Скрипачка

 

Мы сидели в двухместном купе СВ напротив друг друга и улыбались. Не открыто, а как бы исподтишка, словно в ответ своим тайным мыслям, бросая короткие осторожные взгляды.

— Юля! – произнёс я, ещё даже не зная, каким будет конец фразы. Мне просто был нужен повод встретиться с ней глазами. Её глаза смеялись.

— Мы скоро тронемся.

— Правда?! – прыснула она – Совсем-совсем?

— Определённо!

Она наклонила голову и поправила свои прямые, ниспадающие на плечи волосы, с каким-то таинственно-невинным выражением на лице.

— Момент отправления незаметен, и важно уловить его. Потому что дальше будет одно и то же, – продолжал я – Только приглушённый стук колёс и непрерывное прощание с прошлым. Ты будешь встречать новое, которое будет возникать в твоём окне, а я буду прощаться с ним, под прощальный шум ветра, провожая его глазами. И глядя на тебя, я тоже как будто непрерывно прощаюсь с тобой.

— А я буду непрерывно встречать вас, правда?

— Если так, то мне это будет очень приятно.

Её лицо внезапно погрустнело, по крайней мере, мне так показалось. Она подперла подбородок тыльной стороной ладони и опустила взгляд, отчего он стал задумчивым.

— Знаете, – произнесла она, помедлив – с вами очень приятно общаться. Просто быть с вами вместе. Так чувствуешь себя неопытной девушкой в компании Эркюля Пуаро из старомодного романа Агаты Кристи.

— Приятно быть Эркюлем Пуаро в компании такой красивой девушки. И… оттачивать своё мастерство, беспощадно раскрывая её тайны и потаённые мысли.

Я посмотрел на неё долгим взглядом, отчего она явственно смутилась и слегка порозовела. Затем выпрямилась и подняв голову, устремила взгляд в окно. Я полюбовался тонким профилем её лица и женственным движением, поправляющим причёску. За окном темнело, и в стекле окна начали проступать наши отражения.

— Я такой же старомодный пожилой джентльмен, как Пуаро, но несмотря на это, всё же джентльмен, Юлечка, – улыбнулся я – добро пожаловать в прошлый век!

Поднявшись с сиденья, я осторожно завладел её ручкой и, склонившись, поцеловал её запястье. Она повернулась ко мне, и я увидел, как потемнел её взгляд. Не выпуская её руки, я присел рядом.

Тем недавним прекрасным летним днём мы были одни с Юлей на даче. Я устроился в глубоком плетёном стуле, грузно развалившись в халате. Ни дать, ни взять – барин в своём имении. Не хватало только борзой собаки у ног, курительной трубки да газеты на столике. Я взял стакан для виски с напитком благородного оттенка и таким же запахом и, смакуя, сделал осторожный глоток.

— Мне нужен слушатель! – требовательно объявила Юля, внезапно появившись из ниоткуда – вы мне поможете?

Мне пришлось притащить пюпитр и табурет для Юльки, прежде чем вернуться в удобное скрипучее кресло. Юлька появилась со своей скрипкой в руках, полистала ноты и объявила с нарочито строгим выражением лица:

— Менуэты. Бах и Моцарт!

— Подожди, Юленька! – заторопился я, наполняя свой стакан – Окей, начинай!

Я поднёс тонкий хрусталь к губам и не спеша смаковал благородный напиток. Строгий менуэт Баха настроил меня на печально-возвышенный лад. Юлька играла сосредоточенно, и я залюбовался безупречными чертами её лица.

— Браво! – закричал я, когда она закончила, и захлопал в ладоши.

Юлька отняла скрипку, встала и церемонно раскланялась. Поулыбалась и полистала ноты. Менуэт Моцарта был более живым и игривым. Постепенно меня захватила музыка, а в ещё большей степени – её исполнительница. Мой взгляд, раскрепощённый алкоголем, вбирал в себя всю её. Тонкая фигурка девушки, играющей на скрипке, стала центром моего восприятия. Мне стало всё более затруднительным не замечать её красивых стройных ножек, едва прикрытых коротким лёгким халатиком, полы которого с каждым движением всё более раскрывались, не будучи полностью застёгнуты. Небрежные движения рук сопровождались небрежностью её туалета, а игривая музыка флирта Золотого века служила подспудным возбуждающим фоном. Прекрасные загорелые ножки скрипачки были почти полностью обнажены теперь, и между ними, целомудренно сомкнутыми, таилось тёмное, возбуждающее своей тайной пространство. Юля, не закончив менуэт, внезапно перешла на какую-то вещь, мне неизвестную и ещё более возбуждающую. При этом она в такт ритмичной музыке, принялась двигаться так, что мне время от времени стал доступен для моего нескромного взгляда манящий треугольничек её светлых трусиков. Я залпом допил стакан. Музыка лилась и мучила меня, в то время как Юля уже не смотрела на ноты, она смотрела на меня! А мой взгляд, от алкоголя ставший тяжёлым, вбирал её всю. Он, не двигаясь, впитывал в себя всё её стройное тело. Во взрывоопасных тёмных парах виски, её длинные музыкальные пальчики уже терзали не гриф кричащей скрипки, они терзали мою восставшую плоть! Я попытался закрыть глаза, но эта пытка продолжалась под беспощадным взглядом мой мучительницы…

