ТЦ мечта. Сторож

Сторож.

Шел проливной дождь.

Он открыл калитку, обнял промокшую девушку, накрыл своей курткой, провел в детский садик. По пути, она сбивчиво рассказала, что с ней произошло.

Как преследовал маньяк на улице.

— Ничего не бойся, теперь ты под моей охраной.

Сказал он. У него одна задача, помимо всего: ему надо спасти, эту испуганную девушку.

Защитить от всех напастей в мире.

Анна улыбнулась, ей стало легко и просто.

Стала жадно целовать его губы, лицо, тело.

Своего милого сторожа, которого она сильно любит.

Любит, и очень боится.

Неожиданно погас свет, отключился везде.

Короткое замыкание, или вроде того, произошедшего из-за разряда молнии.

Сторож понял, происходит что-то неладное.

Где-то раздался звон стекла, в окно влезла мужская фигура.

Озираясь в темноте, Парфюмер вытащил складной нож.

Он должен найти эту дерзкую сучку, наказать эту задницу с раздолбанными дырками.

Щелчок, лезвие выскочило из стальной рукоятки.

Услышав звук осыпающегося стекла, Сторож повел девушку в подвал, где он мог ее спрятать.

Два силуэта устремились по коридору туда, озаряемые вспышками молний.

Но ей хотелось заняться любовью, с любимым, который спасает от злого дракона.

Ведь жаркое лоно девушки истекает влагой.

Пылает в огне, жаждет своего освободителя.

— Не время сейчас.

Говорит ей Сторож, прикладывая палец к ее жадным губам.

В ответ она засовывает палец к себе в рот, начинает страстно посасывать.

Он хмурится, даже сейчас, в минуту опасности, девушка готова заняться сексом, в свои нежные дырочки.

Странно, почему она всегда такая возбужденная.

Так бывает со всеми мужчинами, или только с ним.

Дверь подвала открылась, почти беззвучно.

Затем закрылась обратно, за двумя силуэтами.

Тем временем, Парфюмер крался по внутренним помещениям, по проходам, по коридорам, втягивая носом воздух. Он проследовал за ними, находя, по запаху, где они спрятались. Там, внизу.

В подвале, под первым этажом.

Поэтому Парфюмер проследовал прямо туда, осторожно ступая по ступенькам вниз, к деревянной двери, ведущей в подвал. Дверь снова открылась, чуть скрипнув петлями.

Сторож понял: им прятаться негде, рано или поздно, неизвестный найдет их.

Поэтому он сам вышел навстречу опасности.

Она тоже возникла внезапно.

Из-за угла выскочил нож, с острым лезвием.

Рука, держащая рукоятку, провернулась.

Сторож охнул от боли, принимая нож в себя.

Защищая Анну собой, своим телом, получил несколько ударов ножом.

Глупо, глупо, но нет другого выбора: он должен защитить девушку, прибежавший к нему за помощью.

Полилась кровь из проткнутого тела.

Странно. Ведь в пробоины корабля, наоборот, почему-то вливается. Руки схватили руки.

Сил одинаково, но в пробоины корабля хлещет вода.

— Уходи дальше, слышишь?!

— А ты?

— Все будет хорошо.

Крикнул он Анне, принимая бой.

Сражаясь до последнего.

Бой, неравный, у него только есть один шанс из ста.

Свет, попавший в подвал, от продолжительного разряда молнии, ясно осветил раздел подвала.

Голова Парфюмера попала в захват.

Послышался мерзкий звук сворачиваемых позвонков.

Несколько щелчков, схватка закончилась.

Но еще рано праздновать победу.

На игровую сцену пришли другие персонажи:

Тахо, и Зевс.

*

Потом случилось неожиданно, в какой-то момент.

Наверно постарался Сверчок, подумал.

Он превратился в невообразимую сущность, принимая форму огромного Богомола.

А темный подвал детского садика стал гигантским пространством, вроде пещеры, с множеством арок.

Где я, вместе с Анной, очутились в различных положениях на относительно сухой каменной поверхности.

Крученые сталагмиты, выросшие с поверхностей, в виде столбов, конусов, с верхушек подсвечивали замкнутое пространство красноватыми бликами, словно здесь сделана кем-то светодиодная подсветка.

Резким взмахом одной конечности Богомол, заслонив меня собой, пронзил насквозь, прыгнувшую тварь, в виде собаки.

