Убийца

Когда Тая познакомилась с Сашкой, ему исполнилось тридцать пять.

Он был уже дважды женат, имел от первого брака сына-пятиклассника, которого много лет не видел, и даже не представлял, как тот выглядит.

Тая в свои двадцать четыре была девственницей.

Красивая девушка: полная грудь, тонкая талия, черные густые волосы ниже плеч, невысокая, но очень аппетитная, сочненькая. Однако у нее имелся один серьезный недостаток: немного косил левый глаз. Это косоглазие стало серьезным испытанием для Таи еще в школе: жесткосердечные, не знающие милосердия сверстники постоянно ее дразнили.

Когда она подросла и превратилась в прелестную девушку, физический изъян препятствовал общению с противоположным полом. Кому нужна косенькая?

Поэтому Тая выросла нелюдимой и замкнутой.

Окружающие гадали: что же Таечка нашла в Сашке? Тот с детства рос баламутом, его невинное поначалу шалопайство с годами переросло в хулиганство, мелкое воровство и частые запои, сопровождающиеся драками.

Во дворе его не любили, говорили, что такой закончит в тюрьме.

Может, просто Сашка был первым парнем, которого не смутил Таечкин физический недостаток?

Возможно… Или он просто был ее первым мужчиной…

Первый секс запомнился девушке на всю жизнь, но не нежностью и познанием таинства любви, а грубым вторжением в ее женскую плоть и в душу.

Сашка был уверен, что все бабы – шалавы, и Тайка не исключение. Поэтому когда они вернулись в Сашкину однокомнатную квартиру после прогулки в парке, где познакомились, разговорились, а потом катались на карусели и ели мороженое, мужчина без прелюдий и телячьих нежностей сорвал с испуганной девушки сарафан и трусы, и швырнул на кровать, на которой недели три не менялось постельное белье.

Слезы Таи, ее испуганный взгляд только заводили возбужденного Сашку, который наивно полагал, что «все бабы меня хотят, а эта чем хуже». Он рывком развел худенькие ножки в белых носочках и, ни капли не заботясь о «дурацких» прелюдиях, вошел в девушку. Та забилась под ним от боли и стыда, но, будучи в несколько раз слабее, поделать ничего не могла, лишь сжала губы и терпела.

Сдавленные стоны были приняты за свидетельство страсти.

Кончил Сашка, к счастью, быстро. Увидев кровь между ног партнерши, удивился и брезгливо поджал губы:

— Месячные? Фууу… Хоть бы предупредила! Я б тебя в рот тогда… Простынь застирай.

И ушел на кухню пить пиво.

Девушка некоторое время лежала, вытирая слёзы, а потом обреченно встала и пошла в ванную комнату, прихватив простынь и Сашкино грязное белье.

Они стали встречаться.

Сашка мог в любое время позвонить Тае: «Слышь? Тайчик? Заходи-ка сейчас, мне баба нужна». Она покорно шла. Он без предисловий вел женщину в комнату, молча стягивал с себя спортивное трико, Тая уже снимала трусы, и они коротко совокуплялись.

Пару раз он даже не повел девушку вглубь квартиры, а прямо тут, в прихожей, среди пахнущих нафталином и проеденных молью полушубков и пальто, властно ее наклонял, закидывал юбку на голову, отодвигал полоску трусиков и вставлял член в уже влажную Таечкину щель.

Однажды, через месяц таких молчаливых, скупых на эмоции встреч, сидя у себя на кухне и пожирая принесенные Таечкой угощения, Сашка внезапно посмотрел на любовницу и предложил замуж.

Женщина опустила глаза и тихо кивнула.

Свадьбы у них не было, они просто сходили в ЗАГС, где брак зарегистрировала полная женщина в тесном официальном костюме и некрасивых очках.

В тот же день Таечка перевезла свои немногочисленные вещи к Сашке.

Она по большей части молчала, предпочитая слушать рассказы супруга о том, как прошел его день.

Тая хорошо и очень вкусно готовила. Часто стирала, в том числе руками, чтобы тщательнее удалить многочисленные грязные пятна с Сашкиной одежды. После ее появления в маленькой квартире стало гораздо чище и уютнее. Женщина завела на подоконнике цветы с красивыми названиями, которые с любовью поливала и подкармливала.

Она не работала, так как в свое время не пошла после школы учиться дальше и не имела даже среднеспециального образования.

До регистрации брака она жила у бабки по отцовской линии, вечно недовольной, скупой и вонючей. Переселение внучки стало для нее одним из немногих приятных событий за несколько последних лет.

Отец Таи пил, и погиб спьяну на стройке, когда ей было всего двенадцать. Мать после смерти мужа надолго «загуляла», дочерью не интересовалась, а однажды ушла из дома и навсегда исчезла.

