Вторая любовь (перевод с английского). Часть 5

Следующий день был потрачен на работу над некоторыми планами с Джимом Левереттом и знакомством с единственным инженером, подававшим надежды. Энди потребовалось время, чтобы открыться мне, но я видел, что у нее такая же ошибка в реактивном двигателе, что была и у меня. Я в общих чертах рассказал ей о Персефоне. Она была очарована, и мне пришлось следить за собой, чтобы не выплеснуть на нее слишком много. Я не хотел, чтобы меня преследовал этот двухметровый военный полицейский. Я чувствовал, что между нами установилась связь, и она была бы хорошим человеком, чтобы создать команду.

Лиза прислала мне ссылку на статью, хотя я до сих пор не знаю, кто сделал всю грязную работу. Хотелось бы, чтобы это был я. Я хочу пожать им руку. Это была статья в Нью-Йорк Таймс под заголовком «Ветераны бойкотируют выставку в память о Ф. Дю Монт». Выставка Филиппа Дю Монт еще официально не открылась, но уже было несколько частных показов. Похоже, что во время одного из них кто-то поместил на картину с Карен табличку, на которой было написано: «Она позировала для картины, в то время как ее тогдашний муж служил во время войны на борту авианосца США «Айк Эйзенхауэр» в Персидском заливе». Табличка была немедленно удалена, но не раньше, чем был сделан и опубликован в социальных сетях снимок, где он стал вирусным. Всевозможные группы ветеранов стали призывать к бойкоту всей выставки, так как «тема» помогала в их сплоченности и извлечении из этого финансовой выгоды. Организаторы выставки, г-жа Аврил Дю Монт и г-жа Карен Макдональд — вдова и любовница художника соответственно — не отвечали на просьбы прокомментировать.

Я улыбнулся? Ну да, так и было. Я не удивился, обнаружив срочное письмо от моего поверенного, когда вернулся домой пару дней спустя. Карен умоляла меня сделать заявление о том, что я видел картину и одобрил ее к показу. Я придумал несколько возможных ответов и отправил ей самый краткий из них: «Нет».

Спор окончательно разрешился за несколько часов до открытия. Оскорбительная картина была удалена с выставки и с обложки каталога, г-жа Макдональд согласилась не получать выручку от продажи выставленных работ, а группы ветеранов сняли свой бойкот. Несмотря на это, отзывы показали интерес к выставке как «умеренный» и «разочаровывающий». Я был совершенно уверен, что Аврил чувствовала, что ее покойный муж не получил заслуженного уважения. Выставка закрылась досрочно, а запланированный тур был отменен. Через своего адвоката я получил гневное сообщение от Аврил и Карен, в котором они надеялись, что «теперь-то я счастлив».

Был ли я счастлив теперь? Это был вопрос, не так ли? Признаюсь, я немного позлорадствовал по поводу провала выставки, хотя и не я стал его причиной. Я — не лучше других мужчин. Мне также пришлось признать, что слово «счастлив» не совсем описывало меня тогда, но я поправлялся, и счастье снова казалось реальной возможностью, хотя и несколько отдаленной.

Моей опорой стала семья Жоржа и Симоны. Знание того, что кто-то, кто угодно, на самом деле заботится о тебе, имеет огромное значение. Не думаю, что без них бы я выжил.

Жорж предложил мне отпраздновать окончательный развод поездкой в Оттаву. Чтобы согласиться, мне не потребовалось больших раздумий. В долине Огайо приближалась весна, но я быстро оставил ее позади, поехав на север. Суровая зимняя поездка не позволила мне сосредоточиться на окончательном завершении моего брака, а восторженный прием в конце путешествия стер из моей памяти все остальное. Они закармливали меня до упора, занимали меня рассказами обо всех своих делах, и в целом, заставили меня почувствовать, что у меня снова есть семья. Я барахтался счастливо и без стыда.

***

Однажды вечером мы говорили о прощении. Это не означало забыть или согласиться с тем, что сделал другой человек, это означало просто решить, что ты не собираешься наказывать его за это. Решить, что больше он ничего тебе не должен.

— Как я могу простить их, особенно Карен, если она не думает, что сделала что-то плохое?

— Но ты же знаешь, что она поступила неправильно, — ответил Жорж, — так что, тебе требуется простить ее, чтобы пройти через это. Я думаю, что также тебе стоит написать и сказать ей об этом. Иначе, если боль снова наступит, ты захочешь забрать свое прощение обратно, а если — в письменной форме, это будет сделать труднее. — Я знал, что он говорит по собственному опыту, и уважал это.

— Думаю, Карен знает, как сильно она тебя обидела, — мягко сказала Симона. — Я думаю, она сожалеет об этом, даже если и не сожалеет о том, что сделала, чтобы вызвать ее. Тем не менее, даже если она просто порвет твое письмо, ты должен простить ее ради себя.

Мы еще немного поговорили, и вернувшись домой, я написал Карен короткую записку. Я дал ей свой адрес в Цинциннати и просто сказал, что прощаю ее и Филиппа. Я так и не получил ответа, но Жорж был прав: написанное помогло мне в те времена, когда я хотел забрать свое прощение и увидеть, как Карен будет наказана должным образом, возможно, с красной надписью на лбу: «Изменщица». Однако такие случаи становились все реже, и я все меньше и меньше думал о ней, а о семье Жоржа и Симоны — все больше и больше. Я шел дальше и снова учился доверять.

Пару суббот в месяц я работал в Армии Спасения, помогая Карли организовать склад, как она его называла. Она имела в виду — довести его до такой степени, чтобы даже самый придирчивый младший офицер военно-морского флота (а я знал таких несколько) не смог бы найти там ничего плохого. Другие ребята, которые приходили какое-то время, приветствовали меня в своей группе, и мы стали друзьями. Это был еще один шаг в моем исцелении: до Лизы Карен была моим единственным настоящим другом. Мы вместе ходили на баскетбольные матчи Калифорнийского Университета и Ксавьера, а женатые время от времени приглашали на ужин нас, холостяков.

Карли не была нашим другом. Мы иногда приглашали ее, особенно когда рядом были жены, но она всегда отказывалась. Она не была грубой, но как всегда, была решительна и никогда не объясняла причин.