Другой хлесткий удар конечностью, сбил с ног мексиканца.

Ослабленный Тахо, лёжа извивался под неподвижным телом Зевса.

Я его держал его за раскинутые в сторону руки, прижимая к низу, не давая ему вырваться из захвата.

Всем весом наваливаюсь на его ноги.

Ему оставалось лишь изгибаться, сучить ногами, ползком передвигаясь сантиметром за сантиметром, куда-то в сумрачную темноту.

— Держи его крепче! — прохрипел, из последних сил, Анне, которая тоже вынужденно стала участвовать в Игре.

Одной рукой удерживая руку, другой же рукой непрестанно подтягивая за лохматую шкуру собачий труп, пропитывающейся кровью, который всё время норовил соскользнуть с выгибающегося туловища Тахо.

Нам всем страшно, во всяком случае, мне страшно: сдерживая на месте Тахо, заставляя тело убитой твари лежать прямо на нём.

Страшно, не потому что просто страшно, от неукротимой клокочущей ярости, которая бывает, или возникает, но не у обычного человека, а у самой Системы, против которой бороться, себе дороже.

— Отпустите меня, земные придурки…, — тихо сквозь стиснутые зубы издает шипение Тахо, с какой-то змеиной злобой чешуйчатого пресмыкающегося, двухметрового роста.

Медленно-медленно, движением за движением он пытается извернуться из-под нас. Но пока бесполезно.

Снова натягиваем на него сползающее тяжелое тело Зевса, не давая свободу судорожным попыткам.

Выглядит страшно, противоестественно, ощущать себя, что будет, случиться потом: через несколько мгновений, секунд, минут, в чём ещё измеряется время жизни.

Когда мы выбьемся из сил, полностью устанем, что тогда будет в случае неудачи, или не договоренности, с Тахо, амбассадором Боли.

Страшно подумать, что будет с нами: могут убить, повесить, разрезать на кусочки, отдать на корм псам, вскрыть живот, вынуть кишки, внутренности, требуху, даже душу, если это потребуется главному планетному боссу, то есть Башне, состоящей из всёобъемлющей Боли.

Могут утопить, сжечь в печи, разорвать напополам кранами, сдавить прессом.

Предчувствую, почти знаю, полученным знанием, что так произойдет. Страшно подумать, какая мощь стоит за спиной этой Системы.

Дело даже не в страхе, или в боли, дело оказывалось: в пережитом, одновременно в будущем.

Теперь лишь оставалось держать за лапы, прижимая к земле громадную разъяренного шипящего Ящера, красноватый свет кидал отблески, в которых иногда мерещились очертания фигуры человеческого туловища Тахо.

Спина, обтянутая чешуйчатой кожей, вместе с костяными шипами едко царапает камни пещеры.

Время моей жизни, других участников событий, стало измеряться другими мерками, насколько сможем продержаться против неестественного существа.

Но долго так продолжаться не имеет возможности: понимаю я, понимают другие, он своим разумом, тоже.

Силы на исходе, тогда громко хриплю в морду рептилоидной сущности:

— Давай договариваться…

— О чем, Афраний? Ты всегда был таким слабаком!

Наверно это уже смешно человечешко, хоть ты и стал Стражем….

— Поэтому никогда!!

Ящер пыхнул огнем, как настоящий дракон, расшвыривая нас в разные стороны.

*

Я улетел на несколько метров, больно ударился об пол, усыпанный песком.

Время вокруг нас ускорилось до полного смещения теней.

Потом больше никого не стало: ни Богомола, ни Ящера.

Они исчезли, взаимно уничтожая друг друга.

Неестественное пространство, снова обернулось мрачным подвалом детского садика.

Там, в углу валялось тело мертвого Парфюмера.

Надо мной, плакала Анна.

Возле нас, стоял человек в черной одежде.

Его лицо скрывала шляпа, с широкими полями.

— Вовремя же поспел на помощь, — сказал он, вместо приветствия.

— Вы кто такой?! Как здесь оказались?

— Я доктор. Призван излечивать раны.

Помогать, кто находится при смерти.

Потом отправлять их дальше.

К тому же, служу Проводником, если так можно выразиться, сеньора.

— Но если вы доктор, сделайте же что-нибудь!! умоляю!

— Нет проблем, мисс.

Он прикоснулся к груди, исколотой ножевыми ранениями.