— Юля…

Она не повернула ко мне головы, когда я, обняв, положил руку на её плечо, и поезд мягко тронулся с места.

— Как у вас с Сергеем?

Она принялась рассказывать, но я лишь вслушивался в тон её голоса, пропуская подробности, и наконец перебил её:

— Ты любишь его?

— Конечно, – произнесла она, помедлив. Затем с удивлением повернулась ко мне, – А почему…

— Это не так, – перебил я её вновь – Ты забываешь, что я – Эркюль Пуаро. Ты не любишь его, потому что в нём нет утончённости. Он попросту груб, а ты плывёшь по волнам музыки. Ты вслушивается в мелодию слов и закрываешь глаза, когда я читаю тебе Блока, ты вздрагиваешь прямо сейчас, когда я прикасаюсь губами к твоему обнажённому плечу, а теперь, когда мои губы в миллиметре от твоей кожи, твои сосочки сжимаются, причиняя тебе боль.

— Что… Что вы такое говорите, – прошептала она, краснея – Прекратите! Пожалуйста! Это гадко…

— Юлечка, ты красива! Ты так красива и утончённа. Позволь мне выпить твой шёпот, звук твоего дыхания, взбудораженного от волнения, и эту слезинку на твоей щеке я тоже выпью. Разве я сделал тебе что-то плохое?

Мои губы прикасались и прикасались к бархатной коже её лица. Она попыталась отстранить меня руками, отодвигаясь прочь, тем самым невольно подставляя свою шею, к которой я немедленно прильнул, ощущая, как бьётся тоненькая жилка под моими губами.

— Я сейчас закричу! – негромко воскликнула она умоляющим тоном.

— Пожалуйста, не делай этого, – возразил я – Это убьёт таинство происходящего. И ещё не время, – добавил я, шепча ей в ушко.

Её прекрасное личико было искажено мукой, а узкие плечики трепетали в моих руках. Я прикасался губами к её лицу, шее, плечам. склонившись к ней, я говорил совсем тихо, почти шёпотом.

— У Акутагавы Рюноскэ есть рассказ об одном талантливом художнике. Когда он достиг вершины своего мастерства, то решился на немыслимое. У него была дочь, очень красивая девушка. Она сидела в карете и была прикована к ней цепями. Приковывал не он, но… Он смотрел на искажённое страхом лицо своей дочери и любовался им. Как ты думаешь, что он сделал потом?

— Пожалуйста, не надо! – воскликнула Юля со слезами на глазах – Я не хочу этого слушать!

— Сначала он любовался ею так же, как я сейчас любуюсь тобой. Твоя красота приводит меня в трепет. Ты очень красива, Юленька. Ты осознаёшь это?

Она попыталась приподняться, но я носком ботинка просто сдвинул каблуки её туфель, и она упала обратно на сиденье, вновь оказавшись в моих объятиях.

— Правда, похоже? – спросил я – Она так же не могла освободиться. Представь, что я – твой отец, который любуется красотой своей дочери и наслаждается её беспомощностью и страхом…

Моё лицо было в сантиметрах от лица Юли. Она отвернулась к окну, и я, смакуя прильнул губами к её шее под ушком. Её волосы мягко щекотали моё лицо.

— Но этого ему было мало. Ему хотелось насладиться зрелищем того, как с его помощью, душа его дочери опускается в ад, прямо в ад… В древней Японии не было поездов, не было купе СВ… Но сути это не меняет. Ты понимаешь?

Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами. Я увидел, как непроизвольно дрогнуло её горло, как она растерянно облизнула губы. Я поднялся с сиденья и протянул ей руку. Она нерешительно и осторожно положила в неё свою ладонь и подчинилась моему усилию, встав рядом со мной. Мягко покачивался пол под нашими ногами, успокаивающе низко звучали колёса, в тёмном колодце окна проплывали неясные серые видения, а глаза Юли не могли оторваться от моего властного уверенного взора. Я вновь присел на сиденье и развалился на нём. Грузный, но всё ещё в чём-то привлекательный мужчина со старомодным обликом джентльмена. Юля стояла передо мной, неуверенно сцепив пальцы в замок.