Однажды в субботу мы пытались закончить работу досрочно, потому что многие из нас собирались на игру. Одно из того, что вы очень быстро усваиваете на летной палубе, — это осознание всего, что движется где-нибудь рядом с вами, поэтому я точно знал, где находился вилочный погрузчик, когда он приближался к проходу, в котором работал я. Что-то нарушило мое периферийное зрение: что-то красное, около пола, где не должно быть ничего красного. Я уже поворачивался, чтобы посмотреть, что это было, когда оно превратилось в маленькую девочку с огненными волосами, бежавшую прямо на пути автопогрузчика, который свернул в мой проход.

Я не думал, я просто среагировал. Я спрыгнул с лестницы прямо на девочку, прижал ее к себе, перекатился с ней, пока не смог встать на ноги, затем побежал в дальний конец прохода. Я слышал, как вилочный погрузчик остановился, его водитель говорил языком, который на самом деле не должен использоваться в Армии Спасения, но я продолжал бежать, пока он не скрылся из виду. Я прислонился к стене, тяжело дыша и дрожа, как обычно делаю после кризиса.

Подводя итоги ситуации, я обнаружил, что на самом деле держу на руках маленькую девочку лет семи или около того, со светлой кожей и огненно-рыжими волосами, завязанными в конский хвост, свисавший до ее плеч. Ее большие сине-зеленые глаза смотрели на меня. Она не издала ни звука. Я посадил ее на подоконник.

— С тобой все хорошо? — Она кивнула. Меня все еще трясло, она же казалась в порядке.

— Я — мистер Макдональд. — Я протянул ей руку.

— Я — Рэнди. — Она увернулась от моей руки, обвила тонкими ручонками мою шею и нежно поцеловала в щеку.

— Что, вниз? — Я держал ее под мышками, когда она спрыгивала с подоконника, совсем как нормальный ребенок, а не тот, которого чуть не сбил вилочный подъемник. Под одним из стеллажей мы нашли игрушку, за которой она гналась. Я стряхнул с нее пыль и протянул ей.

— Спасибо, мистер Макдональд, — очень вежливо сказала она. — Нам нужно найти маму. — С этими словами она взяла меня за руку и потащила к маленькому офису. Глаза и волосы должны были сразу дать мне знать, но я понял, только когда она привела меня к столу Карли.

— Мама? — тихо позвала она. Карли подняла глаза, и это было так, как если бы из маленькой девочки вынули беруши.

— Мама, это мистер Макдональд, и я играла среди стеллажей, и я знаю, что должна держаться подальше от того места, где все работают, и я думала, что это так, но потом они переехали туда, где работали, и приблизились, и все было в порядке, но потом Бобо вырвался, а потом я погналась за ним за угол, а там была эта большая машина, и она приближалась из-за угла, а я не могла уйти, и мистер Макдональд схватил меня, и мы перекатывались снова и снова, но это было совсем не больно, а затем он поднял меня и убежал со мной от машины, а затем он посадил меня на подоконник и спросил, в порядке ли я, и я была в порядке… — тут она сделала паузу для глубокого вздоха, — и вот мы здесь.

Я не мог выдохнуть столько слов за один вдох, а ведь мои легкие были в три раза больше ее. Я как бы слегка усмехнулся Карли. Ей это не понравилось.

— Спасибо, Роб. Я разберусь с этим. Ты закончил? — Ее голос был холодным и отстраненным. Это было требование уйти, и я это понял.

— Почти, — коротко сказал я, развернулся и ушел. Какого черта? Я знал, что Карли — холодная рыба, и не ожидал почетной медали или чего-то еще, но «спасибо» было бы совсем неплохо! Когда я выходил из офиса, то оглянулся, и увидел, как Карли сжимала Рэнди так сильно, как только могла, а по ее лицу текли слезы.

Мы закончили и пошли на игру, и особо не думал об этом до следующего дня, когда был шокирован, что мне позвонила Карли.

— Я хотела поблагодарить тебя за то, что ты сделал вчера, — начала она. — Я знаю, что в тот момент это не казалось таким, но я тебе очень благодарна. Я… если бы я потеряла Рэнди, то думаю, что умерла бы. — Она говорила серьезно, но без особых эмоций. Я был тронут больше, чем если бы она плакала и визжала, вероятно потому, что сам склонен быть таким. Кроме того, накануне я видел ее слезы.

— Это был инстинкт, — сказал я ей. — Я был в местах, где нет времени думать, и это пригодилось. Я рад, что оказался там.

— Я тоже. — Она остановилась. — Роб, мы с Рэнди хотели бы пригласить тебя на ужин, чтобы поблагодарить. Мы не можем сделать ничего необычного, но хотим выразить нашу признательность.

Мы договорились о встрече, я сказал, что не против Олив Гарден (был ли на заднем плане крик маленькой девочки: «ДА!»?). И мы пошли туда. У Карли не было машины, поэтому я забрал их от приюта Армии Спасения.

Они встретили меня у дверей приюта. Волосы Карли волнами ниспадали ей на плечи и сияли, словно полированная медь. В свободном свитере и плиссированной юбке она выглядела на шестнадцать лет. Рэнди сияла как солнце и обняла мои ноги, и отпустила их лишь тогда, когда мать велела ей вести себя хорошо.

Я нервничал по этому поводу, хотя это и не было свиданием или чем-то подобным. Карли тоже чувствовала себя не в своей тарелке, и как мне показалось, немного оборонительно, хотя она постоянно снова и снова благодарила меня за спасение своей дочери. Все было бы очень напряженно, если бы не Рэнди. Она чувствовала себя совершенно непринужденно и говорила как взрослая на самые разные темы (отличаясь лишь длинными предложениями). Она спросила, чем я занимаюсь по работе, и мы немного поговорили о самолетах. Мы говорили о школе. Она не очень любила математику, но из ее слов мне показалось, что ее просто плохо учат. Я предложил ей помочь, и она была в восторге, но Карли — нет.

— Ты не должна навязываться мистеру Макдональду, — сказала она, но даже я мог понять, что проблема не в этом. Я с любопытством посмотрел на нее, но она избегала моего взгляда.

Я спросил, не могу ли я купить им десерт, но Карли отказалась. Я время от времени наблюдал за ней, разговаривая с Рэнди, и то и дело видел, как ее лицо тает, когда она думала, что я не смотрю, но теперь оно было закрытым и жестким, как и на работе.

По просьбе Карли я оставил их у приюта, откуда забрал. Я поблагодарил Карли за ужин и получил в ответ легкую натянутую улыбку и ответ «по крайней мере, это я мола сделать». Я опустился на колени и поблагодарил также Рэнди, и получил широкую улыбку, объятие, один из тех сладких поцелуев в щеку и нервный взгляд Карли.