Одно нажатие на тело мужчины, облокоченное на стену подвала. Темная кровь перестала выливаться из ран.

— Он теперь будет жить?

Незнакомец отрицательно покачал шляпой.

— Могу излечить то, что уже случилось.

— Но то, что должно произойти, случиться в будущем, тут, даже я бессилен.

— Инфарктное состояние, вскоре он умрет, от остановки сердца. Ресурс жизни, тоже исчерпан до конца.

— Неужели нельзя ничего сделать?!

Закричала на него девушка.

— Ты, правда, его любишь?

— Конечно, да!

— Хочешь, чтобы он был с тобой рядом?

— Да! чертов идиот, да!

— Ты согласна на все?

— Да, сколько раз, надо повторять!

— Не стоит так волноваться, мэм. Я же, сделаю вам подарок. В виде исключения.

— Девочка, подойти ко мне.

Анна повиновалась.

— Не дрожи. Всё хорошо. Будет.

Незнакомец надолго приложил ладонь, к низу живота, к ее жаркому пылающему огнем лону, грезящему о Мечте.

— Терпи и молчи. Так нужно.

— Теперь выйди отсюда. Нам надо остаться наедине.

Обратился он к Анне.

Она покачала головкой.

— Нет, ни за что, в жизни!

Я останусь с ним. Даже не уговаривайте!

— Ты хочешь этого?— Спросил он меня.

Мотнул головой, да какая к черту разница.

Пусть остается, если так хочет.

Незнакомец в шляпе, обратился ко мне:

— Итак, твое время на исходе.

Так, или иначе, ты скоро умрешь.

Где-то, через три минуты.

Он поднес руку, наверно с какими-то часами.

— Через две минуты, и пятьдесят две секунды.

Нет, уже через сорок девять.

— Что мне делать? — прохрипел.

— Сосуд души переполнен.

Правила просты.

Отныне, ты, Страж, не сможешь воплотиться в человека.

— Тогда в кого? В обезьяну, в лягушку, в крысу? В летучую мышь?

— Правильней, надо говорить, во «что».

Мягко заметил незнакомец.

— Скоро ты сам поймешь.

Итак, прощайтесь. У вас осталась минута.

Незнакомец отошел в сторону.

Девушка приникла возле меня, желая обнять, поцеловать.

Я отстранил ее.

— Не надо. Помнишь, как мы тогда, лежали на асфальте?

Возьми меня просто за руку. И ничего не бойся.

Потом… потом отключился, толком ничего не помнил, как происходило, словно был не я, на самом деле.

В меня кто-то вселился, изнутри.

Занимая мой разум, и душу.

Иногда наступает такое состояние, когда не хочется ни о чем думать.

Голова становиться пустой и гулкой, как барабан.

В той голове теперь уже точно никто не живет.

Не хочется думать о боли, обо всём таком: о проблемах, о жизни. Хочется стать никем, раствориться в течение, плыть по нему, ничего не делая, пуская воздушные пузыри по водной глади.

Хочется улететь, утонуть, разбиться об землю, спрыгнуть с крыши, хочется сделать всё на свете, — лишь бы от меня отстали.

Мне больно, больно, больно, больно, больно, больно, больно, больно, правда, умоляю, прошу, отпустите, отпустите, отпустите, отпустите, отпустите меня!!!

Отпустите меня, прошу, услышьте меня…..

Кричу безмолвным бесконечным криком.

Кого-то молю, чтобы от меня забрали эту невыразимую невыносимую боль, освободили от нее, наконец.

Чтобы ушел: то ли вверх, то ли в низ.

Хотя какая есть в этом разница.

Странно: почему не могу закончить?

Прекратить жизнь, не дышать, приказать не биться сердцу.

Ведь так естественно, в туалете дела, совершаются по приказу из мозга.

*

Это было тогда, ранним днем, 14 числа, месяца Нисана, накануне праздника Пейсаха, возле Ершалаима.

На той самой горе.

В неё были заранее вкопаны деревянные основания.

Там уже сновали помощники Каифы, из Синедриона, подготавливая место казни, саму процедуру.

Приговоренных людей, положили на землю, где находились приготовленные бруски.

Развели руки в стороны, кисти рук гвоздями прибили к брускам.

От этого раздавались протяжные стоны, вопли, проклятия.

Затем на веревках, подняли тела наверх, закрепили к основным столбам. В них были вбиты специальные железные крючья, позволяя навесить брусок с прибитым человеческим телом.

