Ступени возмужания. Ступень 6. Часть 2

     Раздался порывистый, с приходом от рывками сокращающегося живота, стон. Тетя прижалась грудями к моему лицу, инстинктивно пытаясь снова поймать в ладонь утерянное мое отличие от девчонок. Хотя этого уже не требовалось, оно изливалось самостоятельно…

     Мы легли на диван. Тетя обняла меня и прижала к себе.

     – Разве можно сразу два раза так? – спросил я.

     Эта мысль засела во мне острой занозой и терзала, терзала – пока я ее не вынул вопросом.

     – Девочкам… А тебе, придется немного подождать, – ответила она, гася керосиновую лампу.

     Засыпая, я подумал: “надо завтра расспросить”. Мог бы и сегодня, но сил уже не было, веки сомкнулись…

     Наверное, в лет пять, я посмотрел мультфильм “Маугли” в цветном изображении и кое-то время мне часто снился “огненный цветок” , от внутреннего возбуждения “Проснись, Маугли! Проснись!” , я вскакивал и просил у матери сладкого чая – залить пожар эмоций, что разгорелся в моем подсознании.

     В ту ночь было очень похоже, прижимаясь к тете, я бормотал во сне, она меня ласкала, я чувствовал ее губы на выпотевшем лбу и сквозь дрему слышал: “спи, Горюшко, спи:”.

     Снился мне цветок. Он был малинового цвета, тянулся к солнцу, то распускаясь, то собираясь в бутон – толчками выталкивая из маленькой, горошинкой, серединки капли росы. Они стекали по лепесткам, капали с них прозрачными слезами, а цветок шептал мне: “Это я парным молоком умылась. Сладкие слезы… Спи, Горюшко, спи…”.

     Так, несколько своеобразно, я расставался с детством, постепенно – день за днем, год за годом. В конечном итоге, сейчас мне перестали сниться цветные сны, но остались воспоминания…

     Проснулся я поздно, спохватился, что переспал, как минимум, полтора часа времени, отведенного мне в мужчины. По-хозяйски, заворошился на дедовском диване.

     Когда дед находился дома, в его комнату я не входил и тетя, пенаты своего отца, посещала редко, только в целях уборки. Вчера, когда она выбрала для чтения его диван, меня это удивило, но не настолько, чтобы долго об этом думать. Тетя была так обворожительна, а праздник обнаженного тела уже сгущался сумерками… Но утром, ко мне пришла такая мысль. У тети были свои тайны, и мне жутко захотелось от них отведать. Именно отведать, почему-то, такой глагол пришел мне в голову.

     Я потянулся. Руки сами прошлись по ничем не стесненному “отличию”. Приятно было пару раз перекинуть его из стороны в сторону, приподнять. Поправить в мошонке яички. Раньше я ограничивался резинкой трусов, плавок, ткань делала за меня то, что сейчас инстинктивно сотворили руки.

     Обведя пальцем приоткрывшуюся головку, я поднес его к носу.

     Ну что сказать! Пахло сном. Мужской это был сон или мальчишеский, но точно сон, мятный, теплый.

     Пройдя через возраст, теперь я могу сказать: запах пробуждения женщины манит меня, завораживает. Часто и мне женщины говорили, как приятен им запах только что проснувшегося мужчины – часами можно просто лежать, говорить ласковые глупости и дышать им, обнимая друг друга. Мировая парфюмерия широко применяет феромоны – но тогда, я еще не знал, как запах сна называется.

     Вернувшись к своему отличию от девочек, я решил его обследовать. Когда голый, такие мысли появляются сами собой, особенно если ты юн и любопытен.

     Отодвинув крайнюю плоть вниз до придела, я сжал “отличие”. На самом верху, где головка, образовалась капелька – такая же, как и у тети на влагалище, только меньших размеров. Я наклонил мягкое и податливое “отличие” к животу и капелька побежала по отверстию канала. Я вспомнил про слезинку, что висела на веках сомкнутых глаз тети, и наклонил “отличие” в другую сторону – капелька отправилась в обратный путь и лениво остановилась в уголке отверстия – нижнем, если я бы стоял, а не лежал.

     Я захотел повторить эксперимент. Второй раз так же легко проделать данные манипуляции, мое отличие от девчонок уже мне не позволило. Оно стало твердеть, капелька на отверстии увеличилась.

     Приподняв крайнюю плоть, я собрал ее в бутон из кожи, он очень быстро повлажнел, капля настойчиво пробилась наружу.

     – Играешь? – спросила тетя, заходя в комнату.

     Я дернулся, руки заметались в поисках резинки, чтобы спрятать “отличие”. Какое-то время до меня еще доходили мысли: первая – трусов нет! вторая – чего я всполошился?