Что вообще с ней творится? Я мог понять ее желание, чтобы ее забрали от приюта, она много часов там работала. Но почему я не могу довезти их до дома? Вечер был холодным, и ни одно из их пальто не выглядело достаточно теплым. Когда я вошел в свою квартиру и закрыл дверь, то внезапно понял: это же и был их дом. Она, должно быть, работала там, чтобы получать жилье и питание для нее и Рэнди и, возможно, немного денег на карманные расходы. У них, вероятно, почти ничего не было в этом мире, кроме одежды на них и друг друга. Даже ужин в Олив Гарден, должно быть, сильно сказался на ее денежном запасе. Я почувствовал себя виноватым, а затем смирился. Это была женщина, которая полностью и с процентами выплачивала свои долги.

Думаю, у всех нас неправильные представления о людях, у которых ничего нет, особенно если мы никогда ничего не знаем. Я никогда не ожидал, что кто-то вроде Карли: гордый, энергичный, верный, семи пядей во лбу, будет полон решимости быть самим собой и стоять на ногах независимо от того, что мир или кто-либо в нем могут с ней сделать. Неудивительно, что она защищалась перед мужчинами: по крайней мере, один из них явно жестоко воспользовался ей, когда она была слишком молода. Она очень сильно любила свою дочь; Я действительно верил, что она умрет, если с Рэнди что-нибудь случится. Также она прекрасно справлялась с ролью матери-одиночки: Рэнди была вежливой и уважительной, но энергичной, как самый рыжий из ирландцев.

Мое сердце сочувствовало Карли. Я не жалел ее — это было бы оскорбительным. Я на самом деле хотел помочь и защитить ее и ее дочь, возможно, даже загладить некоторые из тех ужасных вещей, что произошли с ней, какими бы они ни были. Также я восхищался ею и уважал ее, и не хотел ничего делать, чтобы повредить или ослабить этот отважный дух. Карен сказала бы мне, что эта ситуация была слишком сложной для моих навыков взаимоотношений. И была бы права: я усмехнулся при мысли о том, чтобы спросить мою бывшую жену, что мне делать с Карли? Она, вероятно, порекомендовала бы собаку-поводыря. Вместо этого я позвонил тем, кому мог доверять. Я позвонил в Оттаву и напросился на еще один семейный уик-энд.

***

Когда я въехал на подъездную дорожку к Жоржу и Симоне, дети уже ложились спать, но все равно ждали меня. Специальное разрешение, сказал мне Филипп. Стефани было пятнадцать, и она заявила, что уже достаточно взрослая, чтобы поговорить с дядей Робом о взрослых делах, после того как «маленькие дети» улягутся спать. Мы сидели с ней на двух стульях в маленьком заднем дворе, чувствуя запах ранней весны и свободно болтая. После нескольких секунд молчания она нерешительно сказала, что должна рассказать мне о весенних каникулах. Она сказала, что они ездили в Олбани. Обе ее прабабушки теперь жили там вместе с тетей Карен и ее бабушкой.

— Я надеюсь, что это ничего, что я все еще называю ее тетей Карен? Я всегда звала ее так, и… — она заколебалась, — она мне все еще нравится. Я ненавижу то, что она сделала с тобой, но она мне нравится. Все хорошо?

Я сказал ей, что все в порядке, и она продолжила. По ее словам, весь дом был украшен рисунками ее деда. Ей это не очень понравилось: она думала, что это делает дом неуютным. Хуже всего было то, что над камином в гостиной висела картина Карен в обнаженном виде.

— Она была прикрыта, пока мы были там, поэтому маленькие дети не могли ее видеть, но я знала, что это она. Я почти чувствовала, как она смотрит на меня через покрывало, и это заставляло меня желать оказаться где-нибудь в другом месте. Мари сказала, что среди ночи мы должны спуститься вниз, вынуть ее и сжечь, но я сказала ей, что она не наша, поэтому мы не можем. Я знала, что она чувствует.

— Я набралась смелости и спросила тетю Карен, как она могла сделать это с тобой. Она сказала, что на самом деле не думала, что это что-то с тобой сделает. Затем она сказала, что мой дедушка был самым замечательным мужчиной, которого она когда-либо знала, и когда я вырасту, то пойму, как она влюбилась в него, хотя она все еще любит тебя. Надеюсь, я была вежлива, но я сказала ей, что я достаточно взрослая, чтобы понимать, что с тем, кого любят, не обращаются так плохо, как она обращалась тобой. И, дядя Роб?

— Да?

— После моего отца ты — самый замечательный мужчина, которого я знаю. Дедушка Филипп даже близко не стоит.

Было темно, поэтому Стефани не могла видеть слезы на моем лице, когда она поцеловала меня в щеку и пожелала спокойной ночи. Мне было интересно, каково было бы иметь дочерей. Если они окажутся похожими на Стефани, дайте мне полдюжины, пожалуйста.

— Заходи. — Я погрузился в свои мысли и не слышал, как на задний двор тихонько проскользнул Жорж. — Есть о чем поговорить, и Симона хочет услышать об этой новой женщине в твоей жизни.

Я встал, чтобы последовать за ним.

— Погоди, все не так. Я даже не думаю, что я ей нравлюсь. Она просто в очень тяжелом положении, и я хочу придумать, как ей помочь.

— Правда? Вы не встречаетесь?

— Боже мой, нет. А что?

— Потому что это означает, что я выиграл у Симоны пять баксов. А этого никогда не бывает. Заходи, и я смогу забрать выигрыш.

Мы проговорили до поздней ночи. У них тоже были новости из Олбани. Похоже, Карен начала свою третью большую историю любви, на этот раз с Аврил. Я не возражал, сказав им, что рад, что они друг с другом, и был серьезен. У них был красивый большой дом, в котором они вместе построили святыню для мужчины, которого обе любили и делили постель, по крайней мере один раз, насколько я знал. Карен ничего не сказала о моем письме, но я все же почувствовал себя лучше, написав его. Жорж и Симона были правы: это помогало мне двигаться дальше.

Мы говорили о Карли, и Симона выплатила проигрыш. Мы пытались придумать, как я могу помочь ей, не повредив ее с трудом завоеванной уверенности в своих силах, когда Симона улыбнулась и сказала:

— Знаешь, Роб, в конце концов, тебе придется это признать.

— Признать что? Признаться в чем? — Я был совершенно сбит с толку.