Подошел к главному кресту, закопанному в гору, где висел он, в распятом положении, прибитый гвоздями, с гнусной табличкой на груди, с символами, означавшими насильника и убийцу.

Затем спросил у него:

— Тебе больно?

Он прошептал еле слышно, через запекшиеся губы:

— Пить…

Я дал знак, Лонгин, с копьем, намочил клубок шерсти, сильно намоченной в воде с раствором уксуса, из стоявшего рядом ведра.

Затем подал на острие копья, тот ком, истекающий влагой, к лицу и губам, тому мученику, чтобы он мог попробовать попить.

Прошло время, наступил вечер.

Они ещё были живые, все трое.

Казмос, Десмос, и этот, как его, — Га-Ноцри.

— Афраний, что дальше?

Ко мне подошел центурион Лонгин, спрашивая какую-то деталь, видевшейся сейчас таким пустяком.

— Афраний! Там это, Крысобой, стал беситься без дела.

Бьет всех подряд плеткой. Что прикажете делать, господин?

Пора заканчивать, решаю, поднимая голову к хмурому небу.

— Когда же, всё прекратиться?! — с тоской думаю, отдавая последний приказ своим подчиненным.

Стая воронов, летающих рядом с местом казни, уже с утра почуяла лёгкую добычу.

Ведь Понтий Пилат, как с утра, давно вымыл руки над Чашей правосудия.

А как же я? Что будет потом со мной, с человеком, который привел напрасный приговор к исполнению.

Что будет после?

С Афранием, сыном Секста Бурра Афрания, римского знатного военачальника, который сам дослужился до главы тайной стражи, при прокураторах Иудеи.

Наверно ничего, или полнейшее забвение.

Умирать страшно, только в одном случае….

Хотя выход есть. Он всегда есть.

Ржанье лошадей, карканье, капли дождя, какие-то чужие люди, которых уже не знаю, и не помню.

Спешился с коня, укрепил меч между камней, чтобы он глядел прямо в небеса.

— Афраний!

Прозвучало в тот момент, когда копье Лонгина пронзило ребра Га-Ноцри по отмашке Марка Кентуриона, вонзаясь ему в тело, взрезывая ему едва бившиеся сердце наконечником, тогда упал на острие меча, сцепив на затылке руки, чтобы не передумать в последний момент.

И это был уже не я.

*

— Пойдем со мной….

Шепнул мне кто-то на ухо.

— Там будет хорошо и спокойно.

Я тебе обещаю. Дам тебе новое воплощение.

— Наверно, там исполнится твоя Мечта.

Потом шагал по бесконечной лестнице вверх.

С каждой ступеней, с каждым подъемом, обзаводясь новым телом, состоящим, из электрических импульсов.

*

Анна.

Анна очнулась, сжимая ладошкой, неподвижную мужскую руку, ставшую вдруг холодной, протянутой, от него.

Его синие уставшие глаза направлены вверх.

Наверно они всегда будут смотреть только туда.

Анна знала об этом; песок, море, пляж, солнце…

Это его мечта. Была.

Потом всё. Осталось в без памяти.

Темный циничный подвал, детского садика, зашумел множеством ног.

Появилась полиция, потом дознания, как произошло.

Следствие, улики. Уголовное дело тихо закрыли, за отсутствием состава преступления.

Парфюмер был мертв, а все остальное, мелочи.

Что про Сторожа?

Бесследно исчезло даже его неподвижное тело.

Будто не бывало никогда такого человека на свете.

Наверно кто-то забрал «Туда».

Потом стирая всю память о нем.

Разбираясь в вещах, на третьем месяце беременности,

Анна обнаружила необычный запечатанный конверт.

С надписью, — «любимой Анне, от Сторожа».

Хотя, тот странный конверт находился всегда у нее на виду.

Только она, боялась его открывать.

Но в один день, как что-то ее ударило ножкой изнутри.

Она тогда решилась открыть.

В нем оказался, распечатанный текст Истории, чек на 50 миллионов рублей.

Выиграл лотерейный билет.

Сторож обмолвился об этом, заявив, что с недавних пор, играет в лотерею.

Но этому тогда не придала особого значения.

Анна обналичила деньги, перевела на карту.

Когда у ней наступил восьмой месяц, то покинула страну навсегда, улетая на самолете.