Деньги за проданный родительский домик в деревне бесследно исчезли в бабкиных «закромах».

Сашка поначалу работал в автомастерской, но из-за того, что его дважды ловили на мелких кражах, быстро остался без работы, с подпорченной трудовой. К счастью (или к несчастью, кто знает?) у него нашли серьезную болезнь сердца, благодаря которой установили группу инвалидности и назначили небольшую пенсию.

Детей Сашка не хотел, однако, не задумываясь, почти всегда кончал в Таечку.

Через год после свадьбы та сделал первый аборт, а еще через два – второй.

Длинная, тощая и злая врачиха, вытирая руки от Таечкиной крови, процедила:

— Слазь с кресла. Детей иметь не будешь. Трахайся теперь… Не увидимся…

С момента обнаружения заболевания и назначения пенсии Сашка начал свое стремительное падение в бездну, начавшееся еще в юности.

Вопреки категорическим запретам врачей он стал выпивать чаще, чем раньше, в основном какую-то бормотуху или палёную водку, от которой по всей квартире несло, как из помойки. Вскоре завел сомнительных друзей, с которыми просиживал почти всё время во дворе.

За собой практически не следил.

Он и раньше-то свою Тайку не любил, а теперь и совсем потерял к ней уважение. Считал ее «скотиной, прибившейся к нему из-за его бабла и хаты». То ли ему это нашептывали собутыльники, то ли он действительно сам так считал.

В нем проснулось необъяснимое презрение к вечно молчаливой и раздражающе покорной жене, которая ни в чем ему не отказывала, не упрекала и не спорила.

Сашка мог прямо посреди ночи стащить женщину с кровати, поставить на колени и долго, мучительно запихивать ей в рот свой вялый пенис, не волнуясь о рвотных позывах, и с ненавистью глядя в испуганные косящие глаза.

Когда однажды Таечка купалась, он рывком сорвал запертую на хлипкую щеколду дверь и вошел, с похотью и ненавистью глядя на перепуганную голую женщину в ванной. Не сводя глаз, подошел ближе, медленно расстегнул ширинку, достал член и начал мочиться на белое нагое тело, стараясь попасть на голову.

Как только на улице стало холодать, Сашка стал водить собутыльников домой.

Компания в трое-четверо мужиков располагалась в кухне, дым от курева и едкий запах паленого бухла и «дошика» распространялся по всему подъезду. Шум и гогот не утихали до самой глубокой ночи.

Часто приходили соседи снизу, а однажды даже приехала милиция, которая, впрочем, помешать возлияниям никак не смогла. Напротив, после ее отъезда протрезвевший Сашка пришел в бешенство, ворвался к Тайке, испуганно сидящей в переделанной из кладовки комнатушке, выволок ее за полы халата в комнату и швырнул на пол. Та молча сжалась и прикрыла голову руками.

— На, сука! – Сашка, нанося удары ногами, говорил тихим охрипшим голосом, севшим от выпитого алкоголя и лютой ненависти. – Блядь! Тварь! Шалава!

Тайка изо всех сил прикрывала голову и живот, поэтому град ударов приходился по спине и рукам. Чуть успокоившись, Сашка присел перед Тайкой на корточки, силой приоткрыл лицо женщины и изо всей силы плюнул. Потом спокойно ушел в кухню, где притихшая было компания встретила его одобрительным гоготом.

Таечка не обращалась ни в милицию, ни в поликлинику. Не убил же? Подруг у нее не было, с соседями она не общалась: они ненавидели Сашку и презирали его жену, словно та была его частью.

Тая продолжала готовить, стирать, и кротко, из-под красивых густых ресниц, косоглазо смотреть на Сашку.

Тот вёл себя как ни в чем не бывало.

Как-то вечером он снова пришел домой с друзьями.

Но в этот раз в компании была молодая девушка, которая, увидев поспешно уходящую к себе в кладовочку Таю, с порога пьяным голосом заявила:

— Оппа! Ни хуя себе! У вас тут уже есть одна шалава? Не предупредили… Я Лариска… А ты хто? Как, бля, мужиков делить будем?

Тая отвернулась и скрылась, не сказав ни слова. Лариска злобно рыгнула.

Через полчаса громкие разговоры и хохот стихли, и Тая приоткрыла дверь.

Она остолбенела, увидев, как на их кровати стоит раком абсолютно голая Лариска и сосет одному из алкашей. С другой стороны подкативший глаза Сашка имел активно подмахивающую подругу в зад.

