ВОЛОДЬКИНА КОМАНДИРОВКА. ПРОЛОГ

Крепко морозило перед Новым Годом. Ночью температура падала до двадцати пяти градусов.

— Тут беда приключилась нежданная

Вам такой не припомнить во-век

Как на старте взорвалась

Погубив больше ста человек.

Напевал вполголоса чернявый щуплый парень со следами оспы на щеках, терзая струны видавшей виды гитары с полустертой гэдэ-эровской картинкой.

— "Финн", не наводи тоску, Новый Год на дворе и дембель неизбежен! – высокий и чуть сутулющийся от этого блондин, с досадой бросил нож, которым нарезал кольцами белую луковицу, – Сбацай что нибудь веселое… Он вытер слезящиеся глаза.

– Отстань от него "Лапа", душевная песня… Пой "Финн"!

Это подал голос плотный, круглолицый младший сержант, валявшийся на, обитом черным дермантином, топчане, заложив руки за голову. Вместо подушки- свернутая рулоном, куртка утепленная. Он повернулся на бок на жестком ложе, подперев кулаком согнутой руки правую щеку. Его серые глаза повлажнели, отнюдь не от ядреного аромата лука. Недавно с "Финном", он же рядовой Миронов, побывали в казахстанской командировке. В Ленинске впервые узнали о катастрофе 24 октября 1960 года на Байконуре. Именно об этой засекреченной трагедии сложили солдатскую песню… В тот год он родился, а в день трагедии он прожил без трех дней месяц. Вот почему царапали душу немудренные слова.

– Потонула в огне степь ковыльная

И земля превратилась в ад

И огромное пламя всесильное

Пожирало советских советских солдат!

Голос певшего задрожал, стал чуть хрипловатым:

— А в ракете ужасное топливо

В основном кислород и гептил

И ребята пылали как факелы

Загораясь один за другим!

"Лапа " и младший сержант стали подтягивать. Скорбно звучали последние аккорды.

– На десятой площадке под плитами

Обгорелые парни лежат

Горем горьким, над ними убитыми

Тополя молодые шумят…

Побывали они на той братской могиле с неприметным обелиском. Вымахали тополя в бесплодной земле за двадцать с лишком лет.

Окончилась песня, но жизнь продолжалась. Сел и нашарил ногами в толстых шерстяных носках кожаные шлепки.

— "Лапа", кто картошку чистит?

— Секирко.

— Бля, нашел кого припахать! – и добавил с ехидцей, растягивая слова, – По-е-ли пиздо-пар-чи-ку… Он же спит на ходу!

— Да, ладно, Вовка…Бульбаш старательный, чистит без глазков. Схожу подгоню!

— Сиди гонщик! Пойду посмотрю как дела идут… Обед скоро.

Он накинул бушлат на плечи и вышел из "каптерки" на железную галерею, опоясывающую "покоем" антресоли над боксом ремонта и ТО. Здесь было холодновато, шел парок изо рта. Тепла не хватало для обогрева помещения в три этажа высотой, со стенами облицованнымыми до половины кафелем и цементными полами. А на дворе минус двадцать!

Внизу шла привычная суета, звон инструмента, голоса. Словно раскрыв жадные пасти, с поднятыми капотами стояли два тентованных "Урала" . Вознесся на гидроподьемнике автобус ПАЗ -3201. Вишневый, только крыша и рамы цельных окон – белые, "северный вариант". Он выглядел диковинным южным цветком среди унылого хакки. Полноприводный красавец на шасси ГАЗ-66- его любимец. Всеми правдами и неправдами, "достал " автобус год назад начальник автослужбы майор Голдырев. Между прочим земляк младшего сержанта. А земляк в армии это почти родственник!

