Трусы

 Вот они и кончились, сатиновые синие, черные и коричневые советские трусы. Вчера, когда Макаров подтирал пролитый чай тряпкой, последние трусы лопнули по шву, и все его хозяйство вывалилось наружу. Жена посмотрела на его достоинство при дневном свете и закусила нижнюю губу. Но ей было уже некогда, потому что надо было спешить на работу в магазин. «Возле нашего магазина сидит старушка с трусами», – сказала жена, протягивая Вовке тысячу. – «Пойди и купи себе трусы, как у людей». И ушла…

Делать нечего, слово такой женщины – закон для вежливого мужчины. Натянув тренники на голое тело, а, остальное прикрыв клетчатой рубахой, Макаров он внимательно осмотрел себя в зеркале, не вызывающе ли ходить по улице без трусов. Оказалось, ничуть не более вызывающе, чем у прыгунов-балерунов в балете. Такой бугор выпирал, что ой-ой-ой!

Ну, и на улице выпирало еще сильнее, потому что жара, а от жары все тела, а тем более пещеристые, расширяются. Вот почему старушка, которая торговала трусами, носками и прочими бюстгальтерами так внимательно разглядывала Вовку ниже живота.

Она сидела напротив жениного магазина под большим пляжным зонтом и изнывала от скуки, пока не подошел Макаров.

— Мне трусы нужны! – сказал Вовка, внимательно разглядывая старушку в тонкой светлой маечке и очень короткой юбочке.

— Знамо дело, нужны, – сказала старушка. – Сама вижу. Могу еще бюстгальтеры предложить.

— Вроде не надо. У жены их пропасть, и китайских, и турецких, и бело русских. Мне трусы нужны.

— Сейчас посмотрю, – пообещала торговка и, скособочась, полезла в большой мешок.

А ты еще ничего, подумал Вовка, разглядывая ее большую белую сиську, которая от резкого движения выпала из маечки. Хоть и обвислая, а ухватиться есть за что. Она долго копалась в мешке, выкладывая на длинный ящик свои товары, и при этом приговаривала:

— Это для женщин, это для девушек, это для девочек.

Хотя, как Макарову казалось, что трусы все одинаковые. Наконец она извлекла на свет божий трусы с прорехой:

— Вот вроде мужские! Только, думаю, твои причиндалы туда не поместятся. Мерить надо!

— Прямо здесь? – опешил Вовка.

— Можно и здесь. Женщины же меряют бюстгальтеры, и ничего. Вот вчерась одна…

— Мне трусы нужны, – робко, но настойчиво напомнил Макаров.

— Трусы, трусы! – заворчала старушка. – Коли стесняешься, пошли в подъезд!

Она, кряхтя и держась за поясницу, встала, подхватила мешок с товаром, и поплелась в подъезд. Макаров за ней, держа в руках будущую покупку и на ходу ее разглядывая. То, что с прорехой, хорошо, не нужно руку совать, чтобы вытащить «карающий меч революции». С другой стороны, «одноглазый бандит» может вылезти сам, не спросясь хозяина.

Они подошли к железной двери, и старушка в задумчивости почесала розовую макушку.

— Код-то я и забыла!

— Попробуйте набрать один, «К», раз, два, три, четыре.

Торговка узловатым пальцем потыкала в кнопки, дверь пискнула, замок щелкнул, и она ухватилась за ручку.

— Надо же, открылась! – с удивлением сказала она и посмотрела на Вовку не то с подозрением, не то с восхищением. – А ты откуда знаешь?

— Коды везде одинаковые, – пояснил Макаров. – Потому что замки одинаковые.

Они вошли в прохладу подъезда, и старушка потащила его под лампочку.

— Вот тут, повиднее будет!

— Зачем повиднее-то, я так, органолептически.

— Со стороны, милок, всегда виднее.

С этим трудно было не согласиться, и Вовка, немного стесняясь, как на медосмотре в девятом классе, взялся за резинку тренировочных штанов.