Подруга, скосив глаза и увидев Тайку, выпустила изо рта вялый орган равнодушного мужика и радостно воскликнула:

— Сашка, твоя блядь припёрлась! Тайка, присоединяйся! Хотя… Нее… Сашку не отдам! У него стоит, и ебет он сладко… Не то, что этот пидор, – она толкнула ладонью член, по-прежнему безвольно качающийся перед ее лицом….

Таечка заперлась в кладовке и всю ночь слушала стоны, доносящиеся из комнаты.

Недели через две Лариска с мужиками снова пришла в Сашкину квартиру.

Она уже с Тайкой не разговаривала. Зато громко расхваливала Сашку и подливала ему раз за разом.

Затем Лариска и трое мужиков молча ворвались в кладовочку и выволокли Тайку в комнату. Гогоча, сорвали халат, трусики и лифчик, бросили брыкающуюся женщину на кровать.

Сашка лежал на полу, абсолютно пьяный.

Её насиловали всю ночь, по очереди, меняясь и одновременно. Лариска лежала рядом с ней на кровати и трезво ухмылялась, бесстрастно разглядывая, как Тайка корчится от боли, принимая в бывший только что девственным анус член очередного алкаша. А когда один из них подошел к Лариске, отпихнула его ногой и указала на Таечку:

— Тебе этой сучки мало, что ли…?

Они все ушли под утро. Тая не могла пошевелиться, только слезы текли из глаз, смотрящих в потолок. Лицо и грудь ее были покрыты подсохшей спермой. У нее не было ни физических, ни душевных сил двигаться.

Она пролежала так час.

И лишь услышав, как на кухонном диванчике заскрипел Сашка, просыпаясь с дикой головной болью, она с трудом встала и пошла в ванную. Вымылась, сжав губы и не издавая ни звука. Потом вошла на кухню и стала готовить Сашке завтрак. На вопрос, что случилось вчера, как обычно промолчала.

Сашка не настаивал…

***

В дом, где жили Сашка с Таечкой, я переехал примерно через месяц после ее третьего группового изнасилования.

Снимал квартиру на первом этаже.

Таечка жила на четвертом.

В тот день я зашел к соседке по лестничной площадке, Марии Тихоновне, разговорчивой старушке лет восьмидесяти. У нас за три недели моего проживания успели сложиться добрые отношения, она, к примеру, могла заглянуть ко мне с просьбой вкрутить перегоревшую в подъезде лампочку или помочь выбросить мусор.

А иногда мы просто беседовали, как в этот раз.

Мария Тихоновна откуда-то знала подробную информацию обо всех жильцах нашего подъезда, а то и всего дома.

Она и рассказала мне про Сашку и его жену.

— Марь Тихонна… – спросил я по окончанию рассказа. – А почему же Таечка просто не уйдет от этой скотины? Или в милицию не обратится?

— В милицию… – повторила она. – Но милиция уедет, а Сашка останется… Поди, пойми нас, женщин… – печально улыбнулась Мария Тихоновна. Она явно сопереживала Таечке. – Наверное, любит она его… Сволочь эту… Но, если честно, я и сама не знаю.

Поболтав еще немного, я пошел в магазин.

Купил продукты, заплатил, направился к выходу. И – вот совпадение – взялся за ручку двери практически одновременно с женщиной в темной одежде, с дефектом левого глаза, которую видел до этого несколько раз во дворе и в подъезде.

Приоткрыв дверь, я галантным жестом, с улыбкой, пропустил даму вперед. Она смутилась и быстро проскользнула, даже не подняв на меня глаза.

К дому мы шли вместе: Таечка впереди, а я поодаль, внимательно наблюдая за ней. Несмотря на темное мешковатое платье, налетающий ветер ясно вырисовывал её красивую фигурку, которой я с удовольствием любовался.

Всю недолгую дорогу я думал, как бы с заговорить с Таечкой.

Наконец, у самой двери в наш подъезд догнал женщину, поспешно открыл перед ней дверь, и, пропуская вперед, сказал:

— Здравствуйте! Я ваш сосед с первого этажа. Снимаю тут квартиру. Меня Иваном зовут….А вас ведь Тая? Очень приятно, Таечка.

Она впервые подняла на меня глаза. Я поразился их глубине. Дефект придавал ей какую-то беззащитность, нежность, и совершенно, на мой взгляд, не портил впечатления от общей красоты женщины.

Тая внимательно посмотрела на меня, разглядывая несколько секунд. Потом молча кивнула. Шагнула в подъезд.

Я поспешил за ней, что-то зачастил про добрососедство, про необходимость помогать, про то, что соседи иногда ближе родни. Мы поднялись на площадку первого этажа.