— Подумай об этом, — с усмешкой сказал Жорж. Я долго думал.

— Нет! Я даже не думаю, что она мне нравится. Я просто хочу… — Меня прервал смех.

— Роб, — сказал Жорж, — поверь нам, хорошо? Мы видим, что ты испытываешь к ней чувства. Может, это сработает, а может, и нет. Может, она — твоя Симона, а может, и нет. Ты никогда не узнаешь этого, если не дашь ему шанс. Не бойся открыть свое сердце. Ты пережил адское предательство, но ты — все еще хороший, сильный, добрый человек. Спроси наших детей, если не веришь мне. Наберись храбрости, чтобы хотя бы увидеть, к чему это приведет. Даже если все рухнет и сгорит, ты не будешь одинок. Мы все равно будем здесь для тебя, все мы. — И я знал, что они действительно будут. Я с удивлением осознал, насколько я им доверяю. Может быть, у меня все-таки есть надежда.

***

По дороге домой у меня было много пищи для размышлений. Я применил некоторые из них на практике, позвонив Лизе (по хэндс фри, конечно) и воспользовался ее мозгами насчет того, как надо преподавать математику и инженерное дело девочке. Что, в свою очередь, заставило меня еще больше задуматься.

Пару дней спустя я позвонил Карли. Мне показалось, что Рэнди может решить, что она просто не умеет заниматься математикой, сказал я ей, и я боюсь, что ее учитель сочтет это приемлемым для девочки, но не для мальчика. Я был убежден, что она может хорошо разбираться в математике, и получил несколько советов от моего бывшего помощника врача, который, как я думаю, может ей помочь.

— В субботу я буду на складе, — сказал я. — Как ты думаешь, Рэнди не может принести свою работу по математике, а то мы могли бы попробовать?

Линия мгновение молчала.

— Значит ли это, что ты будешь проводить меньше времени на складе? — Какого черта? Прежде чем я успел придумать, что сказать, Карли продолжила: — Ой, извини, все вышло не так. Просто… — Я слышал, как она пытается подобрать слова. Это был первый раз, когда я услышал ее голос менее чем полностью уверенный в себе.

— Все наши волонтеры великолепны, и мы не можем без них обойтись, но, Роб, ты — единственный, кто делает все правильно. Нет, и не это я имела в виду. Я имею в виду, что ты — первый из тех, кто делает это так, как это нужно мне. Дело не в том, чтобы сделать так, чтобы ты или я могли что-нибудь найти, это должно быть так, чтобы найти что-нибудь мог каждый. У тебя это получается, так что нам… ну, мне… нужно больше из этого, а не меньше.

— Карли, ты только что сделала мне комплимент? — Я усмехнулся, представив ее смущение.

— Ну… я думаю, да. — Я почти услышал, как она краснеет. — Есть ли в этом проблема? — Она вернулась к своему нормальному решительному «я».

— Абсолютно нет. Я дорожу им. Ты не раздаешь их всем как попкорн! Так что, если я пообещаю потратить свое время на склад, можем ли мы с Рэнди после заняться математикой? — Я собирался добавить: «Мама, можно?» но еще не знал, как далеко смогу с ней в этом зайти.

— О, ну да, думаю, что можешь. Если ты не против… то есть, мы не хотим навязываться… — Она замолчала, словно обдумывая, продолжать или нет. — Ты действительно веришь, что она хорошо разбирается в математике? Мне она всегда давалась легко, поэтому, когда ей было так сложно, я начала задаваться вопросом.

— Рэнди умна как никто другой, а ты отлично разбираешься в цифрах, поэтому я не вижу причин, по которым она не должна преуспевать. Моя подруга сказала, что девочки изучают математику иначе, чем мальчики, но никто не хочет этого признавать, поэтому слишком многие учителя начальных классов знают, как учить лишь мальчиков. Я думаю, что это и может быть проблемой Рэнди. Моя подруга — инженер и лицензированный пилот реактивного самолета, поэтому она знает, о чем говорит. Я очень хочу попробовать ее советы. Значит, в субботу?

— Да, в субботу. Спасибо, Роб.

***

Я быстро понял, что насчет Рэнди был прав. Все что требовалось — это кто-то, чтобы выслушал ее аргументы и дал ей другой способ обдумать пару концепций, и она была готова к работе. Она даже учила некоторых других девочек на перемене и веселилась.

По мере приближения конца учебного года Рэнди так быстро стала разбираться в математике, что мне пришлось искать нечто новое, чтобы занять ее. Я знакомил ее с делением, и мы обсуждали эту концепцию около двадцати минут, когда внезапно вспыхнуло понимание.

— Это же как средние показатели! — Она почти дрожала от волнения.

— Подожди, что?

— Ну, знаете, как средние показатели Джои Вотто. Это то, сколько ударов он делает за каждый отбив, а вы не учитываете пробежки или жертвы. Приходится поставить перед этим эту точку, потому что оно, тем не менее, превышает тысячу. Вы имеете в виду, что это более тысячи — вот что такое деление?

— Совершенно верно. Так ты — фанатка Джои Вотто?

Она посмотрела на меня как на дурака.

— Конечно. Он — почти единственный, кто действительно использует свой мозг, когда отбивает.

— Ты когда-нибудь была на игре красных?

— Нет, никогда, — грустно сказала она. Мое сердце разбилось от того, как осунулось ее личико. Это нужно было исправить, и в ближайшее же время.

— Некоторые из нас иногда ходят после работы на складе. Хочешь пойти в следующий раз?

Рэнди примерно на секунду загорелась, затем снова опечалилась.

— Что такое? — спросил я.

— Ну, мама даже большая фанатка чем я, а она никогда не пойдет. Я не могу без нее, мне будет ее жаль.

— Это легко устроить, — сказал я. — Мы ее тоже возьмем. Вы тут поговорите немного с Бобо, а я пойду, спрошу ее.

Ранее я узнал, что Карли занималась всеми организационными делами, бумажной работой и внутренними делами, которые никто больше не хотел делать. Она делала это добросовестно и хорошо, без единой жалобы. Никто не заставлял ее работать по шестьдесят часов в неделю, что было ее нормой. Несколько парней пытались заставить ее ограничить. Я вспомнил подслушанный разговор с парнем, руководившим этим заведением.

— Боб, есть работа, она должна быть сделана, я делаю ее хорошо, и если бы не Армия спасения, мы с моей дочерью умерли бы на улице. Я плачу свои долги.