Прибавилось "геморроя"- приходилось возить свое да чужое начальство, разные комиссии, на охоту и рыбалку… Зимой и летом. Сидят, пьют, жрут. Баб взвизгивающих лапают, а ты сиди и жди. Правда, накормят честь по чести, водки, вина и пива в ящиках без счета, а все равно "чужой на этом празднике жизни". Потом развози "тела" по квартирам и гостиницам, таскай на закорках. Случались и забавные проишествия. Раз два развеселых лейтенанта, "мальчики на побегушках" у лампасного чина, приволокли в автобус голою деваху. Миловидная, короткостриженная брюнетка лет тридцати. Пьяная в хлам да на июльской жаре ее развезло. Уложили на заднее трехместное сиденье. Один из офицеров ободряюще похлопал его по плечу : "Пользуйся, мол моментом" и хохотнув глумливо, кинул серебристый квадратик с импортным презиком… А у нее кольцо на безымянном пальце. Расплылись обвисшие, но еще привлекательные груди, а между раздвинутых ног горячее, мокрое месиво щели и слипшийся в подсыхающей сперме кустик лобка. Он брезгливо поморщился, пользоваться чужими "объедками" не хотелось…Заботливо перевернул женщину на бок, чтобы не захлебнулась. Правда, потом пришлось замывать за ней…

Вдруг он заметил бойца , притулившегося у могучего ребристого колеса " Урала", тайком покуривающего в рукав замасленного ватника.

– Колесников, душара припухшая! Ты что творишь? – зычно гаркнул с галерки властный голос. – Сюда, бегом!

Тот опрометью сорвался с места, гулко загремели сваренные из арматуры ступеньки лестницы. Застыл перед "младшим", тараща бесцветные, чуть на выкате, глаза.

– Колесников, чудо московское, тебя читать в школе учили! – он показал рукой на большие надписи на беленой стене: "ОГНЕОПАСНО! КУРИТЬ- ЗАПРЕЩЕНО!"

Тот молчал, но в глазах на миг сверкнула ненависть и погасла. Мальчик из "хорошей семьи", отчисленный с первого курса института и угодивший в армию. Он ненавидел этих провинциалов, эту серость, а особенного этого тамбовского солдафона.

– Ты зенками не зыркай сучонок, я тебя на очке сгною ! – и добавил понизив голос. – Напишу рапорт и переведут тебя в хозроту… Будешь до дембеля дагам трусы стирать. " Косяков" у тебя и без этого – во! Махнул ладонью над своей головой. На шум вышел из каптерки "Лапа", поигрывая ножом с наборной рукояткой.

– Что случилось, Вов ? Опять это чудо накосячило?! – Он замахнулся ладонью чтобы отвесить оплеуху. – Надо поучить! "Младшой" успел перехватить его за запястье.

— Не бей! Он же стукач… На хрена нам под дембель проблемы! Доложу Голдырю, вып*здим в его из роты! А пока нарядами сгноим… – Подмигнул Колесникову. – Будем жить мы по уставу – завоюем честь и славу! Вали пока…

Тот поспешил ретироваться, правда, "Лапа" успел отвесить ему пинка – так, для острастки.

На галерке появился долговязый белобрысый парень с чугунным раздаточным бачком, полным очищенных желтоватых клубней.

– А вот и Секирко! Не прошло и полгода! – Но гнев был уже выплеснут и "заводиться" из-за пустяков не хотелось. – Неси скорее! Жрать хота…

Шкворчит, подрумянивается картошечка на сале да с лучком. Аромат щекочет ноздри. Вызывает обильную слюну солдатский "пиздопар". Так называют еду, которую готовят сами, взамен казенной: перловки – синей "шрапнели" или жидкой ячневой каши, цвета "детской неожиданности"… Вдобавок обильно сдобренных бромом. "Параша" – одним словом.

Вовка добавляет в сковороду пару листиков лаврового листа, накрывает крышкой.

— Это еще зачем ! – возмущается "Лапа", накрывая пластиковую столешницу газетами.

— Меня одна хохлушка научила… Приезжают каждое лето к нам на прополку.- отвечал младший сержант, перемешивая картошку исходящую паром. – Говорит, не умеют ваши бабы ни картошку жарить, ни ебаться…Так она своему человику жарит.

– А как она насчет ебли ? – Поинтересовался "Финн". – Понравилось?…

– Во! – Вовка расплылся в довольной улыбке и показал большой палец. – Тело сдобное, как пышка, буфера -арбузы… А как начала подмахивать – думал улечу! Орала на всю посадку!

— Ну хватит вам о бабах, за стол пора… – капризно протянул "Лапа", пластая розовое с мясными прожилками домашнее сальце.