Я снова назвал ее по имени. Сказал, что хочу пригласить в гости по-соседски и просто напоить чаем. Она еще раз взглянула в мои глаза, словно сквозь них пытаясь разглядеть мою душу…

Молча стала подниматься.

Я зашел к себе. Посидел на диване, вспоминая фигуру под мешковатым платьем.

Хотел уже засесть за диплом, но в дверь неожиданно позвонили.

Это была Тая. Она серьезно смотрела на меня, а я, открыв рот, на нее.

— П-проходите… Т-тая…

— Я только выпить чаю, – она была очень серьезна.

Когда мы пили на кухне чай, я что-то говорил, очень отчетливо понимая, что несу полную чушь. Шутил и сам же смеялся собственным шуткам. Откровенничал про друзей, про женщин, с которыми встречался.

Но моя гостья молчала, и, похоже, не обращала на мои рассказы никакого внимания.

Не отвечала даже на мои прямые вопросы. Медленно пила чай, исподлобья поглядывая по сторонам, и бросая изредка взгляды на меня.

Я понимал, что сейчас Таечка встанет, шагнет к двери и уйдет навсегда.

Она отставила чашку и встала. Я тоже встал, шагнул первым и впился в ее губы.

Женщина пыталась отстраниться, как пойманный дикий щенок, но я крепко обнял ее за плечи. Она сопротивлялась всего секунду. Затем обмякла.

Я отпустил ее губы. Посмотрел в глаза и прижал ее голову к своему плечу. Ослабил объятия, просто нежно прижимаясь к дрожащему беззащитному телу.

На белой простыне, при занавешенных окнах, ее тело почти не выделялось, таким светлым оно было. Только пятна синяков, свежих и уже заживающих, раскрашивали эту светящуюся неземным светом красоту.

Я нежно коснулся живота женщины, она вздрогнула, как от прикосновения чего-то ледяного или наоборот, огненного. Но моя рука была очень осторожна и спустя какое-то время дрожь прекратилась. Не убирая руки, я наклонился и прикоснулся своими губами к ее губам. Не поцеловал, а всего лишь прикоснулся. Ресницы Таечки вздрогнули, глаза распахнулись, она удивленно взглянула на меня. Я коснулся ее губ языком, как бы пробуя их на вкус, облизывая. Затем мягко поцеловал уголки, переместился выше, коснулся век, потерся языком о густые черные брови. Вернулся к губам, поцеловал их, из всех сил сдерживая желание впиться в них, сосать, проталкивая свой язык в ее рот, сжать в объятиях до боли, обладать этим красивым и беззащитным телом.

Она сделала всё сама. Настойчиво подтолкнула мои плечи к кровати, забралась сверху, быстро ввела мой каменный орган в себя. Запрокинула голову и принялась двигать бедрами.

Мы были вместе часа три. За это время она выдоила меня, а теперь лежала головой на моем животе и игралась горячими пальчиками с мягкой крайней плотью, периодически целуя ее безо всякого стеснения.

Когда я пытался заговорить, она прикрывала ладонью мои губы, и снова занималась мной.

Наигравшись, Таечка встала, и, не смущаясь своей наготы, сходила в ванную комнату, пошумела душем, после чего вернулась.

Села на кровать, посмотрела на меня. Более серьезного взгляда я никогда не видел.

— Спасибо… – прошептала она и чмокнула меня в лоб.

Быстро натянула трусы и платье, кинула: «Не провожай», и ушла, даже не оглянувшись.

***

На следующее я проснулся от того, что за окном кто-то громко и торопливо разговаривал на несколько голосов. Я потянулся и выглянул в окно. Было прекрасное солнечное весеннее утро.

Перед подъездом стояли люди.

Я быстренько умылся и поспешил выйти. Увидев Марию Тихоновну, подошел к ней, поздоровался.

— Вишь, быстро приехали, – старушка показала пальцем на стоявший поодаль полицейский УАЗик.

— Что случилось то?

— А, ты же ничего не слыхал… Наша Тайка-то…! Сашку зарезала. И еще бабу, что ли, какую-то… И еще двоих. Говорят, каждого точно в сердце. Всё, говорят, кровью залито… Еще говорят, в милицию сама позвонила под утро…

Соседи по подъезду и зеваки зашумели сильнее. Дверь открылась и на весенний солнечный свет вышла Таечка. Руки ее были за спиной, позади шли двое полицейских, один даже с автоматом.

Троица направилась к УАЗику. Тая шла, опустив голову.

Я застыл, не в силах пошевелиться.

Проходя мимо нас с Марией Тихоновной, Тая подняла голову.

Взглянула своим беззащитно-детским взглядом прямо мне в душу.

Широко и счастливо улыбнулась.

Это была первая улыбка, которую я увидел на ее лице.