— Карли, у тебя нет долгов. Это наша привилегия — помочь тебе. Именно за этим мы здесь. Это то, что мы делаем, и ты это знаешь. Ты нам ничего не должна.

Я видел, как лицо Карли смягчилось.

— Я понимаю, Боб. Я понимаю, но не могу пойти и сделать то, что делаешь ты и другие люди. Я сломлена, ты это знаешь. Может, когда-нибудь мне станет лучше, но я должна это заслужить. Это то, что я пытаюсь сделать, что я должна делать. Понимаешь?

Боб кивнул, улыбнулся ей и отвернулся со слезами на глазах.

Я мгновение посмотрел на Карли, прежде чем подойти к ее столу. Она сидела на стуле прямая как стрела. Ее спина не касалась спинки стула, когда она сосредоточилась на своей работе. Мне показалось, что за жесткой позой и закрытым лицом скрывается что-то хрупкое и раненое, и я почувствовал, как мое сердце сжалось. Я не был влюблен в нее, даже и близко, что бы ни думали Жорж и Симона, но, по крайней мере, я больше не обвинял ее несправедливо, думая, что она холодная и бесчувственная. Так почему у меня учащается пульс, когда все, что я собирался сделать, это лишь пригласить ее с дочерью на бейсбольный матч? Она определенно не была сексуальной, не в этой бесформенной одежде с прямой, как шомпол, спиной, хотя ее лицо имело чистые линии и идеальные пропорции классической красоты. Так, что же было с комком в горле?

Я подождал, пока не стало похоже, что она закончила, подошел и легонько постучал по ее столу.

— Да? — Теперь, когда мы с Рэнди работали вместе, в ее голосе было немного больше тепла, но совсем немного.

— Боюсь, у меня с Рэнди проблемы.

— Что такое? — Она сразу забеспокоилась.

— Это выглядит примерно так. Мы начинаем деление, и кто-то рассказал ей о средних показателях. — Она слегка покраснела, когда я посмотрел на нее.

— Да, было… это неправильно?

— Ну, нет, но есть проблема. — Глаза Карли расширились, и ее лицо побледнело.

— Какая проблема? Что случилось? — Она выглядела такой встревоженной, что я почти почувствовал себя виноватым, выдавая последнюю фразу:

— Из-за того, что она — большая поклонница Джоуи Вотто, она говорит, что он — единственный, кто использует свой мозг во время удара, но она никогда не видела, как он играет. Ты же знаешь, многие из нас иногда ходят отсюда на игры, и мы были бы рады взять ее с собой, но проблема в тебе.

— Во мне? — Она была наполовину обижена, наполовину шокирована.

— Она не пойдет без тебя.

Карли выглядела взволнованной и взяла одну из стопок бумаг на своем столе, как будто это была ее защита от чего-то.

— Я… я не знаю, Роб.

— Эта девочка отчаянно хочет пойти на игру, но когда я ей предложил, она отказалась, если ты тоже не пойдешь. Она любит тебя, Карли.

Лицо Карли не сморщилось, как у Рэнди, но ее нижняя губа дрожала, а глаза были влажными.

— Карли, пожалуйста, пойдем с нами, — просто сказал я, и дал ей подумать об этом. Наконец, ее глаза встретились с моими, и она слегка кивнула.

— Тогда в следующее воскресенье?

— В воскресенье, — сказала она и резко отвернулась к своему столу. Я вернулся, чтобы доложить о своем успехе Рэнди.

— Вы — лучший, мистер Макдональд, и это правда, вся правда и ничего, кроме правды, — трезво сообщила она мне, прижав руку к сердцу, после того как взвизгнула, обняла меня за шею и поцеловала в щеку.

На следующий день мне позвонила Карли своим обычным ответственным голосом, просто чтобы убедиться, что я понимаю, что она делает это только для Рэнди. Я решил немного потянуть ее за цепь.

— Что, я такой ужасный?

— Нет, Роб, нет… совсем нет… пожалуйста, не думай об этом. Я… я просто не хочу, чтобы ты… все неправильно понял. Понимаешь? — Она звучала так отчаянно, что я понял, что мне стало немного стыдно.

— Я понимаю, Карли, и обещаю, что не пойму неправильно. Я действительно надеюсь, что тебе это понравится.

— Я знаю, что понравится, Рэнди. — Я надеялся не на это, но когда повесил трубку, на моем лице все еще была улыбка.

Я был удивлен, насколько оказался разочарован, когда синоптики сказали, что вероятность дождя в воскресенье днем составляет сорок процентов. Однако они ошиблись (опять!), и это превратилось в прекрасный день, когда я подобрал Карли и Рэнди. рассказы эротические Кепка Рэнди с надписью «Красные» так сильно сливалась с ее рыжими волосами, что даже я это заметил, но она носила ее с большей гордостью, чем некоторые адмиралы носят свою форму, не говоря уже о том, что ее команда движется к еще одному проигрышному сезону.

Карли не разрешила мне купить им ничего, кроме оценочной ведомости: еда в бейсбольном парке стоит слишком дорого и в любом случае им не подходит, поэтому они поели дома, сказала она. Мы заняли свои места, и я улыбнулся двум рыжим головам, склонившимся над протоколом, когда они заполняли составы. Они были настолько серьезны, что можно было подумать, что исход игры зависит от их стратегии. Накануне вечером Карли даже напечатала таблицу счета, чтобы могла отмечать питчеров, которые были недоступны или вряд ли будут играть.

Я предупредил Карли, что наша группа иногда может быть немного громкой. Мне не требовалось беспокоиться. Она была самой громкой из нас, а на втором месте была Рэнди. Не думаю, что когда-либо видел, чтобы кто-нибудь смотрел игру с такой интенсивностью. Команды тоже знали свое дело. «Красные» повели 3:2 в верхней части пятого, а «Кабс» не давали Риццо покоя с одним аутом и бегунами по углам.

— На третьем! Играйте на третьем! — кричала Карли, в то время как люди оборачивались, чтобы посмотреть на нее.

— Ты правда думаешь, что на отбиве будет Риццо? — спросил я. Карли даже не посмотрела на меня.

— Большинство менеджеров не стали бы этого делать, но Мэддон сделает, — объяснил Рэнди. — Риццо слишком часто делает двойную игру, и действительно хочет этого. Отказ будет самоубийством. — Затем она присоединилась к своей матери, кричащей: «На третьем!»

Разумеется, после пары передач Риццо забил, удивленный третий игрок с низов забросил мяч на трибуны, и они закончили вторым и третьим с ничьей.

