Трудо-выебудни Сони Мармеладовой. Часть 3

44-летний писатель Фёдор Михайлович помимо того, что был астматиком, игроманом и эпилептиком, так ещё при этом любил «примерить бороду» и «занырнуть в пилотку». С Соней Мармеладовой он познакомился недавно и уже успел оценить её неуёмную девчачью прыть в этом деликатном вопросе.

– Сонечка, мне тут Порфирий передал копии материалов дела по убийству пожилой женщины процентщицы, а так же сестры её, и по сему случаю я вознамериваюсь написать социально-психологический и депрессивно-философский роман. Там в деле ничего интересного, так студентик умом поехал и поработал топором. Но никто же читать не будет. И вот надобно как-то эту историю завернуть в унылое повествование с обилием самокопания и подать читателю под соусом хитровыебанного мозгоклюйства с элементами ницшеанского исподвыподверта головного мозга.

– Фёдор Михайлович, а вы не думали, что всей этой вашей бредятиной потом будут мучить детишек в школе?

– Да мне всё равно, Сонечка. Тут такое дело, там есть убийца, но он один, без родственной души. В общем, ему в пару нужна блудница, короче проститутка. И я подумал, а почему бы вам, как представительнице этой древнейшей профессии, не стать архетипичным образом, с которого я бы срисовал родственную душу для главного героя своего романа?

– Вот оно чё, Михалыч! Вот оно чё! Не зря я пёрлась сюда. Сейчас с меня образ будут срисовывать, а потом растиражируют и на сотни языков мира переведут. Значит смотри, Фёдор, как мы с тобой поступим, ты напишешь там в свеем романе, что я была проституткой, и на этом всё. Без вот этих всех подробностей.

– А вот ты возьми рукопись и читай сама, и карандашом правь всё, что не нравится, не стесняйся.

Соня плюхнулась в кресло, взяв с письменного стола рукопись романа, и по своему обыкновению расставила ноги, закинув их на подлокотники. Фёдор Михайлович заметив позу Сонечки, которая открыто демонстрировала всё её женское великолепие, начал шарить по карманам брюк, насобирал нужную сумму и вручил Соне.

– Ну, раз услуга оплачена, можешь приступать, а я пока почитаю, что ты тут написал.

Фёдор Михайлович плюхнулся перед ней на колени и уткнулся лицом в Сонину киску. Прежде чем пустить в ход язык, он любил изведать все её складки носом, чтобы насладиться ароматом. Он старался как можно глубже сунуть нос в её вагину и уловить лёгкие нотки различия между тонкостями аромата половых губ, клитора и вульвы. Вдоволь надышавшись, он принялся старательно наяривать языком по клитору. От такой стимуляции Соня потекла. Ей всегда нравились мужчины с богатой шевелюрой, за которую можно ухватиться рукой и направлять лизуна по нужным местам.

Но Фёдор Михайлович успел приобрести залысину ещё задолго до знакомства с Соней. Девушке пришлось закинуть ляжки ему на плечи и положить ноги на спину. Так она могла немного приподниматься и размазывать свои соки по его куцей бородёнке. Наконец он понял, что стимулировать клитор можно и носом, а языком в это время собирать Сонину смазку. И когда он наконец угадал правильное положение своего лица относительно её промежности, Соня слегка стиснула бёдрами голову писателя, чтобы тот больше не позволял себе таких фривольностей.

– А это что такое: «Она могла изловить дворового хулигана, загнать его в парадную, а после несколько минут душить его своими девичьими прелестями, покуда тот не образумится и не начнёт ублажать её языком»? Фёдор Михайлович, вы что следите за мной что ли?

Соня убрала рукопись в сторону, чтобы заглянуть в бесстыжие глаза своего лизуна, но тот был очень сосредоточен. Более того, он и не слышал её, потому что его уши были крепко стиснуты её же ляжками. Она слегка развела бёдра, чтобы писатель смог её услышать, и повторила цитату из рукописи, которая её так возмутила.

– А, так это, мне дворовые пацаны рассказывали про тебя. Я подумал, дай изложу в более приличной форме, чтобы простому люду было интереснее читать.

– Ну не знаю, — пробурчала Соня, снова прижав его склизкое лицо к своей пизде, — я вычеркну эти подробности. Ни к чему они. Вот представь, сидит училка по литературе в школе и краснеет, пока её ученик раскрывает у доски образ Сони Мармеладовой. Зато когда твой Родя в твоём романе будет топором по женщинам, в т.ч. по беременным, орудовать, эта училка краснеть не будет. Потому что кровавое мочилово в школьной программе — это норма. А половые утехи со всеми подробностями — это прямо фу-фу как стыдно-престыдно.