— В какой-то момент та девушка… В карете… Оказалась обнажённой. Так в итоге произошло, поверь. Поэтому, ты должна стать такой же. Раздевайся.

В приятной уютной тишине купе это прозвучало неожиданно.

— Нет!! – вскрикнула Юля в панике.

— Ты же понимаешь…

— Нет!!

Я медленно откинулся на спинку сиденья, глядя на свою визави через полуопущенные веки. С хрустом потянувшись, закинул руки за голову.

— Ты же понимаешь, – повторил я веско – Другого шанса не будет. Представь, какое это необычное, какое это приятное ощущение – раздеваться перед мужчиной, который не является твоим мужем. Даже не так. Перед мужчиной, которому нельзя, просто не дано видеть тебя обнажённой. Это приятно, ты должна признаться себе.

Она смотрела на меня как кролик на удава, судорожно сцепив руки перед собой. Я продолжал:

— Прямо сейчас. Прямо здесь – пишется рассказ, который не уступит рассказу того сумасшедшего японца, а ты имеешь шанс стать его героиней. Как ты думаешь, стоит ли вся твоя нынешняя жизнь этого?

Я слышал, как в полутьме учащается её дыхание, как она с трудом проглотила комок, вставший в горле. Она закрыла глаза, и её лицо исказила болезненная гримаса.

— Я жду.

Она, как маленькая девочка, прижала к груди сжатые в кулачки руки.

— Я не… – хрипло начала она – я не знаю, как запирается дверь.

— Дверь не закрыта. Пусть она останется открытой. Это добавит перца в наши чувства.

Её руки беспомощно опустились.

— Не смотрите, пожалуйста!

Вместо ответа, я потянулся к выключателю в изголовье сиденья.

— Нет!! – крикнула она снова.

Я вновь выпрямился.

— Я буду смотреть, как ты раздеваешься и наслаждаться этим. А ты будешь смотреть на меня, чтобы насладиться эффектом, который ты на меня оказываешь. Не обкрадывай себя. Начинай, я жду.

Смотреть на меня у неё не хватило сил, она закрыла глаза. Её движения были медленными, почти сомнамбулическими. Кофточка, под нею блузка, всё на пуговичках и кнопочках. Нет, она не была напряжена или скована, но двигалась словно во сне. Расстегнула молнию на скромной, по колено, юбке, и освободилась от неё. Стройная, с плоским загорелым животиком, с плотно сомкнутыми ногами, она стояла в красивом светлом белье, опустив свои длинные благородные руки и не двигаясь. На меня она не смотрела, и по какой-то едва уловимой дрожи её тела я понял, что большего от неё не добиться. Я извлёк из-под сиденья футляр, раскрыл его замки и положил на столик и подтолкнул его к ней. После долгой паузы, словно очнувшись, она извлекла из футляра скрипку, глядя на неё как на совершенно незнакомый предмет. Она стояла молча, не двигаясь и совершенно безучастно, как будто её это совсем не касалось, пока я раздевал её как куклу, едва прикасаясь к ней кончиками пальцев. Потянулся к двери купе и защёлкнул замок, после чего немедля разделся сам, стоя за ней. Достал из футляра смычок, который она машинально приняла. Взял её за талию и развернул лицом к зеркальной двери купе, в котором она виднелась полностью, от макушки до кончиков пальцев. В полумраке купе отражалось её прекрасное тело с нагими стройными и тонкими бёдрами и приковывающим внимание тёмным женственным треугольничком бикини. Я наклонился и отыскал губами круглую выступающую косточку у основания шеи.

— Пожалуйста, – тихо выдохнул я в ниспадающий до плеч мягкий водопад её душистых волос.

Она подняла свой инструмент, моя скрипачка, привлекла его к себе, и в тесном сумраке покачивающегося в движении купе, взметнулся вверх смычок.

Музыка вспыхнула неожиданно, как костёр, в который плеснули бензин. Зазвучала печальная и безнадёжно-сладостная вещь из оперы "Орфей и Эвридика". Юля, эта тонкая душа, вызвала к жизни красивые и мучительно-тоскливые звуки из самого преддверия Аида, в который мы опускались вместе, нарушив все мыслимые для нас табу. Тело юной скрипачки беззвучно изгибалось в моих руках, как трава на дне ручья в неспешных струях прозрачной воды. Это гладкое, невесомое и покорное тело одновременно манило к себе и отталкивало, не позволяя свершиться святотатству, коим было моё начинающее пылать вожделение к этой девушке. Но я ощущал всем своим телом, что эта музыка, выплёскивающаяся на костёр наших сердец, одинаково заводила нас обоих.