     На вторую, сформировавшуюся в вопрос к самому себе, ответила тетя.

     – Ой! Подскочил! Заспал, что ли? Не помнишь, как вчера меня разглядывал?

     Испуг действительно был. Он вырвался откуда-то из подсознания и заполнил мои широко открытые глаза. Словно меня поймали с поличным на чем-то нехорошем. Даже проведенные наедине с тетей дни не остановили его. Так в нас въелась мораль. Хотя, как раз мне ее, вроде бы, никто и не читал. Она сама собой появилась, а вот приспособить реальность под вековые устои, оказалось не так-то просто, а главное быстро.

     Сложно найти ту “золотую середину” между пошлостью и умением наслаждаться, дарить наслаждение без остаточного явления. Не делить свои мысли на “до” и “после”. Не оценивать их по-разному, нередко, утром, вымещая недовольство самим собой на женщине, которую так хотел вечером.

     Тетя была в халате с открытой шеей – голубоватого цвета в мелкий-мелкий василек, от груди до колен, узором по тонкому ситцу. Она улыбнулась, подошла и присела на диван, у моего “отличия”. Ее пальцы приподняли его и, оглаживая, положили мне на живот. От испуга, оно опять стало безвольным, послушным.

     – Ты чего, Горюшко? Перепугался-то? . .

     Если б я знал! Это сейчас, я как-то объяснил все то, что со мной неожиданно произошло, а тогда – лежал и молчал, прислушиваясь к своему сердцу, что усиленно билось в груди и вовсе не от возбуждения.

     Видимо, поняв мое состояние, тетя сотворила на лице такую улыбку, что я сразу успокоился, сердце мое перешло на режим урчания. Она снова взяла мое “отличие” на ладонь и, пальцем другой руки, собрала капельку. Поднесла к своему рту, слизнула.

     Кончик языка тети медленно подобрал ее с подушечки пальца и облизал губы, от чего они стали влажными и припухли.

     – Ой, вкусно! А еще есть? – проговорила она.

     Я пожал плечами. Мне как-то стало легко и весело. Я лежал голый, еще пах сном, а около меня сидела сногсшибательная женщина и пробовала меня на вкус.

     – Нет! Тогда я просто понюхаю, можно?

     Я моргнул.

     Тетя немного отстранилась к моим ногам, по-кошачьи, выгнула спину, зажмурила глаза и, нежно держа в руке мое “отличие” , стала его обнюхивать как цветок. Ее ноздри раскрывались и сжимались, с наслаждением втягивая в себя мой запах. Иногда кончик языка снова увлажнял ее губы, но глаза так и были закрыты.

     “Дожив до сорока годов…” , – к счастью, я знаю, для женщин гораздо важнее обнюхать мужчину, чем его увидеть. Запах это тот самый критерий, по которому женщина начинает “охоту”.

     Сразу же оговорюсь: парфюм конечно играет свою роль, когда вы желаете попасть в обозрение понравившейся вам женщины, но, и она не дура. Понимает обман, даже лучше нас. В отличие от женщин, мы, мужчины, часто введемся на косметику, а последнее время и на силикон.

     Это сейчас, я такой умный! А тогда я думал: “Почему она закрыла глаза? Неужели ей не интересно на меня смотреть?!”. Нет, пожалуй, второе можно и убрать. Я просто думал: “Почему она закрыла глаза?”. И пока я размышлял, тетя их открыла, брызнув на меня целым пучком радости от полученного удовольствия. У меня даже создалось впечатление, для этого она их и закрыла, чтобы собрать лучики и одарить меня лучезарьем очей.

     Мое отличие от девочек окрепло, но как-то без огонька. Немного оголив его, тетя прошептала:

     – Нужно было сначала на двор прогуляться, Горюшко. Удовольствие у тебя красть не охота. Прыснешь так себе.

     Тетя игриво поморщилась, снимая с меня остатки внезапно посетившего испуга, меняя его на любопытство.

     И откуда она все знала? Меня действительно мучила утренняя эрекция, и в то же время возбуждение. Процесс остановился где-то между-между – первое, мешало второму. Как витязь на распутье, мое отличие от девчонок мучительно пыталось выплеснуть или то или другое, но не могло.

     – Давай его оденем, – проговорила она. – А потом, снова снимешь…

     Тетя встала и пошла за трусами.

     Погрузившись в хлопчатобумажную ткань, мое отличие от девчонок быстро определилось, и я побежал на двор.

     Когда вернулся, тетя гладила сарафан. Во мне забродили черные мысли…

     – Сегодня же суббота! – поймав мой взгляд, сказала она. – После бани наряжусь.

     – Бани!