Фёдор Михайлович ей пробурчал что-то в ответ прямо в пизду в надежде, что та будучи уже на опыте отлично его поймёт.

– Нет, Фёдор Михайлович, здесь нужно иметь очень тонкое литературное чутьё. Мокруха для школьной программы — это самое то. А вот порнуха — это уже нельзя ни в коем случае! Такое сразу запретят и вырежут из всех образовательных программ к чёртовой матери. Потому что когда студент задаётся вопросом, вот у вас тут написано: «Тварь ли я дрожащая или право имею?», то на это есть чёткий ответ: нихрена ты по жизни не имеешь. А потом он же несёт наказание…

– Да уже слышал, — отвлёкся от кунилингуса Фёдор Михайлович, — Порфирий мне поведал, как вашими стараниями этот несчастный сознался в содеянном.

– Вы лижите, лижите, Фёдор Михайлович, — снова прижав его лицо к своей пизде пробурчала Соня, — не отвлекайтесь. Я между прочим ещё не закончила свою отповедь.

Соня размашисто вычёркивала карандашом все неугодные ей моменты.

– Вот это что опять такое: «Родион Романович Раскольников имел обыкновение подмечать за Соней Мармеладовой все её странности работы в парке. Она после клиента то и дело садилась на лицо разного рода пьянчушкам, мирно сопящим на лавках. Или могла просто подойти к незнакомому попрошайке и подтереть свою промежность об лицо бедолаги». Вот что это такое? Когда такое вообще было? Ну, хотя если в памяти покопаться, то может и было пару раз… Но это лишний раз доказывает, что вы шпионите за мной, Фёдор Михайлович. Не стыдно вам?

– Ой вычёркивайте, Сонечка, всё вычёркивайте. Потомки вам спасибо скажут.

– А вы работайте там, коли лизать взялись, и не отвлекайтесь. Я между прочим не договорила. Так вот, когда этот убивец топориком орудует, его же наказание постигает, ведь так. И у читателей в голове всё чётко выстраивается: вот преступление и вот оно наказание. А когда вы пишите про меня: «Соня могла шлёпаться своей промежностью об лицо мясника, и тот держался какое-то время, а потом терял сознание», то за этим же не следует никакого наказания. У читателя возникает мысль, что так можно. Получается, что вы оправдываете проституток. Вы думаете, цензура такое пропустит?

Соня не дала возможности ответить Фёдору Михайловичу и в порыве гнева сжала его голову ляжками. Тот немного ухнул, но не перестал лизать. Она начала извиваться и прокончалась ему прямо в рот.

– Так, иди оботри лицо чем-нибудь, и возвращайся. Будем делать правки в твоей рукописи.

Фёдор Михайлович спешно удалился и вернулся через некоторое время будучи готовым выслушивать критику от проститутки.

– А вот это вообще уже перебор: «Сонечка была той ещё выдумщицей. Она могла бросить мелочь в общественном месте, а когда уличный бедолага бросался ей в ноги, чтобы подобрать монетку, последнее, что он видел — это её обильно сочащаяся вульва. Так она и развлекалась в толпе зевак, сжимая между ног голову страдальца. И ведь находились неравнодушные петербуржцы, которые благодарили монеткой её странные выходки в общественных местах».

– Я не возражаю, — пробубнил Фёдор Михайлович, — можешь вычёркивать. Я просто Раскольникову родственную душу искал, вот и всё.

– Я вычеркну. Только непонятно, а чё вспоминать то щас? Это когда было-то? Мне тогда и лет-то было… Сейчас и не вспомню. Тем более я с этими нищебродами всегда монетками делилась. И вообще, это постановка была уличная, спектакль. Я и в милиции точно так же всё говорила, когда меня приняли.

– Соня, а тебе не пора? Может тебя клиент какой ждёт, а?

– Нет! На сегодняшний вечер я свободна. Так что не отделаешься ты от меня, Фёдор Михалыч. Будем всю ночь с тобой правки делать. И я с тебя даже денег не возьму, писака ты этакий. Так что сиди и терпи моё присутствие.

Достоевский устало вздохнул и пошёл заваривать чай. Вернувшись с двумя бокалами, он нарвался на гневную отповедь.

– Нет, ты только глянь, чё пишет, а: «Соня Мармеладова любила прокрадываться в балетную труппу и примерять балетные пачки, хоть на пуантах ни разу не стояла. Она могла выбрать понравившегося парнишку из носильщиков и прочей обслуги и, прикинувшись балериной начать командовать им. А когда обескураженный юноша оказывался в её объятьях, она сдвигала трусики в сторону и просто трепала его голову в своей промежности. После такого наглого насилия прямо в лицо бедняга еле уносил ноги, а Соня переодевалась в своё, возвращала всё на место и спешно покидала это охотничье угодье». Да тут же целый компромат на меня!