Тогда, в девятом, в поликлинику их повела классный руководитель Лидия Сергеевна Гольдштейн. Она шла впереди, бодро стуча каблуками, в белом плаще и с непокрытой светлой головой, а позади нее тащилась толпа девятиклассников, сыпавшая шуточками насчет гинеколога и сдачи спермы на анализ. Некоторые школьницы-девственницы робели и краснели, а иные улыбались, предвкушая половое приключение. Вовка и Юрка Ефимов шли рядом.

Юрка: А что, мы там, правда, дрочить будем?

Вовка: По слухам, да.

Юрка: А много?

Вовка: Раза три, чтобы набрать тридцать грамм. Чем больше, тем лучше.

Юрка: Много не получится. Я тут с утреца спустил…

Девчонки говорили о своем, сокровенном. Ленка Сидорова и Наташа Баранова говорили о целках. О, своих, конечно.

Ленка: А что, правда, что влагалище будут смотреть?

Наташа: Думаю, да.

Ленка: А как же плева? Ее же порвут?

Наташа: Порвут. У них там расширители специальные есть, вставят, нажмут на рычаг, и всё, все станут женщинами.

Ленка: Ужас!

Наташа: Не знаю, некоторые находят в этом приятное.

И Наташа покосилась на Розу Низамутдинову, с которой, по слухам, жил, как с женой, румяный и черноволосый красавец-чуваш Юрка Николаев.

В поликлинике для медосмотра оборудовали смотровой кабинет. Его разгородили ширмами так, чтобы одновременно принимать и девушек, и парней. В той половине, что ближе к двери, поставили банкетки для снятой одежды, и школьники, понукаемые Лидией Сергеевной Гольдштейн, стали раздеваться, наполнив помещение запахом пролетарского пота и специфических выделений. А комиссии-то был всего один человек: старая седая бабка в белом халате и золотом пенсне на черном шнурке. Остальные члены ушли обедать.

Им даже не стали измерять давление, зрение, рост и вес. Бабка протерла пенсне носовым платком, бросила платок на стол, за которым сидела, водрузила стеклышки на нос и скомандовала:

— Первый пошел!

К столу вышли сразу Ленка Сидорова и Вовка Макаров. Врачиха осерчала и закричала: «Мальчик, мальчик!», и Ленка, бедрастая, грудастая, отступила, но было уже поздно. У Вовки встал!

А бабке хоть бы что! Таких стояков она. наверное, видела миллион или два. Она сказала: «Открой головку, закрой головку!», и этого было достаточно. Вовка выдохнул: «Ух-х!» и выстрелил спермой на прямл врачихино лицо, забрызгав ее свежепротертое пенсне.

— Извините, я Вас, кажется, опрыснул! – сказал Макаров, отступая назад и оставляя на линолеуме дорожку из светлых капель. – Я не нарочно!

Бабка утерлась все тем же платком, просила его в корзину для мусора и опять выкрикнула: «Следующий!».

Так и сейчас, сняв брюки, чтобы померить трусы, Макаров почувствовал, как под мудрым руководством сисястой бабки его член, и без того немаленький, налитой, принялся оживать и занимать правильное положение сообразно возрасту, пусть не под острым углом к животу, но под прямым точно. «Не, не поместится!», – определила торговка, присаживаясь на корточки, чтобы лучше видеть. – «Размер не тот!».

— Очень даже тот! – с некоторым возмущением ответил Макаров. – Жена пока не жаловалась!

— Это такая с железными зубами? Знаю, знаю! – сказала бабка и задумалась.

— У меня китайские трусы есть с прорехой не спереди, а…

— Сзади, что ли? Для пидарков?

— Для нормальных! У которых елда с полкилометра. Вот как у меня!

Она шустро, перебирая конечностями, как гигантский краб, повернулась «к лесу передом, к Вовке задом» и споро задрала джинсовую юбку.

— Видишь, видишь? – настойчиво спрашивала она, растягивая прореху в белых трусах. – Хочешь такие?

Макаров тоже пал на колени и припал к ее мягкому заду.

— Конечно, хочу! – ответил Вовка, ища членом ее дырку в бахроме седых волос, больших и малых губ…

Она даже хотела подарить Вовке трусы с себя, но трусы были дамские, с кружевами, и Макаров их не принял. Тогда она сказала, оправляя юбку:

— Ты завтра зайди. Я на склад съезжу, привезу…