— Видел? — спросила меня Рэнди. — Он опять перехитрил!

Карли на мгновение рухнула на свое место, покачала головой, отметив в своей карточке, затем встала и начала кричать о вычеркивании. Она не поняла: три дополнительных базовых удара подряд завершили стартер «красных» и дали «Кабс» преимущество 7: 3.

Никто из нас и представить себе не мог, что Карли может быть такой. Ее лицо покраснело, глаза сияли, она явно проводила лучшее время в своей жизни. Несмотря на счет, ее энтузиазм не угасал; люди вокруг нас кричали что-то вроде «Скажи им, Рыжая! Дай им чертей!» Один парень даже хотел купить ей пива.

Между таймами девятого иннинга рыжие изучали свои протоколы.

— Еще одна пробежка, всего одна пробежка, — пробормотала Карли. Я не понял.

— Какая от этого польза? Мы проигрываем четыре.

— Это спасет ситуацию, и он поставит Дэвиса. Он бросил вчера вечером тридцать одну передачу. Ему придется столкнуться с игроками с битой на первых позициях. Гамильтону настанет хана, но когда он устанет, его передачи выровняются, и Козарт и Вотто смогут его побить.

Тройной сингл и хит-сингл, чего, конечно, не было бы без поддержки двух наших рыжих, сделали счет 7: 4. Как и предсказывала Карли, вышел Дэвис и не был резким: он пробил Гамильтона и провел Козарта, чтобы загрузить базы для Вотто. Вокруг все кипело, когда игрок с битой «красных» на первой позиции забивал бросок за броском, а Карли и Рэнди кричали вместе с лучшими из ударов. После десятка передач Карли наклонилась ко мне:

— Он выведен из равновесия: вот оно, — эта подача или следующая. — Она снова оказалась права: Дэвис попытался провести мяч выше пояса мимо Вотто. Он отбил его и положил на несколько рядов назад на правые сиденья для зрителей.

Я думаю, что наблюдение за тем, как их герой выигрывает игру, временно свело Карли и Рэнди с ума. Они прыгали вверх и вниз, кричали, обнимались, танцевали друг с другом и в целом, вели себя даже более возбужденно, чем игроки на поле. Затем Рэнди бросилась на меня и вцепилась в меня, как магнит.

— Спасибо, спасибо, спасибо, мистер Макдональд. Это — лучший день на свете! — Она сжала мою шею так сильно, как только могла, и я прижал ее. «Я могу к этому и привыкнуть», — подумал я. Я мог легко привыкнуть к этому. Я почувствовал, как мои глаза затуманились, и мне пришлось ее поставить на пол.

— Нет, позволь мне остаться. Пожалуйста? — сказала она, цепляясь еще сильнее.

— Как хочешь, Рэнди, — прошептал я ей на ухо. Я повернулся к Карли, чтобы убедиться, что все в порядке. Ее широко раскрытые зеленые глаза встретились с моими, будучи открытыми, искренними и откровенными. Скорлупа исчезла, и сияла настоящая Карли: импульсивная, восторженная, сердечная и искренняя. Я никогда не узнаю, как долго мы стояли и смотрели друг на друга, в то время как Рэнди прижималась ко мне, а место вокруг нас расчищалось. Я не помню, как шел к машине или возвращался в приют. Я только помню, как подумал, что, возможно, Жорж и Симона не так уж ошибались, как я думал.

***

Нам требовалось поговорить. Я понял это, еще до того, как через пару дней позвонила Карли и спросила, не можем ли мы встретиться после ужина. Я вошел в офис в назначенное время. Карли сидела за своим столом, окостеневшей спиной ко мне, ее волосы были в своем обычном тугом пучке, ее скорлупа была на месте. Неужели мне просто приснились воскресенье и другая Карли?

— Мистер Макдональд! — Рэнди разбежалась между столами, прыгнула и оказалась у меня на руках. К нам подошла Карли. Ее обычное нейтральное выражение лица было жестким как обычно, но в этих зеленых глазах было что-то другое. Нет, воскресенье мне не приснилось.

— Рэнди, мы не прыгаем на людей, — предупредила Карли, когда я поставил маленькую девочку с огненными волосами на ноги.

— Но, мама, это не люди, это — мистер Макдональд! — Я был потрясен, это был первый раз, когда я слышал, как девочка что-то возразила своей матери.

— Я понимаю, но тебе все равно нужно быть вежливой.

— Да, мам. — Она повернулась ко мне. — Мистер Макдональд, вы не против, если я напрыгну на вас? Как насчет того, чтобы сначала пожать руку? — Она даже протянула руку, маленькая шалунья. Все что я мог сделать, это не рассмеяться, а у Карли были серьезные проблемы с удержанием углов рта в их обычном нижнем положении.

— Эээ, я думаю, тебе лучше посоветоваться насчет этого со своей матерью, — промедлил я.

— Мы поговорим об этом позже. Пожелай мистеру Макдональду спокойной ночи, Рэнди, и пора спать.

Рэнди хотела, чтобы я пошел с ней, и Карли неохотно согласилась, поэтому я последовал за матерью и дочерью, в то время как они держались за руки и вели меня по лабиринту коридоров старого дома. Они жили в одной комнате, но Карли сотворила чудо, заставив ее выглядеть по-домашнему. Веселые занавески скрывали отсутствие окон, яркие цвета и оборки сделали ее уютной. Красиво украшенная полуперегородка давала Рэнди собственное пространство. Маленькая девочка выглядела такой довольной и счастливой, как будто у нее был дворец, когда ее мать читала ей сказку, укладывала ее и целовала. Мое сердце переполнилось, когда я наблюдал за нежной сценой из дверного проема. Я попытался стереть слезу со щеки, до того, как Карли увидит ее, но не думаю, что мне это удалось.

Мы сели в маленьком закутке, который принял вид конференц-зала, и неловко переглянулись.

— Спасибо, что позволила мне пойти с вами, — наконец начал я. — Это было прекрасно.

— Прекрасно? — засомневалась Карли. Я не мог придумать слов, возможно, это даже было хорошо. Я почувствовал, как мои глаза снова наполнились слезами, когда вспомнил эту сцену и подобные сцены с моими сыновьями до… этого. Я покачал головой и закрыл глаза. Когда я снова повернулся к ней, то увидел в глазах Карли, что она поняла то, что я не мог выразить.

