Юра

Что было потом после провала в уфимское училище?..

Не знаю.

Я относился ко всему пофигистски.

Ну поступил или нет, какая разница.

Мамка снова нашла где-то деньги, вот на эти последние гроши, отправила поступать в училище, на педагогическое отделение с художественном уклоном.

Куда?

Вы слышали об таком местечке под названием Лениногорск.

Нет? это в провинции.

Там есть такое училище педагогическое, где учат на учителей первоклашек.

В том числе и на художников.

Я правда желал стать им, художником. Блять, стать известным на весь мир.

Мамка мне все уши прожужжала, о том, каков мой отец.

— Иди по его стопам, — говорила она.

— Ну ладно, — отвечаю.

— Ты поедешь?

— Да, только брюки надо новые и рубашку глаженую.

— И тобус еще новый. А картины, сегодня нарисую, заново.

Тот старый тобус, ведь со злости на весь мир выкинул в окно в Уфе, из общаги, когда выселялся.

Ночью рисовал вступительные наброски, а мать стирала и гладила рубашку и брюки.

Утром отправился в путь, с чемоданом, с новым тобусом зажатым под мышкой, в белой рубашке и в отглаженных брючках.

Было наступление конца лета, начало августа, тепло и беззаботно, когда ни о чем не охота задумываться.

Автобус, «пазик», яичного цвета послушно вез меня по маршруту, до указанной остановке в билете, в то место, — откуда я должен был вылезти, ну и, как говориться, действовать по обстановке.

Я, когда только слез с подножки автобуса, который завез меня на конечную остановку, сразу понял, — я в жопе.

В жопе мира, и всего остального.

Ну ладно, мне не привыкать.

Поэтому бодро подобрал свои вещи, чемодан и тобус, пошагал по адресу, поступать на художника, по улочкам, по которым важно расхаживали коровы с телятами.

Встречались по пути рогатые бычки, нагло вздевающие рога, козы и даже курочки.

Как находил дорогу?

Так примерно: подходил к какому-нибудь гражданину, мол как пройти к училищу?

Тот не спеша, возле калитки в частный дом с сараем и баней, объясняет:

— Видишь бурую корову, ее Зорькой зовут, видишь недоенная, счас замычит, значит, но ты не нашенский, то-то я гляжу футляр учительский.

А, ты это, студен, значится, тогда, последуй вон за той молодкой, кура, звать Маруся однакося. Вишь пузатая и несется, десяток приплода будет точно…

— Маря-Маря, проводи студена….

Говорит тот, местный житель:

— она всех приезжих провожает, вроде гида. Служит у нас. На пол-ставки.

Он поднял указательный палец важно.

— Иди за ней.

Маруся, значит Маруся.

Кура услыхала свое имя, сразу прибодчинилась, выронила червяка из клювика, искоса глянула на меня.

Взмахнула крыльями, куда-то побежала.

Я поплелся с вещами за бело-коричневой курицей в окраске в перьях и в пухе на гузне, она сердито квохтала и припрыгивала на ходу, словно ругалась на своем языке: — экий ты дурачек, что приехал сюда.

И отвлекаешь меня от важных дел. Вот снесу яйца на дороге, что вот мне делать?

Маруся, курица несушка, вела меня как «навигатор», которого тогда не было, по тесным асфальтовым дорожкам, спрямляя путь между улицами.

Точнее улочками, ибо улицами их было назвать, не поворачивается язык.

Новая «альма Матер» оказалось зданием в два этажа, временем постройки, эдак примерно до революции.

Нет, не той, а вообще до неё.

Да что тут гадать, короче времен пугачевского бунта, вот не ошибусь.

В здание угадывалось крыльцо, с дверью и вывеской, где было написано, что здесь то самое, училище находиться.

Видимо это вход, подумал я.

Видимо тоже самое подумала Маруся, она запрокинула шейку, заквохтала быстро-быстро, взмахнула крыльями, потом убежала прочь. От меня и от здания. Наверно по своим куриным делам. Оставляя мне на память комок помета и немного перьев.

— Пока Маря, — сказал ей, пошел отдавать документы в приемную комиссию, с нелегкой душой и думками на сердце.

Ведь сейчас курица, а что будет потом….

На деле.. на деле оказалось совсем не страшно.

«Местные», говорят, отпетые, поэтому лучше, вечером не ходить.

