что ж, в таком случае, следующее задание физически тебя не нагрузит.

Недолго мама радовалась этому заявлению, ведь после следующих слов парня, на её лице можно было заметить скорее страх и растерянность:

— Чтобы отработать штаны — ты должна согласиться помочь нам с твоей подружкой. Прямо на камеру всё скажешь.

— Н-нет… пожалуйста… что-то другое…

— 5 минут тебе на размышление. Как только прозвонит будильник, мы вернемся в комнату выслушать твоё решение, – прервав её закончил главный и вместе с остальными вышел из комнаты.

Полностью растерянная мама молча смотрела в спину уходящих парней; её губы тряслись, а глаза были полны слёз отчаяния. Загнана в тупик. Снова.

Едва главный вышел из комнаты, я позвонил ему задать очевидный вопрос:

— Ты же сказал, что вопрос с Аней уже решен, зачем тебе её помощь?

Главный посмеялся, будто бы я спрашивал какую-то глупость, а затем ответил:

— Ты реально думаешь, что твоя никчёмная мамаша могла мне чем-то помочь в этом деле? Она едва с членами справляется, а тут о серьёзной работе речь. Вернее, изначально я правда подумывал как-то подключить её к этому процессу, но уже на следующий день отмёл это решение.

— А как же все эти наказания и вся та жесткая хрень, которую ей пришлось терпеть из-за того, что она не хотела помогать?

— Да всё пустое это. Просто предлог, чтобы с ней интересней играть было.

— Играть? Вы это игрой зовёте? Её же периодически натурально мучали.

— И что? Будто бы она могла этого избежать, если бы не было всего этого представления с подругой. В любом случае, если бы я захотел, она бы у меня и ещё чего пожестче испытала.

— Да, тут не поспоришь… Но ведь на некоторые вещи, не будь этого липового предлога, она, возможно, не согласилась бы.

— Ну, тогда заставили бы её силой. Но ведь когда эта сучка ломает саму себя, то и наблюдать гораздо интереснее.

— Да, наверное… А, и ещё вопрос, зачем вам на камеру её записывать?

— Потом узнаешь, это сюрприз. Скажу лишь одно: её подружка тоже прошла этот «ритуал» и, скажем так, ломалась она намного меньше. Скажу даже больше, нам и угрожать-то ей не пришлось. Типичная женская дружба. Хотя, надо признать, твоя мамка молодец, долго держалась.

— То есть, пока мама тут всё это терпела, Анька тут же помочь согласилась?

— Ага. Мы ей наплели примерно то же самое, что, мол, если с твоей мамкой поможет, то себе судьбу упростит. Так она почти не раздумывая согласилась.

— Она хоть и красивая, но честное слово, какая же она, блять, дрянь. Даже не ожидал от неё.

— Да, не повезло мамаше твоей с подружкой. Но что поделать.

После этого я положил трубку. Я был по-настоящему удивлён. Получается, всё это время, что мама терпела эти бесконечные унижения, думая, что таким образом героически спасает подругу, на деле было лишь её фантазией, так ещё и подруга оказалась липовой и на раз-два променяла маму. От неё ничего не зависело с самого начала и всё это она терпела просто так. Если для меня это было удивлением, то вот для мамы это стало бы не хилым таким ударом. Ведь одним из источников подпитывания остатков её гордости была мысль о том, что она своими страданиями защищает близкого человека. А на деле — она просто добровольно соглашается унижаться и получать боль тогда, когда могла бы этого избежать. На секунду мне даже вновь стало её жаль. Но затем вернулись мысли о том, что порой она унижалась и без напоминаний о подруге. Так что жалость под напором подобных мыслей опять пропала.

Тем временем, мама продолжала сидеть на кровати. Явно нервничая, она слегка покачивалась. Плач подутих, но не прекратился и потому бумажным платком она то и дело промакивала текущие слёзы. Для неё, не знавшей всей горькой правды, ситуация была абсолютно безвыходная: либо она соглашается на их поганое условие, либо идёт на работу без штанов. Выйти в одних трусиках на улицу мама позволить себе никак не могла. Но ведь тогда для чего была вся её «борьба»? Она ведь так рьяно отказывалась им помогать, вместо этого перетерпев кучу позора и тем самым как бы демонстрируя им, мол, «вот, смотрите, что бы вы со мной не делали, вы меня не сломаете». И теперь всё её сопротивление, весь её принцип закончатся вот так? Так легко? Ей было обидно до скрежета в зубах. Но она не могла выбрать ничего другого, ей нужна была одежда, без которой она не могла появиться на улице. С огромным сожалением и болью она понимала, что и здесь она не смогла одержать свою маленькую победу и в итоге всё равно вынуждена прогибаться под условиями своих обидчиков. Мама грустно опустила голову и разревелась пуще прежнего. Плакала она совсем не из-за подруги, нет. Она плакала именно из-за осознания своего поражения, из-за того, что несмотря на все поистине титанические усилия, не смогла утереть нос зазнавшимся мальчуганам, считающим её бесхребетной и безвольной. Да, условие с выходом на улицу без штанов было непомерно жестким, но даже это не успокаивало маму, и она всё равно считала своё поражение невероятно обидным и унизительным.