— Эх, Лапочка, понимал бы ты в колбасных обрезках – работал бы на мясокомбинате! – Ёрничал "младшой". – Иди, "Трактора" позови…

Челябинец Тарарак был "черпаком", но был допускаем к "дедовскому" столу в уважение своего трудолюбия и познаний в технике. Особенно по двигателям. А исправно работающий движок – это экономия топлива, а значит – деньги! Двадцатилитровая канистра семьдесят шестого шла за трешку. Таксисты в конце года и за пятерку брали! В конце кварталов бензин по талонам исчезал, как по мановению волшебной палочки. Это в стране, где по всяким "дружбам" текли нефтяные реки!

В четыре ложки быстро умяли большую сковороду картохи вприкуску с салом. Пили обжигаясь из алюминиевых кружек, завареный до черноты дегтя, крепчайший чай. Умяли пару мягких батонов, с маслом и московской копченой – глянешь ломтик на просвет, а он цвета старого вина и запах одуряющий… Сытое тепло разлилось по телу. А когда человек сыт – он добрый. Пришел Секирко прибраться.

– Пошамай, бульбаш!

– Спасибо товарыщ, младший сержант… Закурыть бы…

– Какие проблемы! Возьми…

Белорус осторожно берет из протянутой пачки "Космоса" одну сигарету.

– Бери еще парочку, Бог троицу любит… Только не кури в боксе! Понял ?

– Так точно, товарыщ младший сержант…

Когда он собирался уходить, Вовка остановил его и спросил, пристально глядя в светлые, цвета воды под весенним истонченным льдом, глаза.

– Скажи, бульбаш, у нас духам и молодым плохо живется в роте?

– Да, нэт… – протянул неуверенно тот, моргая белесыми ресницами, ожидая в вопросе подвоха.

— Вас обкашивают в столовой, как в других ротах ? Вас припахивают чужие деды и черпаки? А?… Курочат ваши посылки и трясут с вас деньги? "Мазута" живет как у Христа за пазухой, колеса кормят… Мы не шакалы, такова традиция. Не нами заведено… И ты будешь так жить. Год шурши, год – отдыхай… Главное, чтобы в расположении и парке был ПОРЯДОК! За косяк одного буду гонять всех ! А там вы уж сами разбирайтесь, кто почем…

Секирко молчал, переминаясь с ноги на ногу, в тяжком раздумии: " Может он что натворил? Да вроде нет…"

— Почему никто не остановил этого недоделанного студента, когда он закурил в боксе, где кругом бензин и керосин?! Боитесь этого маменькиного сынка?

– Да нэт…

– Ну тогда воспитывайте прибуревшего сами, чтоб другие не страдали. Накройте одеялкой… Только по ебальнику не бейте… Ну, иди…

– Ну. Вовик, ты и педагог! – с восхищением воскликнул "Лапа". – Разрулил в момент…

– Педагог и педераст – слова однокоренные! Больше меня так не зови! – Зло огрызнулся младший сержант, но увидя как заходили желваки на лице друга, продолжил миролюбиво, – Не обижайся братан, держи кардан!

Тарарак вдруг поднялся и собрался уходить.

— "Трактор", ты куда ? – спросил его "Лапа" с удивлением. – Всех дел не переделаешь…

— Нет, пойду. Спасибо за угощение, мне еще на "Урале" клапана регулировать…

Когда дверь за ним закрылась, подал голос, доселе молчавший "Финн":

– Хороший пацан, "Трактор", полгода вместе шуршали бок о бок. Помните "шур-шур" ?

Волной накатились воспоминания, как сидя на корточках, драили линолиум с песком, хором повторяя : "шур-шур-шур!"

– Не слышу шуршания! – орет рыжий сержант Равиль.- Плохо шуршим, душары!

Шуршит сильнее песок, громче звучат голоса:

– Шур-шур-шур! Шур-шур-шур!

…. Да были времена! Злорадная улыбка появилась на миг и исчезла в уголках рта Вовки: борзый Равиль дембельнувшись, выпал из электрички…

Тягостные воспоминания прервало появление запыхавшегося дневального:

– Товарищ младший сержант, вас вызывает майор Голдырев!…

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…