Всё моё существо жаждало единения с музыкой звука и музыкой этого юного тела, материализовавшегося передо мной. Не в силах сдерживаться, я опустился на колени перед скрипачкой и приник лицом к её гладким узким бёдрам, вздрагивающим в такт усилиям, приводящим в движение скрипку, когда она переступала с ноги на ногу. Запах её кожи и непередаваемого женского естества ворвался в моё сознание вместе с очередным музыкальным аккордом. Девушка, перед которой я стоял на коленях, тлела медленным приглушённым огнём возбуждения. Она покачнулась, поддерживая равновесие, и в тот же миг я приник ртом к её естеству, как истомлённый жаждой путник приникает к скрытому роднику. Громко и болезненно взвизгнула скрипка, а может, это была и её хозяйка?.. Сцепившись вместе, они обе терзали друг друга, в то время как я, закрыв глаза, лишь ассистировал их взаимной лесбийской страсти. По мере того, как Олимпийская богиня воспроизводит партитуру моей судьбы, я припадаю к ней в надежде умилостивить её в безнадежной попытке слияния с бессмертным источником.

Мои руки не переставая, ласкали её ножки, живот, стеснительную аккуратную попку, когда я решился на большее. Настал тот миг, когда кончик языка описывает бесконечность, а подушечки пальцев проникают в святая святых, ищут и читают букву "G" по методу азбуки для слепых. Смычок скрипки, уже давно перешедший на лишённые такта, короткие, отрывистые, болезненные касания струн, внезапно издал длинный, скрежещущий, громкий диссонансный вопль. Я еле успел подхватить мою скрипачку, чтобы она не упала назад и не ударилась о столик. Вокруг воцарилась напряжённая тишина, словно кто-то вслушивался в неё, боясь потревожить нас своим пристрастным вниманием. Конечно, мы были не одни, с одной стороны располагалось купе проводницы, да и за другой стенкой наверняка кто-то был.

Я осторожно принял скрипку из её обессилевших рук и положил на сиденье. Мы стояли на коленях, обнажённые, в тесном пространстве этой коробки на колёсах, и я поддерживал и прижимал её к себе, её головка лежала у меня на плече. Пол под нами плавно и уютно раскачивался в усыпляющем ритме.

— Юленька, – прошептал я, чувствуя к ней бесконечную нежность, в которой растворялась вся моя низменная страсть.

С закрытыми глазами она принимала мои поцелуи, которыми я неспешно покрывал её лицо. А когда её припухшие от жаркого дыхания губки приоткрылись, я жадно прильнул к ним. Ответные движения её губ были скромными, почти целомудренными, её веки полуоткрылись, одаряя меня тёмным внимательным взглядом. Неожиданно почувствовал прикосновение тонких пальчиков, которые на протяжении исполнения чувственного концерта уверенно держали смычок, и сейчас они делали то же, заставляя меня стонать от прикосновений, ставших провокационно-нескромными. Мне удалось захватить ртом её сосочек и вызвать у неё ответный стон. Она откинула назад голову, кусая губки. Её пальчики терзали мою плоть теми же быстрыми нервными движениями, что и гриф скрипки. Страсть желания полыхнула во мне, затмевая сознание.

— Мы летим в ад, прямо в ад! – напряжённо выдохнул я – Ты возьмёшь меня с собой?..

— Я сыграю вам, – сказала она в ответ хриплым шёпотом.

Вслед за тем потянулась за скрипкой, и чтобы не мешать ей в тесном пространстве между сиденьями, я лёг на жёсткую дорожку пола. Я смотрел на её тонкие стройные руки, на слегка дрожащие пальцы, обнимающие инструмент. Юля выпрямилась, выбирая устойчивое положение, и вот она уже сидит на мне, сжимая своими ногами мои бёдра. Весь её стан изогнулся в изящной академической стойке, когда плавно и вместе с тем резко прозвучали первые ноты. Мне вдруг показалось, что она похожа на огромную кобру, вставшую передо мной в атакующей стойке. Берущие за живое звуки Третьего Реквиема Моцарта резанули моё сердце. Бёдра скрипачки танцевали перед моими глазами в такт этой нечеловеческой вещи, чтобы медленно, неумолимо опускаться на меня. Я дёрнулся, из моего горла вырвался сдавленный хриплый стон, когда ищущий удовлетворения источник её страсти начал властно поглощать меня. Она садилась на меня мелкими резкими толчками в такт хлеставшим меня крикам скрипки, вкупе с моей плотью, причиняющим мне физическую сладостную боль, пока, наконец, мы не слились в преступном совокуплении.