– Сонечка, а может ну её нахрен всю эту школоту и школьную программу. Давай не будем ничего вычёркивать и оставим рукопись в покое. Здесь у меня кровище и еблище. А ты хочешь только кровище оставить.

– Ну уж нет, если каждый писатель начнёт публиковать всё подряд, со всеми пикантными подробностями, то как же тогда детишки будут изучать литературу в школах? Они же тогда без топорной росписи по бабкам останутся! Федь, ты пойми: жмурострадание — это очень годно и рекомендовано к изучению, а вот если в эту хрень добавить ещё и пиздострадание, то вся эта литературоведческая мразота начнёт испытывать чувство стыдливой и стеснительной неловкости, а после изойдёт на скрепное говенцо. Высокохудожественная литература — это адский душевный надрыв, а не хлюпающие пёзды. Так уж у нас на Руси заведено.

– Ладно, уговорила, вычёркивай.

– Блин, а это ты откуда раздобыл такие сведения? Что это у тебя за источники такие? Вот ты сам прочитай вслух.

Писатель взял рукопись и начал читать с указанного места.

– Соня оттачивала своё мастерство на дворниках и прочих половых. Молодые и неопытные ребята с самых разных окраин Петербурга частенько и не подозревали, что поблизости на них охотится конченная оторва. Она поджидала их с раннего утра, когда жильцы ещё спали, а эти самые ребята уже вовсю мели улицы. Доходя до нужного места, парень как правило натыкался на Мармеладову, сидящую на скамейке в лёгком платьице. А если погода была промозглой или ветреной, то Соню можно было увидеть в плаще, под которым конечно же ничего не было. Дворник просил девушку встать, чтобы убраться у скамейки. Соня нехотя поднималась и как бы случайно роняла что-нибудь, например сумочку или томик Шекспира. Дворник услужливо наклонялся, и тут же его голова оказывалась сдавлена Сониными бёдрами. Она могла удерживать так свою добычу до тех пор, пока жильца окрестных домов не начинали выходить на работу. Она сжимала ляжками голову дворнику и испытывала от сего действа неописуемое наслаждения. А все её выделения стекали

несчастному прямо на затылок.

– Ну ты понял, да, что мы это тоже всё вычёркиваем. И кстати, ты пока читал, я опять намокла, вся пизда хлюпает, так что давай, можешь начинать отлизывать. Я тебе как постоянному клиенту один разик бесплатно подарю.

Фёдор Михайлович лёг на спину и уже был готов принять неизбежное. Сонина пизда зависла над его лицом, а потом раздалось чавканье и еле слышное похрустование носа.

– Вот вроде эпилептик припадочный, а отлизывает как здоровый, — подумала Соня и ускорила теп, — придушить бы этого писаку в порыве оргазма, чтобы он вообще больше ничего не издал.

И тут писатель начал мычать и трепыхаться. Видимо Соня немного перестаралась и уселась ему на лицо всем весом. Обычно она просто зависала пиздой над его лицом, попутно напрягая мышцы бёдер, а Фёдор Михайлович исполнял всё аккуратно и степенно.

– Так, — сказала Соня, слегка приподнявшись, — ты пока ублажай меня, а я поищу, чего бы мне ещё вычеркнуть.

Соня взяла карандаш и стала просматривать рукопись.

– Что это вообще за хрень такая: «Однажды Соня Мармеладова решила водить дружбу с извозчиками экипажей. Они за скромное вознаграждение пускали её в карету, когда великосветский сударь оставался там один без общества барышень. Соня просто открывала дверь, усаживалась напротив мужчины, широко раздвигала ноги и требовала внимания и деликатного отношения. Внимание конечно же ей оказывалось, но вот деньги судари платили не охотно. И тогда Мармеладова решила, что будет впускать в свои объятья мужчин бесплатно, а выпускать за деньги. И уж поскольку дамы имели обыкновение возвращаться, то и мужчинам было не с руки оставаться слишком долго в позиции, когда их голова крепко сжата ляжками юной и ветреной особы. Отработав языком по Сониным мудьям, они выгребали мелочь из кармана и покорнейше просили эту заносчивую девицу ослабить бёдра».

Соня пока читала это, успела кончить и залить всё лицо своим нектаром великому писателю.

– Так, ладно. Я к вам ещё на следующей неделе зайду, и мы продолжим вносить правки, — угрожающе пообещала она и удалилась.