Через 5 обещанных минут парни вернулись в комнату.

— Ну что, решила?, – спросил главный.

— Да, – грустно ответила мама.

— Думаю, решение тут и так всем понятно. Но давай сделаем всё официально и красиво. Встань на колени и, когда я задам вопрос, отвечай на него прямо в камеру.

Без лишних слов мама опустилась на колени. Напротив неё стоял главный с включенной камерой на телефоне.

— А… зачем снимать?, – недоумевающе спросила мама.

— Тебя это не касается. Значит так, вопрос: готова ли ты безоговорочно помогать нам в том, чтобы твоя подруга попала в положение, по безысходности не уступающее твоему, взамен на улучшение и упрощение жизни для себя самой?

Возникла десятисекундная пауза. Каждую из этих секунд мама будто принимала, впитывала в себя это позорное поражение, по итогу которого она вынуждена принять поставленные условия. Наконец, вновь утерев бесконечные слёзы, она с жалобным и разочарованным выражением лица подняла глаза в камеру и тихо сказала:

— Да… готова…

Вот и всё. Она проиграла. Её борьба окончена. Причём, пожалуй, слишком легко. Её загнали в тупик очень просто и могли сделать это ещё намного раньше. Но просто не хотели и давали маме иллюзию её героического сопротивления. Понурив голову, мама почти беззвучно смотрела в пол.

— И-и-и… снято! Отличные кадры для архива, – довольно говорил главный, – Ладно, бывай, сучка. Завтра у тебя важный день, так что хорошо выспись.

Через несколько минут парней уже и след простыл. Мама осталась одна в квартире, голая, со спермой в матке, переваривающая своё горькое поражение. Ещё минут 20 она сидела на полу и, не в силах успокоиться, плакала.

Я же, как только главный вышел из квартиры, снова позвонил ему:

— А как она теперь вам помогать будет? Вы ведь с Аней уже все вопросы порешали.

— Да придумаю чего-нибудь. Тут ведь главное не это.

— Я так понимаю, главным был именно сам факт её подтверждения?

— Ну конечно. Она ведь столько времени выделывалась, показывая какая она, блять, «принципиальная» и «несгибаемая». Поэтому это было делом принципа показать ей, что она лишь очередная униженная сучка. И пусть в жопу себе все свои принципы запихнёт.

— Но как-то не очень честно получилось. Условие, что она по улице без штанов пойдёт слишком жесткое.

— А меня это ебёт? Если у человека есть принцип, то разве он не должен его придерживаться не смотря ни на что? Вот я ей и предоставил выбор. Пускай и жесткий.

В принципе, подобных ответов я и ожидал, просто хотел удостовериться.

— Ну а с Аней что?, – решил спросить я напоследок.

— Мы к ней завтра едем. Твоя мамка на работе будет, а нам же надо заняться чем-то. Ты с нами что ли хочешь?

— Спрашиваешь.

— Ладно, тогда завтра часам к 10 к подъезду своему подходи. Мы мамаше твоей вещи отдадим и поедем.

— И ещё вопрос. Как вы всё-таки её подцепить смогли?

— Как я уже говорил, с ней трудней пришлось. Серьёзные связи понадобились, чтобы все её документы поднять. Поставили парочку липовых подписей и печатей и вот она уже должница нашего банка на сумму, в которой, если ты начнёшь считать ноли после первой цифры, то велика вероятность, что с первого раза подсчитаешь их количество неправильно. Сучка пробивая, несмотря на угрозы в суд пошла. Но, благо, там наши люди есть и дело закрыли, хоть и повозиться пришлось. Поэтому теперь по положению она твоей мамке не уступает, но вот по уровню сопротивления она намного сильнее. По сравнению с ней твоя мамаша и правда совсем бесхребетная. Работы с ней ещё охуеть как много. Завтра будет, по сути, только первый день с момента, как она окончательно на наш крючок села.

— Понятно. Кстати, насколько знаю, она разведена, но сын есть. Я его, честно сказать, всегда недолюбливал, наглый и подлый, и это в таком-то возрасте, он на пару лет младше меня. С ним что?

— Да он с отцом сейчас живёт. Сучка в нём души не чает. А вот сынок по общению мамку недолюбливает. Виновной в разводе её короче считает. Ему я тонко намекнул, что у мамаши его проблемы, так он и ухом не повёл. Такие дела.

— Ясно. Ладно, тогда до завтра.

С небольшой дрожью, я в предвкушении ждал завтрашнего дня, как-то даже слегка позабыв про маму. Она тем временем проплакалась, сходила в душ, поужинала и без сил легла спать. Её предвкушение завтрашнего дня, в отличие от моего, было в разы менее сладким и долгожданным. Её ждал первый рабочий день.