Наши тела дрожали от сладострастного возбуждения, в наши сердца впивались огненные стрелы нот, наши души корчились в нравственных муках, лишаясь привычной невинности бытия, а хор невидимых голосов отпевал нас. Смычок в руках скрипачки терзал скрипку, в то время как мой смычок терзал её саму. Охваченные пламенем возвышенного безумия, мы погружались в преисподнюю. Мне казалось, что всё это длится целую вечность, а я не мог понять, почему до сих пор способен поддерживать эту напряжённую, сладостную любовную скачку. Рвущаяся наружу музыка придавала мне неведомых колдовских сил. В какой-то момент, моя прекрасная визави уже не могла играть. Её руки, разжавшись, выпустили инструмент, и она без сил рухнула на меня. Мы лежали, задыхаясь от испытанного наслаждения, и наши разгорячённые тела с благодарностью прижимались друг к другу. Это длилось долго, и всё это время мы продолжали быть в соитии друг с другом, а я по-прежнему хотел её.

Она приподнялась и, напряжённо дыша, посмотрела на меня хмельным затуманенным взором.

— Ты не кончил? – прошелестели её опалённые жаром губы. Она впервые назвала меня «Ты».

Обнажённая, растрёпанная, она поднялась на дрожащих, подгибающихся ногах. Пошатнулась, повернулась ко мне спиной. Она сделала шаг к столику, и её прекрасная, точёная и такая же изящная, как скрипка, фигурка проявилась на фоне окна, расцвеченного дальними огнями и сумрачно проплывающими тенями. Невообразимо эротичным движением откинула волосы назад, и вслед за тем без предупреждения склонилась низко над столиком, опершись о него локтями. Она стояла передо мной в бесстыдной вызывающей позе, сводя с ума своими длинными изящными ножками, гладкими девчоночьими ягодицами, между которыми таинственно застыла затейливая волнующая тьма. И эта тьма слилась с вечной тьмой моей души.

В этот момент во мне уже не осталось ничего от того, что раньше выглядело бы как цивилизованный человек и джентльмен. Рыча как одичавший самец и сжимая в руках юное, гладкое и податливое тело, я овладел ею. Нежная плоть девушки вновь расступилась передо мной и охватила меня в свои подрагивающие, сладостные, возбуждающие жажду объятия. Деликатное тело скрипачки содрогалось от моих резких и грубых толчков. Бесстыдные шлепки взаимных ударов наших тел звучали в тесной атмосфере купе. Из моих рук вырывались гладкие тяжёлые грудки, а мои руки скользили далее, к мокрым от пота подмышкам, к жаркой влажной промежности, чтобы вернуться вновь и терзать это юное, покорное, податливое тело в пароксизме чувства животного обладания. Подмяв её под себя, я шептал ей на ушко бесстыдные, мерзкие слова, от которых у неё внутри – я это чувствовал! – всё сжималось в немом протесте. Наконец, она не выдержала, и после моих слов «Давай же!», хрипло выкрикнула непристойности прямо в насторожённо навострившие уши стенок купе. Я почувствовал, как в спазматических приступах напряглись мышцы её живота, как эта волна многократно прошлась по моей плоти внутри её. Она вскрикнула ещё раз, хрипло, яростно, как дикая кошка. Её ноги подогнулись, она вывернулась из-под меня и опустилась на колени с тем, чтобы успеть принять меня. Моё рычание переросло в сдавленные стоны, когда в моей руке послушно моталась спутанная копна её волос, а другая рука лежала у неё на горле, ощущая, как она глотает.

Наступившим солнечным утром состоялось наше прибытие. Мы стояли на перроне у чемоданов. Юля в прохладном голубом платьице держала в руках футляр со скрипкой, подставляя лицо тёплым солнечным лучам. Бледная, с кругами под глазами, проводница, с плотно сжатыми губами, сверлила нас из двери вагона немигающим взглядом. Подошёл сияющий Сергей, поцеловал Юлю. Мы с ним обнялись.

— Ну, как добрались? – весело пробасил он.

— С музыкой, – презрительно скривив губы, язвительно ответила ему проводница.

Сергей недоумённо посмотрел на неё, за тем на нас с Юлей. Юля отвернулась, вся сжавшись.

— О да, было весело, – спокойно сказал я ему – Чемодан прихвати, пожалуйста.

Ноябрь 2019.

Кейт Миранда.

mir-and-a@yandex.ru