В другое место. Там где будет Мечта.

Где всегда тепло, рядом плещется море, кричат чайки, ходят загорелые добрые люди.

Мужчины бородаты, а женщины стройны и обнажены.

Анна родит девочку, она будет прекрасной и здоровой.

Когда девочка подрастет, то будет читать ей историю, посвященную именно Анне.

Как одна хромоногая девушка, однажды станет принцессой, в злом королевстве.

Укладывая девочку спать, говорить ей на ушко, разные

приятные слова перед сном, рассказывать сказки.

Сказки, о любви, о жизни, о мире, о верности, о добре, и о злых драконов, тоже.

Ведь сказкам обучил ее Сторож, по которому, она так сильно скучает.

— Мам, а что такое сторож?

— Это такой человек, который все сторожит.

Он ходит везде и охраняет. Там, это Везде.

— Там девочки не носят юбки, состригая косы в ноль.

— А он мой папа?

— Да, он твой папа.

Он тебя не знает, но все равно очень любит.

Сильно-сильно, прямо до невозможности.

— А он тебя любил?

— Конечно, любил. Ведь он подарил мне сказочный цветок.

Ложись спать, моя маленькая принцесса.

Внезапно окно бунгало распахнулась, в окно спальни влетела бабочка. Приземлилось на ручку девочки.

— Мам, смотри, какая она красивая.

Ты что, плачешь?

Молодая женщина вытерла выступившие слезы.

Раскрашенные крылышки бабочки, своей раскраской напомнили ей букет цветов, нечаянно подаренных тогда.

Бабочка ползала по ручке девочки.

— Мам, мне так щекотно.

Может ее поймать, она будет жить, у нас в домике.

— Не надо. Пусть улетает.

Женщина взяла бабочку, с руки дочки, подошла к окну.

Произнесла негромко, отпуская бабочку в открытый мир:

— Лети, мой Сторож.

Надеюсь, у тебя тоже сложилось неплохо.

Но бабочке стало хорошо в теплой женской ладошке.

Никуда не собираясь улетать, она мирно устроилась в ней.

— И что теперь? Давай решай, — ты же мужчина.

Бабочка ожила, несколько раз взмахнула крылышками.

Будто понимая сказанное.

Затем вылетела в окно.

Женщина улыбнулась; миру, цветам на лужайке, грозному морю с волнами, небесам с тучами.

Всему живому, на свете.

Ее, Сторож, был рядом.

Ведь Он всегда, с ней.

Чтобы ни случилось в этом проклятом мире.

Девочка постепенно засыпала.

Ей снилось, как наконец-то, придет ее волшебный папа.

Он войдет в дверь.

Подарит ей сказочный цветок, как тогда маме.

Она его тоже станет сильно любить.

Как моя мама.

Ее тоже люблю, ведь она моя мама.

А про папу она всегда так мало рассказывает.

Когда она вырастет, больше не будет носить юбки.

Девочка будет всегда в штанах, отрезая косу.

Уставясь в мир, большими глазищами.

Понять, что он из себя представляет.

*

Утром мама пошла в море купаться.

Больше не вернулась домой.

Детскому уму чудилось многое.

Как ее маму утащили чудовища.

Но больше всего верила в то, что маму спас Сторож.

Он всегда спасает маму.

В этот раз тоже спасет.

Ее милый и любимый, папа.

Историю про сказочный цветок, рассказанной мамой, она тоже никогда не забудет.

*

Рыболовецкий катер, приглушив мотор, подплыл.

К пятну, качавшемуся на морских волнах.

Двое смуглых мужчин негромко переговаривались.

Сидя на борту.

— Гляди, русалочка плавает.

— Ага.

— Утопленница?

— Похоже на то.

— Наверно недавно всплыла. Еще не раздуло.

— Ты только посмотри, какая у нее попа!

Такую бы, трахать и трахать.

— Молодая совсем.

— Будем брать на буксир?

— Придется. Не оставлять же акулам.

— Тогда цепляй багром.

— Не так, не за жопу.

— Наматывай крюк на волосы, и цепляй.

*

Есть на свете цветок алый-алый,

Яркий, пламенный, будто заря,

Самый солнечный и небывалый,

Он мечтою зовётся не зря.

Может там за седьмым перевалом

Вспыхнет свежий, как ветра глоток,

Самый сказочный и небывалый,

Самый волшебный цветок.