Я рассказал ей всю свою историю. Карли не позволила мне уйти в свое обычное отстраненное, бесстрастное повествование. Она хотела знать, что я чувствую ко всему, задавала вопросы, которые отправили меня по кроличьим тропам и помогли мне открыться ей даже больше, чем перед Лизой или даже Симоной с Жоржем. В конце концов, я был измучен и дрожал, когда мы молча смотрели друг на друга.

— Я… я не знаю, что сказать. — Лицо Карли теперь не было закрытым; Я видел следы слез на ее щеках. — Все что я могла придумать, было бы просто тривиально по сравнению с тем, через что прошел ты. Я… не очень хороша в этом, но мне очень жаль.

Я просто кивнул. Ей не нужны были слова; ее лицо говорило мне, что она все поняла. Потом она рассказала мне свою историю…

— Теперь ты понимаешь? — спросила меня Карли. Она не сказала это как «Ты, наконец, понял?» Она говорила, что на самом деле не хочет жить в этой твердой скорлупе, умоляя меня понять, почему она это делала. Каким-то образом я понял, что был первым человеком за многие годы, помимо Рэнди, который увидел настоящую Карли, заглянул внутрь оболочки. Я был посрамлен, трепетал и стыдился того, как думал о ней раньше. Я хотел обнять ее, утешить, убедиться, что ей больше никогда не причинят вреда. Я хотел, чтобы мир увидел, какая она удивительная личность, и почитал ее так, как она заслуживает. Я не знал, как это сказать. Так что, я положил руки на стол рядом с руками Карли, едва касаясь ее, и посмотрел в эти невероятно широкие зеленые глаза.

— Думаю, да, — сказал я. Уголки ее рта начали подниматься. Она пошевелила руками, накрывая мои руки своими. На ее лице появилась застенчивая улыбка. Я мог сам почувствовать на себе ее отражение. Мы просто сидели и смотрели друг на друга.

Нас прервал легкий стук в дверь. Мы отдернули руки и покраснели, казалось, нас застали за курением в туалете в средней школе. Боб (парень, который управлял этим заведением; теперь я знал его имя) просунул голову в дверь с доброжелательной улыбкой на лице.

— Я просто хотел сообщить вам, что сейчас пол-одиннадцатого, и через тридцать минут надо будет выключать свет. — Он исчез, как Чеширский кот со своей доброй ухмылкой, оставив Карли и меня смотреть друг на друга. Мы разговаривали три часа! Я предложил проводить Карли в ее комнату.

— Я ценю это, Роб, но один ты никогда не найдешь дороги обратно.

Мы занялись выключением света и закрытием двери, а затем остановились в холле, глядя друг на друга. Я слышал, как Симона и Жорж кричали мне: «Скажи что-нибудь, дурак», и так я и сделал:

— Не могли бы мы, может быть… когда-нибудь сходить куда-нибудь вместе? — Ладно, для меня это длилось много времени, но все же я успел выговорить. Медленная улыбка Карли расплылась по ее лицу.

— Я бы хотела этого, Роб. Я тебе скоро позвоню.

— Я с нетерпением жду этого, — сказал я. Как и ее дочь, она изящно уклонилась от моей протянутой руки и обняла меня за шею. Мои руки легко сомкнулись вокруг нее, мои глаза закрылись, и мне показалось, что я чувствовал, как наши сердца физически тянутся друг к другу. Она слегка прикоснулась к моей щеке и тихо прошептала

мне на ухо: «Спасибо», после чего ушла. Я уверен, что у меня было выражение «что здесь только что произошло?», если посмотреть на мое лицо, но у моего сердца таких вопросов не было.

Боб хотел немного побыть со мной, прежде чем я уйду. По его словам, он годами молился о хорошем мужчине для Карли, а со мной она выглядела более расслабленной и счастливой, чем он когда-либо видел раньше, но он предупредил меня, чтобы я не торопился с ней, и позволил ей задавать темп.

— У нее серьезные проблемы с доверием, и если ты знаешь ее историю, то поймешь, почему.

— Я понимаю, Боб, и правда в том, что у меня самого есть несколько серьезных проблем. — Я немного рассказал ему из своей истории.

— Да, я вижу. — Он на несколько мгновений задумался. — Ты был добр к ней, и к Рэнди тоже. Знаешь, она всем здесь рассказывает, как ты учишь ее математике, и когда-нибудь она станет инженером, как и ты? И еще, она стала намного более общительной. Я хотел сказать, что у нас здесь много контактов, и я знаю некоторых людей, которые очень хорошо помогают другим преодолевать проблемы в отношениях. Вроде собаки-поводыри, мог бы ты сказать. В любом случае, если ты думаешь, что кто-то вроде этого мог бы тебе помочь, дай мне знать, и я свяжусь с тобой. Никакой платы.

Мы пожелали друг другу спокойной ночи, и я отправился домой. Да что там с собаками-поводырями? Я носил с собой белую трость и не знал об этом? Тем не менее, было довольно очевидно, что Боб чувствовал ответственность за Карли, и было приятно, что ему нравилась моя дружба с ней. Или что бы мы там ни делали.

***

На следующий день я с трудом дожидался звонка Карли. Я подумывал позвонить ей сам, но вспомнил, что она использовала рабочий телефон, и не захотел ее смущать. Я позвонил в Оттаву, чтобы сообщить «своей» семье о событиях. Симона была в восторге; Жорж в несколько меньшей степени.

— Черт. Теперь я должен Симоне десять баксов, — проворчал он.

— Десять? Я думал, пять?

— Она заставила меня поставить либо вдвое больше, либо ничего.

— Не будь жалким неудачником, Жорж, — отругала его жена между смехом. — Ты же все равно хотел, чтобы выиграла я.

Когда на следующий день позвонила Карли, я был уже готов со своим предложением. То есть, насчет свидания. Я был не совсем готов к новой теплоте в ее голосе: к этому нужно было привыкнуть. Также я обнаружил, что не совсем готов к свиданию. Галстук надевать или нет? Куртку надевать или нет? И так далее. Наконец, я остановился на рубашке с пуговицами без галстука и пиджаке, и пошел за Карли.

Она выглядела такой же нервной, как и я, но причин было гораздо меньше. Я впервые видел ее одетой в платье, и это стало для меня откровением. На ней было темно-зеленое платье из какой-то шелковистой ткани, которая прилипала к ней, подчеркивая красивые изгибы, о которых я даже не подозревал, и очерчивая длинные элегантные линии ее стройной фигуры. Она распустила волосы и зачесала их назад, их медные волны обрамляли ее прекрасную шею, ласкали тонкие плечи и падали вниз по спине. Я был ошарашен. Она была красива!