Одна девушка отвела меня в общежитие для студентов и абитуры.

Мне даже предоставили отдельную комнату, с замком и ключом, на первом этаже и с окном. В ней было две кровати с постельными принадлежностями, стол, табурет, стенной шкаф, наверно для вещей, подумал я, разгребая оттуда мусор и хлам, оставшийся от старых жильцов.

Почему две кровати имелось?

Да потому что через некоторое время в мою комнату, заявился парень, открывая ключом закрытый замок;

— Здорово.

— Здорово.

— Я Юра.

Говорит он, широко улыбаясь во весь рот и всеми зубами.

— Райбан.

Говорю ему в ответ.

А он протягивает руку, я тоже, и он жмет ее сильно-сильно.

— Эй-эй, осторожней, не сломай, ведь мне еще рисовать.

— Прости, не рассчитал силенки.

Юра, парень моего возраста, он «местный», почему-то решил поступить в «педагогичку», на учителя начальных классов.

Мы с ним сразу подружились, с первого взгляда или слова.

— Тут говорят, местные, лютуют.

Сказал ему между делом.

— Есть такое, но ты не ссы, я всем скажу, чтобы тебя никто не трогал.

Если докопаются, то скажи — Юра отвечает, и всё.

Поэтому я ходил везде без препятствий, днем и даже вечером.

Конечно, местные пацаны и парни подходили поначалу, интересовались, что за птица залетела сюда.

— Ты кто? Иди сюда, есть мелочь на кармане?

— Я с Юрой. Знаешь такого?…

Говорил им.

— Ну-ну, иди отсюда, гуляй, пока.

Хотя ходил по одной тропке, это было двухэтажное здание «универмага», на первом этаже была столовая, где можно было покушать вкусно и дешево, закупить пирожков с капустой, или украсть пару ломтей хлеба на ужин.

На этаже были разные отделы с промтоварами.

Но меня привлекал отдел «почта»; газеты и журналы.

Особенно меня интересовал свежий выпуск «советский воин», где на последней странице, на внутренней стороне обложки, был постер.

Красивой эротичной девушки, к тому же полу обнаженной.

Конечно, я платил за эти журналы двойную, тройную цену, даже для старых выпусков.

Иногда, я даже экономил на еде для того чтобы выкупить журнал с симпатичной красоткой.

Нет, не то, о чем подумали.

Я их срисовывал с фотографии и рисовал на белом листе ватмана, ведь я как художник, должен обладать натурщицей женского типа.

Но их нет и вот приходиться так.

Юра жил своей жизнью, я своей, его отсутствия я почти не замечал.

Однажды он притащил в комнату магнитофон.

Это была коробка под названием «романтик»

— Это что?

— Магнитофон.

— Откуда он? Только не говори что купил.

— Украл, у одного. Да не ссы.

— Вот смотри, и кассета есть, давай вместе послушаем.

— Давай, а как включать знаешь?

— Тут всё просто. Нажимаешь сюда и сюда….

Мы просто балдели, забывая о том, что вокруг нас; барак, с общими туалетами, с отсутствием воды, кухни, душа, ванной.

С туалетами, где рядом присела, рядом с тобой тоже, одна девчонка, которая тебя нравилась.

Но уже не понравится никак, ибо она писала или какала рядом с тобой.

Та кассета была с записью первого магнитоальбома группы «ласкового мая». Записанного тогда, в условиях детского дома.

А этот Юра тоже был чрезвычайно музыкальным, он даже пробовал петь в нашей комнате, под кассету, голос был сильно похож, почти неотличим; от юры шатунова, и этого юры, чей голос звучал на этой кассете.

Мы переглянулись.

— Я тоже могу так.

— Здорово. Давай сделаем группу как они.

— Ништяк. Давай встретимся в Уфе через неделю?

— Давай в Уфе.

Я забрал документы, из «педагогички».

Потом поехал в Уфу, но Юру так и не встретил в условленном месте.

Больше никогда, почему-то.

Кассета с фонограммой, конечно, осталась у него, и магнитофоном.

Конечно, это был юра, из «ласкового мая»

Особенно когда появились снимки, в газетах и журналах.

Я опознал его, в то время.

Что мог сделать? Ну прикололись пацаны. Вот и всё.

Особенно прикалывала его улыбка, широкая, как у Юрия Гагарина.