Нервное выражение Карли сменилось той медленной улыбкой, которую я полюбил, в то время как она купалась в моем восхищении с отвисшей челюстью, и она сделала небольшой милый реверанс, принимая белую розу, которую я ей предложил. Я не думал, что в наши дни кто-нибудь делает такое. Я как завороженный смотрел, как она вставляет розу за отворот своего платья. Да, я позаботился о том, чтобы не было шипов.

Никто из нас не может сказать, что мы ели тем вечером. Мы знаем, что что-то ели, и уверены, что еда была хорошей, потому что после этого мы вернулись сюда, но это не имело значения. Мы говорили; мы смотрели друг другу в глаза. Мы изредка касались, и то только рук, но когда касались, то это было словно электрический разряд. Мы чувствовали шрамы на сердцах друг у друга и плакали над ними целительными слезами, обнимая друг друга нежно и утешительно.

Каким-то образом, ни в малейшей степени не желая этого, нам удалось влюбиться. Мы не были наивны; мы понимали, что проблемы из нашего прошлого вызовут проблемы в настоящем, и они это сделали. Мы оба были застенчивы и замкнуты (за исключением бейсбольных матчей), она — по своему выбору и необходимости, я — по природе, и нам приходилось работать, чтобы быть настолько открытыми друг перед другом, насколько это было необходимо. Мы с Карен никогда не занимались такой работой: я думаю, мы были так счастливы найти друг друга, что и не подозревали, что требовалась работа. Может быть, это то, что сделало ее уязвимой для Филиппа, я не знаю. Я знал, что какие бы ошибки ни сделал с Карен, я не собираюсь их повторять, если смогу.

Мы оба хотели одного и того же, и добивались этого. Мы видели друг в друге человека, которому могли бы сказать что угодно, от которого ничего не скрывали бы, которому всегда были бы верны. Шрамы из нашего прошлого никогда не исчезнут, и всегда будут напоминать нам о важности быть правдивыми, даже если мы исцеляем друг друга своей любовью. Мы так и не воспользовались предложением Боба; мы поняли, что в любом случае нам придется делать тяжелую работу самим. Мы это сделали, и награды, которые мы нашли друг в друге, более чем стоили того. О, и Рэнди написала Джоуи Вотто, чтобы поблагодарить его за то, что он добился успеха, который свел нас вместе. Будучи джентльменом, он написал ей в ответ и пожелал всем нам счастливых лет вместе. Он даже вложил в конверт три билета на игру.

В течение многих лет после этого, когда кто-нибудь спрашивал меня, где я нашел эту невероятную, красивую женщину, я пожимал плечами, смотрел своей Карли в глаза и говорил:

— О, я нашел ее на складе Армии Спасения.

Если бы с нами была Рэнди, она бы сказала: «Да, он снял нас с полки «два по цене одного”», и мы все трое улыбались бы, как кошка, съевшая канарейку. Если спрашивающий был вероятным кандидатом в волонтеры, Карли смотрела на него или на нее и говорила:

— Знаешь, мы всегда ищем добровольцев… — Таким образом, у нее действительно появилось несколько хороших добровольцев.

***

Прошло более четырех лет, с тех пор как Аврил Дю Монт насильно представила мне мою жену как любовнице ее мужа. Я до сих пор люблю реактивные двигатели: моя новая команда в Дженерал Электрик создает прототип, который оставит Персефону далеко позади. Но сегодня я иду домой пораньше, чтобы помочь Карли закончить оклейку обоями в последней спальне в старом доме, который мы купили. Дом был в хорошем состоянии и находился в хорошем месте, но был запущен и нуждался в большом ремонте. Мы оставили запасные спальни напоследок, но должны закончить их сегодня, потому что завтра из Оттавы приедут Жорж, Симона и их семья на День Благодарения. Мы часто бывали у них в гостях, но впервые они едут к нам.

Они стали моей семьей в темные дни и остаются ей до сих пор. Они с Карли полюбили друг друга с первого взгляда; их дети так же быстро усестрили Рэнди. На самом деле она не возражала против своей единственно ей известной детской жизни в приюте, но без проблем отказалась от нее, чтобы сразу же получить двух старших сестер, которые ее баловали, двух младших братьев, которые считали ее богиней, и настоящей живой младшей сестры.

Рэнди сейчас одиннадцать, и она учится по специальной программе по математике и естествознанию для одаренных. Нам говорят, что она — либо гений, либо большой талант. У нее уже появилась проблема с реактивным двигателем, бедняжка, и она думает, что хочет получить диплом, а затем работать с отцом. Которым теперь являюсь я. Я удочерил ее в тот же день, когда женился на Карли: как говорится, получив пакет услуг. Еще она занимается балетом, дебатами, футболом и еще кое-чем, о чем я все время забываю. Неважно, она пришла домой сразу после школы, чтобы помочь подготовить дом для своих «кузенов».

Это — День Благодарения, канадского типа. В День благодарения по-американски мы все заняты на складе, поэтому празднуем вместе с канадцами. Это кажется не совсем правильным: листья — еще на деревьях, а на улице двадцать семь градусов тепла. Но запах ужина из индейки наполняет старый дом от кухни до чердака, звуки счастливых детей и довольных взрослых тоже. Дом кажется счастливым, как будто он был построен именно для таких случаев.

Мы все сидим за большим обеденным столом, наевшиеся до оцепенения. Наливается вино, я встаю со своего места во главе стола. Все, даже дети, присоединяются ко мне. (У них — игристый виноградный сок, кроме Стефани, которая в восемнадцать лет к обеду пьет вино.) Первый тост, как того требует традиция, — за мою жену, мою Карли, зеницу ока и хранительницу моего сердца. Мы трижды приветствуем ее воодушевленными возгласами и еще три раза в меру, пока она краснеет. Она по-прежнему красива. Далее идут Симона и Жорж, друзья, ставшие семьей, и многие другие. По специальному разрешению (ей же, в конце концов, одиннадцать лет) Рэнди произносит приветливый и трогательный тост за своих канадских кузенов. Безмолвным тостом вспоминаем тех, кто менее удачлив, чем мы, как в любви, так и в мирских благах. Наконец, мы пьем за будущее: мы обязуемся любить друг друга словом, делом и правдой, в полной и открытой честности, пока мы ходим по этой земле. Так и будет.