Широкая и открытая, всегда кажется, что улыбается именно мне.

Конечно Юра, не был чисто «местным», в том местечке.

Приехал на побывку из детдома, где записал альбом, после захотел поступить куда-то, чтобы получить хоть какое-то образование, как всё обычные люди.

Какие-то родственники, дальних кровей.

С помощью их он и немного обжился в том городишке.

Да он был крепким парнишкой в то время.

Все время мне говорил про какую-то тетю.

А я в шутку говорил, что это его теща, где еще есть женушка с ребенком, да еще с двоими.

Он почему-то смущался и краснел, потом переводил разговор на другое, как живу, что делаю, что пишу акварелью.

Я доставал ему из шкафа мольберт, расставлял ножки, крепил ватмана кнопки, — это были девушки из »советского воина», только во весь рост, ну и с преувеличением чуть молочных желез.

Ему нравилось, мне тоже.

— Айда на крышу.

— А можно?

— Не ссы, нам можно всё.

Мы вышли из барака, Юра указал путь, по лесенке, она была приставлена к скосу крыши.

Он первый взобрался как кошка.

Следом за ним я.

Светило солнце, уходя в красноватый закат, он розовело перед вечером.

Потом из холщовой сумки Юра доставал принесенные вещи, раскладывая на подстеленной газете, — это были пирожки, еще очень теплые.

— Это от тети, покушать нам.

— Ладно свистеть, от тещи, так и скажи.

— Да нет, от тети, ты попробуй только.

— Ага..

Целая сумка пирожков улетела за пять минут, в наши прожорливые желудки. Без чая, без ничего, так просто.

Потом мы опьянели от еды, разлеглись на крыше: он на одном месте, я на другом, стали говорить о жизни.

— У тебя какая мечта?

— Стать известным художником.

— А вот я не знаю, зачем вот поступаю (в «педагогичку»), тоже не знаю

— Понятно.

— А как тебе здесь?

— Плохо.

И ему стал рассказывать, что у меня на душе: про школу, про одноклассников и одноклассниц.

Точнее про одну, от которой у меня мурашки по коже бегают и есть добытый всеми неправдами её телефонный номер.

И по которому я всегда стесняюсь позвонить ей, чтобы спросить, пойдет ли она свидание.. со мной.

Юра хмурился и морщил лоб, стараясь понять мои переживания.

— Че, так правда бывает?…

— Ну да.

Потом Юра притащил наверх магнитофон, поставил кассету, с демо-версией первого магнитоальбома.

Ему нравилось такое слушать, мне тоже.

— Зачем тебе это всё? — спросил он, когда мы прослушивали поп-ритмы из «романтика», имея ввиду мое художество.

— Не знаю.

— Может лучше что-то найдешь в жизни. Может в музыке.

— Пойдешь в группу вокальную?

— Пойду. Только я петь не умею.

— Не ссы, я научу.

Юра с широкой улыбкой, так произносит.

— Приезжай в Уфу, такого-то числа августа, там встретимся.

— Хорошо, я приеду.

На ночь Юра всегда уходил, чтобы не мешать мне, как я сейчас понял, предаваться своему юношескому максимализму, то ли к тете, то ли к теще.

Хотя какая теща в 15 лет…

На следующее утро пошел в деканат и забрал документы.

После всех экзаменов.

Меня зачисляли, на первый курс, как студента, со стипендией в 29 рублей.

Мне это было по барабану, ведь в таких условиях, даже тараканы не живут, или поменять это всё на иллюзорную надежду, выбраться из этого гавна и жопы мира.

«Розовый вечер», — наверно оттуда, от меня, у Юры.

Хотя мне абсолютно не жалко.

Пускай, поет.

(Хотя мне, правда стыдно, признаваться в том, что вот, вот и так и было.

Мне стыдно признаваться в том, не поступил, не оправдал надежд родителей, наверно общества, которое возлагало на меня великую, тоже надежду)

Пирожки были очень вкусными, вроде с мясной начинкой, даже непонятно из чего они сделаны.

Только осталось в памяти, что они были такие, очень вкусными и натуральными и домашними………

Юра не был таким, изначально мажором, что ли сказать.

Обычным детдомовским пацаном.

В детдом, куда я попал в 90-е, там быстро понимают кто ты, и что за человек.